Быть
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 1999
Письмо в редакцию ∙ Неужели достаточно прожить всего шестнадцать лет, чтобы почувствовать всю искусственность того, что нагородило вокруг себя человечество? Когда дети рано взрослеют, это значит, что мы создали мир неблагополучный и они, малыши по сути, вынуждены вместо игр в куклы искать неподдельное. И не все находят… или не все ищут?
И, может, поэтому удивляют строки из стихотворения шестнадцатилетней девочки, сытой и, кажется, всем довольной:
Где неподдельное то,
Что мы всю жизнь так искали?
Сочинительнице этих стихов повезло. Она наконец нашла то, что хоть немного, на время, конечно, утешило ее душу. Неподдельным оказалось произведение раньше неизвестных ей авторов Нины Горлановой и Вячеслава Букура — “Тургенев — сын Ахматовой”, опубликованное в журнале “Октябрь” (№ 5, 1998 г.).
Юная читательница — моя дочь. Имя ей — Олька. (Ольга не для нее. В ней чересчур много жизни, чтобы быть Ольгой.) Ей не терпится догнать и перегнать меня в количестве прочитанного, а поэтому читать приходится много, она бродит вокруг да около, поджидая, когда освободится книга.
В свои шестнадцать она читала уже Фрейда и Шопенгауэра, Чехова и Бунина, Писарева и Ольгу Чайковскую, Мюссе и Мопассана, Довлатова и Пьецуха.
Повесть “Тургенев — сын Ахматовой” дочитывалась мной нетрадиционно — под строгим взглядом дочери, нетерпеливо смотревшей из кресла и порой спрашивающей: “Ну?! Скоро?” Угораздило меня сказать вслух, что читаю вещь замечательную.
Утром дочь вернула журнал и как-то печально произнесла: “Да… Не сравнить с этими маразматиками…” Беседа была долгой и грустной. Дочь говорила о Таисии, как о своей подружке. Утешала себя, придумывая для Алеши хорошую и счастливую судьбу. Веронику не ругала, пожалела даже. А потом сказала: “Они все такие настоящие… Я даже представляю, где они живут. И, ты знаешь, что самое интересное? Даже плохие — они все равно добрые. И повесть очень добрая. От нее не страшно…”
Не знаю, видел ли кто-нибудь такого умиротворенного подростка, какой была в эти минуты моя дочь. Мне кажется, если б она знала слова Марка Виленского: “По недосмотру редакции вкралась в свет хорошая книга”,— именно так и сказала бы в конце нашего тихого разговора, хотя, без сомнения, “недосмотра” в редакции журнала “Октябрь” не было.
У повести “Тургенев — сын Ахматовой”, может быть, и есть свои недостатки, но они до такой степени человечны, что было бы грех мусолить их. Не рычим же мы на ягоды малины за косточки в их изумительной мякоти.
Не было ни восторга, ни смятения, ни возмущения. Что-то поселилось в душе робкое и доброе, как музыка… А что? Разве возможно это объяснить? И только девочка смогла подсказать, почему так хорошо стало на душе: “От нее не страшно…” Повесть не пугает ни глупостью, ни похабщиной, ни кровью, а правды жизни в ней не меньше, чем у Солженицына. Но без опостылевших криков, обвинений и приговоров. Герои повести успели и в Чечне побывать, и в Турцию — Грецию наездиться за товаром, и без зарплаты сидят, и подрабатывают как могут. До прочтения этой повести казалось — конца не будет этому шабашу. И вдруг поверилось — будет!
Разве не это — цена произведения? Надежда на лучшее — разве мало? Много ли сейчас таких литературных творений, которые помогают выжить сердцу и сохраняют веру в прекрасное? Значит, есть еще литература. Значит, не все души испохабило время. Не все литераторы погнались за легкой наживой и наполняют соответствующим содержимым все терпящие страницы.
Все не могу забыть беседу с одним нашим петербургским прозаиком из числа тех, кто раньше писал “так себе”, а теперь пытается примерить одежку по моде и делает пробы пера в стиле новоэстетствующих. Этот литератор, рассуждая о достоинствах и недостатках одного лирического рассказа, важно и мастито сказал: “Голубые глаза… Чистый образ… Все бы хорошо… Но дерьмеца не хватает”. С какой любовью-то произнесено: “дерьмеца”. Как маслица… Думаю, прочти он повесть Н. Горлановой и В. Букура, сказал бы то же самое.
Когда на фоне широкомасштабного надругательства над литературой появляются произведения, подобные повести “Тургенев — сын Ахматовой”, и впрямь становится легко. И несколько дней душе хорошо, но потом возникает тревога: а вдруг это все и больше ничего не будет? Ведь не секрет, что зло агрессивно, а добро, как желтый цыпленок, миловидно, но слабо.
Но тревогу убаюкивает дочь — человек завтрашнего дня. Она противоречит себе, но заявляет уверенно: “Вот эту повесть я и дочке своей дам почитать! И ни за что этого маразматика…” Я спрашиваю, словно предупреждаю: “И как твоя дочь будет отличать плохую литературу от хорошей?” Как всегда, у Ольки ответ готов заранее: “Плохой литературы не бывает. Литература — это только хорошее. А все остальное — китайское барахло: до первой стирки”. На этом наш разговор на время прерывается.
Дочь подает мне свой дневник. Читаю и удивляюсь: доброта повести породила еще одно добро. В “личном дневнике личности” моей дочери появились новые стихи и рассказ о девочке Таисии и ее удивительной семье — островке добра и понимания в вечно недовольном океане жизни. И верится: пристыдятся волны трогать отца и мать Таисии, вырастивших пятерых детей; дом, в котором вместо воздуха — добро; людей, за последние деньги пытающихся спасти жизнь умирающему щенку; комнату, где всей семьей читают Библию, как кодекс чести, поверяя ею свои дела; мир сердец, умеющих шумно отмечать праздники и по-человечески любить друг друга; скромное и уютное жилище, когда вечерами в нем работают художницы — мать и дочь, расписывая тарелки; всех тех, кто умеет плакать над горем ближних, спорить о литературе и политике, шутить и возмущаться.
И снова вспомнилась повесть. А потом все то, надоевшее и глупое, на что так часто теперь приходится натыкаться в поиске произведений искусства. И подумалось, что и новомодная грязь литературная — признак нищеты. Только чьей? Читателя или писателя? И когда мы перестанем нищенствовать? Скорей бы… В этой бедности — страшнее всего…
Владимир КИВЕРЕЦКИЙ,
биолог
г. Санкт-Петербург