Никита ЕЛИСЕЕВ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 1997
Никита ЕЛИСЕЕВ
МАРДУК
Танки остановились у окраин.
Мардук не разрешил рушить стальными гусеницами руины, чуть припорошенные снегом, и чудом сохранившиеся деревянные домики, из труб которых, будто в насмешку, курился идиллически-деревенский дымок.
Танки, оружие древних, остановились у окраин.
Солдаты в черных комбинезонах, в шлемофонах входили в сдавшийся город.
Мардук стоял у своей машины.
Из этого города он бежал пять лет тому назад.
Пенсне Мардука поблескивало на солнце.
— Ну-ка,— повернулся он к директору внешней охраны,— долбани мою любимую.
— Есть! — коротко бросил директор и дал резкую отмашку рукой: дескать, начали! Тронулись…
В воздухе сначала зашипело, как бывает всегда, когда ставят иглу граммофона на старую, заезженную донельзя пластинку; вслед за тем полилась песня.
— Хорошо,— кивнул Мардук, растроганный и умиленный,— хорошо…
— Бананы ел,— пел женский низкий голос,— пил кофе на Мартинике, курил в Стамбуле злые табаки…
Мардук-воитель, научившийся убивать людей раньше, чем любить женщин, Мардук-узурпатор, в черной папахе, белой ворсистой шубе с когтями по подолу и на рукавах, в ослепительно черных сапогах, слушал свою любимую песню.
— Я пойду в город,— сказал он наконец директору внешней охраны.
Директор пожал плечами:
— Я бы советовал вам взять кого-нибудь из стражи.
Мардук поправил пенсне.
— Не откажусь.
— Седьмой! — выкликнул из слонявшихся неподалеку охранников директор угрюмого верзилу.— Пойдете с Мардуком.
Мардук уже шел в город, в его разваленные, размятые улицы. Следом за ним припустил охранник.
— Гей,— не оглядываясь, бросил Мардук,— когда кончится эта песня, поставишь “Горочку”.
Он щурился от солнца. Где-то здесь, на одной из улиц, в которые входит, вваливается сейчас его солдатня, жила Лена и жил Ионафан.
Жила? Жил? А может, и сейчас живут? Вот было бы любопытно зайти.
Мардук шел по бывшей улице меж двух рядов руин; за ним еле поспевал охранник.
“С ума сойти,— думал Мардук,— я как будто запретил себе о них думать после того, как привезли из тюрьмы истерзанную, полуживую Лену, и после того, как отдал строжайший приказ: ни в коем случае…”
Мардук остановился.
Толпа солдат деловито и весело топтала ногами какого-то шпака; вырванная из рук его берданка валялась неподалеку.
— Вот, полюбуйся,— довольно громко сказал Мардук запыхавшемуся, чуть было не налетевшему на него охраннику,— они еще считают себя представителями великой народной армии. Какое зверство, какая гадость!
— Пошел вон,— посоветовал один из солдат,— не на политзанятиях…—
И тут же осекся, узнав Мардука.
Толпа распалась, освободила проход, по которому Мардук прошел к хрипевшему, недотоптанному человеку.
— Он стрелял в нас,— буркнул кто-то из солдат, но Мардук не обратил на эти слова никакого внимания.
Он нагнулся над пострадавшим, аккуратно, стараясь не запачкаться, взял за локоть. Охранник, поняв жест Мардука, помог пострадавшему подняться на ноги.
— Мы не красные,— тихим голосом начал объяснять Мардук,— мы не издеваемся над пленными. Попался с поличным — ведите в штаб, в отдел внешней охраны, расстреляйте в конце концов, но пытать! Издеваться! — Мардук предостерегающе поднял руку в черной лайковой перчатке.— Ни в коем случае… Многие,— человек покачивался и хрипел,— многие,— невозмутимо продолжал Мардук,— полагают, что, мол, война все спишет, что, мол, взаимное ожесточение… Так вот запомните: не спишет, но подчеркнет, выделит! — Мардук коротко рубанул воздух рукой.— Взаимное ожесточение! Так не поддавайтесь же ему. Будьте людьми не только на политзанятиях, но и после тяжелого, кровопролитного боя…
В воздухе зазвучала иная, веселящая, томящая душу Мардука, старая
песня:
— Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет, на нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет…
Солдаты слушали Мардука и песню, опустив головы.
