Новые имена
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 1998
имена Новые
РАССКАЗЫ Кирилл ОЛЮШКИН
ОЛОНЕЦКИЕ САГИ Про ту свадьбу в Кускисъекки Первый деревянный нужник в Кускисъекки поставил старый Ахти во дворе Якко Сулланена, когда выдавал за его сына Лемпи свою единственную дочь красавицу Майу.
Это не был свадебный подарок. Ахти дал за дочерью четыре овцы, полфунта дроби и восемь сетей, причем только две из них бывали в воде, а остальные были совсем новые, а из тех двух, которые уже успели послужить старому Ахти, только одна была чуть изорвана, и Ахти починил ее за день до свадьбы.
А за неделю до свадьбы он поставил во дворе Сулланена деревянный нужник, и вся деревня ходила смотреть на эту будку, опробовала ее и поняла все ее удобство.
Вовсе не был нужник свадебным подарком. Просто на свадьбах обычно бывает много гостей, вот Ахти и подумал, что гостям будет трудновато прятаться в день свадьбы друг от друга во дворе Якко Сулланена.
Вот он и срубил нужник. Срубил мастерски, без единого гвоздя, из соснового кругляка. Гвозди, известно, дороги, вот Ахти и сколотил с помощью гвоздей только дверь.
Основательный человек был этот Ахти.
Свадьба была очень веселая, и жених Лемпи Сулланен ни за что никуда не пошел бы с этой свадьбы. Но один раз ему все-таки пришлось выскочить во двор, потому что было очень нужно.
Он заперся в той самой будке, которую срубил Ахти. А в это время сам Якко Сулланен проходил по своему двору, запирая на ночь все двери в сараях и курятниках. Потому что он тоже был основательный человек, этот Якко, не хуже старого Ахти.
Вот он и запер случайно своего сына, жениха Лемпи, в нужнике.
А Лемпи не сразу сообразил, чего это его отец Якко бродит по двору,
а когда сообразил, было уже поздно.
Лемпи немного покричал, а потом уселся в нужнике поудобнее и закурил свою трубку. Он все ждал, что кто-нибудь придет в будку, но гости по привычке справляли свои нужды прямо во дворе, и никто не шел.
Тогда Лемпи разозлился на старого Ахти, который решил построить такую прочную будку — сколько ни пинай ее изнутри, не развалишь. И Лемпи стал вырезать разные слова о любимом тесте прямо на двери нужника. Он очень старался, орудуя ножом, который всегда носил в правом кармане брюк. Он тоже был основательный человек, этот Лемпи,— надписи получались четкие, глубокие. Чуть не на полсантиметра.
Очень хороши в наших краях белые ночи. Далеко видать в это время. Ночь давно наступила, а было светло, и свадьба продолжалась.
Вдруг кто-то из гостей, по причине хорошей видимости, заметил, что дымится новая будка во дворе у Якко.
На самом деле это Лемпи дымил своей трубкой, а все подумали, что это пожар. Подбежали к нужнику, тут Лемпи и попросил, чтобы его выпустили.
У будки его встретила сама невеста, красавица Майа. Молодые радостно обнялись, но тут Майа увидела надписи, вырезанные на двери, за спиной Лемпи. Прочитав эти надписи, она много нового узнала о своем отце, старом Ахти.
Майа очень обиделась и, не теряя времени, заперлась в нужнике и сказала, чтоб сейчас к нужнику привели ее отца, что они с отцом уходят,
а свадьба объявляется недействительной.
Пока Лемпи уговаривал Майу выйти, кто-то из гостей сбегал в дом и принес весть, что Ахти прийти не может — он уже спит по причине водки. А нести его к нужнику нет никакой возможности, уж больно основательный человек этот Ахти.
Но к тому времени, слава Богу, жених и невеста помирились.
Майа вышла из будки, а Лемпи на радостях (и откуда сила взялась!) оторвал от будки злополучную дверь с надписями и бросил ее в траву.
Тут все очень обрадовались и стали веселиться.
А Якко Сулланен, отец Лемпи, на радостях предложил спалить этот чертов нужник к лешему.
Так и сделали. И гости долго еще плясали во дворе Якко вокруг большого костра.
Давно не было такой веселой, запоминающейся свадьбы в Куски-
съекки.
А наутро старый Ахти проснулся раньше всех, потому что он и заснул раньше всех, этот Ахти. Проснулся и пошел в нужник.
Только нужника он на месте не нашел, а нашел только головешки. Да еще дверь от нужника, которую оторвал Лемпи и которая лежала в траве с вечера.
