В несколько строк
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 1997
В несколько строк
Д. С. Лихачев. Без доказательств. СПб., Русско-Балтийский
информационный центр БЛИЦ, 1996. 5000 экз.
Этой книгой начинается новая серия «Русский ПЕН-клуб», в которой уже согласились принять участие М. Кураев, В. Соснора, К. Азадовский и некоторые другие известные литераторы. И тем не менее, несмотря на престижное и даже респектабельное серийное название, сборник Д. С. Лихачева — явление довольно странное. Автор предупреждает: «Эту книжку не надо читать подряд; раскрывайте ее где попало, может быть, и найдете для себя что-то полезное». И, верно, здесь нет ни сквозного сюжета, ни героев, ни общей темы. В записях (самая большая занимает полторы страницы, самая маленькая — всего строку), недатированных, однако расположенных по алфавиту, затронуто то, что интересует и волнует прожившего долгую и трудную жизнь человека и ученого: воспитанность, память, культура, этика, в том числе и научная, национализм и патриотизм. Квинтэссенцией многих записей может служить такая: «Память — основа совести и нравственности, память — основа культуры, «накоплений» культуры, память — одна из основ поэзии, эстетического понимания культурных ценностей». Перед читателями своего рода лексикон понятий, но понятий одного человека. Книга и вправду похожа на словарь, если учитывать и выбранную автором форму, и «отсутствие доказательств», а, следовательно, вполне объяснимую категоричность высказываний. И хотя некоторая старомодность сложившихся взглядов и убеждений очевидна на фоне современной, пусть не отсутствующей вовсе, зато текучей, изменчивой нравственности, такая старомодная определенность и порядочность вызывает естественное уважение. Откуда берется нравственность, как умудряется человек не утратить ее в нашем бурном веке? Каждый может дать на этот вопрос собственный ответ. Д. С. Лихачев решил его для себя твердо и бесповоротно: «Человек рождается и оставляет по себе память. Какую он оставит по себе память? Об этом нужно заботиться уже не только с определенного возраста, но, я думаю, с самого начала, так как человек может уйти в любой момент, в любой миг». Прочитавший это не только лучше поймет другие записи, он яснее представит личность автора, девяностолетию которого и посвящена книга.
Вольфганг Брун, Макс Тильке. История костюма от древности
до Нового времени. М., «ЭКСМО», 1995. 10 000 экз.
Одежда, как кажется, в первую очередь порожденная насущной необходимостью, повседневной практикой, на самом деле несет огромное количество смыслов. При внимательном рассмотрении отрезки ткани, швы, пуговицы и петли предстанут средоточием символов, практическое неизбежно будет оттеснено социальным. Что же такое одежда? Как она изменялась во времени и пространстве? — на это отвечают авторы книги. Ее не слишком обширное и все же по-немецки обстоятельное вступление дополнено двумя сотнями цветных и черно-белых таблиц, изображающих те или иные костюмы, моды, художественные стили. В свою очередь каждая таблица снабжена краткими пояснениями. Египет, Вавилон, Персия, Греция, Германия и прочие страны и народы проходят перед глазами. Кроме исторических костюмов, представлена также народная и национальная одежда. Особо трогательное чувство вызывает Приложение, где авторы предлагают познакомиться с выкройками, «которые в совокупности отражают основные особенности важнейших типов одежды всех времен и народов». Любители же необычных обобщений должны обратить внимание на авантитул, там указано время и место издания, с которого сделан перевод: «BERLIN 1941», и, вероятно, не только история костюма, но и история человечества предстанет перед ними в несколько ином свете.
Лео Перуц. Ночи под каменным мостом. Снег Святого Петра.
Киiв, «ЛАБIРИНТ», 1996. 5000 экз.
