Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2021
[стр. 3—14 бумажной версии номера]
В этом году исполняется тридцать лет со времени распада Советского Союза – «последней империи» [1] новейшего времени, чей век оказался на семь десятилетий продлен коммунистическим экспериментом, вновь сплотившим чуть было не распавшееся в 1917–1919 годах государство. События, произошедшие после того, как красный флаг был спущен над Кремлем, показали, однако, что Российская империя не умерла в представлениях не только отечественной политической элиты, но и большинства наших сограждан. Можно долго спорить, когда это стало очевидным – в 1990–е, когда отечественные политики заговорили о Севастополе как «русском городе»; в 2008–м, когда прошла «пятидневная война» с Грузией, или в 2014–м, после присоединения Крыма, – однако предпосылки подобного поворота, на мой взгляд, не исчезали никогда. Даже в период распада СССР, когда Россия считалась подающей надежды демократией и чуть ли не «нормальной страной» [2], в Москве исходили из того, что бывшие элементы ее империи обречены сохранять с метрополией особые исторические связи, а их граждане способны комбинировать две идентичности: особую, своего нового государства, и общую, постсоветскую (а точнее, «потенциально российскую» – ведь, как позже сформулировал Владимир Путин: «А что такое Советский Союз? Это Россия и есть, только называлась по-другому» [3]).
Имперские карты «ближнего зарубежья»
Имперская политика, сегодня приписываемая России множеством политиков и исследователей во всем мире, на мой взгляд, действительно представляет собой важную, если не важнейшую, черту нашей страны, формировавшуюся на протяжении всей ее более чем тысячелетней истории. Не удивительно, что наиболее явно этот курс сегодня проецируется на страны и территории, которые в то или иное время входили в состав имперского государства, – но нашей задачей сейчас выступает не критика внешней политики Кремля, а попытка разобраться в том, какие регионы приоритетны для российских имперских экспериментов и какими триггерами эти последние могут провоцироваться.
Прежде всего следует отметить, что в постсоветский период Россия довольно четко определилась с «зоной своих жизненных интересов»: ею стали страны, ранее входившие в состав Советского Союза, но при этом не успевшие вступить в первые постсоветские годы в альтернативные военные или политические альянсы. (В указанном смысле государства Балтии в той же степени покинули постсоветское пространство, в какой Финляндия вышла из построссийского в 1918 году.) Все прочие территории бывшего СССР и Российской империи рассматривались и рассматриваются в качестве так называемого «ближнего зарубежья» – формально суверенных, но на деле не слишком независимых стран [4], которым стоило бы «сверять часы» с Москвой в основных внешнеполитических вопросах. Сама данная концепция, о которой в разное время много писали [5], видится мне унизительной и дискриминационной: российские политики как бы признают, что имеются две категории «партнеров» – первого и второго сорта. Российская внешнеполитическая доктрина, заявляя о том, что «Россия уважает право партнеров по СНГ на выстраивание отношений с другими международными субъектами», определяет «приоритетными направлениями внешней политики Российской Федерации развитие двустороннего и многостороннего сотрудничества с государствами – участниками Содружества независимых государств и дальнейшее укрепление действующих на пространстве СНГ интеграционных структур с российским участием» [6], во многом снижая уровень их внешнеполитической субъектности.
Кроме того, Москва неоднократно обновляла список причин, которыми может оправдываться ее вмешательство в дела соседних государств, и в результате мы имеем концепцию «русского мира», представленного не только российскими гражданами, но также русскоязычными [7] и даже людьми, «которые [не принадлежат к “русскому миру” по рождению, но] восприняли культурную и духовную составляющую этого мира как свою собственную» [8]. В отличие от большинства европейских стран, Россия допускает упрощенную процедуру получения гражданства для лиц, чьи предки жили на территории империй, управлявшихся из Петербурга или Москвы [9]. Наконец, в прошлом году поправки в Конституцию (статья 67, часть 1) объявили Российскую Федерацию правопреемником Советского Союза в формулировках, которых не найти в основных законах ни одной из бывших европейских империй.