И вот этот самый Ахти, позабыв все свои утренние дела, которые только что собирался сделать, стоял и изучал надписи, сделанные в его адрес на этой самой двери рукой его зятя.
В это время из дома вышел Якко, и Ахти сначала напомнил ему про четырех овец, про дробь и сети, а уж потом поинтересовался, что это за надписи валяются в траве перед домом Якко.
Да, хорошо, что свадьба у Лемпи с Майей была веселая и долгая. А то бы не миновать утренней ссоры между кумовьями.
А так у Ахти не было сил сердиться — уж больно болела голова. А Якко не мог найти в себе сил для объяснений, он тоже чувствовал себя неважно.
И кумовья мирно пошли опохмеляться.
А дверь на следующий день сожгли в печи.
Через пару месяцев в каждом дворе в Кускисъекки появился деревянный нужник. Но из предосторожности нужники делались и делаются из досок — хоть изнутри его пихни, хоть снаружи, хоть просто дунь — рассыплется.
Про корову
Кто же лет пятнадцать назад не слышал в нашей округе про Антти Хюлянена, того, что родом из Улиекки, сына Лизы Хюлянен? Его недобрая слава докатилась аж до Куллиярви, и тамошний председатель Федоров, говорят, рассказывал даже в Петрозаводске, что есть-де на свете такой кривой Антти, которого сама старуха Айно поминает в своих заклятиях наравне с нечистой силой и не реже, чем хийси-лешего.
Тридцать два простых карела и один председатель Федоров платили Антти карточные долги.
Он купил себе теплые ботинки и красный мотоцикл с коляской, ни разу не половив рыбу на продажу.
Словно заговорена была его колода. И до такой подлости он доходил, что появлялся на своем мотоцикле с этой самой колодой в кармане прямо на лугах, обыгрывая деревенских мужчин в разгар сенокоса, будто бы и не карел был этот Антти.
Но не зря любила повторять старая Лиза Хюлянен сыну, что на каждого хитрого карела найдется свой финский паренек, или, по-русски говоря, и на бабку бывает дырка.
Не в добрый час отправился однажды Антти Хюлянен на праздник в Ляписюря.
В тот день рыжий Пекка Карху возвращался из Ляписюря, потому что он покупал там корову. Шел Пекка пешком, потому что корова в автобус не влазит. А этот Антти Хюлянен ехал ему навстречу на своем мотоцикле.
Встретились они на дороге возле моста перед Ляписюря — Антти, Пекка и корова.
Еще с того конца моста Антти углядел, что корова Пекке досталась хорошая. Главное, что спокойная. Она и ухом не повела, когда рядом с ней остановился мотоцикл. Этот Антти был хитрый, он не проехал мимо коровы, хотя и торопился на праздник в Ляписюря.
— Тервех теле! Здравствуй, Пекка,— сказал кривой Антти, слез с мотоцикла и заглянул корове под хвост.
— Терве, Антти,— ответил Пекка и потянул корову за веревку, потому что он тоже был неглупый парень, этот Пекка Карху.
— Не знаешь ли ты, Пекка, продал ли нынче на ярмарке свое ружье старый Ахти? — спросил Антти и взял корову за левый рог, потому что Пекка уже успел схватиться за правый.
“Где ж это слыхано, чтобы старый Ахти продал свое ружье?” — подумал Пекка и раздавил на своей шее комара. Он уже собирался сказать, что не видел на ярмарке никакого Ахти, а вот Якко Сулланен купил у совхоза поросую свинью, но тут Антти хитро посмотрел на него и добавил:
— А теплое нынче лето выдалось, Пекка.
Никто не может помешать карелу говорить, если уж он в настроении разговаривать.
Хорошо знал это Пекка, поэтому привязал корову к березе, сел на валун возле дороги, закурил и ответил, что лето действительно совсем неплохое.
— И комаров немного,— добавил Антти и достал из кармана колоду карт.
Каждый может доставать из своего кармана колоду карт, но Пекка встал, бросил окурок в траву и решительно заявил, что комаров могло бы быть и поменьше и что леший знает, откуда в Ляписюря столько комаров, хотя, говорят, ближе к Олонцу их и вовсе днем не бывает.
Вот тут-то Антти и спросил его, сколько он заплатил за корову, если согласен сам ее вести двадцать километров до деревни по таким комарам.
Пекка ответил не сразу, но честно и точно, потому что не было у него причин что-то скрывать:
— Да, Антти, достаточную цену я заплатил за корову.