Австрийский писатель Лео Перуц если и знаком нынешним читателям, то скорее по энциклопедическим справочникам, где его имя упоминается среди писателей-экспрессионистов. Вышедший несколько лет назад роман «Мастер Страшного Суда», несмотря на то, что это одно из лучших произведений Перуца, особого интереса не привлек, а между тем автор, относившийся к «пражской школе», работал в столь уважаемом ныне жанре «магического реализма». В том же жанре созданы и романы, представленные в книге, произведения неравноценные и лишь чудом оказавшиеся под одной обложкой. Хотя автор всячески нагнетает страхи, создает тревожную атмосферу, «Снег Святого Петра» — произведение довольно слабое. Оно искусственно по сюжету, а если сравнить происходящее в нем с событиями ХХ века, то искусственность и бледность романа станут очевидными. Основываясь на старинных хрониках, барон фон Малхин выяснил, что вспышки религиозного фанатизма связаны с распространением грибка, паразитирующего на хлебных злаках. Барон решает культивировать грибок, чтобы вдохнуть в народ религиозность и восстановить империю Гогенштауфенов. Но крестьяне, отведав зараженного хлеба, вместо религиозного экстаза почувствовали жажду социальных переустройств. Имение барона сожжено бунтовщиками. Барон погиб. Куда значительнее роман «Ночи под каменным мостом» — произведение, основанное на мифах старого пражского еврейского гетто. Тут нет определенного сюжета, это причудливая череда историй о прошлом города Праги, историй, которые рассказывает домашний учитель, студент медицины Якоб Мейзл своему пятнадцатилетнему ученику. Из рассказов встают не только человеческие судьбы и отношения, но нечто большее — таинственная и величественная Прага шестнадцатого века, город мудрецов и алхимиков, бедняков и богачей. В такого рода произведении не может быть четкой последовательности событий, ведь время не движется по прямой, оно накидывает свой покров на землю и людей, словно сеть. Случается, люди ускользают из времени — так бывает в мифе, иногда им дается временная фора — так случается в любви. Главное в таких книгах — атмосфера, ощущение прекрасного и необыкновенного, что посетили мир — пусть когда-то, в далеком прошлом. И четыре основных ге-
роя — это как бы четыре достоинства, даруемые людям Богом: император Священной Римской империи Рудольф II — воплощение власти, прекрасная Эстер — воплощение красоты, каббалист рабби Лоэв, создавший глиняного человека Голема,— воплощение мудрости, банкир Мордехай Мейзл — воплощение богатства. Каждый из них будто бы «не полон», каждый нужен другому. Человек ищет недостающее ему, он терзается в этих поисках, но в них же его предназначение.
Николас Гудрик-Кларк. Оккультные корни нацизма. Тайные арийские культы
и их влияние на нацистскую идеологию. Серия «Подземелья истории».
[Б. м.], АО «Евразия», [б. г.]. 15 000 экз.
С середины шестидесятых годов стало появляться много сочинений, объясняющих секрет влияния Адольфа Гитлера на массы его связью с «черными», потусторонними силами. В отличие от подобной литературы, рассчитанной на откровенную сенсацию, книга оксфордского ученого, доктора философии Н. Гудрика-Кларка представляет серьезное исследование по истории возникновения оккультно-националистических обществ в Австрии и Германии конца ХIХ — начала ХХ века. Автор рассказывает о людях, стоявших у истоков ариософских культов, таких, как Гвидо фон Лист, И. Ланц фон Либенфельц и Р. фон Зеботтендорф, один из основателей знаменитого общества Туле. Считается, что это общество сыграло огромную роль в становлении Гитлера как политического лидера, что оно буквально воспитало его, «выкормило» из таинственных оккультных источников. На самом деле Гитлер никогда не состоял в обществе Туле и не имел облаченных мистическим знанием учителей, хотя, по свидетельству фон Зеботтендорфа, «члены Туле были людьми, к которым в первую очередь обратился Гитлер, и они были первыми, кто пошел на союз с Гитлером». Автор исследования развенчивает столь популярный ныне миф об оккультных корнях нацизма, объясняя влияние Гитлера на немецкий народ с позиций истории. К сожалению, истина не всегда торжествует, читателю куда интереснее обращаться к книгам, может быть, и менее документированным, зато сильнее воздействующим на воображение. Мысль о магических силах, возносящих людей на самые вершины власти, чрезвычайно привлекательна, ибо вера в магию основывается на архетипических слоях нашего сознания.
Георгий Адамович. Стихотворения. Томск, «Водолей», 1995. [б. т.].
