wwwrootR_CLUBJOURNALSOCTOBERN7-96Maksim.htm
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 1996
«Октябрь» №7,1996г.
Светлана МАКСИМОВА
Пять стихотворений * * * Когда бы сжечь могла я эти строки,
Не оглянувшись даже на пороге.
Когда бы сжечь могла я все, что помнит
Тебя во мне… Но, будто бы любовник,
Огонь меня объемлет, не сжигая —
И выхожу из пепла я нагая,
Как будто бы из пены — не Кипридой,
Но азиатским всем страстям открытой,
Плывущей сквозь Урал на шее бычьей
Европой, где забыт уже обычай
Всем руки целовать и на пороге
Перекрестить… Лишь соль сверкнет на роге
Быка, что о Европе грезит в стойле,-
О Лондоне, Париже и о той ли,
Что жжет черновики и не сгорая
Все бродит в негасимых кущах рая,
Где за порог не пустят, но с порога
Целуют руки долго, долго, долго
За той чертой, где все мы погибаем,
Как дети с пересохшими губами,
От серного дождя уйдя не дальше
В соль превращенных плакальщиц-купальщиц,
Ушедших из Содома и Гоморры
На полстопы — туда, где разговоры —
Лишь повод обернуться… Где веками
За пазухой ласкают только камни.
И подают на ужин в праздник зимний
И соль, и стыд, и яблоко со змием,
И чашу ускользнувшую Грааля…
Гони нас, Боже, из такого рая!..* * *
Из двух отраженных взаимно душ
Одну называть своею
И знать, что она не услышит уж
За этой волшебной дверью…Как будто бы чье-то чужое «быть»
Я так глубоко вдохнула,
Что вынесло все из моей судьбы
В тоннель неземного гула.Я ведать не ведала, чья ладонь
Меня позвала однажды.
Я только тянула в себя огонь
От нечеловечьей жажды.Я всем неземным, что во мне, звала
И не призвала земное,Хоть небо лежало на тех волах,
Что шли за моей спиною.В оглядке, быть может, и был ответ.
Но как оглянуться ночью…
Я знала в лицо этот жгучий свет
И знала его на ощупь.На всех вавилонских чужих балах
Кружил только он со мною!
И небо лежало на тех волах,
Что шли за моей спиною!И мне потому не хватало рук
На все не свое… Теперь я
Все слышу и слышу условный стук
За этой волшебной дверью…Рождение Лилит
Мокрых,
и скользких,
и сладостных глин
не перечесть,
о пропущенных сквозь
влагу и шерсть,
и гниющую гроздь
тех именин,
где ступаешь на весть
легкой душой,
воплощаясь в ничто —
в мяту и тмин
плоти чужой,
недоверчивой — до
прикосновений…
и рвущейся к ним…
Детское сладостно
для языка…
и для веков…
и для древних мужей…
Вся —
что от левой ступни
до соска
Правой груди —
сладость оков
помнит уже…
— Не уходи! —
И в руках гончара
стонет она
до утра…
дочерна…
Мокрых,
и скользких,
и сладостных глин,
ангелом
набранных
позавчера,
смять,
укротить,
усмирить
не смогли
пальцы на круге гончарном
и на
ложе своем
и на ложе чужом…
— Что ж он ушел?! —
Все имена,
словно прибой,
вскрикнули в ней
наперебой.
Только одно —
имя-волна,
медом налитое, словно луна,
для стариков и для мальчиков, для
горьких совсем, что целуют и длят
кровью своей это «я!» — этот яд! —
все, что на «ли»,- все, что льется и длит
мокрых, и скользких, и сладостных глин
дрожь под ступней —
не познавшую стыд —
именем —
лилией —
ливнем —
Лилит!..* * *
Сцепленные зубы
мертвому
разжимавшая
Песней,
Как будто ножом…
Подступавшая…
подступавшая
К сердцу,
как тайный ожог.
А наутро без всякой дрожи
Уходящая прочь
вместе с кожей
Того,
кто дороже всего…
Что же ты медлишь?!Что же
Ты жалеешь его?!
Тернии… тернии… нити
Ариадны и Парки… Термитник,
Создающий в своей пирамиде
Идеальный строй.
Там ты каждому будешь сестрой!
Ну а кто
Тебя вспомнит той —
Танцующей в Древнем Египте,
На грядущее наступающей
Всей стопою — на шелк… на шов…
Зубы мертвому разжимающей
Песнею,
как ножом…* * *
Кончен бал! И в козла превращается принц.
Сумасшедшая фея обеих столиц
На дворцовую площадь выходит — адью!
Где-то между двенадцатью и девятью
Минуэтами первых полночных минут
Замыкает свой круг — то ли век, то ли кнут
Перехватом на горле, как будто лассо.
И дома оплетает безумной лозой.
Выхожу я на Невский и полночь давлю
Виноградными гроздьями и на твою
Наступаю тяжелую сочную тень,
Что вином забродила… И вот набекрень
Хромоногий прохожий сбивает колпак
И свирель достает из кармана… Итак!
Начинается бал на полночной реке,
Где любовь, в сумасшедшем кружась колпаке,
Топчет, топчет судьбы моей яростный плод
На одном чердаке, где никто не живет,
Где играет мой Пан на свирели для крыс,
И безумье всю ночь обвивает карниз
Этой буйной лозой, замыкающей круг
Пуповиной, обвившею весь Петербург,
Что висит над Элладою вниз головой
И стекает в кувшин виноградной Невой.
И смеется, смеется полуночный Пан —
Зреет в козьей башке его сладостный план,
Как проснемся с тобою мы между колонн
В славном портике крохотном, где испокон
Пели, пили вино и Платон, и Сократ
И давили ступнями хмельной виноград
Наших сочных теней, что свисали на них
С парапетов Невы и ночных мостовых.
Выливая вино на пурпурный хитон,
Ставит Пан наши судьбы с тобою на кон.
И бросает он кости — иль пан, иль пропал! —
На дворцовую площадь и там у столпа
Отражает пузенью огромной своей
Голубые зрачки петербургских огней.
Все свершилось отныне и все решено —
Становлюсь я хромому Сократу женой.
И сварливой Ксантиппе теперь меж колонн
Снится каждую ночь недоступный Платон.
Кончен бал! Кончен праздник взбесившихся лоз!
Хромоногий прохожий хохочет до слез,
Загоняя в загоны баранов и коз,
Выпуская из клеток общипанных птиц…
И крадется в козла превратившийся принц
За безумною феею питерских крыс.