Мардук обернулся к окровавленному, вымазанному черной жижей чело-
веку.
— Фамилия?
— Ишан…— человек перевел дыхание,— кулиев.
Солдаты недовольно зароптали.
Мардук поморщился и сделал знак рукой. Ропот стих.
— Так ты еще и инородец,— насмешливо сказал Мардук и резко, зная, как вздрагивают от такого вопроса, спросил: — Национальность?
— Какое…— начал было избитый.
— Национальность? — четко повторил свой вопрос Мардук.
— Тат,— сказал избитый.
— Тат,— улыбнулся Мардук,— тат, да не тот.
Солдаты гоготнули.
— Ясно,— сказал Мардук и оборотился к солдатам: — Кто тут расстраивался, что не на политзанятиях?
— Сидорчук, Сидорчук,— зашумели солдаты.
— Ну-ка, ну-ка,— Мардук упер руки в боки,— давайте сюда этого Тараса Бульбу… В честь победы, так и быть, никаких санкций, но полюбоваться на него стоит.
Солдаты вытолкнули под ясные очи Мардука скромно потупившегося Сидорчука.
— Солдат! — позвал Мардук.— Какого батальона?
— Непобедимых львов,— сумрачно буркнул Сидорчук.
— Врешь, врешь,— вскричал Мардук и даже ногой притопнул, подражая своему любимому полководцу,— лгун хуже немогузнайки! Подлых шакалов, а не благородных львов, шакалов, издевающихся над пленными! Солдатскую книжку!
Сидорчук расстегнул черный комбинезон, достал из нагрудного кармана солдатскую книжку.
Мардук неспешно полистал ее страницы, размахнулся и с силой ударил Сидорчука по лицу.
— Дрянь,— сказал Мардук,— дрянь! У тебя есть награды за Вязов, за Хлынов, ты недостоин этих наград. Мерзавец. Вот,— Мардук указал на Ишанкулиева,— заберешь этого тата и дотащишь его до госпиталя внутренней охраны. Скажешь: распоряжение Мардука. Я проверю. И если хотя бы волос упадет с его головы, хотя бы волос…— Мардук протянул Сидорчуку книжку.
Солдаты разбредались. Сидорчук потащил Ишанкулиева. Мардук и седьмой охранник пошли по улице меж двух рядов руин.
— Видишь,— сказал Мардук, довольно щурясь,— а лет через дцать этот тат помянет меня в своих мемуарах. Думай о памяти благодарных потомков.
Мардук остановился, огляделся. Вывезла же кривая! Он узнавал в скопище руин поворот на улицу Македонского.
Мардук пошел налево.
— Мардук,— услышал он за спиной,— э… Ваше сиятельство, эт… господин координатор…
Мардук обернулся.
Седьмой топтался на одном месте.
— В чем дело?
— Э…— сказал седьмой,— ну… я жил здесь.
— И я здесь жил, в чем дело?
— Ну, это…— мямлил седьмой,— здесь лучше зря не ходить… Ну, очень злые собаки…
Мардук в изумлении поправил папаху, подошел к охраннику.
— Я не понял тебя, товарищ,— мирно спросил,— ты что, собак боишься?
— Да,— честно признался седьмой,— боюсь.
Мардук расстегнул нижнюю пуговицу шубы, достал из кармана галифе портсигар и поинтересовался:
— Кого же ты еще боишься, воин?
— Всех,— не смущаясь, объяснил охранник,— я всех боюсь. Потому и во внешнюю охрану подался. Я трус.
Постукивая папиросой о портсигар, Мардук подвел итог беседе:
— Ты умом треснулся, воин. Швейк тоже мне выискался. Правду-матку он режет, видали вы… Собак боится, а Мардуку про это сказать не испугался, а ну, марш вперед, за родину, за Мардука — и ни шагу назад перед Бобиком в гостях у Барбоса. Пистолет у тебя есть?