За несколько лет до смерти Г. Адамович опубликовал две книги, как бы подводящие итог его творческому пути,— книгу избранных эссе «Комментарии» и сборник «Единство. Стихи разных лет», включивший из всего его стихотворного наследия лишь сорок пять стихотворений. И потому выпущенная Томской областной научной библиотекой им. А. С. Пушкина книга поэта, вобравшая поэтический сборник 1916 года «Облака», сборник 1922 года «Чистилище», а также несколько десятков отдельных стихотворений, объединенных в раздел «На Западе», если и не нарушает впрямую волю поэта, то по крайней мере ее не учитывает. Тщательно выстроенное поэтическое целое вновь размывается лишними, часто неудачными стихами и раннего, и позднего периодов. Желая дать более широкое представление о поэте, издатели это представление, напротив, разрушают. Если же принять некоторую категоричность такого суждения, Г. Адамовича-поэта можно было бы исчерпывающе представить полуфразой «Когда мы в Россию вернемся…», в которой многоточие проставлено совсем неспроста. Автор знал, что она неизбежно сделается цитатой. Кроме нее, из-под пера Адамовича вышли три двустишия, достойные любой, самой престижной антологии. Фрагмент этот принадлежит стихотворению, написанному еще в двадцатых годах, а потому заключает в себе какой-то трагический и непредвиденный парадокс, ибо поэт предполагал вероятное будущее, между тем как жизнь сложилась иначе.
И, может, к старости тебе настанет срок
Пять-шесть произнести как бы случайных строк,
Чтоб их в полубреду потом твердил влюбленный,
Растерянно шептал на казнь приговоренный,
И чтобы музыкой глухой они прошли
По странам и морям тоскующей земли.
Говард Филлипс Лавкрафт. Погребенный с фараонами.
Киiв, «ЛАБIРИНТ», 1996. 5000 экз.
Один из родоначальников «черной» фантастики, создатель собственной мифологии, в статьях и монографиях упоминаемой как «мифы Ктулху», американский писатель Говард Ф. Лавкрафт и сам был фигурой скорее мифической, чем реальной. Несмотря на обилие им написанного (особенно поражает количество писем, составивших пять обширных томов), пожалуй, не было человека, который не только мог сказать, что он встречался, но даже когда-либо видел Лавкрафта. Со своими поклонниками и почитателями он поддерживал отношения путем регулярной переписки. О мифологизме этой фигуры можно говорить еще и на основании того, что многие произведения Лавкрафта либо написаны в соавторстве, либо закончены после его смерти его продолжателями. Это следует помнить уже хотя бы потому, что из чертовой дюжины повестей и рассказов, вошедших в книгу, лишь три написаны лично им. Остается удивляться силе фантазии писателя, он, как бы минуя светлые области человеческого разума, обращается к миру архетипов. При том гармоничность созданных им образов такова, что они не просто убеждают, а и спустя десятилетия после смерти Лавкрафта заставляют сочинять вариации на заданную им тему. А тема эта переходит из произведения в произведение. По мысли писателя, некогда мир населяли Старшие боги, впоследствии удалившиеся в глубины космоса, их место заняли другие боги — Властители древности, создания настолько ужасающие и кошмарные, что человек не способен выдержать общение с ними. Одиночки, сталкивающиеся с Властителями древности, либо гибнут, либо обречены нести ужас от этой встречи до конца своих дней. Фрагменты из «Ктулхианской саги», включенные в сборник, могут дать некоторое понятие о фантасмагорическом мире Говарда Ф. Лавкрафта.
К. А. Буровик. Красная книга вещей. М., «Экономика», 1996. 7000 экз.
