Практические заметки
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 1998
Настасья ПОДЪЯБЛОНСКАЯ
Как возникают женские романы
Пролог . . . . . . . . . . . . . . . . 1 Разбег . . . . . . . . . . . . . . . . . 2 Шаг вправо . . . . . . . . . . . . . . . 3 Шаг влево . . . . . . . . . . . . . . . 4 Бреющий полет . . . . . . . . . . . . . 5 Набор высоты . . . . . . . . . . . . . . 6 Парение . . . . . . . . . . . . . . . . 7 Возвращение в родное гнездо . . . . . . 8 Эпилог . . . . . . . . . . . . . . . . . 9 По следам полета . . . . . . . . . . . . 10
Литературная критика
Настасья ПОДЪЯБЛОНСКАЯ
Как возникают женские романыПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ Юлии Снеговой, Елене Муляровой
и другим моим подругам по ремеслуПролог Тяжко нашему брату женщине. Из магазина ползешь навьюченная авоськами, словно дикий зверь. А домой доберешься — сразу готовь, пылесось. Муж даже поесть рот лишний раз не раскроет, лежит на кровати одетый в махровый халат, будто римский патриций. И молчит о своем. Тут и крутись. Да еще рожать приспеет, как ни старайся, не всегда отвертишься.
Нет, что–то следует делать. Добиваться полной свободы. Материально–то я давно независима: зарплату и за деньги нельзя считать. Тем более надо выискивать новое поприще, сферу приложения дремлющих сил.
Вот сейчас сложился большой и, признаться, шумный рынок духовных ценностей. Публика сметает все на корню: видеокассеты, компакт–диски, бюллетени по обмену квартир, энциклопедии, словари, детективы. Ничем не брезгует, лишь бы утолить жажду познания. А напоить алчущего — разве это не благо? Заодно и самой напиться вдоволь.
Я стала прикидывать, что мне подходит из упомянутого. Видеокассеты и диски сразу отвергла: подобное производство требует крупного стартового капитала. Составлять словари и энциклопедии не по душе, скука смертная, выражаясь точнее. Именно смертная — выверять, кто когда умер, и выстраивать усопших по алфавиту. Остается писать детективы и ломать голову над квартирообменом.
Я уже почти запуталась в силках выбора, но вспомнила: батюшки–светы, заступница–троеручица, богиня Кали, есть ведь женская литература. Здесь тебе и детективная динамика, и занимательность бюллетеней по обмену жилплощади, прочтешь, и ровно бы в чужую квартиру залез. Стоит рискнуть, помахать авторучкой.
Пусть читатель не сетует, я не какая–то проходимка. Нет, я филолог, и не в первом отнюдь поколении. Я и понаписала с лишком, и поначиталась всласть. Мне довольно пролистать с десяток этих самых женских романов, чтобы выяснить, что почем, и сделать по–своему. И я отправилась в путь.
Разбег — Русских женских романов нету,— заявил книжный сиделец, с нежностью выравнивая яркие бумажные корешки один к одному.— Спросом не пользуются. А бывают — быстро раскупливаются. Могу предложить Джоанну Линдсей либо Даниелу Стил. Опять–таки новая серия “Проказник–купидон”. Но,— окинул он меня быстрым взглядом,— это не для тебя.— И пояснил: — Для более старшей возрастной категории. Кому глубоко за тридцать пять. Да ты смотри, ассортимент на прилавке.
— Голубчик,— призналась я,— мне ведь не для души. Мне для работы. Может, у вас отложено. Чего попроще. Стандартный розовый роман?
— А, так бы сразу и говорила. Я стою себе думаю… Розовый — не ко мне. Вон дядька на углу торгует.
Дядька на углу оказался куда бойчей.
— Роман дамский?.. Ты языком зазря не мели. Подошла и спрашивай. Серия “Искус” называется. Двадцать рублей штука. Бери любой.
Распахнула первый попавшийся под руку: “Она туго обняла ее, и ее крупные оливковые бедра со светлым пушком на ногах пришлись как раз на уровне влюбленных глаз Сюзанны. “О как ты прекрасна, Кэт!” — счастливо прошептала Сюзанна, впиваясь распахнутыми губами…”
Я вздрогнула.
