Русская народная святочная сказка
Георгий ФЕРЕ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 1999
Георгий ФЕРЕ Три разбойника
с большой дорогиРУССКАЯ НАРОДНАЯ СВЯТОЧНАЯ СКАЗКА Предисловие Это что за невидаль? Разбойники с большой дороги, да еще какой-то святочный рассказ, наподобие “Ночи перед Рождеством”, что ли? Да еще швырнул в свет какой-то пасечник! Пчеловод-любитель без высшего образования. Еще мало народу, высокого звания и сброду, вымарали пальцы в чернилах! Да я, забожусь, и другие истории знаю, похлеще этой, такие страшные, что волосы ходили по голове. Я нарочно их не запихнул сюда. Еще напугаешь добрых людей, да все равно всех этих заморских триллеров на переплюнешь! А у нас все путем, все по-доброму кончается. Одно слово — сказка.
I “Мы работы не боимся, но работать западло,— сказал Ахча.— Будем угонять тачки. Короче: пора идти на дело”.
II В некотором царстве, в некотором государстве, невесть где, а точнее в окрестностях города Бляндашиха, в поселке завода “Красный компрессор” (который ноне получил заморское название “Inter–nasos”), жило-было семейство Парабукиных. А вернее, то, что от него осталось. А именно: наладчица Анастасия Федоровна и ее довольно взрослая дочь Христина. Ибо глава семейства, инженер Парабукин Г. Н., ушел жить к заму по кадрам, Веронике Ахметовне Маркеловой, блондинке и красавице, а сестра Анастасии Клава (Клавдия Федоровна), бухгалтерша с того же предприятия, недавно на старости лет, можно сказать, сдуру выскочила замуж за геолога и укатила далеко-далеко, аж в тридевятое царство, а конкретно на Камчатку. (Потому и “сдуру”, какая теперь от Камчатки радость — не то что северной надбавки, простой зарплаты по полгода не плотют.)
Так что наладчица Анастасия мыкалась на своем приусадебном — да хошь бы дров наколоть! — по правде сказать, одна. Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик. Потому как дочь Христина по весне подзалетела и должна была вот-вот разродиться. Глядишь, прямо к Рождеству. Так что помочи от нее не жди: то по танцулькам бегала, то в роддом намылилась, к тому же будущий наследник был незнамо от кого. Но Анастасия Федоровна (уж ты ворчи, не ворчи) все равно втайне радовалась: снова будет в доме мужик — гвоздя некому прибить. Она свято верила, что будет мальчик, по всем приметам сходилось. Давно, давно пора в больницу собираться, да дочка все тянет — боится ли чего… Кто из них нынче заране об чем думает? — молодняк! В голове одна пепси.
А надо бы, надо бы все обдумать. Автобус в Бляндашиху ходит редко, а с оказией… Какая тут оказия? У соседа вон есть “Жигуль”, только что обзавелся. Так хозяин Тарас Вакулович Солохин, пожилой уже человек, с ним носится как с писаной торбой. В нужную минуту может и не дать. Кому охота гнать новехонькую цацку по снежным горбылям да наледи в зимнюю стужу?
А когда Христине и вправду приспичило, вышло еще нескладней. Мать-то, как на грех, уплелась в соседнюю деревню Паныри к своей старой подружке с “Компрессора”, теперь уж она на пенсии. А Тарас Вакулович возьми да и уехай в город, но без машины, что-то ему в моторе не занравилось — поскакал за запчастью. А его новая молоденькая жена, Зинка, из нефтебазовских, бой-баба, чисто ведьма, разве что без помела, водить вроде как умеет, но прав-то нету, за рулем толком еще и не сидела, да ей Тарас Вакулович и не дает: погоди, лапуля, вот придет лето, тогда, мол…
А что делать, коли делать нечего? Стоят две бабехи у этой таратайки и в голос воют. Солохина, хоть и ведьма, своего строгого супружника побаивается.
Но женское нутро пересилило. (Тем боле что своего дитяти у нее не было, и как судачили в поселке — и не будет, не надо было столько гулять, задом вертя, в свое-то время.)
Короче, запихнув кое-как соседскую дочку Христину на заднее сиденье с разными там тряпками и одеялами, взгромоздилась Зинаида на облучок драндулета и ну погонять все его лошадиные силы!
Как дала по газам, так и выскочила, поутюжив снега, на большак. А там до больницы не так уж и далеко было. Километров семь.
