Вадим ПЕРЕЛЬМУТЕР
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 1996
Вадим ПЕРЕЛЬМУТЕР
Новые стихи
Памяти живописца Яна Паулюка
1
Уже четвертый год,
Как будто карантинный,
Когда порой мелькнет
Очередной картиной
Знакомая страна
В телеэкранной раме,
Гортань раздражена
Беззвучными словами.
А в следующий миг
На опустевшей сцене —
Судьбы моей двойник,
Причуда светотени.
Всегдашняя, верней —
Вчерашняя забота,
Она опять ко мне
Сидит вполоборота
И манит наугад,
Как будто в светлой цели,
Куда глаза глядят,
Верней — куда глядели,
Где некогда слегка
Подтаявшие годы
Дарили вкус глотка
Ворованной свободы,
Где странный вернисаж
В дощатом павильоне —
Дерзейшая из краж
Художника в законе.
Лишь дюжина холстов,
Лишь знак, что он на свете
В эпоху междометий
Побыл — и был таков,
Докучных рыбаков
Ни с чем оставив сети…
А прямо из окна,
Пейзажам как бы вторя,
Была тропа видна,
Змеящаяся к морю,
Где бился плеск белил
В лазурь и зелень мая,
И я в него входил,
Еще не различая
На влумине волны
Расплывчатые строфы,
Которые полны
Дыханьем катастрофы.
2
Сплошь завешенные стены мастерской,
Где соседствуют тревога и покой,
Удивленье пребывать среди живых
И павлиний хвост фантазий световых,
Где хранил, как видно, Бог его, пока
Не ослабла и не дрогнула рука.
А под вечер возникал внезапный миг
Закипающей беседы на троих,
Где одним не обойтись глотком вина,
Потому что трезвость мерзости полна
Да пустой тоски, что не дотянет он
До каких-то там совсем иных времен,
Где в повторный из посмертных октябрей
Между публики, нахлынувшей в музей,
Со своею свитой каждая из трех
Женщин — чтоб с другой застать его врасплох…
За окошком не жива и не мертва
Расписная желто-красная листва.
И непристально глядит автопортрет
В торжествующую суету сует.
А когда ударят пробки в потолок,
Это будет лишь успех, но не итог,
Ибо жизнь в прямоугольнике холста
Не исчерпана, но только прожита.
Ибо не дано узнать, легко ль ему
Уходить пришлось отсюда одному —
И прилечь передохнуть в конце пути.
И воскреснуть, то есть светом изойти.
3
Никто не знает, чем чреват
Момент обыденного лета,
Где вплавлен медленный закат
В квадрат оконного багета,
Где повода к тревоге нет.
И за семь лет —
один привет,
И тот остался без ответа.
Не замутняя глянца вод,
Неуловимая дл взгляда,
С другого берега плывет
Потусторонняя прохлада.
Душа не склонна к суете,
Когда мерещится везде
Гармония,
исчадье лада
Не все ли, в сущности, равно,
Кто первый здесь,
а кто последний?
С происходящим заодно
Устаревают даже сплетни.
И черепичной зыбью крыш
Поводит маленький Париж,
Едва ли стоивший обедни.
И памяти святая лесть
Искусно все переиначит,
Что завершается, но есть,
Пока плестись еще не начат
Венец посмертного вранья.
Судьба у каждого — своя.
Мы разной крови, ты и я,
Как будто это что-то значит…
4
Гололедный столбняк дорог.
Неподвижная непогода.
Это пятое врем года
Четырем подводит итог.
Это между покоем и ленью
Своеволия своего
Ненасытное настроенье
Понастроило черт-те чего.
И вольно очутиться где-то
Между полымем и огнем
На границе Рижского гетто
Ослепительно летним днем.
Где уже никому не подвластна
Желтизна фотографии той,
Где художник — такой молодой!
И с любимой — такою прекрасной!
И распались они, хотя
Затаились друг в друге следом,
Тем, который и мне был ведом
Два десятилетья спустя…
Но, внушая, что все едино,
Превращает остуду в озноб,
Предвкушает конец картины,
Ускоряется калейдоскоп.
Острый ветер бьет в перепонки.
А пейзаж и безлист, и мглист.
