В несколько строк
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 1999
В несколько строк
Леонид ЛИХОДЕЕВ. СЕМЕЙНЫЙ КАЛЕНДАРЬ, ИЛИ ЖИЗНЬ ОТ КОНЦА ДО НАЧАЛА. ЯБЛОНЬ МЕЖДУ ЛЕСНЫМИ ДЕРЕВЬЯМИ. М., “Урания”, 1998. Тир. 2000 экз.
Странно видеть известного фельетониста в роли сочинителя романов. Это можно было бы назвать “булгаковским синдромом”, тем более роман явно не мог быть опубликован при жизни писателя и выходит посмертно. Что заставляет автора с определенной репутацией менять жанр: глубокая разочарованность (ведь фельетон рассчитан на немедленное прочтение и немедленное же реагирование, исправление упомянутых в нем фактов и обстоятельств) или надежда, что роман в трех огромных книгах сильнее воздействует на ум и душу читателя, чем коротенький фельетон, воздействует хотя бы при помощи магии “исторической памяти”, ведь любой роман в русской литературе — это пособие по пребыванию в мире, старательно разработанный самоучитель. Но, кажется, человеческая природа не изменилась — пять минут полистав умную и нужную книгу, читатель со вздохом откладывает ее на потом (уговаривая себя, что с такой книгой следует знакомиться обстоятельно) и берет в руки газету с очередным фельетоном.
Иван ЕЛАГИН. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ДВУХ ТОМАХ. М., “Согласие”, 1998. Тир. 5000 экз.
Будто в землю глядел:
Из могилы выроют,
реабилитируют,
особенно если учитывать, что две предыдущие строки менее хлесткие, а горше их не придумаешь:
Он теперь, как прочие,
Ждет, занявши очередь…
Не толкаясь и не вопрошая “кто крайний?”, дождался, но для мертвого поэта это не меняет уже ничего, а для умирающей нашей, хоть и воссоединившейся, поэзии появление Ивана Елагина опасно, разрушительно. Он не от нашего мира. Изживая драму насильственного разрушения семьи и отрыва от родины, он перевел ее в принцип художества. С детства оказавшийся в литературной среде, лично знакомый с лучшими российскими писателями, он ничего у них не заимствовал. Напротив, отталкивался, и названия его сборников (которые он сам обыгрывал в одном из стихотворений) указывают и на отталкивание, и на возникшую вследствие этого траекторию движения: “По дороге оттуда”, “Косой полет”, “Отсветы ночные”, а далее, преодолев тяготение,— “Под созвездием Топора”, “Тяжелые звезды”, “В зале Вселенной”. Елагинская поэзия способна уничтожить, пожрать индивидуальность даже очень сильного стихотворца, пусть Елагин вовсе не гений, а маргинал. “Дракон на крыше” — это он сам, вдруг взмывающий и потом парящий между мирами.
ОТ А ДО Я. 300 лет американского афоризма М., “ТЕРРА — Книжный клуб”, 1998. Тираж не указан.
Уже прочитав перевод афоризма Амброза Бирса: одно-единственное слово “Черное”, набранное обычным шрифтом, помещенное под выделенное жирным заглавие “Белое”, понимаешь принцип построения этой книги. Переводчик во что бы то ни стало хотел организовать разрозненный материал (пусть тематически или по алфавиту), при том разрушая авторский замысел, даже композицию чужих сборников, откуда взяты афоризмы. У Бирса не так, в его “Дьявольском словаре” тот же афоризм выглядит совершенно иначе: “Белое, прил., см. Черное”. Но тут, верно, вина не переводчика, а сказалось общеродовое свойство афористического жанра. Вырывают из целого часть, например, из романа хлесткую фразу. Так из забора выламывают доску, чтобы ударить побольнее, а доска часто держится столь сильно, что весь забор разносят в щепки.
Георгий АДАМОВИЧ. ЛИТЕРАТУРНЫЕ БЕСЕДЫ. Книги первая и вторая. СПб., “Алетейя”, 1998. Тир. 2000 экз.
Жанр, придуманный Адамовичем, с которым он регулярно выступал в парижском журнале “Звено” на протяжении нескольких лет, столь хорош, что невольно хочется ему подражать. Но его критические миниатюры, по большинству состоящие из двух частей, не связанных между собой (одна посвящена писательской неудаче, другая — удаче другого автора), вряд ли возможно взять за образец для подражания. Откуда у нас столько писате-
лей — хоть хороших, хоть плохих? Писатель (по затаенной этимологии) — тот, кто пишет новые книги, а не тот, кто переиздается. В наших условиях писателями (уже не по этимологии, а по функциональному соответствию) следует назвать критиков: нет-нет да и сочинят что-нибудь (а издать отдельно даже лучшие статьи и заметки, о том и речи быть не может).
