Вячеслав КУРИЦЫН
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 1997
Записки литературного человека
Вячеслав КУРИЦЫН
Поэзия в духе
Дани Назарова
Периодически мир, страна или околоток начинают умиляться восьми-, десяти- или двенадцатилетним гениям-стихотворцам. Совсем юному существу, на которого пролилось с лазоревых небес теплое молоко вдохновения.
Стихи юного гения напоминают Ахматову или Цветаеву. Это, возможно, аберрация, предательство памяти: Ахматова и Цветаева стали символами русской поэзии (или, по замечанию художника А. Шабурова, вместе с Пастернаком и Мандельштамом — нашей духовной «АББой») только в горбачевскую перестройку. До этого юные гении могли напоминать, например, Есенина. Не важно. Они писали «взрослые» стихи, полные трагического мироощущения, чувства гармонии всего сущего и тому подобных высот и глубин. Воплощали среднестатистическое представление о том, что, собственно говоря, такое поэзия par exellence. Как таковая.
Компенсаторный характер восхищения общества детской поэзией описан в широко известной статье Барта «Литература в духе Мину Друэ» (юной поэтессы, чьи книги выходили во Франции начиная с 1955 года, когда ей было восемь): «литература рассматривается как дар Богов», «функция такого рода поэтов — давать публике не поэзию как таковую, а ее знаки» и т. д. и т. п. Многие читатели, наверное, помнят эти рассуждения.
Вселение поэтического гения, некоей достаточно свободной от антропоморфности и исторических обстоятельств надвещной сущности в конкретного неразумного дитятю призвано демонстрировать живучесть, мистичность и неисчерпаемость самого феномена. Ангелы русской (в нашем случае русской) поэзии обязаны время от времени касаться кого-либо плавными крылами. Родители счастливчика и руководители литобъединений при детских садах и профессионально-технических училищах с удовольствием тащат крест медиатора, помогающего верховной воле перетранслироваться, не расплескавшись, прямо в юное сердце.
Игра в вундеркинда чревата, как известно, психологическими сломами: на поэтический дар младенца возлагается непомерно большая символическая нагрузка, а социальная конвертируемость дара чаще оказывается крайне неубедительной. Не говоря уже о сопутствующей малоприятной шумихе (чтобы доказать, что творения упомянутой Мину Друэ не подделка, ее запирали в комнате и заставляли писать
стишок).
Но поэзия прежде всего — просто другой тип речи. Она, очевидно, может выполнять массу мистических и духоподъемных функций, но самая очевидная ее функция формулируется проще: человек тренирует другой язык. Он, оказывается, может что-то сказать о мире, как-то обратиться к миру еще и таким способом. Существование поэзии — способ уважать мир, который хочет быть описан по-раз-
ному.
Передо мной номер газеты «Первое сентября» от 16 октября 1996 года. Даня Назаров (10 лет) описывает «Пять способов увидеть черного козла»:
1. Черный рог
черного козла
протыкает мягкую луну.
2. Глаз черного козла
задевает танцующую пару.
3. Копыто черного козла
стучит по белому снегу.
4. Черная борода черного козла
щекочет маленького ребенка.
5. Черный рот козла
съедает черную бумагу.
6. Черная шерсть козла
засасывает в себя блох.
Игорь Нестеров (10 лет) описывает «Восемь способов видеть любовь»: «Когда все спят, они видят свою любовь»; «В теплые ворота тьмы всходит любовь»;
«У кошки с котом в субботу была любовь» и т. д.
А одиннадцатилетняя Таня Гайнуллина описывает «Тридцать три способа видеть тридцать три».
Такими — удивительно интересными текстами — в «Первом сентября» заполнен целый разворот. Газета периодически предоставляет свои полосы экспериментам екатеринбургского педагога Александра Михайловича Лобка. Учитель прочитал детям верлибр современного американского сочинителя Уоллеса Стивенса «Тринадцать способов видеть черного дрозда» и предложил им написать «что-то подобное». И дети описали разные способы видеть утро, видеть оранжевого человека, видеть кошку, увидеть фантазию, читать, танцевать, видеть свет в темноте, видеть белого тигра, не пойти в школу, увидеть черного орла, видеть собаку, лающую на луну, видеть горы, не делать ничего, быть человеком, а также, кстати, писать
стихи.
Для Александра Лобка важны специфические проблемы педагогики: он, как указано в газете, работает с детьми «не только не прошедшими никакого предварительного отбора, но и зачастую отторгнутыми массовой школой», он дискутирует в статье с бюрократическим пониманием природы учебного процесса… Об этом мне нечего сказать. Но я хотел бы поддержать учителя, его школу, его учеников другим.
В отличие от «настоящих» стихов эти опыты:
а) Не являются результатом захваченности поэта высокими космическими энергиями (то, что называется Вдохновением или Божьим даром), а являются результатом творческого движения человека по отношению к миру, то есть результатом, так сказать, «воли к общению».
б) Не стремятся постичь внешнюю либо потайную гармонию природы, а, напротив, воспроизводят образ вероятностного, разобранного, «виртуального» мира.
в) Не выделяют Поэзию, сочинение стихов в какое-либо элитарное, особенное занятие, а трактуют ее как вариант повседневной, текущей культурной игры…
Складывающийся (или раскладывающийся) в итоге образ мира представляется мне, как бы это посолиднее выразиться, имеющим внятное социально-терапевтическое значение. Культура — это открытость миру, культура — это готовность к принятию разных его образов, культура — это не способ обнаружения Истины, а способ теплого общения с себе подобными. С учителем, с одноклассниками (в текстах школьников мелькают имена товарищей, «оранжевый человек» в стихах Жени Соколовой, по мнению публикатора, это ее сосед по парте — рыжий Олег
Спивак).
В качестве приложения к этим мутным заметкам я предлагаю прочитать стишки восьмилетнего Феди Балабанова, сына моей жены, на сочинение которых я активно провоцировал его сам. Идеология такой провокации предельно проста. Нужно развлекаться (можно еще сказать — заниматься, занимать себя) самыми разными способами: играть в компьютер и телеприставку, пинать мяч, рисовать картинки на бумаге и строить из чего попало инсталляции на полу и на столе, кушать вкусные конфеты и ходить в «МакДональдс», бывать в лесу и в музее, читать книжки и сочинять стишки.