— Так точно,— сказал оторопевший охранник,— есть.
— Умеешь им пользоваться?
— Ну,— замялся охранник,— не очень…
— То есть как это не очень,— оторопел Мардук,— не умеешь, что ли?
— Нет,— начал объяснять охранник,— я в основном, ну, по акциям, чтобы, значит, в затылок, а если собака, ну, и прыгнет…
— Марш вперед! — угрожающе произнес Мардук.— Акционер, понимаешь. Развелось вас, захребетников, бездельников, во внешней охране, перешерстить, мать вашу, всех давно пора… Марш.
Охранник, вздохнув, тронулся вперед.
“Чего ради я поперся по этой улице? — раздраженно думал Мардук.—
Ионафан наверняка давно за границей, оттуда руководит борьбой, а Ленка не выжила, сдохла. Когда ее привезли из тюрьмы,— он передернул плечами,— даже уж на что видавший виды директор и тот…”
Мардук снял пенсне. Мир моментально потерял пугающую стереоскопическую четкость, расплылся радужными, веселыми цветными пятнами.
— Стой,— сказал Мардук седьмому,— принимай боевое крещение.
Это был двор Елены. Двор Ленки и ее с мамой домик.
Как он уцелел? Но уцелел, и из трубы вился дымок, а по заснеженному пространству двора гулял волкодав. Оставалось только проверить, Лена в доме или кто другой.
Волкодав остановился и оскалил желтые клыки.
Охранник неуверенно посмотрел на Мардука.
— Застрелить? — тихо спросил он.
Мардук пожал плечами.
— Я в принципе — против убийств. Если можешь договориться с ним — договаривайся, но мне нужно пройти к этому дому.
Охранник отворил калитку и вошел во двор.
Мардук оперся о забор.
Сдержанно рыча, медленно, неприметно набирая скорость, волкодав шел к охраннику.
В окне домика качнулась занавеска.
— Ленка,— весело позвал Мардук,— это я, Мардук. Уйми своего Рекса.
Рывком распахнулась форточка, и резкий женский голос вылетел в заснеженный палисадник вместе с клубами пара:
— Порви им глотку, Рекс! Убей их! Фас!
Охранник успел вытащить пистолет и даже нажать на курок. Но это ему не помогло. Мардук отворил калитку, прошел по дорожке, перешагнул через катавшихся по снегу Рекса и охранника и, сделав еще несколько шагов, оказался у самого окна Лениного домика.
Мардук стукнул в стекло костяшками пальцев.
— Лена,— сказал он довольно громко,— не дури, закрой форточку, ты выстудишь дом, а я не начальник по снабжению — всего только великий координатор и — не менее великий полководец, дров я тебе достать не смогу. Закрой форточку и открой дверь. Мне надо с тобой поговорить.
Занавеска откинулась, и в окне показалась Елена.
— У тебя есть совесть? — спросила она.
Мардук приблизил лицо к окну и громко крикнул, оставляя следы своего дыхания на стекле:
— Нету у меня совести, Ленка, слышишь, нету!..
За спиной Мардука орали охранник и Рекс, старавшиеся загрызть друг друга. Мардук поморщился и, не поворачиваясь, попросил:
— Потише нельзя?
— Сейчас… потише, потише… сейчас,— прохрипел мало что соображавший охранник.
— Стыд у тебя есть? — продолжала допытываться Елена.
— Слушай, перестань,— обиделся Мардук,— лучше скажи: Ионафан с тобой?
— Подонок! — прокричала сквозь стекла Елена.— Ты ведь посадил меня в тюрьму!
— Хо,— Мардук хлопнул себя по бокам руками,— хо! Вот это мне, честное слово, нравится. А куда я тебя должен был посадить, дорогая? Здесь-то моя совесть чиста. Через линию фронта в столицу Мардука собирается любовница оппозиционера, с чужим паспортом приходит к великому координатору на прием… Интересно, что я должен был сделать? Что?! Да я, если хочешь знать, спас тебя.