— Простите, я ведь женский… розовый…
— А этот чего ж, зеленый? — заулыбался вдруг продавец.— Женский и есть. “Счастливая холостячка”. Баба с бабами. Вот кабы ты мужской попросила, а я б тебе женский дал…
— Нет–нет! — заторопилась я.— Мужские я не читаю. И переводные как–то… Можно родной, российский? Про настоящую любовь…
— А чего ж нельзя? Клиент имеет право. Местных авторов есть “Влюбленная свинарка”, а есть “Развратная скотница”. Тебе какой?
В беспамятстве я схватила “Свинарку”.
Перед сном открыла пахнущую офсетом книжку: “Остап грубо обнял всю Полину, и, прижавшись к нему своим круглым горящим телом, Полина крепко задышала в лад”.
У меня перехватило дыхание.
Шаг вправо Правдами, а верней, неправдами, используя старых друзей и новые связи, я выведала адрес издательства, специализирующегося на женской литературе. Как правило, они скрываются от публики, указывая лишь абонентский ящик, и тот подставной, оформленный на чужое имя.
Улыбнулась ли мне фортуна, либо снизошли высшие силы, которым обыкновенно лень спускаться вниз? Меня принял главный редактор, вальяжный мужчина в отличном вечернем костюме, хотя на дворе светил ясный день. “Или он всегда столь элегантен, или не успел переодеться после вчерашнего”,— мелькнула догадка. Но я уже начала разговор.
— Значит, желаете попробовать силы? — произнес собеседник, окидывая меня от края до края долгим и, я бы сказала, продолговатым взглядом.— Ну–ну, данные, кажется, есть.— И поинтересовался: — А вы хоть что–нибудь раньше писали? Впрочем, оно и не важно. Успех загадочно благосклонен порой к начинающим. Так что же вас интересует?
— Все,— чистосердечно призналась я.
Редактор в испуге дернулся, но сдержал себя.
— И все–таки?
— Тематика, объем рукописи, оплата…
— Ну, тематика едина — личное счастье. Дело в подаче. Мы разрабатываем несколько серий для разных возрастных категорий. От юниоров, так сказать, до профессиональных читателей. Сейчас в производстве “Первый дебют”, “Женатый андрогин”, “Малярия любви”, “Единоборство страсти”, “Содом и Гоморра”. Степень откровенности в каждой серии чуть выше. Да, еще “Кегельбан желаний”… Вы на какую аудиторию собираетесь работать? Девушки, дамы со стажем, женщины, разошедшиеся с мужьями?
— Лучше для разведенных,— выбрала я, пытаясь незаметно снять обручальное кольцо.
— А под каким именем? — поинтересовался мой собеседник.
— А под каким надо? — переспросила я.
— Я хочу сказать, вы будете создавать переводной роман или хотите строить книгу на родном материале?
— Мне удобнее на родном. Я ведь заканчивала классическую филологию, иностранными языками, кроме латыни и древнегреческого, не владею. А тут придется вкручивать для антуража американские и французские словечки, всякий сленг…
— Здравое рассуждение. Но учтите, местный материал не вполне освоен. Да и сюжеты… Посовещавшись с оптовиками, руководство издательства решило при обработке местного материала современных сюжетов не трогать. Действительность не вызрела.
— В каком смысле? — удивилась я.
— Возьмем проблему положительного героя. Представьте: человек с прекрасной квартирой в центре, загородным домом, машиной “вольво” или “ауди”. Отдыхает исключительно на Канарах, в крайнем случае денек–другой проведет в Арабских Эмиратах. Деньги хлещут рекой. Почему, откуда? Получается, он или только что с отсидки, или в скором времени сядет на нары. Вот так, моя дорогая…
— Неужели никаких возможностей? Ну, пусть он будет не бизнесменом, пусть депутатом Думы.
— И такой вариант прокручивали. Депутатство не исключает сугубо уголовного прошлого. А если депутат совсем уж зарвался, честный он, видите ли, то, по логике вещей, его или запрут в здании парламента и станут из пушек долбить прямой наводкой, или оппоненты обидятся. Конверт с тысячей баксов. Киллер встречает у подъезда. Выстрел в живот. Контрольный в голову. И весь роман.
