Вавилонская библиотека
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 1996
Ева Титус. Великий мышиный детектив с Бейкер-стрит. М., «Букмэн», 1995.
Странные памятники ставят писателям в нашем родимом отечестве.
То изваяют памятник Пушкину и, написав на постаменте, что поэт в свой жестокий век восславил свободу и потому долго будет любезен читателям, окружат подножие мемориальной цепью.
То соорудят фигуру Грибоедова и украсят ее чуть ли не по подолу, словно декоративным узором, малыми фигурками персонажей, среди них найдется место и оскорбленному Молчалину, и озабоченному домашними делами Фамусову, и остроумному Скалозубу, слова которого вечно толкуют превратно и плоско,- всем им, не понятым критиками и оболганным школьными учителями.
То выставят победительного Гоголя в крылатке и ниже впечатают в камень тяжелыми буквами: «Великому русскому художнику слова Николаю Васильевичу Гоголю от правительства Советского Союза».
Только ли это дань времени? Новые памятники не лучше старых. Взгляните: вот дедушка Крылов, рассевшийся среди своих аллегорических героев, будто в уголке Дурова.
А между тем, пусть нам оно непривычно, бывают памятники, которые не стремятся стать превыше пирамид, а тем более Александрийского столпа. И так выходит при понимании, что всякий памятник — память и символ смирения, о чем мы по российской привычке склонны позабывать.
«Посвящается Адриану М. Конан Дойлю в смиренной надежде, что эта книга послужит девочкам и мальчикам мостом к самому Шерлоку Холмсу»,- скромно проставлено на чистой странице. Пусть это не великая книга, да это и не важно. И так же не важно, что это не детектив, хотя Шерлок Холмс мышиного мира Бэзил, учившийся своему делу у ног настоящего Шерлока Холмса, рассуждает с не меньшим дедуктивным искусством, а его верный друг и помощник Доусон потом повествует о происходившем, как настоящий доктор Ватсон.
И, как настоящий доктор Ватсон, он поражен наблюдательностью и замечательным умом своего друга. Например, о таинственном посетителе Доусон смог сказать только, что тот беден и, судя по старому игрушечному котенку, выужен-
ному им из кармана, он имеет семью. Однако Бэзил предложил свое решение: «Когда-то он был моряком, но теперь избрал ремесло плотника и живет в северо-западной Англии, где-то возле побережья. Далее — его инициалы «Г. Х.», и он приехал в Лондон на поезде.
Я был поражен.
— Но как, ради всего святого, вам удалось все это узнать?
— На самом деле это очень просто. Доказательства всегда под рукой, если ум достаточно тренирован, чтобы обратить на них внимание. Я сразу же заметил крошечную русалку, вытатуированную на его запястье. Моряки, оставившие свое занятие, стараются селиться как можно ближе к морю, это доказанный факт. А что касается его ремесла, то разве вы не заметили плотницкую линейку, торчащую из его кармана? Его речь выдает его происхождение: этот северо-западный акцент ни с чем не спутаешь. Его инициалы были вышиты на подкладке кепки, которую он мял в лапах, а на пальто остались следы паровозной копоти, хотя он и чистил его щеткой…
— Поразительно! — воскликнул я.
— Элементарно, мой дорогой Доусон».
Вот что может сделать глубокое преклонение перед своим кумиром. Ведь не зря Доусон внимательно выслушивал рассуждения Шерлока Холмса, которыми тот делился с доктором Ватсоном, не зря упорно учился и даже трудолюбиво собирал экспонаты для домашнего музея: тут были бумажные клочки, сломанные авторучки, треснувшая лупа и прочие мелочи, прежде принадлежавшие Шерлоку Холмсу.
Когда же Бэзил увидел, что великий Холмс выбросил в корзину для мусора струну от своей скрипки, он подобрал ее и кусочек струны натянул на свою собственноручно сделанную скрипку, чтобы наслаждаться музыкой (справедливости ради следует признать, что в отличие от холмсовской его игра была невыносимо фальшива. Тут сказывалось отсутствие долгой практики).
Самым же главным памятником гениальному современнику и не ведающему о том учителю стал построенный по мысли Бэзила в подвале дома номер 221-Б на Бейкер-стрит образцовый мышиный город Холмстед, город, куда приходили мыши со всего Лондона любоваться и восхищаться.
И потому нетрудно понять то чувство, которое испытал Бэзил, когда пропали мышки-близнецы Анжела и Агата, похищенные Ужасной Троицей, а какое-то время спустя пришло письмо, где мышам приказывали покинуть Холмстед, ибо бандиты хотели устроить в подвале на Бейкер-стрит штаб-квартиру своей подлой шайки.
Тем не менее Бэзил не был бы самим собой, если бы всего по нескольким уликам не нашел похитителей, не вступил с ними в противоборство и в конце концов не одержал бы заслуженную победу. Он спас мышек-близнецов, а мышиный город в подвале знаменитого дома остался таким же образцовым, как прежде. И даже последнее и страшное испытание — тяжелая битва с амбарной совой — было выиграно благодаря смелости Бэзила, его друга Доусона и раскаявшегося бандита, которого сыщик простил, ибо тот являлся не столько злоумышленником, сколько просто запутавшейся и запуганной мышью.
Итак, закроем и отложим в сторону книгу, которая не натолкнет ни на какую мысль, кроме одной, хотя и чрезвычайно важной. Есть разные памятники. Есть памятники помпезные и почти раздавленные собственной грандиозностью и величием, памятники, нацеленные в вечность и потому своим существованием отрицающие и живую жизнь, и даже людей, в назидание которым, казалось бы, и были построены. И есть памятники скромные и вовсе ни на что не претендующие, но именно хранящие память. Впрочем, такие не вписываются в нашу традицию, ведь у нас даже обыкновенный день длится, как правило, дольше века.
Евг. ПЕРЕМЫШЛЕВ