Георгий ВЛАДИМОВ. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ. М., “NFQ/2Print”, 1998. Тир. 10 000 экз.
Внезапное огорчение, впрочем, тут же искупленное ожидаемым удовольствием. Лучшему владимовскому роману “Три минуты молчания” предпослан чрезвычайно безвкусный эпиграф, который то ли не замечался прежде, то ли он отсутствовал в советском издании, прочитанном от корки до корки несколько раз. Но публицистика Г. Владимова, будь это портрет Эдуарда Лимонова, сделанный одним росчерком пера, или обстоятельные возражения В. Богомолову, превосходна. Насколько было бы хорошо, если б дидактика, повредившая даже “Верному Руслану”, сделавшая из замечательной прозы некую умозрительную аллегорию, перекочевала в публицистические статьи, здесь ей место, здесь она, смешанная с иронией, создает особую взрывчатую смесь, наподобие пороха.
КУЛЬТУРОЛОГИЯ. ХХ ВЕК. Т. 1, 2. Спб., “Университетская книга”; “Алетейя”. Тир. 2000 экз.
При ближайшем разглядывании двухтомник оказался расширенным переизданием словаря “Культурология. ХХ век”, выпущенного в прошлом году и благополучно пылящегося в магазинах. Скука (вкупе с академическим занудством) не убывает с количеством томов, а прибавляется. Причины тут разные. Желающих разобраться отсылаю к словарной статье “Культурный пессимизм”, где даны сразу три варианта толкования этого понятия (статья “Конъюнктура” в двухтомнике, отпечатанном большим форматом, отсутствует).
АНГЛИЙСКАЯ АБСУРДНАЯ ПОЭЗИЯ. Эдвард ЛИР. Хилэр БЭЛЛОК.
Сэр Уильям ГИЛБЕРТ. Роальд ДАЛЬ. М., “Carte Blanche”, 1998. Тир. 3000 экз.
От издания к изданию добавляя все новых авторов (сперва это был только Эдвард Лир с “Книгой бессмыслиц”), переводчик упорно именует поэзию нонсенса “абсурдной поэзией”. В связи с чем вспоминается стишок, правда, не английский, а местного происхождения, в определенном смысле характеризующий этакое упорство:
К зырянам Тютчев не придет,
а коль придет, так не застанет…Смешивать абсурдизм с нонсенсом — это, и верно, отдает бессмыслицей. Всё искупают иллюстрации, великолепные рисунки, принадлежащие, по счастливой случайности, не автору переводов М. Фрейдкину, а самому Э. Лиру, Н. Бентли и Б. Т. Б. Впрочем, фрагменты кое-каких переводов совсем недурны.
Николай ЕВРЕИНОВ. В ШКОЛЕ ОСТРОУМИЯ. М., “Искусство”, 1998. Тираж не указан.
Написанное им не собрано воедино, а потому и не переиздано, как то следует. Книгу, дошедшую сейчас до читателя, нельзя назвать и малой частью его сочинений, это лишь крупица. И даже доведенные до печатного станка страницы не есть главное. Личность автора, жившего по законам игры, остается за пределами печатного поля. Ее следует воссоздать, но каким образом воссоздаются личности подобного рода, не могущие жить без особой среды, которая тоже утеряна? Ведь он не литератор, не писатель, а лицедей.
Алексей ДУНАЕВСКИЙ, Дмитрий ГЕНЕРАЛОВ. ИСТОРИЯ КАННСКОГО ФЕСТИВАЛЯ. Винница, “Аквилон”, 1998. Тираж не указан.
Римская крепость, построенная для защиты от пиратов, дала имя городу. И так повелось — Канн защищается от набегов посторонних: сколько бы здесь ни присутствовало людей во время очередного фестиваля, все они свои. О самом фестивале в подробностях можно узнать из этой очень легко написанной и по-своему любопытной книги. Примечателен тот факт, что она издана не в Москве и не в Ленинграде. Примечателен для Винницы, а не для упомянутых выше столичных городов. Анекдот, пришедшийся к случаю, превосходно описывает сложившуюся ситуацию. “Мадам, откуда такая кофточка?” — “Из Парижа”. — “А далеко ли это от Жмеринки?” — “Не знаю, сколько-то там тысяч километров”.— “Поразительно, такая провинция и такие вещи!” Москва и Ленинград все больше превращаются в культурную Жмеринку, а местами, где умеют думать и сочинять, становятся другие города.
Б. ФИЛЕВСКИЙ
∙