— Спас? — выкрикнула Елена.— Спас? Тварь! Ты что, не знаешь, что со мной делали в тюрьме? Как я жива осталась, до сих пор…— Елена замолчала.
— Да,— согласился Мардук,— я сам удивляюсь.
— Подонок,— повторила Елена тихо, так что Мардук догадался об этом только по движению ее губ,— подонок,— повторила она громче.
Мардук расстроился.
— Вообще,— сказал,— при чем здесь я? При чем здесь мы? Трамвай устроили, заметь, не тюремщики, а те, кто захватил тюрьму… Ленка, не дури, открой дверь. Там договорим.
Лена отвернулась, задернула занавеску.
Мардук пошел вдоль стены домика к двери. Он приминал каблуками недавно выпавший снег, оставлял в пушистом, мягком, белом твердые продавленные следы.
Дверь распахнулась.
Мардук остолбенел.
На пороге стоял робот-убийца.
— Вот те на,— обиженно сказал Мардук,— как же тебя в тюрьму-то не посадить? Я к тебе с открытым сердцем, с распахнутой душой, а ты мне — железяку с прямой наводкой.
Робот помигал зеленоватой лампочкой. Мардук опасливо оглянулся. Позади все еще катались по снегу Рекс с охранником.
“Ну, да все равно,— сообразил Мардук,— если долбанет, то лучик и до них достанет”.
Робот-убийца был оружием древним — поновее, чем танки, но все же древним — и потому с совершенно убойной силой. Хряпнет, не разбирая…
— Леночка,— попросил Мардук,— убери ты своего железного дровосека. Я ж без никого. Сама видишь… Этот,— Мардук кивнул в сторону охранника и Рекса,— собаколов… не в счет. Больше для солидности и смеха, чем для охраны. Сдвинь антропоида — дай пройти человеку.
Робот замигал красной лампочкой.
— Ладно, ладно,— Мардуку сделалось не по себе,— я уйду, уйду, скажи только, где Ионафан,— и все. И я отваливаю.
Во лбу робота загорелась нестерпимым светом огромная матовая белая лампа, подобная далекому солнцу в зимнем синеющем небе.
“Все,— подумал Мардук,— все… Отыгрался в казаки-разбойники,— и тут же удивился тому, что одновременно с этой отчаянной мыслью холодно и бесстрастно отметилось: — А роботов им Емелька поставлял, наверное? Кто ж еще? Ворюга”.
Ленка, по-видимому, медлила нажимать кнопку, и Мардук решился использовать последний шанс.
Когда-то, в годы шальной юности, Емелька разъяснял Мардуку: “Ну а коли попался — не беги… Ён достанет. Если поспеешь — звездани промеж глаз, по фонарю. Сильно звезданешь, ён, может, испортится. Чихнет так и остановится. Ну а несильно… Пиши пропало. Рванет так…”
Результата своего удара Мардук никак не ожидал.
Робот кракнул, осел и как-то нелепо и быстро рассыпался, даже без особого грома.
Мардук радостно рассмеялся и перешагнул через его останки.
Елена отступила назад, прижалась к стене.
Мардук поднял с пола ржавый болт.
— Это вас что, Емелька снабжает? — весело спросил он.
Ленка молчала.
Мардук прошел в комнату и притворил дверь.
— Вот гад,— так же весело продолжил он, подбирая белую ворсистую шубу и усаживаясь на стул.— Ворует со склада державное имущество, загоняет мирным гражданам.
— Вам не жарко? Не взопреете в шубе? — спросила Лена.
— А,— Мардук махнул рукой,— не взопрею. Спасибо за заботу. Я говорю: гад Емелька! Добро бы хорошее имущество продавал, а то списанных перержавленных роботов-убийц.
— Емельяну Ивановичу,— докторально сказала Елена,— негде достать хороших роботов. Спасибо и на этом!
— Те-те-те,— начал было Мардук, но тут на улице щелкнул выстрел.
В дверь постучали.
— Да-да,— сказала Елена.
Дверь скрипнула.
