В несколько строк
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 1999
В несколько строк Владимир НАБОКОВ. КОММЕНТАРИИ К “ЕВГЕНИЮ ОНЕГИНУ” АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА. М., НПК “Интелвак”, 1999. Тир. 11 600 экз.
Того, может быть, не желая, внезапно мы очутились перед провалом: конец эпохи, конец века и конец тысячелетия. И потому какие-либо оценки, умозаключения бессмысленны; во-первых, им еще не вышло время, а во-вторых, они попросту неуместны, ибо вряд ли что-то изменят; сначала надо занять более устойчивое положение и лишь затем выносить вердикты. А потому сравнения и даже случайные совпадения сейчас значительней любых оценок. Забавно, когда на книжной полке встают рядом комментарии к пушкинскому роману, выполненные снобом и эстетом В. В. Набоковым, и комментарии, составленные Ю. М. Лотманом, человеком, нарочито травестировавшим собственный образ. При всей обстоятельности труды эти куда меньше говорят о пушкинском творчестве, чем о творчестве их составителей. А уж то, что редактора набоковского фолианта величают Татьяна Ларина, переводит ситуацию в ранг абсурдизма либо постмодернизма (как кому угодно).
Мишель САНУЙЕ. ДАДА В ПАРИЖЕ. М., Научно-издательский центр “Ладомир”, 1999. Тир. 2000 экз.
У режиссера Жана Люка Бенекса в его превосходном фильме “Дива” есть некий персонаж: лицо, отмеченное вырождением, на голове наушники от плейера. Когда этот персонаж никого не убивает, просто слушает некую, скрытую ото всех музыку, наслаждение захлестывает его. И в течение всего фильма зрители изнывают от любопытства: какую такую необыкновенную музыку слушает этот дебил? И вот в самом конце мертвый персонаж падает, наушники с его головы сваливаются, и раздается мелодия, которой дебил наслаждался. Незатейливость ее — кажется, это какой-то популяризованный Бетховен — потрясает. Все. Механизмы сознания обнажены, вывернуты наизнанку. Точно так же произошло с дадаизмом. Детективно-авантюрная история его завершилась. Началась эпоха объемистых монографий (хороши они или плохи — не важно, очевиднее всего, если хороши). Открылась темная, зияющая пустота, не заполненная ничем. Тут уместно и другое сравнение — именно такую пустоту видит ребенок, оторвавший голову картонной лошадке.
ИЛЛЮСТРИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ МИРОВОГО ТЕАТРА. М., БММ АО, 1999. Тир. 3000 экз.
Под иллюстрациями авторы монографии, вышедшей несколько лет назад в Англии на языке оригинала, подразумевают не одни картинки, но тексты, будь то воспоминания свидетелей событий, старые афиши либо рекомендации актерам, собирающимся разыграть какую-нибудь пьесу. Впрочем, иллюстрациями служат и собственно картинки, и, вглядываясь в них, можно прийти к неожиданным сопоставлениям. Так, на гравюре, запечатлевшей спектакль театра кабуки, видны блюда с едой, которую прихватили с собой зрители. А в театре “Летучая мышь” зрители устраивались за длинным столом и тоже закусывали во время спектакля, но ели не домашние припасы, а купленное в театральном буфете. Авторы монографии понимают, что подобные мелочи и характеризуют исторический период.
Зинаида ГИППИУС. ДНЕВНИКИ. В 2-х книгах. Кн. 1 и 2. М., НПК “Интелвак”, 1999. Тир. 5000 экз.
Возможно, дневники эти представляют интерес и сами по себе, но куда большую ценность они имеют как свидетельство эпохи. Следует лишь учитывать, что хорошо изданных и откомментированных свидетельств одной из сторон в последнее время появилось немало, а вот мнение стороны противоположной едва ли не совсем списано со счетов. Между тем дневники Вс. Иванова или мемуары В. Шкловского, написанные по следам событий, столь же любопытны, как дневники З. Гиппиус, да и повествуют они часто о тех же событиях, но увиденных под иным углом.
Л. ДОБЫЧИН. ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ И ПИСЕМ. СПб., “Журнал “Звезда””, 1999. Тир. 2000 экз.
Перелистывая эту книгу, опять убеждаешься, что Л. Добычин — писатель не такой крупный, как привыкли его представлять. И уж тем более неверно было бы видеть в нем жертву режима. В основе его трагедии добычинский взгляд на мир. Маргиналы гибнут при любом режиме, и тоталитарном, и насквозь демократическом, они — по определению — существуют на самом краю.
Димитрий Александрович ЛЕВИЦКИЙ. ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ АРКАДИЯ АВЕРЧЕНКО. М., 1999. Тираж не указан.
Монография эта признана образцовой, более того, считается, что это одна из лучших книг, изданных в эмиграции. И действительно, написанная замедленным, чуть архаизированным языком, книга не похожа на привычные литературоведческие работы, при том, что она переполнена фактами, часто введенными автором в научный оборот. И вовсе для нас непривычно истинное уважение ученого к выбранному им герою, которым окрашена каждая строка.
Умберто ЭКО. ОСТРОВ НАКАНУНЕ. СПб., “Симпозиум”, 1999. Тир. 10 000 экз.
Безотказно срабатывающий механизм массовой культуры: автор пишет все хуже, а успех его у читателей все выше. Дурно сочиненный роман аудитория принимает за интеллектуальную, специально затрудненную прозу, и это ей льстит. Между тем закон непременен: хорошая книга не может быть скучной. Но читатели в подобном случае, сами не отдавая себе отчета, выступают как потребители, им нужна не книга, им достаточно знака, что перед ними книга, неудобочитаемость кажется им непременным атрибутом высокоумного чтива.
Александр КАРТАШОВ. ТРИПТИХ: ТЫ. ОБЕРЕГ. ЛЕГЕНДА. (Б. м.), издательство “Шар”, (б. г.). Тир. 1000 экз.
Автор прекрасно изданных поэтических книг — известный тульский художник, и, как раз памятуя об этом, следует читать его стихи. В них довольно причудливо чередуются зрительное и вербальное восприятие мира.
Вянет день. Арабески растений
Повторяют узоры оград.
Под апсиды персидской сирени
Входят тени в заброшенный сад.Сирень, и верно, похожа на арабески, но пространственный образ подкреплен словесным, автор упоминает не просто сирень,— сирень персидскую. Так же на выполненных автором иллюстрациях рисунок пересечен стихотворными строчками, и из сопряжения зрительных и вербальных координат рождается своеобразная “роза мысли”. Может быть, именно потому А. Карташов назвал свой триптих “Крестоцвет”.
ФРАНЦУЗСКАЯ ГОТИЧЕСКАЯ ПРОЗА XVII—XIX ВЕКОВ. М., Научно-издательский центр “Ладомир”, 1999. Тир. 2500 экз.
Довольно спорные рассуждения автора вступительной статьи о том, что же такое готическая проза, искупаются произведениями, объединенными в сборнике. Хотя и тут вероятно сомнение: и Бальзак, и Мопассан, и Готье переводились в России очень широко и в отличие от Бореля либо Казота, также здесь представленных, ни в коем случае не воспринимаются как сочинители, работающие в готическом жанре. Мнению исследователя противоречат сами тексты, точнее, тональность творчества того или иного писателя.
∙