На протяжении трех десятилетий Россия последовательно выступала против любых попыток ограничить ее влияние на постсоветские страны. В некоторых случаях речь шла о покупке лояльности, как в Белоруссии, на поддержку которой за последние пятнадцать лет были потрачены более ста миллиардов долларов [10]; в других случаях избирательные экономические преференции делались на фоне жесткого политического давления, как это было в Украине вплоть до 2014 года; кое–где Москва активно подрывала суверенитет властей независимых государств над частью их территории, как в Молдове с 1992 года или в Грузии с середины 1990–х, что иногда заканчивалось их отторжением, а иногда – нет; наконец, имеются и примеры прямого военного вмешательства, как в Крыму или на востоке Украины после 2014 года. Такая политика, которая часто именуется «доктриной “управляемой нестабильности”» [11], позволяла России снижать международную дееспособность властей сопредельных стран, препятствуя их независимому курсу в мировой политике и затрудняя экономическое развитие.
Между тем при ближайшем рассмотрении оказывается, что главные направления, в которых Россия пытается проецировать имперские устремления, не вполне тождественны основным регионам прежних экспансий. Так, например, в Центральной Азии Москва после распада СССР не участвовала ни в одном конфликте против воли правительств новых независимых государств (единственным примером обратного остается присутствие с 1993 года российских военных в Таджикистане). В отличие, например, от Украины и стран Балтии, Россия практически не интересуется положением соотечественников в странах этого региона (несмотря на то, что массовый исход русских сократил с 1989 года их долю в населении Казахстана с 37,8% до 19,3%, а Киргизии – с 21,5% до 5,3%, в то время как в Латвии она уменьшилась куда менее значительно: с 33,9% до 25,2% [12]). Даже активное экономическое и социально–культурное освоение Центральной Азии Китаем пока не вызывает у Кремля видимого беспокойства. До недавних пор казалось, что Россия озабочена лишь отношениями с «западными партнерами» и усилением их влияния вблизи своих европейских границ. Впрочем, события осени 2020 года в Закавказье представляют ситуацию в более сложном виде.
Турецкое зеркало России
Осенью прошлого года Азербайджан при поддержке Турции предпринял успешную силовую операцию против вооруженных сил непризнанной Нагорно–Карабахской Республики, результатом чего стало поражение армянской армии и восстановление контроля Баку над большей частью территорий, утраченных в ходе конфликта 1992–1994 годов. В Москве, которая десятилетиями выступала одним из спонсоров бессодержательных и бесконечных переговоров в рамках так называемой Минской группы, эти события приняли очень близко к сердцу. В итоге Россия направила в регион миротворцев [13], что во многом предотвратило окончательный разгром армянских сил, а также допустила появление в зоне конфликта на постоянной основе турецкого контингента. Самым примечательным моментом во всей этой истории я считаю, однако, не столько факт турецкого вмешательства, сколько политическую риторику Анкары, крайне схожую с важнейшими заявлениями Москвы.
В последние годы о Турции в самых разных точках мира заговорили как о возрождающейся империи [14] и новом лидере исламского мира [15]. На то есть основания: страна является крупнейшей экономикой региона, ВВП которой оценивается в 760 миллиардов долларов [16], и имеет самую большую армию в Европе численностью в 355 тысяч человек [17]. Однако гораздо важнее тот факт, что Турция долгие годы реализует политику, очень похожую на ту, которую Россия начала проводить лишь недавно. Еще в 1974 году турецкие войска вошли в населенные этническими турками северные районы Кипра, попытавшегося присоединиться к Греции, и создали там марионеточную республику [18], не признанную никем, кроме Анкары. При этом в 2020–м аргументы Анкары практически полностью копировали риторику Москвы времен операции по присоединению Крыма, а в целом позиция Турции на ранних этапах конфликта была гораздо более мягкой, чем у России. После распада СССР Турция последовательно наращивала культурное влияние в Центральной Азии и активно сотрудничала с Азербайджаном, который турецкие лидеры называют «братской страной» [19]. Турецкие власти в последние годы вмешивались или пытались вмешиваться в дела многих стран, ранее являвшихся османскими владениями – от Сирии до Ливии. Важным фактором национального возрождения становилась религия: роль ислама в жизни страны выросла, а недавно в центре внимания оказалось помпезное возвращение бывшего главного храма Византии, церкви св. Софии, в статус действующей мечети, каковой он был с 1453-го по 1935 год [20]. Параллели между Турцией и Россией можно приводить еще долго, но нет сомнения в том, что политика двух стран во многом схожа: Анкара гораздо раньше Москвы (точнее, во времена, когда та еще сохраняла свою империю) осознала существование собственного «ближнего зарубежья» и стала осваивать его во многом теми же методами, которые впоследствии начал использовать ее северный сосед.