И застрелен на Бастионке
Оператор-документалист…
Долгожданный виток истории —
Не велик, но банально двулик.
Сик транзует мундовая глория —
В переводе на русский язык.
И в кругу приволий острожных
И вестей упоительно-ложных,
В этом городе на берегу
У меня остался заложник.
Рад бы вызволить. Да не могу.
И земле оставляя земное,
Где судьба наследила моя,
Остается пройти стороною
Помутненные эти края.
Перспектива
ИЗ «СТИХОВ БЕЗ ДАТ»
Протяжна и несуетлива
Не перекрытая листвою
Пространственная перспектива,
Вмещающая все живое,
Где обозначился весенний
Набор примет немноголиких —
Однообразье потрясений,
Колесный перестук на стыках,
Нелепый паводок свободы,
Не смывший ни следа распада,
И несуразная досада
На ускользающие годы,
И катакомбы городские,
Где возникает из тумана
Мерцательная аритмия
Вялотекущего романа…
Календарные стансы
В мировой, так сказать, панораме
Расточаясь невольно и зря,
Мы как будто становимся сами
Отлетающими листами
Отрывного календаря.
Ускользают от глаза примет —
То ли дымки, то ли дымы —
Стороны, то ли части света,
Где всегда не хватает лета
И всегда в избытке зимы.
В неподвижных парковых кронах,
То ли монотонно зеленых,
То ли чуть обгоревших уже,-
Ни гнезда, ни грая вороньих.
Много чести дл посторонних —
Ведать, что у них на душе…
Ветер времени мало-помалу
Множит скуку по идеалу —
То ли в мысли, то ли в дела.
Не щедра на посулы сначала,
Много больше, чем обещала,-
Даже слишком — судьба дала.
Например, вот эту дорогу,
По которой еще иду.
Не умею подвесть итога.
Не могу сочинить некролога —
С некрологикою не в ладу.
Может быть,
расхожденья во взглядах —
Лишь попытки пройти наугад
В непостижный вечный порядок:
От свободы на баррикадах
До свободы без баррикад.
Напоследок неторопливо
Оглянуться на зыбь залива,
Где, покачиваясь, плывет,
Тектоническим сдвигом расколот,
Крысоловный граненый город.
Август. Блок.
Двадцать первый год.
1994
Postscriptum
Неровен случай — забрести
В судьбы кромешный лес,
Где на Пицунду льют дожди
С простреленных небес,
Где тянутся день ото дня
Напрасные труды —
Размыть следы всего огня
Путем всея воды,
Где туго стягивает всех
Кольцом одной петли
Неотмолимый этот грех,
Разор всея земли,
Который мне на миг затмил
Блистающую ложь,
Где мир не по-хорошу мил,
Но по-милу хорош,
Откуда снова полечу
К прибрежию тому,
Где жизнь уходит по лучу
Прожектора — во тьму…
1995-1996
Чистилище
В конце концов и ты поселишься на том,
На самом светлом из возможных побережий…
Предание старо. И движется с трудом.
И раздражается медлительностью пешей.
И монотонней, чем зудение осы,
Естественней и безнадежней год от году
Привычка подводить отставшие часы.
Столетья неуют. Особенно к исходу.
Осталось уповать, что будет суд не крут,
Оценит и учтет саднящий в каждой жиле
Нетеатральный страх, что вдруг теб поймут
До одури не те, доподлинно чужие.
Оправдывайся тем, что, угодив сюда
И с прочими деля бесцельные заботы,
Сподобился дожить до той поры, когда
Гром грянул. И тотчас перекрестился кто-то.
А за окном твоим мгновение спустя
Несущаяся вкось свихнувшаяся влага
Означила единство снега и дождя
Отныне и навек. Для твоего же блага.
Счастлив, кто посетил нетленный этот плен
В приятном обществе своей нескучной тени,
Не созерцая сцен, не сотрясая стен…
Когда б не Менелай — на кой Парис Елене!
Блажен, кому дана возможность не спеша
И никого пророчествами не тревожа,
Пришпиливать к листу иглой карандаша
Искусство размышлять про то, что будет позже.
Про то, что, может быть, потомкам предстоит
Послепотопные не растравлять обиды,
Признав за образец невозмутимый вид
Pingvino veritas на стогнах антарктиды.
1996