— Странно вы рассуждаете,— возразила с досадой я.— Это ж литература, допустимы условности. Почему депутату не выжить? Не догадываясь о будущем артобстреле, спустился поработать в подвал — там тише. А киллер… киллер промахнулся… Прохожие толкнули под руку… В конце концов депутат носил бронежилет. И каску.
— К сожалению, жизнь кроит художественную ткань почем зря. Наши читатели, черт их дери, смотрят телевизор, радио слушают. В дамском романе важен эффект узнавания…
— Верно,— обрадовалась я.
— Хорошенькое же тут узнавание: депутаты, будто родные!.. Глаза б на них не глядели! Хочется отвлечься, забыться. Популярность набирают сюжеты из прошлого. В подлинных декорациях. Приоткрою коммерческую тайну: заказали мы одному автору книгу с условным названием “Широкая грудь”. Ждем пробных глав. Нет, не то, что вы подумали. Это о матросах. На корабль, где власть захватили анархисты, приходит женщина–комиссар. Матросы, все без исключения, в нее влюбляются, а главный заводила, душа команды, предлагает руку и сердце. После ожесточенной схватки с врагами гудит бесшабашная матросская свадьба.
— А как же аксессуары? Ни “роллс–ройсов”, ни шикарной одежды.
— Отнюдь. Во–первых, чудные морские пейзажи. Пронзительно пищат чайки, выхватывая из волн экологически чистую рыбу. Во–вторых, команда единогласно делает матроса капитаном, вместо утопленных офицеров. В–третьих, разве можно сравнить крейсер, оборудованный торпедными аппаратами, даже с “роллс–ройсом”?
— М–да…
— Кстати, есть пара–тройка свободных сюжетов. Например, о крепостной, которую страстно любит молодой дворянин. История драматическая, возлюбленный не может выкупить Дуню, потому что злая жена потратила деньги в модной лавке. Но тут, на их счастье, грянул 1861 год.
— А что–нибудь поближе?
— Поближе… Годы террора. Замнаркома твердой промышленности чувствует, как судьба его повисла на волоске. Карательные органы уже выписали ордер на арест. И тогда замнаркома делает отчаянный шаг. Он и его возлюбленная спускаются в штольню московского метрополитена. Буквально по пятам следуют агенты НКВД, но у них нет допуска на засекреченную территорию строительства. Пока оформляют допуск, замнаркома с возлюбленной уходят вдаль по штреку. Агенты возобновляют преследование, однако влюбленные заваливают проход. Враги отстают, куда там рыть землю! Из ручного труда им знакомы лишь расстрелы да пытки. Но и влюбленным тяжко. Пути отрезаны, остается умереть или выжить. Герои берутся за отбойные молотки. Когда кончается сжатый воздух, они продолжают долбить вручную и вылезают в пределах буржуазной Румынии. Ну как?
— Превосходно. Только вот техническая специфика.— Я покраснела.— Стыдно признаться, не ведаю, чем отличается штольня от штрека.
— Ну, это как посмотреть!..— вздохнул собеседник.— А какая бы тема заинтересовала вас? Может, что–нибудь пикантное? Мы выпускаем серии и для истинных любителей. Например, “Счастливая мышеловка”. Или “Амбулатория желаний” с постоянными персонажами, доктором и медсестрой: “Врача вызывали?”, “Скорая помощь любви”, “Лечи меня нежно”. Не попадалось?
— Нет, но, кажется, я придумала подходящий сюжет.
— Может быть, вы поведаете его в машине? Мы где–нибудь поужинаем и потом не торопясь попьем кофе…
— В машине? — спросила я.
Шаг влево За стеклом “ауди” проносилась шальная листва.
— Итак, ваш сюжет. И, кстати, можете называть меня просто Артуром.