При этом особого внимания заслуживает то, что обе державы в той или иной мере обращаются к своему наследию – так сказать, пытаются (пере)осмыслить собственную историю. История эта, однако, наполнена долгим и жестоким противостоянием: за почти 350 лет, прошедшие с осады Астрахани в 1568 году до битвы при Битлисе в 1916–м, Османская империя и Россия воевали двенадцать раз, сражаясь в общей сложности около 60 лет, причем их конфликты выглядели порой очень драматично. Так, в 1571 году войска османского вассала, хана Крыма Девлет–Гирея, разорили Москву, вынудив Ивана IV платить ему дань [21], а в 1878–м русские армии, достигшие Адрианополя, отделяли от Стамбула чуть более двухсот километров [22]. (Можно также напомнить, что «возвращение Константинополя и проливов» оставалось своего рода idée fixe российской внешней политики по меньшей мере до конца Первой мировой войны [23].) Еще более значим, на мой взгляд, тот факт, что Османская империя в разные периоды контролировала территории от Измаила до Крыма и от Азова до Карса – в общей сложности чуть более 200 тысяч квадратных километров, которые позже оказались в составе Российской империи и Советского Союза. Иначе говоря, мне кажется, что стремительная реакция России на активизацию Турции в Закавказье может свидетельствовать о желании одной бывшей империи адекватно ответить на действия другой в регионе, который обе считают своим «ближним зарубежьем».
Сегодня Россия и Турция, несмотря на явные сходства политического стиля их лидеров, конфликтуют во многих точках мира. Москва и Анкара не только поддерживают разные стороны карабахского конфликта – они занимают диаметрально противоположные позиции по вопросу Крыма (президент Реджеп Тайип Эрдоган недавно заверил своего украинского коллегу, что Турция никогда не признает полуостров российским [24], тогда как Владимир Путин неоднократно называл вопрос о его статусе закрытым [25]); оказывают помощь разным сторонам в гражданской войне в Сирии, даже несмотря на угрозу прямой военной конфронтации, и, наконец, почти открыто противостоят друг другу в Ливии, которой Османская империя владела с 1551–го по 1912 год и на которую неудачно претендовал СССР в 1947–м [26]. Конечно, я могу ошибаться, полагая, что на политику обеих держав очень сильно влияют исторические реминисценции и что обе они активно примеряют на своих соседей доктрину «ближнего зарубежья» (сформулированную впервые Москвой в начале 1990–х, но примененную Анкарой еще в 1974–м), но вряд ли следует сомневаться, что исторические смыслы крайне важны для обитателей Кремля – на что указывает другой кейс, который тоже нельзя обойти вниманием.
«Польская интрига»
Я имею в виду старинного соседа России на Западе, который сегодня называется Польшей, но на протяжении столетий был одной из мощных европейских империй под названием Великого княжества Литовского, или Речи Посполитой. Отношения тут складывались еще более драматично, чем на южном направлении. В XIV–XV веках в состав Великого княжества входили ключевые города и территории бывшей Киевской Руси, которая в свое время стала источником развития Владимира и позже Москвы – Киев, Чернигов, Полоцк и многие другие. В ходе «цивилизационного раскола» ранее православная Литва приняла католичество в рамках Кревской унии [27] и к XVI веку в союзе с Польским королевством превратилась в опаснейшего врага Московии на Западе. Стороны вели многочисленные войны, в череде которых можно отметить заметно истощившие русское государство Русско-Литовскую войну 1512–1522 годов и Ливонскую войну 1558–1583 годов. В годы последовавшей за этим русской Смуты начала XVII века польские войска контролировали Москву, а будущий король Владислав IV в 1610 году даже был приглашен занять русский трон [28].