— Неужели твоя корова стоит целых девятьсот рублей? — удивился Антти и даже спрятал карты обратно в карман, потому что корова не могла столько стоить. Ну разве что очень хорошая, каких показывали как-то в Олонце на выставке, так ведь тех коров никто и не думал продавать.
Пекка посмотрел на свою корову с гордостью. Хорошая корова ему досталась. И рога у нее были, и хвост, и глаза. Но все-таки никак эта корова не могла стоить целых девятьсот рублей.
— Нет, Антти,— сказал Пекка,— моя корова стоит поменьше. Я думаю, что стоит она восемьсот тридцать рублей, хотя заплатил я за нее семьсот шестьдесят.
— Да неужто семьсот шестьдесят рублей заплатил ты за корову,
Пекка?
— Семьсот шестьдесят.
И Пекка снова посмотрел на свою корову с гордостью, потому что она как-никак стоила семьсот шестьдесят рублей, а ведь могла стоить и восемьсот тридцать.
Помолчали. Пекке вдруг очень захотелось поскорее довести корову до дому, чтобы показать своей матери, бабке Эрви.
Он стал подыскивать нужные слова для прощания с Антти и, не придумав ничего лучшего, заговорил напрямик:
— Хорошая была нынче ярмарка, Антти.
Но Антти, который до сих пор смотрел на корову во весь свой единственный глаз, не стал развивать разговор в таком невыгодном для себя направлении.
— Уж больно хороша твоя корова, Пекка,— сказал он немного даже торопливо.— Не продашь ли ты мне ее за восемьсот двадцать рублей?
Пекка никак не ожидал такого поворота событий, поэтому раздавил на шее еще одного комара и снова закурил. Сначала он подумал, что все-таки очень повезло Якко Сулланену, который купил в совхозе поросую свинью просто за бесценок. Потом он подумал, что хорошо же живут эти Хюлянены, если у Антти есть восемьсот двадцать рублей, что это очень большие деньги и что на эти деньги можно даже купить корову. И что даже восемьдесят рублей еще останется. Вот как подумал Пекка Карху.
— Да, хорошая у меня корова,— сказал он наконец твердо и выбросил в траву второй окурок.
Увидев, что дело идет на лад, Антти продолжил атаку:
— А ведь большой дом построил себе Якко Сулланен в прошлом году.
— Большой,— подтвердил Пекка и посмотрел на корову.
— Два этажа в этом доме,— припомнил Антти.
Тут Пекка начал беспокоиться, что Антти забыл о своем предложении, и взял быка за рога:
— Да, умеет жить этот Якко. Сегодня он очень выгодно купил на ярмарке у совхоза поросую свинью.
— Да неужто старый Якко купил сегодня на ярмарке свинью?
— Купил.
И, не дожидаясь ответа Антти, Пекка добавил тоже несколько торопливо:
— Этот Якко никогда не переплатит, если покупает поросую свинью. А случись ему продавать, к примеру, корову, он ни за что не продешевит.
И, снова не дав Антти ничего ответить, Пекка протянул ему пачку папирос.
Молча закурили.
Не больно-то весело идти пешком, скажем, два десятка километров, да еще с коровой на привязи. Комары да оводы к ней так и липнут…
Рыжий Пекка погасил папиросу и решительно выговорил:
— Бери мою корову, Антти. За восемьсот двадцать рублей.
Антти, в свою очередь, выбросил окурок и достал свои папиросы.
— Ну и везет же тебе, Пекка! — сказал он через минуту.— Ведь, если я не ошибаюсь, целых восемьдесят рублей заработал ты сегодня, Пекка.
Пекка Карху не любил три вещи на свете: когда его оставляют в дураках, когда это происходит чаще семи раз в неделю и когда чужие обсуждают его денежные дела. Но сейчас возразить было нечего.
— Да, восемьдесят рублей я заработал сегодня, Антти.
— А не сыграть ли нам на эти деньги в карты? — спросил кривой Антти Хюлянен и снова достал свою колоду.
Тут уж Пекка думал не больше пяти минут.
— Знаешь ли ты мою мать Эрви? — спросил он и решительно засунул свои папиросы в карман.— Моя мать, Антти, всегда говорила мне про карты две верные истины.
Пекка снова помедлил, вспоминая мудрые слова своей матери, старой Эрви.
— Главное, говорила она мне, не играть в карты никогда, потому что очень просто можно проиграть.
