Светлана МАКСИМОВА

Лишь крылья

полотняные…

	* * * Эта лошадь пришла первой. Но на нее никто не ставил. Век уходящий бьет по нервам. Век приходящий срывает ставни. Чертом, лезущим во все щели, В ночь Рождества конопатит рыло. Это колядки. Полночь. Сочельник. Это пророчествует рыба В проруби — пупом земли российской Между равнин и морей вспухая, Она называет себя сфинксом. Слепоглухонемая нагая, Все задает загадки, загадки, Села заглатывая собою. Это Сочельник. Полночь. Колядки. И половецкие пляски с чумою. Это смертельные скачки, скачки Загнанных ряженых на Сочельник. Ночь Рождества. И младенец плачет. Чей он наследник? Чей он?.. Ниче-е-ейный… Ряженый ангел кусает локоть. Ряженый бес отшибает память… Никто не ставил на эту лошадь. Впрочем, и некому было ставить.

                                                    * * *

Тянет душу сквозь ребра — ишь как Покупатель хвостат и рад. Выходи погулять, братишка, Сам собой на торговый ряд. То ли продан ты, то ли куплен — Все едино нигде, ничей, С херувимами всеми вкупе, С вечной связкой чужих ключей.

Ох, и мода пошла дурная — Сургучом заливать замки, Словно кровь запеклась родная На вратах от твоей руки. Словно вечным родством повязан, Да неведомо, кто твой брат. Потому и кричишь безгласно По ту сторону снов и врат.

                                                    * * *

Перстень-слон — знак заветной магнезии Из далеких краев Индонезии Прибыл к нам на пурпурном крыле Птицы, ищущей наш лепрозорий… О, какие, мой ангел, зори! И бессмертие на игле! О, мой ангел, мы снова вместе. Да, мой ангел, и этот перстень Со слоновьею головой То ли выкован высшей кастой, То ли вымечтан той проказой, Что зовется у нас судьбой. Перстень-слон — в нем тайник для сердца, Перстень-слон — он менял владельцев,

Растворяясь, как соль, в руках. Ну, а мне он пришелся впору, Словно все, что чужое вору, Все, что плохо лежит в веках. Коль наденешь его на руку, Все любови идут по кругу, И возлюбленных алый шлейф, Словно царская кровь, клубится. Птица шалая, аки львица, Птица ярая, аки лев, На крыло свое поднимает, Камнем оземь с небес бросает. Ну, а камень встает стеной — Там, где в башне поет царица, Там, где Кремль о Кремень искрится, О, мой ангел, Тобой и Мной!

                              Начало

Лишь крылья полотняные да лишь ступни босые…

Я ничего в дорогу с собою не взяла.

И так дошла к закату до средней полосы я,

Пока дитя рождалось там, на краю села.

Над облаками сгусток вечернего светила

Разматывался тихо, как будто узелок,

Завязанный на память на облаке Сивиллой.

В тот миг и поняла я, что ныне вышел срок.

И с этим пониманьем забыла я иное.

А белый свет вздымался и тихо шел на спад.

Как в забытье, впадала я в бытие земное.

И два крыла срастались, как рубище до пят.

И так я шла по миру, приметна лишь старухам,

Что в острых складках рубищ привыкли зреть свое.

И крылья пропитались земным полынным духом,

И мне земля и небо сказали: «Узнаём!»

Еще они сказали: «Как мучиться ты будешь,

Как мучиться ты будешь, любя и свет, и прах,

И в солнечной утробе, укрытой в складках рубищ,

Вынашивая сына, как память о крылах».

Так мне они сказали моими же устами,

Сказали, что умру я и буду гнить в земле.

И я сказала: «Слава! И прах мне пухом станет!

И светом оперится душа моя во мгле!»

* * * Ту оглядку ноябрьским дождем…

Вот теперь-то заварим мы чай…

Вот теперь-то и мы подождем

По ночам… по ночам…

С опозданьем на целую жизнь Этот ангел приносит письмо. Отвяжись, почтальон, отвяжись! Обернись напоследок и смой