Позднее правители России исправили «исторические ошибки» и в союзе в Пруссией и Австрией уничтожили польскую государственность, трижды разделив территории этой страны в 1772–1795 годах [29]. Уже в ХХ веке, когда Польша восстановила независимость по итогам Первой мировой войны, она дважды сталкивалась с нападением с Востока – сначала в 1920 году, когда советские армии дошли до Варшавы, а затем в 1939–м, когда территория Польши была разделена между СССР и Германией по секретным протоколам к пакту Молотова–Риббентропа. Однако факт остается фактом: на протяжении почти 500 лет литовско-польские правители контролировали значительные территории, которые в Москве считались исторически принадлежавшими Российской империи. Что еще более унизительно, зачастую сами «русские», являвшиеся их подданными, становились чуть ли не главными творцами впечатляющих военных побед: примером тому выступает знаменитая битва при Грюнвальде, где польско-литовское воинство, победившее тевтонцев, более чем на половину состояло из русских, белорусов и украинцев [30]. Противостояние с Польшей, как и исторические конфликты с Османской империей, наложило серьезный отпечаток на российскую политику, который проявляется и сегодня.
Если присмотреться к российской внешнеполитической риторике путинской эпохи, нельзя не заметить глубокой неприязни к Польше и ее роли в европейской политике. Осознанно или нет, но поиск праздника, который мог бы составить конкуренцию 7 ноября, привел российских руководителей к учреждению Дня народного единства, отмечаемого 4 ноября – в день легендарного изгнания поляков из Кремля. В Москве пытались и пытаются представить в сугубо негативном свете роль Польши в межвоенный период: в своей недавней статье о значении победы во Второй мировой войне президент Путин возложил часть ответственности за ее развязывание на Варшаву, упомянув имя тогдашнего министра иностранных дел Польши Юзефа Бека большее число раз, чем имя любого из глав стран антигитлеровской коалиции [31]. При этом сейчас предложено забыть о сговоре СССР и Германии под предлогом недопущения сравнения их роли в развязывании войны [32], а придворные кремлевские историки пытаются снять с Советского Союза вину за расстрел тысяч пленных польских военнослужащих в 1940 году [33].
В последнее время исторический дискурс оказал влияние и на оценку современных событий: так, и в период «революции достоинства» в Украине в 2014 году, и в дни белорусского протеста 2020 года в Минске и Москве прямо обвиняли Польшу в дестабилизации политической ситуации в этих постсоветских государствах, рассматривая усилия Варшавы как «попытку восстановления своей исторической зоны влияния» [34]. В данном случае, на мой взгляд, крайне сложно ставить на одну доску, например, действия Турции на севере Кипра или России в тех же Абхазии или Приднестровье и шаги польских властей, которые «всего лишь» предлагали гражданам постсоветских стран с польскими этническими корнями оформить «карту поляка», позволявшую получить образование и найти работу в Польше. Однако тезис, что Польша выступает одним из главных энтузиастов «отрыва» Украины от России и разрушения Союзного государства России и Белоруссии, в Москве считается практически очевидной истиной.
Будущее имперского прошлого
Иначе говоря, даже довольно поверхностный взгляд на политику и риторику Кремля позволяет сделать вывод, что историческая повестка дня оказывает на них исключительное влияние и что Россия испытывает существенные сложности в выстраивании отношений с теми странами, которые в далеком прошлом представляли соперничавшие с Москвой центры силы. При этом не имеет особого значения, сколь серьезными оказывались военные конфликты отдельных государств с Россией: даже с Францией, вторжение которой в 1812 году стало одним из крупнейших военных испытаний для империи Романовых, или Германией, агрессия которой нанесла нашей стране в ХХ веке самый большой ущерб со времен, вероятно, монгольского нашествия, сегодня не возникает сложностей, присутствующих на турецком или польском направлениях. На мой взгляд, это лишь подчеркивает отмеченное выше обстоятельство: как империя, Россия гораздо болезненнее реагирует на те государства, которые длительное время контролировали часть ее имперской территории и которые выступали ее «цивилизационными» соперниками, чем на те, которые наносили ей гигантский ущерб, но борьба с которыми была относительно кратковременной и не ставила под сомнение имперских возможностей Москвы или ее цивилизационной идентичности.
