Стихи. Эссе
«Октябрь» каким-то замечательным образом отличается абсолютным отсутствием гнета тусовочных вкусов
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 1999
Юнна Мориц На случай отравления надеждой “Октябрь” каким-то замечательным образом отличается абсолютным отсутствием гнета тусовочных вкусов. Здесь все зависит от присутствия таланта и дарования — и ничто не зависит от принадлежности к тем или иным группам, салонам, литмодам, политобозам.
Это не левый и не правый журнал, а действительно независимый литературно-художественный и публицистический.
В расцвете наглости один “культуролог” выразил свое заветное: это стихи и прозу можно писать бесплатно, а за интеграцию в культурологическую концепцию надо платить, и платить круто. За раскрутку то есть. К счастью, “Октябрь” — журнал, не зависимый от такой “культурологической интеграции”, иначе его авторы никогда не узнали бы свою истинную цену, которая есть твой отклик, драгоценный читатель, и твоя любовь, а не цена “раскрутки”. Естественно, такая независимость раздражает и даже бесит кой-какие слабонервные перья. Но лично мне такая независимость — в самый раз, и только в этот журнал я отдаю все свои новые книги стихотворений, все свои “рассказы о чудесном”, не распыляясь на другие издания. Такой “выбор места” для публикаций весьма способствует переводу моих сочинений в других странах, в чем я убедилась, недавно читая за рубежом свою лекцию “Выживание в России как форма искусства”.
Благодарю за благородную независимость всех читателей и редакцию “Октября”.
НАПОЛЕОН И ДРУГИЕ Многие дамы и господа, кавалеры и барышни гадают на картах, на кофейной гуще, на бобах, на воске, на горящей бумаге, на кошачьей шерсти, на козьем пухе, на горелых спичках… А также вертят столы и блюдца, вызывая полчища духов знаменитых покойников.
Когда я была студенткой и жила в общежитии, однажды у меня за стеной в три часа новогодней ночи вызвали дух Наполеона. Он жутко ругался матом, украл зажигалку и предсказал беременность стихописцу мужеского пола.
Первый вопрос был такой:
— Стану ли я богатым и знаменитым?
Наполеон ответил:
— Беременность.
Но стихописец как ни в чем не бывало задал второй вопрос:
— А меня напечатают в “Литгазете”?
Наполеон ответил:
— Беременность.
Третий вопрос:
— Издам ли я двадцать книг?
Наполеон ответил:
— Беременность.
И буквально через трое суток предсказанье сбылось. Из “Литгазеты” пришло такое письмо:
“Уважаемый товарищ! К сожалению, Вы еще только беременны поэзией, но этого недостаточно. У Вас чувствуется отдельная неподдельная искренность и встречаются отдельные теплые детали и свежие места с находками. Но беременны поэзией многие, а рождаются настоящие стихи только у самобытных самородков и только от беззаветной любви к жизни народа, ко всему человечеству и к очень упорному писательскому труду. Советуем Вам для работы над собой читать Пушкина, Маяковского, Грибачева, Долматовского, Исаковского, Твардовского, Симонова, Щипачева и других современных поэтов и классиков. С приветом!”
Так в новогоднюю ночь дух Бонапарта с точностью абсолютной предсказал гражданину беременность, а “Литгазета” ее подтвердила. И через малую длительность тот, кто был еще только беремен поэзией, нарожал
и выпустил в свет двадцать книг, а потом еще десять.
Нет никаких сомнений, что вызванный дух принадлежал исключительно Наполеону, а не какому-то наглому самозванцу, который морочит голову подлыми шутками. Ведь самое скверное дело, когда по вызову ночью является фальшивый дух и отвечает на ваши вопросы оскорбительными намеками, выкрутасами дьявольскими!..
Например, одна искрометная личность вызывает дух Марины Ивановны Цветаевой и спрашивает у нее так скромно:
— Марина Ивановна, получу ли я в этом году Нобелевскую премию?
А дух отвечает:
— Был мой отец шестипалым.
Ну бред какой-то!.. Что бы это могло значить — “был мой отец шестипалым”?.. Друзья, за столом сидящие, все они в жуткой растерянности, в самых кошмарных догадках.
Тогда эта личность для окончательной ясности вызывает решительно дух Осипа Эмильевича Мандельштама и задает ему тот же вопрос:
— Осип Эмильевич, получу ли я в этом году наконец Нобелевскую премию?
А дух опять же в ответ:
— Был мой отец шестипалым.