— А я — Лиза. А сюжет… Прекрасного молодого матроса товарищи выбрали красным адмиралом. Он влюбился в девушку из “бывших”, которая, покинув семью, живет, штопая паруса для подводных лодок. В мастерской–то влюбленные и познакомились. Они собираются пожениться, но тут начинающего адмирала хотят расстрелять недоброжелатели. Вдвоем герои уходят в море на адмиральской подводной лодке. Матрос способен только командовать, с лодкой ему одному не сладить. Но роман заканчивается благополучно. Покачиваясь на волнах, герои обвенчиваются по православному матросскому обычаю, у них растут дети. И вот команда укомплектована. Семья бороздит ласковый к ним океан, выбирая на жительство необитаемый остров поприглядней, где и образовывает собственную страну с конституционной демократией. Условное название “Команда
мечты”.
— А ты способная девочка,— тихо произнес Артур, склоняясь надо мной в нежном поцелуе.
Рубашка его расстегнулась сама собой. Перед моими глазами предстало роскошное тело с золотистым загаром. На мускулистом предплечье, где золото особенно отливало, будто проба, синела изящная татуировка “Кто не был лишен свободы, тот не знает ее цены” и были проставлены цифры, большие.
Бреющий полет — Я хочу тебе сделать подарок,— утром сказал Артур.— В память о нашей встрече.— Он протянул маленькую книжицу, почти брошюрку. — Это специально разработанная схема производства женских романов. Автор — знаменитый критик. Издательству заказ влетел в копеечку. Но затраты оправданные. Владелец схемы может составлять романы по личному усмотрению в каких угодно количествах. Все зависит от работоспособности и усидчивости.
— Артур! — Я прильнула к его могучей груди.— Артур, прочь схемы и графики. Мне нужен ты. И никто иной. Ради тебя я пойду на все. Ради тебя я даже не стану ничего писать. Я буду рядом и…
Артур с горечью усмехнулся.
— Маруха не даст,— сказал он, натянув тонкую майку от Кристиана Диора.— За хоботок, за хоботок она меня держит, падла,— причитал он, обхватив руками голову и мерно раскачиваясь,— с самого, поди, с Сыктывкара…— В его прекрасных темно–голубых глазах блестели слезы.— Иди, Лиза, будь счастлива. Не трухай. С этой штукой — сам себе гражданин начальник.
“Ауди” фыркнула и растаяла в облаке выхлопных газов.
А мне пришлось возвращаться домой пешком. Там, возвышаясь на диване, лежал муж и было хоть шаром покати.
Набор высоты И верно, автор книжицы учел любые мелочи. Листая страницы, я могла делать нужные заготовки, чтобы потом из них споро воздвигнуть художественную конструкцию.
Правда, кое–какие моменты уводили меня в тупик, но я находила достойный выход. Я сперва рассчитывала смастерить серию романов (серийность,— утверждал автор,— обязательное требование в массовой литературе). Итак, дюжина–полторы компакт–романов с общей героиней. Загвоздка в том, что каждый роман обязан кончаться счастливым браком. Поэтому в начале очередной истории героиня должна то и дело освобождаться от предыдущего, уже использованного мужа. Оно и несложно: стихийные бедствия, социальные катаклизмы, глухое пьянство избранника, несходство характеров — и героиня свободна, но однообразие приема таит опасность.
Другое правило: одна женщина соответствует одному мужчине. Я улетела воспоминаниями в годы, отданные студенческому общежитию, и согласилась, что такое ограничение очень верно. Не всякий одарен стальным здоровьем и всемерной душевной подвижностью. Ну, что повествование должно вести с женской точки зрения, разумелось само собой.
Теперь черед за особыми типами. Их следовало выработать раз и навсегда, сколько бы волшебных изменений ни выпало героине.
Он: сильные плечи, узкая талия, темно–голубые глаза, гибкая фигура, нежная шелковистая кожа, блондин.
Она: (я взглянула в зеркало, увидела светлую блондинку с голубыми глазами и решила — возьмем за основу. Уточнения по ходу).
Так, разлучница: волосы цвета воронова крыла, карие глаза. Остальное — выше похвал, но первые два компонента плюс подлый характер компенсируют все положительное, что у нее есть.
Как запасливая хозяйка, сделала заготовки впрок: “Ее волосы мягко волнились” (психологическая характеристика), “Обратиться к психиатру? Не сошла ли я с ума?” (легкая ирония). Возникла и замечательная фраза для сцены знакомства героя и героини: “Это было подобно электрическому разряду. Если бы не туфли с резиновой подошвой, бывшие на ней, она могла бы погибнуть”.