Разумеется, я не готов предположить, что весьма непростые отношения России с ее бывшими имперскими соседями могут стать основой для серьезных военных конфликтов или привести к радикальному пересмотру существующих внешнеполитических стратегий. На мой взгляд, отмеченные обстоятельства скорее говорят очень многое не столько об отношении России к внешнему миру, сколько о ее внутренней политической и идеологической организации. Исторически сначала Московия, а затем и Россия сформировались как империи per se: ни одна европейская метрополия в XV–XIX веках не начинала масштабной колониальной экспансии до того, как сама не оформлялась в качестве национального государства. Испания стала обретать заморские владения после завершения Реконкисты в 1492 году; Франция и Голландия начали колониальные экспедиции, уже будучи оформившимися централизованными государствами; Великобритания приступила к образованию своей империи в основном после заключения унии между Англией и Шотландией в 1703 году; наконец, ни Пруссия, ни Пьемонт не имели заморских колоний, а начали осваивать их, только превратившись в Германию и Италию на исходе второй трети XIX столетия (к этому можно добавить, что единственная европейская «мультикультурная» империя, Австро-Венгерская, вообще не стала колониальной державой) [35]. В нашем же случае Московия сначала колонизировала земли от Каспийского моря до Байкала и, присоединив Новгород и Киев, фактически превратилась из Великого княжества Московского в Россию (что отразилось и в титулатуре ее правителей [36]), а затем, будучи империей в большей мере, чем национальным государством, захватила новые территории от Прибалтики, Польши и Финляндии до Крыма, Бессарабии, Кавказа и Центральной Азии.
В отличие от европейских империй, которые сначала потеряли колонизированные ими территории в обеих Америках, оставив там огромное количество переселенцев из метрополий, и только затем начали захватывать новые владения в Африке и Азии, которые вплоть до середины ХХ века контролировались ими без значительного притока туда колонистов [37], Россия не потеряла Сибирь, которую многие исследователи издавна считали ее поселенческой колонией [38], прежде чем начала присоединять территории, которые не могла освоить посредством переселения в них выходцев из имперского центра. В итоге к ХХ веку Россия стала своего рода «матрешечной империей» [39], в которой метрополия сама была имперской конструкцией, а центр, колонии и доминионы формально составляли одно государство.
Сложная и противоречивая история Российской империи привела в конечном счете к тому, что ее распад в начале 1990–х был воспринят в Москве не как естественное продолжение глобального процесса эмансипации периферийных народов, а как развал самого русского государства. В таких условиях концепции «ближнего зарубежья», «русского мира» и даже «православной цивилизации» стали компенсаторными инструментами, призванными не столько обеспечить смирение с новой реальностью, сколько создать иллюзию возможности изменить ее, возродив прежние имперские структуры. В такой ситуации вполне естественным выглядит бессознательный поиск врагов и соперников, которых можно обвинить в собственных проблемах, – и гораздо более нейтральное отношение к потерям там, где они выглядят продуктом естественного развития, а не результатом чьих–то «происков» (я уже говорил о явной индифферентности Москвы к тенденциям развития стран Центральной Азии на фоне невероятной озабоченности ситуацией в Украине, Белоруссии или в Закавказье). Россия может не обращать особого внимания на свое «ближнее зарубежье» – но только на те его части, которые не рассматриваются в таком же статусе ее бывшими имперскими конкурентами.