И вот, значит, выбралась Солохина по худо расчищенным проселкам на основную трассу. Повернула на спуск к речке, там внизу мосток, который сыздавна прозывается Тарабарским, за ним дорога наверх пойдет, а там направо — и выкатишься на шоссейку, а та прямиком выведет на Бляндашиху, у въезда в которую и расположена больница. (Несмотря на нынешнее безденежье, ее в прошлом годе все же достроили и запустили.)
III А в некотором царстве, в некотором государстве, но уж точно не в Перуанском королевстве, а именно в чудесном городе Бляндашиха, жил-поживал Ваня-пастушок. В настоящее время безработный. Ну, конечно, не коров он гонял, а служебный автобус. К тому же был неплохим автослесарем. А ежели начистоту — был наш Иван несчастный счастливчик. Несчастный — потому как сиротой остался. Отца нет и, как утверждала мамаша, никогда и не было. Старший брат Мишка мотает срок за ограбление винного киоска плюс пьяную драку с отягчающими — или как говорили в Бляндашихе — “с отчаянными” последствиями. Сама же матушка, сорок лет проработавшая уборщицей в санатории “Красные зори”, не так давно отдала Богу душу.
Теперь — почему Ваня не только несчастная сирота, но и счастливчик? А он, в силу всех этих обстоятельств, стал законным владельцем прекрасной однокомнатной квартиры. На третьем этаже и с лоджией. Конечно, можно было бы сразу загнать ее за тугие хрусты, за эти самые вечнозеленые баксы и фраернуться по полной программе. Но наш Ваня, хоть и Иван, но вовсе не Иванушка-дурачок. Решил он хату свою сдавать, и пустил к себе жить иногороднего басурманина. На кухню. А басурманин — человек порядочный, не какая-нибудь там чеченская мафия и не исламский террорист. Хоть и с пугающей фамилией — Исламов. Нет, он вполне безобидный музыкант, игравший в своей родной Уфе на курае, на такой деревенской камышовой дудке, издающей нежные звуки. А сюда он перебрался, чтоб малость подзаработать, и устроился кларнетистом в местное кафе “Золотая русалка”. Может, кто и считает, что музыканты — народ отпетый, но Загир, хоть и выпивает, но не курит, не ворует и девок к себе не водит. А все потому, что деньги копит. На учебу в консерватории.
И вот как-то зашел в “Русалку” некто по кличке Ахча. Отмотавший третий срок. Вел себя скромно, не бузил, не буянил. Но всем фицыянточкам сунул за пазуху по месячному окладу, лабухов одарил еще почище и напросился к кларнетисту домой на ночевку. Загир туда-сюда, объяснил, что сам живет у чужих.
У шофера Вани кухню снимает.
Но Ахча сказал, что профинажит шелестухой и ночлег, и кухеру, и вообще всю хавиру со всеми потрохами. Всем кинет на карман. И особливо хозяину. Как безработному. Выдаст, так сказать, пособие по безработице. В десятикратном размере.
И что характерно — так оно все и вышло. Даже еще лучше. Зажили так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Кларнетист теперь играет только дома, за большие дедэшки, Ахча всю дорогу на диване кемарит, а Иван только знай себе за эликсиром бодрости бегает.
Кому ж такая житуха не понравится? Только принцу Уэльскому разве да королю голландскому, которые сроду нужды не знали. Живут себе друзья припеваючи, как сыр в масле катаются. Одно слово: по-княжески…
Но вот как-то после утренней опохмелки Ахча такую речь держит:
— Альзо цурюк, господа-товарищи, физдипун малине. Мои тугрики испарились, а у вас их и отродясь не было. Не на что даже за керосином бежать… Деньги есть — Уфа гуляем, денег нет — чишмиш едим.
Ребята приуныли, носы повесили. Тяжело с хорошей жизнью расставаться. Привыкли.
— Но у любого кинотеатра всегда есть запасной выход,— продолжает Ахча.— Хватит тебе, Загир, на своей дудке наяривать, хватит тебе, Иван, ханкой заливаться. Мы работы не боимся, но работать западло. Спать — так с королевой, брать — так лимон. Кто автобус гонял, будет теперь угонять тачки. Пачками. А с тебя, музыкантишка, спрос невелик, туш играть пока рано, будешь со своей трубой на шухере стоять. Короче: пора идти на дело!
