В стиле реплики
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 1997
В стиле реплики
Витёк и Алик Когда б мы знали, из какого мусора растут статьи, не ведая стыда, мы бы их не читали. Но друзья присылают журнал, потому что там «про Ахматову», и я, как они справедливо считают, должен прочесть по долгу, так сказать, биографии. На этот раз — статьи Виктора Топорова («Постскриптум», 1996, № 4) и Александра Жолковского («Звезда», 1996, № 9).
Виктор и Александр зарекомендовали себя злыми мальчиками. Принимаясь за их сочинения, читатель всякий раз ждет чего-нибудь неприязненного, и оно не замедляет появиться. Это так привычно и кажется уже таким естественным, что то, как неприязненно они пишут, соотносится в нашем сознании исключительно с заявленным ими раз навсегда реноме, а никак не с обсуждаемым предметом. Особенную неприязнь в них вызывают предметы возвышенные, потому что Виктор и Александр — прежде всего ниспровергатели авторитетов. На бумаге, однако, это выглядит несколько иначе, а именно как попытки излить ничем не утоляемую злость (чтобы не сказать — злобу), уже не «мальчиковую», людей умеренно одаренных на людей очень одаренных, точнее — на то, что они таковыми признаны. Я не говорю, что так и есть, но так это выглядит. Комбинация умеренной одаренности с неумеренной умственностью, развитой через множество прочитанных книг, приводит к тому, что жало почти автоматически направляется против всего такого, что мешает им открыть миру глаза на их в мире подлинное место, не заслоненное чьими-то репутациями, сложившимися удачливо, но, по их мнению, незаслуженно. Иначе говоря, против всего.
Виктор, тот из сиюминутного, хотя и малоаппетитного блефа другого «злого мальчика» по имени Надежда Яковлевна Мандельштам вывел торжествующий тезис об Ахматовой — старухе процентщице. Н. Я. обожала, когда играла в литературный преферанс по маленькой, блефовать. Например, объявить, что Ахматова наживалась на литературных переводах, ссужая ими нуждающихся друзей. Дескать, стишки стишками, а подстрочники в издательстве возьмет, другому в работу отдаст, своим именем подпишет, и деньги — пополам. Из любви к поэзии мужа Н. Я. и из сочувствия к ее судьбе ограничусь замечанием, что блеф ни разу не прошел и, напротив, только за последние три года трижды публично был опровергнут (последний раз в «Книжном обозрении» № 41, 1995). Но пафос статьи Виктора публици-
стический, а публицистика всегда немножко блеф, хотя бы и уже разоблаченный.
Пафос, он же прикид, статьи Александра — структурально-деконструктивистски-семиотический, то есть более изысканный. Дескать, дискурс литературоцентристский демифологизации прагматической канонизируется биографизмом стратегически, о’кей? Зато научная методика, как бы сказать попонятнее, жуликовата. Положим, Найман, на которого Александр ссылается, написал — в контексте о записях, которые делали мемуаристы,- что «Ахматова была и такая, и другая, и, как любила она говорить, ”еще и третья”», а дальше: «К тому же и Ахматова подозревала, что за ней записывают, и иногда она говорила на запись, превращаясь из Анны Андреевны в эреперенниус-пирамидальциус». Александр оперирует этим достаточно ясным замечанием так: «Непрерывно позировала для скрытой камеры, «говорила на запись» (Найман) и вообще с искусством лепила свой имидж». Это я демонстрирую чистый прием, оставляя в стороне бесконечное кромсание цитат пилочкой отточий, меняющих смысл цитируемого на какой угодно вплоть до противоположного. И все исключительно ради того, чтобы убедить, что Ахматова — это Сталин в юбке. (А «Шолохов… — мощный репродуктор, … судьбоносно … озаренный … звездным часом … нобелевских … огней рампы». Не нервничайте, я просто демонстрирую стиль Александра: выписываю, что и как хочу, с первой страницы его статьи.)
С полгода назад показывали по телевизору встречу политиков Жириновского Владимира и Анпилова Виктора. Оба, на студенческом жаргоне сорокалетней давности, «полный мар-разм», но Жириновский при этом существо все-таки одаренное. Пока Анпилов тарахтел свое пролетарское, он, скрестив на груди руки, поглядывал на него высокомерно, как дуче на коммуниста, и время от времени коротко назидал. Ведущий программы в конце предложил им, если они согласны, обменяться рукопожатием. Анпилов стал что-то невнятное трендить, что─ Жириновский перебил неожиданно радостным: «Да я его обниму! Витёк, дай пять!» Слово, которое в продолжение всей передачи висело в воздухе, определило, прозвучав, смысл происходившего: это был «Витёк», и никто другой.
Короче. Оставляя Жолковского и Топорова соображать, кто в какой словарь уже попал, а кто еще нет, а также, каким способом кого из попавших обмарать, чтобы это выглядело как умное, а не как завистливое, оставляя лиц, заинтересованных в публикации этого товара, его печатать, скажу так: сейчас ваше время, ваши песни. Но из времени другого, того, когда я был в возрасте юном, а вы — кто в таком же, а кто в отроческом и Ахматова была жива, равно как и из того, когда меня не будет и вас тоже: Витёк! Алик! Кончайте!
Анатолий НАЙМАН