Следуем дальше. Читатели обожают, когда любовная история несет еще и полезную информацию. За свои деньги приятно прочесть даже учебник физики для пятого класса. Я полезла в книжный шкаф. Ах, незадача! Энциклопедический словарь без конца распахивался на статье “Эдинбург”, и, судя по приведенным сведениям (о, европейские масштабы!), жители Эдинбурга должны были бы знать друг друга лично и состоять в тесных родственных связях. Расхолаживало и то, что, по шотландским традициям, мужчины ходят в юбках.
Ладно, пусть ходят, щеголи, я им не судья и не адвокат. Да пусть хоть рожают!..
Вернемся к героине. Социальный статус ее обязан понижаться и понижаться, пока сойдет до нуля, тут ее и подстерегает счастье. Я прокрутила возможный сюжет: дочь богатых старообрядцев, не сдав экзаменов в институт благородных девиц, боится возвращаться домой в Саратов и поступает в цирк.
Ее презирают. Ветхое, застиранное трико ей нарочито коротко. Когда, облачившись, она глядит в зеркало, за плечом видит злобный взгляд костюмерши и сияние волос цвета воронова крыла. Укротитель пугает ее сытыми тиграми и пристает в темном углу конюшни под печальное уханье стреноженного слона. Воздушный гимнаст, в номер которого определили героиню, не обращает на нее внимания. Когда она летит с трапеции на трапецию, он не подает ей руки, и героиня беззащитно падает на манеж. Это длится до тех пор, пока героиня не научилась обходиться в воздухе без партнера. Тогда он в нее влюбляется. И перехватывает, куда бы она ни летела. Укротитель до коликов защекочен восставшим слоном.
Важное условие функционирования конструкции — психологические перепады. Герой, казавшийся твердым, вдруг мягчает, ореол жестокости вокруг него меркнет: он начинает беспокоиться о бывшей жене, сварливой теще и о детях возлюбленной, коли таковые имеются (вариант для “разведенных”).
Я набросала:
“— У тебя есть дочь? — спросил он внезапно потеплевшим голосом.
Лиза молчала, не зная, что и ответить.
— И она больна? — продолжал он, опуская руку в карман и доставая портмоне естественной крокодильей кожи.
— Нет,— с усилием выдавила из себя Лиза и покраснела от смущения до корней волос.— Моя дочь здорова, потому что у меня ее никогда не было. Более того, я ни разу не выходила замуж. И… и…— Лиза решилась и выдохнула страшное: — Я никогда не была близка с мужчиной.
— А,— с пониманием ответил Артур.— Прости, если мои слова тебя ранили.— И он, аккуратно сложив заскрипевшее портмоне, убрал его во внутренний карман тонко сшитого пиджака”.
Кроме набора художественных приемов, автор книжицы предлагал и способы производства. Например, мастеровитая Барбара Картланд лежа диктует на магнитофон пришедшие в голову сцены, а многолюдный штат помощников доводит текст до совершенства.
Я постелила чистое белье, включила магнитофон и легла в постель. Чтобы ничто не мешало творить, я приняла снотворное…
Мысли мои закружили как бы сами совсем по себе. Мне представились силуэты зданий времен русского классицизма, стремительно кованые решетки и гордые огромные воды, едва не объявшие их.
О, чудовищные призраки наводнения! Державная в течении своем река теперь потемнела, и тяжкие волны пошли на город. Трудней других пришлось бедным людям, обитателям подвалов и подворотен.
Но это не все. Почва кладбищ размыта, и жалкие гробы из пахучей свежей сосны поблескивая носятся по улицам, стучат в стекла нижних этажей, упрашивая впустить. А император стоит на балконе и, разводя руками, жалуется сановникам и генералам, что даже он не может совладать со стихией, наряженной небесами.
И пока молодой чиновник пробирается на вольной лодке к своей возлюбленной и ее пожилой матери, те ждут его с нетерпением, и юбки, тяжелые от воды, уже тянут ко дну.
Мне показалось, что молодого человека следовало бы назвать Евгением либо Петром, а девушку каким–нибудь обыкновенным русским именем, со слабым налетом декоративности, Лейлой или Парашей.
