Стихи
Андрей ГРИЦМАН
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 1998
Андрей ГРИЦМАН
Гонец в никуда
* * *
Я — пейзаж после битвы
в стране, оставленной утром,
где проходят войска
в пыли пяти континентов.
Стекленеет листва.
На ветвях — воздушные змеи и ленты.
Воздушные замки — в снегу
до второго пришествия лета.
Я — судьба пересохших ручьев, подъямков,
бездонных оврагов,
поселений, где ходят к могилам врагов.
Черный ветер полуночи
шелестит улетевшей бумагой
неотправленных писем.
Светлый ветер забвенья играет травою
на стыках железных дорог
в глуши городов.
Пахнет гарью, сиренью, железом и солидолом.
Безногий посыльный за пазухой греет письмо.
Я смотрю на карту метро, как антрополог
близоруко и долго
глядит на скелет в берлоге лаборатории,
не слыша посыльного, что стучит третий век
в слюдяное окно.
Здесь темнеет к утру,
и я наконец засыпаю.
Снится женской души сквозная
летящая ткань.
Я —пейзаж после битвы в стране,
где снег выпадает лишь к маю
и где на воскресенье
выпадает последний наш день.
Похвала пахлаве
Похвала пахлаве, этой жирной гордячке эгейской,
от зеленых просторов Нью-Джерси до дымного Квинса,
ее лепят часами полных гречанок проворные руки
согласно законам столетней матриархальной науки.
Здесь, в Нью-Йорке, в любом заведенье
возьмешь этот клин многослойный,
так и тянет куснуть, соблазнительно, но и больно,
так и тянет вонзить что-нибудь в пахлавы сердцевину,
жирно-влажную, крупнозернистую, когда наполовину
режет нож беспощадный волоокой кассирши-гречанки,
гаремной и томной, из-под длинных ресниц взглянувшей нечаянно
на случайно зашедшего съесть “быстрый ланч” незнакомца,
на гонца в никуда, с нежным, бьющимся сердцем, посланца,
увозящего пакет пахлавы на восток вдаль от солнца,
бормоча: пахлава, Балаклава, Босфор, Средиземное море,
и гречанке милы похвала пахлаве и акцент незнакомца.
Сверстники
Что нас связывало?
Трудно сейчас сказать.
Наверное, некуда было деться.
Под ногами плыл и дымился июльский асфальт.
Уезжая, я так и не сумел проститься.
Кто он был: школьный друг, собутыльник, соперник?
Помню какой-то горчичный районный клуб,
пыльный ветер, сдувавший пивную пену
с потрескавшихся лихорадящих губ.
Где он теперь, постоялец дурного сна?
Когда рассветает — остывает моя тревога.
Еще была неизбежная, незабываемая — она
на дне моего високосного года.
Говорили: нас трое! Распутицы жизни
сплели и разъяли прозрачные узы.
Весть обо мне потеряна на середине,
да и они растаяли
в переименованных городах
несуществующего Союза.
И вот я гляжу сквозь веки и прошу: усни.
Только там до утра и возможны встречи.
Когда клочья полицейской сирены висят во сне
на ветке сирени у истока ночи.
* * *
Сухая хватка,
хруст строк,
хищный язык
в поиске звука.
Воздушный крест
прошлых разлук
повис в пустоте.
Осталось только
посмотреть вокруг:
ночь шевелится
подобьем пепла,
падает снег,
кончается век,
статуи стынет оскал.
Пусто, и только
стоит где-то
человек, весь белый,
один под часами,
под застывшей стрелкой
в ожиданьи лета.
Уснул, что ли?
Двойник
Я жизнь свою провел в борьбе с тобой
с тех пор, когда стоял на мостовой
в морозном паре у родных парадных.
Теперь опять с повинной головой
я слушаю, что шепчет соглядатай.
Но, Боже мой, на то ответа нет.
И только сон, когда плывет рассвет,
мне уши затыкает мертвой ватой.
Прости меня, я не желаю зла.
Но тычется дурная голова
в пустые руки, что не держат книгу.
И, падая во тьму, воздушные слова,
как блики, в никуда бегут по свету.
И мой ровесник, собеседник мой,
сидит передо мной, задумчиво седой,
молчит и курит, старый неврастеник.
Хранит посулы телефон немой.
Там был и третий, безупречный, но
и мной, и им остался не замечен
и ускользнул полупрозрачной тенью.
Долина Дуная
По этим городам проходит полоса
не отчуждения, но отреченья.
Разреженная гарь в осеннем небе
за медленной рекой плывет на север.
Темнеет рано, и октябрь бесшумно
сжигает виноградники в долине,
где торжествует осень Нибелунгов.
Под легкой пеной плещущей сонаты
смертельно тлеет слой пивного сусла.
Осела гарь, невидима и вечна.
Гнилые зубы одиноких башен
оскалом возвещают о победе,
и тени смотрят из сырых провалов.
А мы, как соглядатаи, следим
из маленькой таверны, что напротив,
за толпами туристов из центральных
холодных, аккуратных, чистых штатов,
что в клетчатых штанах бредут по замкам,
торчащим, как значки на крупной карте
по радиальной зоне разворота
гвардейских дымных танковых дивизий,
рассеянной по городам и весям,
давно бездомной
Южной группы войск.
∙