В несколько строк
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 1999
В несколько строк
ЛАВКА БУКИНИСТА ХЕРАЙ. ЯПОНСКИЕ СКАЗАНИЯ. М., Центр “ПРО”, 1991. Тир. 200 000 экз.
Хотя в издательской аннотации сказано, что книга объединяет рассказы о привидениях, это не совсем верно (или не совсем верно, если учитывать понятия о привидениях, бытующие у европейцев). Вот один из рассказов. В саду росла вишня, под ней играли родители героя, их родители, его предки, да и он сам. Потом он стал самураем, прожил долгую жизнь, пережил собственных детей. И наступил момент, когда старое дерево стало засыхать. И старый человек очень печалился. Добрые соседи посадили молоденькую вишню, чтобы утешить его, однако он оставался безутешен. Но однажды ему в голову пришла счастливая мысль. Он пошел в сад и обратился к дереву с просьбой: возьми мою жизнь, просил он, а я умру вместо тебя. А затем, приняв ритуальную позу, он сделал харакири. Его дух вселился в дерево. Оно расцвело и расцветает теперь в сезон снегов, в шестнадцатый день первого лунного месяца, именно в тот день, когда человек отдал свою душу старой вишне. Впрочем, рассказы о привидениях — жанр многогранный.
РАИСА БЛОХ. ЗДЕСЬ ШУМЯТ ЧУЖИЕ ГОРОДА… М., “Изограф”, 1996. Тир. 1000 экз.
Начинавшая в двадцатых годах в Петрограде, она силою судеб оказалась за границей. Погибла поэтесса в 1943 году в немецком концлагере. Однако стихи ее, хотя бы те, что пел, чуть переделав, А. Вертинский, уже вне времени. И жаль, что выпало замечательное трехстишие (оно-то и делало стихотворение — стихами, но не вписывалось в жанр романса):
Не идти ведь по снегу к реке,
Пряча щеки в пензенском платке,
Рукавица в маминой руке.
А дальше — известное многим:
Это было, было и прошло,
Что прошло, то вьюгой замело.
Оттого так пусто и светло.
ВОСПОМИНАНИЯ О МИХАИЛЕ ЗОЩЕНКО. СПб., “Художественная литература”, 1995. Тир. 5000 экз.
Образ героя этой книги донельзя искажен. Искажен и всемерной славой, и несправедливой злобной критикой, и восторженными поклонниками и доброхотами. Он искажен новейшим литературоведением, сделавшим из Зощенко трагическую фигуру, великого писателя, пострадавшего от партийного постановления, хотя так ставить вопрос неправомерно. Ахматова и до постановления была фигурой трагической, но трагической иначе. Она выдержала, может быть, потому, что твердо понимала разницу между эпитетом “великий” и эпитетом “знаменитый”. Писателю Зощенко подходят разные определения, однако великим он не был, а знаменитым ему быть не позволили, запретив печататься. Это и стало причиной его смерти. Что же до оскорбленной гордости, то Зощенко прилюдно заявил, что не согласен с тем, что написано в партийных документах, и в этом смысле его совесть совершенно чиста. А вот разрыв между личным мужеством, которое он не утратил в самых тяжких обстоятельствах, и тщеславием (о котором, кстати, писали наиболее честные мемуаристы) ему преодолеть не удалось.
МОСКОВСКИЙ АРХИВ. Историко-краеведческий альманах. Выпуск I. М., “Мосгорархив”, 1996. Тир. 3000 экз.
Сборник материалов, посвященных самым разным темам — от велосипедов на улицах Москвы до трактирных граммофонов,— чтение любопытное. А фрагменты из “Книг записи впечатлений”, заводившихся при пуске новых линий метрополитена, и вовсе великолепны. Чего стоит такая запись, сделанная в связи с открытием станции “Фрунзенская”: “Восхищен станцией, но крайне удивлен, что тов. Фрунзе изображен с бородой, что является неправдоподобным. Видел Фрунзе много раз, начиная с 1919 года и до последних дней его жизни. Но никогда его таким не видел”. К сожалению, подпись неразборчива.
Игнатий ЛОЙОЛА. ДУХОВНЫЕ УПРАЖНЕНИЯ. [Б. м.], BIBLIOTEQUE SLAVE DE PARIS, 1996. Тираж не указан.
Сергей Эйзенштейн, изучавший проблемы пафоса в искусстве, чрезвычайно интересовался фигурой Лойолы и его методами достижения экстаза (находя между пафосом и экстазом много общего). Изданная на русском языке книга предлагает не только методику духовных упражнений, она предлагает нечто большее. Ознакомившись с ней, проще понять, почему православному священнику, облеченному всеми возможными добродетелями и талантами, никогда не сравняться в трудолюбии, работоспособности и стремлении к достижению поставленной цели с отцами-иезуитами.
Мирча ЭЛИАДЕ. АСПЕКТЫ МИФА. [Б. м.], ИНВЕСТ — ППП, 1995.
Какое счастье считать мертвые мифы живыми и считать, что у истории есть не только цель, но и незыблемая схема развития, которой она придерживается. Собственно, это относится к любой книге Элиаде, являющейся фрагментом единого целого.
С. БЕККЕТ. ТРИЛОГИЯ. Пб., Издательство Чернышева, 1994. Тир. 10 000 экз.
Его драматургия кажется интересней прозы, потому что в ней присутствует недоговоренность, и тем она отличается от многословных бесконечных романов. Подобная проза в конце века излишня: давным-давно все сказано, а прозаик никак не в силах остановиться.
Борис ВЛАДИМИРСКИЙ. ВЕНОК СЮЖЕТОВ. Винница, “Континент-ПРИМ”, 1994. Тир. 2000 экз.
Говорят, что лекции Бориса Владимирского собирали полные аудитории. Тут возможны две причины: или новизна материала, или обаяние рассказчика. Сейчас его лекции перекочевали с магнитофонных пленок на страницы книги, и совершенно ясно, что материал, использованный Владимирским, и в те времена был доступен любому, кто внимательно пролистал книги Бабеля, Ильфа и Петрова или сборник театральных пародий начала века. Длинные цитаты соединены коротким комментарием, даже скорее пояснениями. Это не литературоведение, а доверительный разговор умного человека со слушателями, которые его боготворят. Очень жаль, что этот человек уехал, ведь хороших преподавателей мало, как мало, впрочем, и просто приличных людей, влюбленных в свое дело.
Уильям СТАЙРОН. И ПОДЖЕГ ЭТОТ ДОМ. ДОЛГИЙ МАРШ. М., “Правда”, 1991. 200 000 экз.
Что бы ни писал Стайрон и какие бы престижные премии ни получал, лучшей его вещью останется небольшая повесть “Долгий марш”, повесть об армии, где нет военных действий, но где функционирование армейского механизма показано во всех его тонкостях. Взрывы и выстрелы отвлекают читателей, пролитая кровь неизбежно напоминает о законе кровавой мести. Возникает впечатление некой странной справедливости, мысль о воздаянии, кто бы и за что ни воевал. Зато армия, лишенная всего этого, в широком смысле, утратившая роль защитницы, именно и есть механизм, работающий на холостых оборотах. Она должна воевать, чтобы не развалиться, сработаться впустую, а когда нет военных действий, она перемалывает себя самое. Кровь ей необходима и в моменты перемирий. Потому-то в армии неискоренима дедовщина, потому солдаты расстреливают своих сослуживцев, а новобранцы кончают самоубийством. Повесть Стайрона описывает армию, воюющую со своим главным противником — с самой собой.
Б. ФИЛЕВСКИЙ
∙