Ребята по первости что-то вякнули, выразили коллективный протест, но Ахча с ходу сурово намекнул, что за ними ба-альшой должок числится: мол, сидели в гостях, пили вместях, а кто платить будет — Пушкин?
Загир с Иваном ломаться не стали, не маленькие, соображают, что за базар отвечать надобно. Тем паче что красивую жизнь познали, кто ж ее на худую менять станет? Дураков нет. На одну зарплату нонче живет разве что Иванушка-дурачок…
IV А тут как раз праздники наехали. Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя ясная ночь наступила. Глянули звезды… Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело пить шампанское и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра. Но зато так было тихо, что скрип мороза под сапогом слышался за полверсты. А перестук электрички за пять км. Аналогичную ночь перед Рождеством почти теми же словами описал и Николай Васильич Гоголь. Лучше не напишешь. Так и оставим.
Хорошо потолкаться в такую ночь меж людей, между кучею хохочущих и бренчащих на гитарах парней и девчат, готовых на все шутки и дурацкие выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь.
Но — делу время, потехе час.
…Первой машиной завладели шутя и играючи. Фольклорным, по определению культового писателя Пелевина, “Мерседесом-600” с затененными стеклами. “Мерс”, конечно, с дьявольщинкой попался, номерной знак Д 66-66 RUS 77! Но взять лайбу по наводке у свежеиспеченного нового русского Емели оказалось, что два пальца обстрекать. У него ж слишком много всего: хоромы в пять этажей, четверо детей и одна полюбовница. Зато какая — кинозвездунья… Так что машину его не угоняли, а просто Емелю с нее аккуратно высадили. Ахча ему тихо так на ушко шепнул: “Браток, мы супротив тебя, а уж тем боле против твоей тачки ничего не имеем. Это просто законный налог. Налог в законе. Ферштейн? Если что не так, бухайся в ножки своей крыше. Но крыша твоей крыши — это я. Жалуйся. Только учти, пока будешь маляву писать, твоя хибара так полыхнет, что мало не покажется, детки в больничке жидкую кашку лизать будут, а у твоей крали мы роль отберем. Есть на нее и другие желающие. И еще объявим, что рольку ты сам оттяпал. Из ревности. Разбирайся потом сам со своей зазнобой”.
Емеля голову повесил, смирился.
Тут бы крутым разбойничкам и домой, на родную фатеру. Продай лайбу — гоняй шайбу! Или катайся на лихом “мерсе” по всей округе с веселыми девками, гуляй, рванина, от рубля и выше! Но с Ахчой разве поспоришь? “Нас три богатыря,— сказал,— значит, каждому по тачке треба . Бог троицу любит. А ночь перед Рождеством — она длинная”.
Ох, воровская жисть — чистая каторга. Слово пахана — закон. Сказал — и пахай!
Вторую колымагу взяли у зазевавшегося южноамериканского автотуриста, который в подражание Радищеву катил по накатанной дороге из Петербурга в Москву и, не обнаружив за всю дорогу ни одного приличного сортира, в районе Черной Грязи, не в силах более сдерживать нахлынувшие эмоции, выскочил в кусты, бросив машину к чертям собачьим посередь шоссе не только не закрытую, но и с полным набором ключей. Чем, ясное дело, не замедлили воспользоваться наши герои. А выйдя из кустов… О-хо-хо! Выйдя из кустов, бедняга не знал, куда и сунуться, поскольку свободно изъяснялся лишь на бразильском диалекте индейцев племени “хуа-хуа”. В силу чего его не могли понять не только в райотделе милиции, но впоследствии даже в Министерстве иностранных дел.
Этот “сааб”, чтоб развязать себе руки, автопройдохи поставили на платную стоянку у “Золотой русалки”. Там несколько иномарок стоит, бросаться в глаза не будет. Ну там пара машин бляндашихинской мафии, а также директора местного рынка и начальника налоговой полиции.
Ну а третью коляску решили брать у Тарабарского моста через речку Клязьму.
V Третью решили брать по всем правилам науки. А то что же получается? Владелец “мерса”, Емеля этот, из новых русских, сразу сдался и, как говорится, “в кусты”. От греха подальше! А беспечный представитель славного племени “хуа-хуа”, владелец “сааба”, взятого напрокат в Швеции,— тот сам в кусты кинулся. Натурально. По причине крайней российской отсталости в отношении туалетизации всей страны. Не интересно даже. Нет уж, третью надо брать по науке: с пальбой и с криками.
