Стихи
Untitled
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 1996
Игорь ПОМЕРАНЦЕВ
Свобода цвета
* * *
Я поцеловал ее, ну, раз пять
с половиной.
И всякий раз
она скашивала глаза
и превращалась в птицу:
мол, это уже не я,
отношения к этому не имею…
С тех пор на вопрос:
«Целовал ли ты птицу?»
я обычно отвечаю
утвердительно.
* * *
Что-то успел,
а чего-то не успел.
Не успел сказать,
что у любви, ее любви,
было такое чистое,
легкое дыханье,
потом
не успел сказать,
что она любила его
так восхитительно,
так ясно, так просто,
а он ее чересчур молодо,
чересчур запальчиво,
что непростительно для человека
в столь солидном возрасте,
хотя другого человека
у него под рукой
не было.
Зато успел сказать,
что перечел
метрику бога любви, Эрота,
и выяснил:
с мамой, Афродитой,
все в порядке,
а с папой, Аресом,
не все.
Уже дома
проверил ударение:
оказалось «А─рес».
Значит, разговаривая с ней,
он ударил неправильно.
И как только угораздило!
* * *
Я люблю этот эпос
не за четырехтысячелетнюю мощь,
не за пласты пракрита и напластования санскрита,
даже не за великолепное море крови у стен Хастинапуры,
а за то, что,
когда целую ее,
когда буквально
набиваю ею рот,
где-то в трахее
само собой
выпрастывается
и с грохотом катится
по катакомбам тела
пучеглазое
огнедышащее
«Махабхарата»,
«Махабхарата!..».
* * *
Из всех революций
мне по душе лишь одна.
В ХVI веке в Германии
низы восстали
против серой одежды.
Они боролись за право
носить карминное, васильковое, палевое
и отстояли свободу цвета.
В результате
концентрация красоты в Европе
резко повысилась.
Лично я
глубоко признателен
революционным
немецким
низам.
Поцелуй в Люцерне
На карнавале в Люцерне
я — живая мишень:
приезжий без маски.
Подбегает зайка,
юркая, прыткая,
целует в губы.
Рожу не ворочу.
Грудь у нее маленькая,
плоская,
никакая!
Брезгливо отталкиваю ее.
Выплевываю поцелуй.
До сих пор шипит в снегу.
Слаще не было.
Выбор дома
Вот тема,
чуждая бедным.
Их, бедных, тема:
раздел квартиры.
А у богатых
много вариантов.
Возьмем хотя бы
выбор дома
или домов.
Как мучится,
мечется богатый:
с видом на Темзу?
На газон?
На белые скалы Дувра?
Как трепещет
душа богатого,
как фатален
ее выбор.
Как часто
ловлю себя
на чувстве:
я — не беден.
Если бы сын писал стихи
Красивые такие кругляшки
на бумаге, на скатерти
от молдавского,
иногда грузинского
оставлял отец,
даже на газетах
да на сосновом
кухонном, на дубовом
в кабинете,
где стояла машинка,
след остался
в памяти от отца:
отпечаток круглой,
винной души его.
Узнаваемей, чем
почерк подошва.