Елена в ужасе поднесла руки к лицу.
— Справился? — не оборачиваясь, поинтересовался Мардук.— Придушил лютого врага? Или ворог вырвался и убежал?
— Простите… великий координатор,— с трудом выхрипнул искусанный в кровь охранник,— у вас индпакета не найдется?
Мардук лениво повернул голову.
— Что,— тихо спросил он,— покусали? — И добавил с мстительным странным чувством: — Это тебе не из нагана в затылки безоружным шарашить.
— Подонок,— выдохнула Елена,— он ведь выполняет твои приказы. Подите сюда, у меня есть бинты и йод. Я обработаю раны.
Мардук снял папаху, хлопнул ее на стол, потом сдернул запотевшее пенсне, стал его протирать.
— Приказы,— Мардук хмыкнул,— мои приказы… А зачем он их выполняет? Иди, иди! — Он махнул рукой застрявшему на пороге охраннику.— Иди к гуманистке, она тебе поможет.
Охранник вошел в комнату, плотно закрыл дверь и, осторожно обходя Мардука, побрел к Елене.
— Видали? — Мардук вздел на нос пенсне.— Нашли крайнего. Мои приказы. Приказ приказом, но всегда есть тот, кто с готовностью,— Мардук поднял руку в черной лайковой перчатке,— с радостью его выполнит. Вот прикажи я ему: застрелись! — он ведь сто отговорок придумает, прежде чем возьмется выполнять такой приказ, забюллетенит, паскуда,— Мардук зевнул.— А скажи: застрели! — и застрелит, сукин кот…
Мардук заложил руки за голову, вытянул ноги в черных глянцевитых сапогах на полкомнаты.
Елена перевязывала покусанного охранника; скосив глаза на Мардука, она спросила:
— Не холодно в сапожках по морозцу?
— Нет,— спокойно ответил Мардук,— яловые и портянки хорошие, байковые. Не холодно.
— Что же мне,— буркнул охранник,— не выполнять теперь ваши при-
казы?
— Я те не выполню,— пообещал ему Мардук,— я те не выполню!.. Через два перехода Космква, пойдешь в штурмовых колоннах. Видали вы… пацифиста? Махатма Ганди выискался. Ишь…
Охранник вжал голову в плечи.
— Ленка! Ты его кончила обрабатывать?
— Да,— сказала Елена.
— Тогда пошел вон на улицу! И сиди там смирно, сторожи нас, а то гляди: к другому псу пошлю на бой кровавый, святый и правый. Марш!
Охранник заспешил к двери.
Елена уселась на стул, вытянула руки, коснулась пальцами папахи. Мардук увидел, как перекорежены, изуродованы ее пальцы, и покраснел.
Охранник закрыл дверь и остался на улице, во дворике, рядом с убитым псом.
— Как они тебя не убьют! — сказала наконец Елена.
— Не волнуйся,— довольно хмыкнул Мардук,— я из истории знаю: таких, как я, не убивают. Убивают слабых. Или очень плохих, или очень хороших.
А я — в самую меру.
— Да уж,— улыбнулась Елена.
— Ты, — продолжил Мардук,— знаешь, что им нужно? Если святой, то — мертвый, если живой — то бандит… Мертвому святому они молятся, мертвого бандита пинают ногами — и наоборот. Ясно?
— Ты плохого о нас мнения,— тихо сказала Елена.
— А причем здесь ты, или Ионафан, или Емелька? Даже Емелька? — Мардук пожал плечами.— Отщепенцы поганые, нечего примазываться к великому народу.
Елена покачала головой.
— Ты редкая сволочь, Мардук. Редкая…
— Ленка,— Мардук прижал руки к груди,— Ленка… Я вижу: ты зло на меня держишь. И зря. Вот ей-же-ей, зря… Ну, приперлась ты от Ионафана, куда мне было тебя девать? В тюрьму или на плаху. Третьего-то не дано. Выпусти я тебя, — так либо мои укоцали бы, либо твои…
Елена поглядела на Мардука.
— Интересно,— сказала она,— так ты думаешь, меня Ионафан прислал?