“Спокойно! Это ограбление!” — изобразил Ваня, продемонстрировав всей кодле свой немалый стаж упорного бдения перед телевизором.
“Спокойно, это угон”,— поправил его кларнетист Загир.
“Вытряхивайтесь, падлы!” — подсказал коллегам правильные слова лидер преступного сообщества Ахча, имевший три ходки.
А мост при чем?
А действовать решено было по классической схеме, разработанной еще Шарлем Перро в знаменитой сказке “Кот в сапогах”. Разбойники прячутся под мостом, а когда на дороге показывается экипаж маркиза Карабаса, выскакивают из засады, размахивая мушкетами и пистолетами. Правда, у Шарля было не совсем так (“Le Chat Botte─ a dit an Roi que lorsque il se baidnait dans la rivie`re a` cote─ du bont, quelques voleurs et bandits aux pistolets ont vole─ ses ve^tements”), но это уже подробности. Ахча гимназиев не кончал. Но об оружии позаботился. Сам он был вооружен газовым пистолетом (искусно переделанным для стрельбы боевыми патронами). Ваня снабжен игрушечным наганом, приобретенным в местном магазине “Детский мир” (но выглядевшим, как настоящий). А кларнетисту достался собственный кларнет. (Черный, с поблескивающими латунными клапанами, он в темноте вполне мог сойти за короткоствольный автомат.) Кроме того, башку башкира украшала широкополая мексиканская шляпа с бахромой, в которой он выступал в кафе “Золотая русалка”. Ну вылитые разбойники с большой дороги!
Подъехали к мосту на свежестибренной “мерседесне”. Оставили ее неподалеку на обочине с включенным двигателем (на всякий случай), а сами сховались под мост. Все в резиновых болотных сапогах с ботфортами. Ну точно, как вышеупомянутый кот!
Но малость не рассчитали. Тут тебе не Хранция! Холодрыга…
Вскоре вдалеке на спуске показалась сильно виляющая машина. Очевидно, за рулем сидел перебравший водила, потому как фары рыскали в разные стороны. Будто высматривали чего.
Головорезы выскочили из своего укрытия и, размахивая самоделковым пистолетом, шляпой и кларнетом, преградили дорогу автомобилю. Вначале, по предложению Вани (насмотревшегося телевизора), хотели было перегородить дорогу “мерсом”, но Ахча не пожелал рисковать столь дорогой вещицей, которую он уже почитал своей.
Конечно, перед пляшущими на дороге тенями машина может и не затормозить, но что делать — и тут риск (не остановится), и там риск (покалечит “мерсуху”).
На их счастье (а может, и наоборот), машина остановилась. Все, как доктор прописал. Распахнули дверцы, сунули пушки: “Вытряхивайтесь, падлы!”
А там — бабы.
И одна сразу визжать. “Вы что, придурки, с ума спятили? Она ж у меня рожает!”
У Вани неприятно захолонуло где-то под ложечкой. Башкир скривился: вот влипли! Но Ахча прикрикнул: “Врут, суки!” И повторил грознее: “Вытряхайтесь, падлы!”
Но тут рыцари ночи и впрямь разглядели, что у одной пузо мешком.
— Да подавитесь вы этим драндулетом! Забирайте его! Берите! — завопила та, что за рулем.— Но дайте до больницы доехать!
“У, щерт, шайтан! — подумал Загир.— Опять сами машину отдают, не дают устроить настоящее ограбление…”
— Залазьте! — скомандовала ведьмоватая баба за рулем. А вторая, тараща округлившиеся глаза и закусив губу, только постанывала в отключке.
Налетчики на миг подрастерялись.
Тут в небе полыхнул сначала отсвет фар, а потом на спуске к мосту появилась еще одна машина. Подкатив почти вплотную к “Жигулям”, она встала.
— Пикнешь — стреляю! — прошипел Ахча, приставив свой пистолет к сложной прическе Солохиной, а заодно (для верности) и кларнет музыканта.
У подъехавшей машины (это был трухлявый “Запорожец”) опустилось стекло. Оттуда спросили:
— На Бляндашиху правильно еду?
— Правильно! — гаркнули разом все три разбойника.
— Поссе моста пыварот направу, а ты ехай пырямо,— уточнил человек в шляпе с бахромой, указывая путь кларнетом.