— Подожди, Пекка,— перебил его Антти.— Всем известна мудрость твоей матери, старой Эрви. Но сейчас я даже не хочу слушать вторую истину. Ведь можно и выиграть.
И Антти даже привстал от сознания собственной правоты.
Это было верно. Говорят, выиграть можно даже у кривого Антти. Правда, до сих пор ни у кого не получалось.
Пекка задумался.
А Антти уверенно продолжал:
— К тому же ты сегодня заработал кучу денег. Даже проигрыш тебе не страшен.
Пекка молчал.
— Я поверю тебе в долг, Пекка. А сам буду ставить деньги.
И Антти вынул из кармана несколько рублевых бумажек.
Легко, видать, доставались деньги этому Антти. В следующие десять минут Пекка выиграл у него сорок пять рублей и немедленно получил свой выигрыш.
Потом проиграл двадцать рублей.
Потом выиграл двадцать пять.
Перевалило уже далеко за полдень, когда Пекка почувствовал, что ему очень понадобились деньги. Барыш в восемьдесят рублей давно был проигран, на кону лежало около сотни рублей, а ставку не мешало бы повысить — уж больно хороши были карты на руках у Пекки.
И тут Пекка вспомнил об одном деле, которое не успел сделать до начала игры.
— А ведь ты, Антти,— сказал он,— должен мне никак не меньше восьмисот рублей. А точнее, восемьсот двадцать рублей должен ты мне, Антти.
— Да, восемьсот двадцать рублей стоит твоя корова. Именно столько должен я тебе, Пекка. Но с собой у меня нет таких денег. Ведь я вовсе не собирался покупать себе корову. Я отдам тебе деньги вечером.
Тут Пекка приуныл. Ясное дело — раз Антти не собирался покупать корову, то с собой денег у него нет.
И вдруг ему в голову пришла мысль. Светлая голова временами была
у этого Пекки Карху.
— Послушай, Антти,— сказал Пекка,— ведь если вся корова стоит восемьсот двадцать рублей, то сколько же, к примеру, может стоить ее голова? Ведь никак не меньше пятидесяти рублей стоит голова у этой коровы?
Антти вынужден был согласиться. Привязанная к дереву, корова объела уже всю траву вокруг и, несмотря на свой спокойный характер, уже поглядывала на Антти и Пекку весьма недружелюбно. Но все-таки ее голова никак не могла стоить меньше пятидесяти рублей. Антти согласился.
А Пекка в ответ на это продолжал:
— А ведь ты не отдал мне за корову еще ни рубля, Антти. Значит, корова моя, раз я еще не получил за нее денег. А раз корова моя, то я ставлю на кон голову этой коровы, которая стоит пятьдесят рублей. И мы посмотрим, у кого лучше карты, Антти.
Истинную правду говорил Пекка. Антти никак не мог с ним не согласиться.
И через минуту стал собственником около ста рублей и одной коровьей головы.
Этому Антти просто очень сильно повезло. Но не могло же ему везти постоянно! Через десять минут, весьма придирчиво осмотрев спорную корову, игроки решили, что шея этой коровы стоит никак не меньше сорока рублей, но никак не больше шестидесяти. Пятьдесят рублей, решили они, стоит шея этой коровы. И еще через десять минут эта шея полностью принадлежала Антти.
За сто рублей пошла коровья грудь вместе с загривком, в сто рублей оценили левую переднюю ногу, во столько же — правую.
Через час половина коровы принадлежала Антти. И, словно почувствовав всю свою нецельность, корова вытянула пятидесятирублевую шею и заревела во всю пятидесятирублевую глотку.
Словно очнулся Пекка Карху от вопля наполовину проигранной им коровы. И встала перед его мысленным взором мать, старая Эрви.
Антти снова сдавал карты, справедливо посчитав, что задняя левая нога коровы никак не может стоить меньше передней. Но Пекка остановил его.
— Знаешь ли ты мою мать Эрви? — спросил он сурово.— Несправедливо сердимся мы на своих матерей. Верно говорила мне мать: не трогай карт, глупый Пекка, можно проиграть. И вот половину коровы проиграл я тебе, Антти. Но никогда не поздно послушаться матери. “Если уж ты начал играть, Пекка,— говорила мне она,— то проигрывай всегда только половину и не пытайся отыграться”. Вот вторая истина, которой научила меня мать, Антти. Я больше не буду играть с тобой в карты.
Почтительным сыном был этот рыжий Пекка Карху. Сколько ни уговаривал его Антти —Пекка не стал больше играть.