Герой спасает героиню и за проявленный героизм обретает потомственное дворянство, а старый дядюшка, который не совсем умел плавать, пуская пузыри, оставляет молодому человеку загородную деревню с двумя сотнями крепостных и городской особняк в пять–шесть этажей с гаражом и отдельным подъездом.
Я предавалась творческим грезам и мечтала, чтобы героям получше удалось “осуществление их гендерных ролей в период половозрастного духовного созревания и новых амбициозных импульсов” (цитата из книжицы). Внезапно я услышала возле себя осторожные шаги. Едва я подумала, кто бы это мог быть, как ощутила удар по голове…
Парение — У вас есть недоброжелательницы женского пола? — задал вопрос явившийся по вызову оперативник.
— Почему женского? — стиснув зубы от боли, спросила я.
— Так бить может только женщина — снизу вверх. И орудие… Дырокол… Свидетельствует о разумном выборе. Мужчина бьет любым подвернувшимся предме–том — хорошо сушеной воблой, костяшкой домино.
Боль пульсировала в висках, сковывала движения.
— А если он программист? Компьютером?
— Зачем же? Программисты жертв, как правило, душат, у них очень сильные пальцы и ноги.
— А ноги–то почему?
— Всю дорогу сидят! — рявкнул следователь и презрительно глянул своими темно–голубыми глазами, будто на дурочку.
Его взгляд пронзил меня. Если бы я не лежала, я бы наверняка упала.
— В момент получения удара вы находились там же, где сейчас? — поинтересовался следователь, наклоняясь надо мной. Сквозь плавающие разноцветные круги я увидела крепкие плечи и золотой загар под воротничком рубашки. Наши губы невольно сомкнулись.
Он полез за борт отлично сшитого пиджака, обтягивающего стройную фигуру.
— У меня нет дочери,— пролепетала я пришедшую на память фразу.
— Зато у меня трое,— вздохнул он, отстегивая хольстер.
Возвращение в родное гнездо — Так все на месте, Лиза? — утром спросил Валентин, одеваясь и прилаживая хольстер под мышку.— Я шесть раз прокрутил магнитофонную запись, но, кроме чьих–то шагов и твоего сладкого посапывания, ничего не слышно. Что же явилось причиной удара?
Я молчала. Даже прощаясь, поцеловала его молча. Не то чтобы я боялась подвести Артура и заявить о пропаже секретной схемы для производства женских романов. Я не в силах была говорить. Мечта моя рушилась. Но я твердо решила: я сочиню роман. И я села к столу.
Пишущая машинка цокала и щебетала мартовской птицей. Итак, вариант “доктор и медсестра”, однако выписанный целомудренно и без цинизма.
Молодой талантливый доктор, у которого нелады с женой и диссертацией, покидает насиженный столичный город. С ним увязывается его ассистентка, безнадежно в него влюбленная. Увязывается и разлучница, вторая ассистентка, надеясь женить на себе талантливого хирурга.
В тундре, куда он прибыл, герой скоро находит общий язык с местными жителями. Когда те подкочевывают к амбулатории, доктор лечит их немногими лекарствами, что есть в его распоряжении. Но доктору мешает шаман.
Героиня выполняет незаметную и такую нужную работу. Титан сломан, а хирургу к лицу чистота. Доктор самозабвенно моет руки крутым кипятком, не ведая, что влюбленная в него Нелли растапливает куски льда на своей девичьей груди.
Затем врача вызывают в дальнее стойбище. Разлучница думает, что поедет героиня, и подсовывает самую свирепую и бестолковую упряжку собак. А в упряжку ложится доктор. Собаки теряют управление, герой выпадает на снег и, поскользнувшись, ломает правую руку. С трудом он уползает обратно.
Вертолетная связь возобновится только через двенадцать месяцев, пока же машины замерзают в воздухе. Роженица не может, однако, ждать. Доктор решает сделать себе операцию. Разлучница не дает ему наркоза и виснет на здоровой руке, в которой он держит скальпель и капельницу. Шаман, сбивая с ритма, гремит в бубен и танцует под окнами амбулаторного чума. Но доктору в последнюю минуту помогает героиня, и операция проходит блестяще. Роженица с помощью доктора приносит двойню и называет мальчиков в его честь Валентинами.