— А вы че, прям с концерта? — поинтересовался белобрысый парень, высовываясь из окошка.— Застряли?
— Засунь язык себе в ж… и рихтуй до Босфора! — заорал на него Ахча.— Не видишь, нас мотор заколебал! — И нервно рванул крышку капота.
Белобрысый презрительно сплюнул окурок, “Запор” прокашлялся своим дырявым выхлопняком и укатил.
Христина снова застонала. А потом и захрипела.
— Стреляй, сволочь! Не видишь, у нее схватки начались! — завопила Зинка как психованная.— Садись, поехали! Доедем — заберешь тачку.
Тут с другой стороны моста выскочил “уазик”.
— Мусора! — взвизгнул Ахча.— Уходим! — И рванул на полусогнутых к своему бесшумно дрожавшему “мерсу”.
VI “Уазик” оказался вовсе не милицейским и промчался мимо. Но Ахчи и след простыл. Будто его тут никогда и не было.
Ваня тоже хотел дать деру, но Солохина гаркнула:
— Сидайте!
Подчиняясь властному приказу (к тому же женскому), рыцари с большой дороги покорно плюхнулись на сиденья и одновременно хлопнули дверцами с двух сторон. Как в кино.
Мысли у начинающих угонщиков были простые и коротенькие, как у Буратино. “Хочешь, дура, нас с собой прихватить? Лады, поехали. Все равно нам бежать некуда и не на чем. А там у больнички наверняка суматоха закипит, две бабехи растерехаются, залопочут, крыльями захлопают, не до ключа им будет в замке зажигания. Вот тогда-то мы и покажем всему свету, что не такие уж вахлаки. Ну не бросать же в самом деле такое добро, такую классную тачку, когда она уже почти в руках? Да поехали, поехали уже, чего ж ты еще ждешь, зараза?”
Однако драндулет, как древний языческий истукан, застыл на заснеженном шоссе возле Тарабарского моста и не двигался с места. Ну никак не заводился! Хотя ведьма упорно щелкала ключом и педалила ногой, мотор был нем, как могила. То ли Тарас Вакулович опытным ухом старого автомобилиста и матерого пчеловода действительно расслышал в его урчании посторонние стуки (почему и помчался накануне Рождества за какой-то запчастью), то ли Ахча накаркал (“Не видишь, нас мотор заколебал”), когда отшивал белобрысого парня с сигаретой на губе.
Меж тем мороз увеличился и вверху так сделалось холодно, что гипотетический черт, столь искусно описанный Гоголем, перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки. То же попытались сделать и незадачливые жулики: холодно же…
— Чего расселись, ироды? — заголосила Солохина.— Вы ж в моторах сечете! Или вы бандюги-недоучки?! Вот она сейчас рожать начнет — вам же хуже! Будете роды принимать!
Затюканные недотепы послушно выпорхнули из кабины, как школяры из туалета, когда прозвенит звонок на урок. Ваня открыл капот, сорванный Ахчой с замка, и заглянул в остывающие кишки двигателя: как-никак шофер. Кларнетисту там делать нечего. Разве что послушать абсолютную тишину.
Внезапно месяц скрылся за тучами и повалил густой снег.
Затем мутную мглу прорезали мощные желтые огни приближающихся фар.
— У-у-у! — по-волчьи завыла Христина.
— Автобус! Автобус! — зашлась криком Зина. Похоже, с такой же надеждой и отчаянием матросы Колумба вопили “Tierra! Tierra!”, завидев землю.
Солохина железно скомандовала грабителям:
— Останавливайте его и развертайте! — И Христине: — А ты потерпи пока! Живо тебя довезем в теплом автобусе. Больница уже совсем рядом.
Громилы, слепо повинуясь древним ли неведомым инстинктам, связанным с продолжением рода человеческого, особому ли влиянию рождественской ночи, еще мало изученному современной наукой, а то и просто бабьему заполошному ору, выскочили на проезжую часть и с риском для жизни стали останавливать заскользивший по льду тяжелый автобус. Оттуда несся многоэтажный мат шофера.
Затем вместе с Солохиной тщедушные кавалеры, напрягаясь из последних сил, потащили к пышущему жаром автобусу тяжеленную (вроде бы такую махонькую, но отягощенную божественным плодом) Христинку.
Вдруг тучи разошлись и в небе засверкал месяц. Все осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. Мороз как бы потеплел.