К вечеру владельцы коровы пригнали свое рогатое имущество в деревню. Мотоцикл Антти пришлось спрятать в лесу возле Ляписюря, потому что Пекка никак не соглашался вести корову за веревку, потому что веревка была привязана к коровьим рогам, а рога по праву принадлежали Антти, раз уж он выиграл их вместе с коровьей головой.
Пекка шел сзади и изредка стегал вицей по коровьему заду, раз уж этот зад принадлежал ему на веки вечные.
В деревне поставили корову в хлев Пекки, потому что целых две коровы вертели головами в хлеву у Антти. И не было там места для еще одной головы. К тому же Антти заявил, что не собирается убирать навоз за этой коровой, потому что хвост ее принадлежит Пекке, и все, что валится из-под этого хвоста,— его надежное достояние.
Вечером Пекка подоил корову с полным на то правом и порадовался, что не успел проиграть ее вымя — уж больно удой получился хорош.
А ночью Пекка явился к Антти и сказал, что вовсе не собирается кормить голову этой недавно приобретенной коровы. Потому что голова принадлежит Антти. Да и заметно, что голова этой коровы сродни семейству Хюлянен — по вредности и настойчивости, с которой эта голова третий час орет на всю деревню, требуя еды.
И Антти вынужден был пойти накормить эту чертову корову, потому что правда была на стороне Пекки. А вопли голодной скотины не давали спать Лизе Хюлянен.
Доход тоже был на стороне Пекки, то есть сзади коровы. Доилась она хорошо. Но и жрала соответственно. Паслась корова, естественно, на выпасе Хюлянена. Пекка, так и быть, выгонял ее на этот выпас по утрам, настегивая вицей по задней коровьей части. И таким же манером загонял ее вечером в свой хлев.
Антти он не уставал напоминать, что сена тому придется в этом году заготовить побольше — все в деревне видели, какая прожорливая корова досталась Антти и Пекке на ярмарке в Ляписюря.
Всего неделю выдержал такое положение дел этот Антти Хюлянен.
Как-то с утра он явился к Карху, выпил всего одну чашку чаю и повел разговор даже с чрезмерной горячностью:
— Черт бы побрал того человека, который придумал поставить нашу деревню всего в двадцати километрах от Ляписюря!
Мать Пекки, бабка Эрви Карху, которая сидела за столом вместе со своим Пеккой напротив Антти, заметила, что не так уж плохо иметь под боком поселок, в котором изредка бывают ярмарки.
Только дурак не почувствовал бы издевки в ее словах, сварливая бабка была эта Эрви.
Антти просто рассвирепел.
— Уж больно прожорливых коров продают на тех ярмарках! — зарычал он.— И дурак будет тот хозяин, который не согласится лучше зарезать такую корову, чем кормить ее не один год.
Но Пекка ответил, что ни один хозяин не согласится зарезать такую корову, которая дает никак не меньше двадцати литров молока в день, и что он, Пекка, никогда не изменит своего мнения.
— Да ведь полкоровы принадлежит мне! — взревел Антти уже без всякой дипломатии.
— А другая половина — мне,— ответил Пекка и закурил. Он и Антти протянул пачку, но тот уже достал кошелек и отсчитывал деньги.
— Вся корова стоит восемьсот двадцать рублей,— бурчал он.— Ты, Пекка, проиграл мне ее переднюю часть, леший ее забери, за четыреста. Вот тебе четыреста двадцать рублей и не будем ссориться из-за этой чертовой скотины.
— А знаешь ли ты, Антти, как вздорожало нынче молоко? Даже одно вымя этой коровы я не продам за четыреста двадцать рублей.
Торг шел в течение четырех часов. Старуха Эрви успела обежать всю деревню и сообщить, что хозяйству Хюлянена, похоже, пришел конец, уж больно несговорчив с утра ее Пекка.
Но к полудню стало известно, что хозяйство Антти все-таки сохранил. Более того — что с этих пор ему не придется тратиться на бензин, потому что его мотоцикл достался Пекке. К вечеру знаменитую на всю деревню корову он, ругаясь, как ругался в наших краях только пьяный председатель Федоров, перевел в свой хлев и с тех пор кормил и доил ее сам, пока к осени не продал. Скверные воспоминания будила в нем эта корова.
В тот день, когда он получил ее всю, старуха Лиза Хюлянен сожгла в печи его знаменитую колоду карт.
А красный мотоцикл цел и по сей день. Только Пекка Карху нечасто
на нем ездит, уверяет, что этот мотоцикл жрет почище любой коровы —никакого бензину не напасешься.
∙