До самого последнего момента практически не существовало источников, где можно было бы почерпнуть сведения о происхождении предметов быта: одежды, обуви, мебели, посуды. Они порождались временем и с ним же и уходили, порою не оставив о себе никаких свидетельств, кроме названий или в лучшем случае скудных описаний — то на страницах художественной литературы, то на страницах исторических хроник. К счастью, сейчас книги о происхождении и бытовании вещей стали наконец появляться. Но не поздно ли? Уже по названию книги К. А. Буровика понятно, большинство из вещей, упомянутых здесь, не существует, либо, как, например, зеркала, они бытуют в сильно измененном виде. А как же выглядели вещи, совсем вышедшие из обихода? Что означают слова «редингот», «кюлоты», «армяк», «пластрон», «сулея», «зерцало»? Об этом и о многом другом говорится в «Красной книге вещей». Для удобства пользования она разделена на части, среди которых «От колпака до короны», «Музей обуви», «Щепетильный товар», «Стул, стол и престол». Внутри разделов статьи выстроены в алфавитном порядке, красочно иллюстрированы. По сути дела, перед читателем миниэнциклопедия, ею легко пользоваться, ее интересно читать. Можно определенно утверждать: если вещи, пусть и вышедшие из обихода, прочно позабытые, запечатлены в изображении и слове, они не умрут. На том бы и стоило закончить, но внимательное чтение книги наводит на странную мысль, еще только требующую своего осмысления. Кажется очевидным — все вещи порождены насущной необходимостью, а тем не менее значение разных вещей — разное. Есть вещи, в которых необходимость составляет главное их назначение. Есть вещи, вызванные к жизни скорее тщеславием, украшательством, и это, а не насущность, выходит на первый план. Но существовала — да и существует — еще одна разновидность вещей. И практикой, и тщеславием их существование не истолкуешь. Они порождены причудливостью самой человеческой натуры, жаждой чего-то необычного, никогда не бывшего. Иначе как объяснить, например, построенную по приказу курфюрста саксонского и короля польского Августа бочку на 250 тысяч литров вина, на верху каковой была оборудована танцевальная площадка? Смысл таких вещей причудлив, а значение велико — и о том следует подумать.
Николай Глазков. Серия «Самые мои стихи». Составители Н. Н. Глазков,
А. В. Терновский. М., «Слово/SLOVO», MCMXCV. 1000 экз.
Несмотря на немалое количество выпущенных при жизни книг, Глазкову так и не удалось опубликовать то лучшее, что он сочинил в молодости, то, что и сделало его собственно поэтом Глазковым, оставшимся в истории русской литературы. Составители сборника попытались исправить положение и показать творчество поэта со всевозможной полнотой. В книгу вошли поэмы «Поэтоград», «Мировая дурь», «Хихимора», «Одиночество», отрывки из поэм «Сорок скверный» и «Фантастические годы», несколько десятков стихотворений, а также фрагменты автобиографии, записанные поэтом Давидом Самойловым со слов Николая Глазкова. К сожалению, на страницы попали и стихи случайные; в том заключается первый казус, если вспомнить название серии. Любопытно задуманный, хорошо оформленный сборник (в качестве иллюстраций использованы фотографии из домашнего архива, портреты Глазкова работы разных художников, а также факсимильно воспроизведенные стихотворения) не получился еще и потому, что в него не вошло многое, что должно бы войти, что изустно известно любителям поэзии. Не знакомый же с творческим путем Глазкова, зато внимательный читатель с удивлением заметит: несколько десятилетий или не представлены совсем, или представлены двумя-тремя стихотворениями. И это еще один казус. Впрочем, не самый главный. Малый тираж, особенно когда каждая книга пронумерована от руки, свидетельствует скорее не о высоком вкусе издателей, а о том, что в наше мутное время читать стихи могут лишь избранные. Но так в общем, а в частности подобное положение дел возвращает Глазкова как бы ко временам «самсебяиздата», или «самиздата» (слова, им созданные и вошедшие в русский язык), тогда поэт переписывал, перепечатывал, сам переплетал и нумеровал сборники своих стихов и раздаривал с необычайной широтой. Еще более странным кажется то, что подбиравшие стихи, редактировавшие их, составитель серии и многие иные, кому положено по необходимости, не читали самих стихов, иначе они бы не включили такие строки:
Ну а я не хочу быть эстетом,
Не любуюсь ошибками этими,
А, напротив, уверен, что где-то
Красный путь под зелеными ветвями.
Он не там, где плохими стихами
Воспевается красное знамя.
И не там, где удачнее пишется,
Но читателей меньше, чем тысяча.
И почти наверняка можно утверждать: нужная книга Глазкова имеет читателей меньше, чем было читателей и слушателей у поэта при жизни, когда он декламировал стихи по первому требованию и раздаривал автографы в количестве, не поддающемся исчислению. Последним, пусть и почти совсем неприметным казусом закончим нашу заметку. Под фотографией на 37-й странице значится: «В центре с кошкой Коля Глазков». На фотографии же в центре группы с кошками на руках запечатлены трое, и, хотя одна из них женщина, нелепость остается нелепостью.
Б. ФИЛЕВСКИЙ
∙