Рейсовый автобус развернулся. Пассажиры, которым по всем канонам следовало бы кипятиться, выражать энергичный протест действиям водителя, самовольно изменившего маршрут, и вообще вставать на дыбы, узнав, в чем дело, неожиданно присмирели и даже помогли поудобнее уложить роженицу. Причем по просьбе Зинаиды водитель автобуса, совершив еще одно доброе дело, подцепил на буксир ее заглохнувшую тачку.
Через некоторое время посаженный за руль Ваня почувствовал, что безнадежная таратайка, которую тащили волоком, завелась. Он стал настойчиво сигналить. Мол, дай отчепиться!
Но автобус пер как угорелый, видно, ведьма Солохина не давала ему приостановиться. Выходит, меня поймали на крючок и тащат, как пойманную рыбу? Выброситься из машины! Но Загир остался там, в автобусе! Он как заложник… А пузатая роженица, возможно, уже рожает!
Что-то больно и остро сдавило Ивану грудь. Он задыхался. Ваня еще не знал таких далеких от него слов, как “раскаяние”, “муки совести”, а тем более “покаяние”, но их хрупкие тени уже зарождались в нем, в то время как в автобусе тоже начались роды.
Возможно, похожие мысли беспокоили и кларнетиста. Во всяком случае, много позже следствие точно установит, что анонимное заявление в милицию: “…разыскиваемый автомобиль “Saab”, похищенный в районе Черной Грязи, в настоящее время находится на платной стоянке возле кафе “Золотая русалка”,— написано собственноручно Загиром Исламовым.
Меж тем снова поднялась метель. В воздухе забелело. Снег метался взад и вперед мелкой сетью и угрожал залепить глаза, рот и уши случайным путникам. Но их не было. Шоссе было пустынно.
Очухавшийся Ахча вернулся на “мерсе” к Тарабарскому мосту, к месту, с которого сбежал. Но не нашел там никого и ничего, кроме вьюжного свиста и снежного месива, исполосованного змеистыми переплетениями следов автомобильных шин, будто здесь проходила серьезная бандитская разборка…
Эпилог Христина благополучно разрешилась двойней, оба мальчики. В честь сомнительных спасателей одного назвали Иваном, другого Загиром. Анастасия Федоровна чуть с ума не сошла на радостях — в доме наконец-то появились сразу аж три мужика. Дело в том, что глава семейства, инженер Парабукин Г. Н., расплевался с этой стервой, замшей по кадрам Вероникой Ахметовной, и как раз в ночь под Рождество заявился домой с двумя чемоданами. Сестра же Анастасии Клава, разочаровавшись в Камчатке, тоже возвратилась в родную Бляндашиху, так что теперь у близняшек-башибузуков вроде как две бабки. Христина обещала матери по танцулькам больше не бегать, у нее серьезные планы, ей нравится Ваня.
Ахче не повезло, получил семь лет строгого, по полной программе, два других джентльмена удачи, как начинающие, отделались условно. Иван успешно слесарит, люди, опекающие малый бизнес (говорят, двоюродная сестра Ирины Хакамады), помогли ему открыть в Бляндашихе свой автосервис. Загир Исламов в консерваторию поступил, на отделение духовиков, по классу кларнета. Дудит день и ночь, большой талант имеет.
А Ваню кой-куды двинули. По одномандатному. Прошел без звука. Теперь в Думе. Думает, что дальше. Может, на следующий год в президенты? А что — человек известный. Их процесс по всей округе гремел.
Ахча, конечно, мотает от звонка до звонка, но не унывает, держится. Долбит английский, по окончании срока мечтает уехать за три моря, в Америку, и начать там новую жизнь. Есть интересные задумки насчет бензина.
В какой пропорции (без вреда для работы двигателя) его можно водой разбавлять? Изучает справочную литературу. Серьезно готовится к жизни на свободе.
Зинаида получила водительские права и водит машину теперь довольно уверенно, не такой уж она и ведьмой оказалась, как болтали, живем мы с ней в мире и согласии, ибо сосед-пчеловод, как вы, верно, уж догадались, это ведь я и есть.
За сим кланяюсь всем добрым людям, Т. В. Солохин, местный краевед и пасечник, с хутора близ Бляндашихи. (Будете в наших краях, заворачивайте в гости, спросите поселок завода “Красный компрессор”, такими грибками угостим, что будете рассказывать всякому встречному и поперечному…)
∙