Доктор возвращается из стойбища и узнает по радио, что ему присвоена ученая степень и выдана международная премия имени Гамалея. Жена его застревает в лифте, там одумывается и дает развод телеграммой. Перед отъездом доктор лечит шамана — тот отбил кулак, злобно стуча в бубен. Выздоровевший шаман организует самодеятельный ансамбль песни и пляски. Героиня бережно сопровождает доктора на борт оттаявшего вертолета.
Роман я отнесла в издательство, умолчу в какое. Скажу лишь, что главный редактор, женщина с карими глазами и черными, цвета вороньего крыла волосами встретила меня как старую подругу, при мне прочитала рукопись и оформила договор.
— Не выпить ли нам по бокалу шампанского? — спросила она.
Я считала себя обязанной и позвала ее в гости.
Томясь от напряжения, мы распили бутылку, другую, третью.
— Если можешь, прости меня,— выдохнула наконец Люба.— Я так перед тобой виновата, ведь брошюру со схемой похитила я. Но я ее не украла. Схема заказана и оплачена мной. Артур, это ничтожество, решил стать самостоятельным. И потому присвоил мою собственность. А наутро, когда вы расстались, он позвонил мне и сообщил, торжествуя, что теперь у моего издательства появилась опасная и талантливая конкурентка. И мне пришлось…
— Артур — твой муж? — прошептала я.
Лицо Любы источало презрение.
— Но почему он покинул тебя, такую умную, такую прекрасную, такую?..
— Его не устраивала семейная жизнь. Особенно раздражало то, что я вхожу в партию феминисток,— ответила Люба, вынимая из глаз контактные линзы и стягивая парик.— Ты не против, если я приму ванну?
Десять минут спустя передо мной стояла голубоглазая светловолосая блондинка. В руках она держала влажное полотенце, которым вытирала со своей атласной кожи последние капли.
Я туго обняла ее, и ее крупные оливковые бедра со светлым пушком оказались как раз на уровне моих влюбленных глаз…
— Тебе было очень больно? — спросила Люба, с нежностью гладя меня по голове.— Я старалась ударить потише.
Эпилог Какой замечательный сон, думала я, разметавшись на постели. Любы не было в комнате, да ее и не было вовсе. Ведь это лишь сон, грезы, навеянные барбитуратами.
Дрему в стиле Барбары Картланд прервал голос мужа.
— Я из гостей, есть что–нибудь пожевать?
— Вряд ли,— сказала я, сладко потягиваясь.— Я пишу роман.
— И удается? — поинтересовался муж, расстегивая пуговицы рубашки и глазами ища халат, который бросал и там и сям.
— Роман?.. Не всегда,— призналась я.— Трудно найти подходящий сюжет. Да и герои… поди удержи.— Я задумалась, с грустью вспоминая ночное видение.
К действительности вернул меня голос мужа.
— Почему в моем халате? — кричал он.— Почему?
На пороге комнаты стояла Люба, теплая и румяная после душа, и, судя по выражению голубых глаз, намерения ее были недвусмысленны.
Я молчала, ошеломленная.
— Так почему в моем халате? — вопиял муж. Волосы на его широкой груди вскочили дыбом…
По следам полета Вместо заключения В этом небольшом тексте все значимо, все преисполнено особого смысла. Никто не усомнится, что написано это кровью сердца.
Между тем за строчками брезжит действительность. Причем действительность, не желающая ложиться в рамки ритуализованых жанров. Зря ли сочинительница думает о настоящем женском романе, а в конечном счете жизнь и обстоятельства подсовывают ей особый духовный продукт, “любовный роман на современный российский лад”, если и не софт–порно, то уж совпорно.
Мы имеем то, что имеем. Для подлинного, непереводного женского романа, впрочем, как и для подлинного детектива, у нас нет исходных материалов. Но есть необходимость, есть желание. Появились читатели, которые хотят читать именно такую литературу, появились сочинители, которые хотели бы такую литературу творить.