— А кто же? — несколько даже опешил Мардук.
Елена криво усмехнулась, потом заговорила:
— В тюрьме меня ненавидели. Все помнили, что я твоя жена.
— Вот-вот,— Мардук закивал головой,— именно, именно. Зверье-с, форменное зверье, покуда бич не свистнет.
— Так это же вы,— вздохнула Елена и сцепила искореженные, недоломанные, не додавленные каблуками пальцы на колене,— довели до зверства своими бичами. Это же вы круг-кружочек начертили: бич — вырвавшийся из-под бича зверь — бич — вырвавшийся…
Мардук замахал руками.
— Хватит, хватит! Лучше скажи, где Ионафан.
— Ионафан? — Елена снова странно посмотрела на Мардука.— Ты что, не знаешь, где Ионафан?
— Нет,— честно признался Мардук,— не знаю.
— Ну,— покачала головой Елена,— и плохо же твои Пинкертоны работают, Мардук Великолепный… Пойдем, покажу тебе Ионафана.
Мардук задохнулся от радости. В это он не мог поверить. Ионафан остался. Не сбежал! И он увидится с Ионафаном!
Елена собиралась.
— Лен,— сказал Мардук,— я тебя спрошу… Охранника брать?
— Бери,— пожала плечами Елена.— Бери, если боишься. Впрочем, он же у тебя для смеху, для солидности?
— Нет,— развеселился Мардук,— он прошел боевое крещение. Он теперь воин.
Вышли во дворик, где тосковал, переминался с ноги на ногу охранник. От нечего делать он привязал к шее задушенного им пса бельевую веревку.
Елена посмотрела на оскаленную мертвую морду и закусила губу.
— Я замечал,— сказал Мардук спокойно,— женщины много жестче мужчин.
— Оставь свои заметки при себе,— сухо посоветовала Елена.
Мардук вынул из кармана огромную круглую печать, опустил ее в снег на секунду, а затем придавил к двери.
— Все,— сказал он,— будешь, Еленушка, как у Бога за дверьми. А если, не дай Бог, ваши придут, дверь с петель снимешь или у Ионафана другую печать выпросишь.
— Идешь? — Елена взялась за штакетину калитки.
— Иду, иду,— заторопился Мардук.
В городе постреливали. Виднелись черные комбинезоны мардуковых солдат сквозь голые палисадники и свежие, чуть присыпанные снегом развалины, но на улочку Александра Македонского, где жила жена Мардука, любовница Ионафана Елена, геройское войско как-то не сворачивало. Может, действительно боялись собак?
Охранник плелся следом за Еленой и Мардуком, тащил на веревке убитого Рекса.
— Тебе что,— спросил Мардук,— жалко с военным трофеем расстаться?
— Оставь его,— посоветовала Елена,— он других собак отпугивает. Лучше прикажи ему схоронить Рекса. Ладно?
— Ин быть по-твоему,— Мардук махнул рукой,— миловать так миловать. Собаколов, слышал, что хозяйка Рекса сказала? Вернемся с прогулки — она тебе покажет место, схоронишь пса. Понял?
— У меня есть мини-скрепер,— сказала Елена.
— Емелька надыбал? — деловито спросил Мардук.
— Емелька,— сухо и недовольно согласилась Елена.
— Спасибо, не надо,— сказал Мардук,— с Емелькиным товаром уже ознакомлены… Мне самокопы не нужны.
— Как знаешь,— протянула Елена.
Они свернули в тупичок Бодлера, здесь кончался город, далее тянулось белое безлесое пространство, пруды и сразу за ними — просматриваемая насквозь дубовая роща. Каждое бочкастое, растопыренное дерево на особицу, отдельно, застыло недвижно, каменно.
Мардук не любил дубы. В этих деревьях были надутость, туповатость, полное отсутствие гибкости. Мардук любил ивы.
Елена шла по белому снегу, не разбирая дороги. Впрочем, снегу было немного. То был первый снег.
Мардук приотстал немного и шепнул на ухо охраннику:
— Ты останься в стороне. Но если услышишь… ну, словом, вытаскивай пистолет и на помощь.