Такое вот издевательство. В извращенной форме. Ну прямо черт знает что там творится в диспетчерской духов по вызову!..
И только две недели спустя, а точнее — 13 дней, обзвонив кучу знакомых, умельцев разгадывать вещие сны и духовы козни, эта личность внезапно узнала, что ее и впрямь обманули, надули, умыли, а вместо духов Цветаевой и Мандельштама прислали по вызову половину строки из “Дактилей” Ходасевича:
Был мой отец шестипалым. А сын? Ни смиренного сердца,
Ни многодетной семьи, ни шестипалой руки
Не унаследовал он. Как игрок на неверную карту,
Ставит на слово, на звук — душу свою и судьбу…
Ныне, в январскую ночь, во хмелю, шестипалым размером
И шестипалой строфой сын поминает отца.
Потом вопроситель духов долго лечился. Такое не лечится быстро. Духовые оркестры предупреждают, что вызывать и тревожить духов — опасно для нашего здоровья, поскольку дело это — богопротивное. Представьте себе, каким путем и откуда по вашему вызову является дух отвечать на дурацкие ваши вопросы, потом ему предстоит возвращаться, а на обратном пути много бывает жуткостей, и все они — ваши!..
Однако для человеков с неслабым воображением есть у меня фейская заначка с прелестным гаданием. На толстую большую тарелку кладем смятый как следует ворох газетных страниц, поджигаем спичкой, гасим свет. Если от пламени тень на стене вдруг похожа на что-нибудь совсем нехорошее — пустяки, на то и сила воображения, чтобы это совсем нехорошее превратить во что-то совсем неплохое. Ближних любя, это сумеет каждый.
У нас такие тут почвы и климаты, такая высокая катаклизменность коммунизменности с капитализменностью, что быстро все неплохое превращается во все нехорошее. Погода такая. Какая? А вот такая, превратительная. Живу превратительно, характер мой — превратительный, превращаю совсем нехорошее в не совсем плохое, поскольку в наших краях, когда не совсем плохо, это уже — совсем хорошо, это уже — прекрасно, это великолепно, это уже — благодать!
1994
МОРДА ДЛЯ СТЕРЛЯДИ Один намордник на сто морде─й, золото утекает, а дно остается, ловят мордой редкую рыбку стерлядь. Рыболовная морда, она еще вершей зовется,— очень удобное, остроумное приспособление, плетенка из прутьев с двойной воронкой.
Заводят морду на самое дно, и лежит она тихо, не скулит, не чирикает. Стерлядь в морду идет и сперва заплывает в ту плетеную воронку с дыркой. А дырка рассчитана на проскок только одной рыбины. Друг за другом они в эту дырку проскакивают и прямиком попадают в другую воронку, глубокую, длинную, и далее пропускает она только воду, а рыбу ни в коем случае.
Поутру в этой морде колотится большой коллектив, десятка два или три стерлядей. Какая-то сила передовая несет их вперед и вперед, а в этом “вперёде” — тупик, днище ворончатой морды, гибель по дурости. Проще простого — выплыть, спастись из того мордодыра. Только назад поворачивай, только выскакивай в дырку, сквозь которую вплыл. Но — только поодиночке! Ведь дырка в морде придумана как раз для проплыва одной рыбины.
Так нет же! Рвутся они вперед, а в лучшем случае пытаются влезть в эту дырку всем скопом, всем косяком. И тут им — погибель мордатая, никакого спасения, ни малейшей надежды. Но кто ж это видит и знает, в морде барахтаясь?
Живую, сильную стерлядь из морды вытряхивают на днище плавучей посудины, и дивная Божья тварь становится пищей, мордой об стол разделочный, становится блюдом, отрадой желудка, но прежде всего — добычей смекалистого устройства, дешевого и безотказного изделия, которое тихо лежит на дне, кирпича не просит и называется мордой. О ней-то как раз, о ней, ни о какой другой, сочинилась в рыбацких кругах пословица: “Влез, что в морду, ни взад, ни вперед”. Состояние рыбьего общества, заплывшего в дырку морды,— вполне человеческий случай.
Говорят, что у стерляди в морде наблюдается эйфория, небывалый расцвет самых дерзких идей и открытий, оптимизация происходящего, а также прилив надежды на то, что можно утечь с водой, которая протекает сквозь прутья морды.
Но даже рыбу нельзя превратить в то, что мы о ней думаем.
1993
∙