Обратите внимание, и в мелочах заметно: предпосылки к ритуализации жанров существуют. Свидетельством тому — легкая конвертация сюжетов, смена подвижных декораций, более походящих на ширмы, при незыблемой повествовательной схеме. Такое возможно, когда сюжеты монадны, замкнуты в себе.
Для становящегося жанра обычно и обращение к архетипическим ситуациям, знакомым по фольклору. Сюжет произведения, над которым, как мне известно, сейчас работает Н. Подъяблонская (да не разгневается она на меня!), стар: обувная фабрика выпускает плохую обувь. Директор, молодой и талантливый, не виноват: без капиталовложений производство не наладить. Но приезжает комиссия, директору грозит расстрел. Главный аргумент — обувь не просто уродлива, она всем не по ноге. И тут героиня, тайно влюбленная в директора, добивается, чтобы комиссия пошла с ней на склад готовой продукции, где меряет обувь, пару за парой, размер за размером, фасон за фасоном. И вся обувь приходится впору. Комиссия уезжает, выразив директору благодарность. Герои воссоединяются. Производство налаживается само собой. Не напоминает ли это известную с детства сказку?
Вот на сказку, на архетипы и надо уповать, разрабатывая особый жанр российского женского романа. А что до малых неточностей в тексте Н. Подъяблонской, отнесем их на счет ее горячей натуры, склонной к преувеличениям. Так, у меня никогда не вставали дыбом волосы на груди, хотя ситуации, в какие порою ввергала меня сочинительница, были куда серьезнее тех, о которых она поведала в своих исповедальных заметках.
Иван ОСИПОВ,
художественно–литературный критик,
почетный феминист, член исполнительного
комитета суфражисток, историк женского
освободительного движения
∙
По следам полета Вместо заключения В этом небольшом тексте все значимо, все преисполнено особого смысла. Никто не усомнится, что написано это кровью сердца.
Между тем за строчками брезжит действительность. Причем действительность, не желающая ложиться в рамки ритуализованых жанров. Зря ли сочинительница думает о настоящем женском романе, а в конечном счете жизнь и обстоятельства подсовывают ей особый духовный продукт, “любовный роман на современный российский лад”, если и не софт–порно, то уж совпорно.
Мы имеем то, что имеем. Для подлинного, непереводного женского романа, впрочем, как и для подлинного детектива, у нас нет исходных материалов. Но есть необходимость, есть желание. Появились читатели, которые хотят читать именно такую литературу, появились сочинители, которые хотели бы такую литературу творить.
Обратите внимание, и в мелочах заметно: предпосылки к ритуализации жанров существуют. Свидетельством тому — легкая конвертация сюжетов, смена подвижных декораций, более походящих на ширмы, при незыблемой повествовательной схеме. Такое возможно, когда сюжеты монадны, замкнуты в себе.
Для становящегося жанра обычно и обращение к архетипическим ситуациям, знакомым по фольклору. Сюжет произведения, над которым, как мне известно, сейчас работает Н. Подъяблонская (да не разгневается она на меня!), стар: обувная фабрика выпускает плохую обувь. Директор, молодой и талантливый, не виноват: без капиталовложений производство не наладить. Но приезжает комиссия, директору грозит расстрел. Главный аргумент — обувь не просто уродлива, она всем не по ноге. И тут героиня, тайно влюбленная в директора, добивается, чтобы комиссия пошла с ней на склад готовой продукции, где меряет обувь, пару за парой, размер за размером, фасон за фасоном. И вся обувь приходится впору. Комиссия уезжает, выразив директору благодарность. Герои воссоединяются. Производство налаживается само собой. Не напоминает ли это известную с детства сказку?
Вот на сказку, на архетипы и надо уповать, разрабатывая особый жанр российского женского романа. А что до малых неточностей в тексте Н. Подъяблонской, отнесем их на счет ее горячей натуры, склонной к преувеличениям. Так, у меня никогда не вставали дыбом волосы на груди, хотя ситуации, в какие порою ввергала меня сочинительница, были куда серьезнее тех, о которых она поведала в своих исповедальных заметках.
Иван ОСИПОВ,
художественно–литературный критик,
почетный феминист, член исполнительного
комитета суфражисток, историк женского
освободительного движения∙