Они входили в рощу.
— Скоро? — поинтересовался Мардук.
— Да уже пришли,— сказала Елена.
— Тогда подожди здесь… собаколов,— обратился к охраннику Мардук.
Охранник остался ждать. С неба падали редкие снежинки и не таяли на шерсти собаки.
Елена прошла совсем немного и остановилась у небольшого бугорка.
Мардук старался не догадываться о том, что это за бугорок.
— Здесь,— тихо сказала Елена.
— Где? — так же тихо спросил Мардук.
Елена присела на корточки перед бугорком.
— Здесь — Ионафан,— повторила она и посмотрела на Мардука.
— Разбудите,— глупо сказал он и, только тогда поняв, куда привела его Елена, как был, в белой ворсистой шубе с клыками по подолу и по рукавам, лег на бугорок лицом в снег, глазами в пенсне — в снег…
— Мардук,— сказала Елена и положила руку на его вздрагивающую спину, на белый мех, на который падал и не таял снег,— Мардук Великолепный.
Он повернул к Елене лицо, мокрое от растаявшего снега. Снег тек по стеклышкам пенсне, и мир расплывался сквозь эти стекла.
— Кто его убил? — спросил Мардук.
Он не отдавал такого приказа.
— Кто его убил? — повторил Мардук.
— Он сам,— сказала наконец Елена,— сам, когда узнал, что я в тюрьме.
Мардук рывком поднялся на ноги:
— Что ты мелешь? На что он рассчитывал? Это был лучший вариант.— И тут же прервал себя, пораженный догадкой: — Ты… сама? Он не знал? Ты сама сорвалась?
— Да,— сказала Елена,— сама.
— Дрянь! — Мардук размахнулся и ударил ее ногой.— Мерзавка! — Елена упала и привычно спрятала голову в руки, подставила под удары спину.— Сука,— орал Мардук,— Фанни Каплан нашлась. Шарлотта Корде, спасительница отечества! Ты его убила, ты, ты… С вас волосинки бы не упало, я бы выслал его за рубеж — и все… Дура! Дура! — Мардук перестал бить Лену, остановился тяжело дышащий, всхлипывающий.— Дура! — Дрожащими руками он снял пенсне, кулаком стал утирать слезы.— Ты разве не знаешь? Это был единственный… кого я любил.
Из-за кряжистого дуба высунулся охранник.
— Простите,— он сжимал пистолет в руке,— я слышал шум, ничего?
— Ничего, ничего, милый,— шмыгнул носом Мардук,— сходи постой на краю дубовой рощицы. Твоя помощь не требуется.
Елена поднялась, отряхнулась.
— Вот оно как,— сказала она,— вот оно что, а я думала, ты никого не любишь, Мардук.
— Ты у него была — один свет в окошке,— жаловался Мардук,— я этого не знал, но ты-то должна была знать. На кой ты сорвалась ко мне? Родину освобождать? Далась тебе…
Мардук замолчал, завсхлипывал.
Елена прислонилась к стволу дерева, сухому, пыльному.
— Я ведь любила тебя когда-то, Мардук.
— Уйди, Ленка,— попросил Мардук,— уйди. Дай мне побыть одному.
Елена пожала плечами и пошла прочь.
Мардук недолго стоял один. Он услышал недалекий выстрел, словно резкий хлопок, подумав, шмыгнул носом, водрузил на нос пенсне, поправил папаху и заспешил из рощи.
Ленка лежала, ткнувшись головой в снег. Охранник засовывал пистолет в карман.
— Я подумал,— неловко улыбаясь, сказал он,— что… ну, что лучше для вас, если ее, ну, словом…
— Физиономист, психолог,— процедил сквозь зубы Мардук и, повернувшись, отчеканил, упираясь пальцем в грудь вытянувшегося перед ним во фрунт охранника: — Но если ты, собаколов несчастный, думаешь, что этим отвертишься от копания и долбления мерзлой земли, то ты заблуждаешься! Теперь тебе предстоит вырыть две ямы.