* * *
Подобная политика могла бы рассматриваться как ребячество, недостойное России как великой державы – однако даже проведенный нами весьма поверхностный анализ показывает, что предположения о постимперских истоках российского отношения к своим соседям не лишены оснований. А это означает, что в ближайшие десятилетия Россия и во внешней и во внутренней политике может пытаться и дальше действовать как империя вне зависимости от того, кто будет находиться во главе государства и какими общими соображениями будут руководствоваться власти. Опыт исследования пересекающихся постимперских «периферий» в современной Евразии говорит о том, что зависимость от истории может быть гораздо более серьезной, чем это обычно принято предполагать, и что наше прошлое держит нас намного сильнее, чем обычно кажется. Россия, о чем я пытался говорить уже много раз, представляет собой не «антизападное» или «азиатское» государство, неспособное найти общий язык с развитыми странами – она не более чем несовременная страна [40], живущая по канонам и правилам XIX века, мыслящая в категориях зон влияния, метрополий и колоний, сюзеренов и вассалов. Именно в этом состоит главная проблема нашего вписывания в мир третьего тысячелетия.
[1] См., например: Carrère d’Encausse H. Decline of an Empire: The Soviet Socialist Republics in Revolt. New York: Newsweek Books, 1979. P. 77–78; Todd E. La chute finale. Essai sur la décomposition de la sphère soviétique. Paris, 1990. P. 262; Plokhy S. The Last Empire: The Final Days of the Soviet Union. New York: Basic Books, 2014. P. 7.
[2] См.: Shleifer A. A Normal Country. Russia after Communism. Cambridge; London: Harvard University Press, 2005.
[3] Путин В. Полный текст интервью российским телеканалам // РИА «Новости». 2011. 17 октября (https://ria.ru/20111017/462204254.html).
[4] См.: «Не все постсоветские страны докажут государственную состоятельность». Интервью с Федором Лукьяновым // Россия в глобальной политике. 2020. 21 октября (https://globalaffairs.ru/articles/sssr–gossostoyatelnost/).
[5] См., например: Safire W. On Language: The Near Abroad // The New York Times Magazine. 1994. May 22 (www.nytimes.com/1994/05/22/magazine/on-language-the-near-abroad.html).
[6] Концепция внешней политики Российской Федерации (утверждена Президентом Российской Федерации В.В. Путиным 30 ноября 2016 года) (www.mid.ru/foreign_policy/official_documents/–/asset_publisher/CptICkB6BZ29/content/id/2542248).
[7] См.: Островский Е., Щедровицкий П. Россия: страна, которой не было. Создать «имидж» России сегодня означает построить новую систему связей между русскими (https://gtmarket.ru/library/articles/466).
[8] Патриарх Кирилл. Русский мир – особая цивилизация, которую необходимо сберечь // Официальный сайт Московского патриархата. 2014. 8 сентября (www.patriarchia.ru/db/text/3730705.html).
[9] См.: Гражданам бывшего СССР предложили российское гражданство в упрощенном порядке // Телеканал «Царьград». 2018. 27 августа (https://tsargrad.tv/news/grazhdanam-byvshego-sssr-predlozhili-rossijskoe-grazhdanstvo-v-uproshhennom….
[10] См.: Ткачев И., Фейнберг А. Скрытый счет на $100 млрд: как Россия содержит белорусскую экономику // РБК. 2017. 2 апреля (www.rbc.ru/economics/02/04/2017/58e026879a79471d6c8aef30).
[11] Подробнее см.: Кузнецова Е. Ближнее зарубежье: все дальше от России // Россия в глобальной политике. 2004. Т. 2. № 5. С. 136–149.
[12] Данные за 1989 год по Казахской, Киргизской и Латышской ССР см. в источнике: Всесоюзная перепись населения 1989 года. Национальный состав населения по республикам СССР // Демоскоп Weekly. 2021. Январь. № 885–886 (www.demoscope.ru/weekly/ssp/sng_nac_89.php?reg=10). Данные за 2019–2020 годы по Казахстану см. на сайте казахстанского журнала «Vласть» (https://vlast.kz/obsshestvo/32977-etniceskaa-karta-kazahstana-kazahov-bolse-evropejcev-mense-tretij-…; по Кыргызстану – на сайте Комитета по статистике Кыргызской Республики (www.stat.kg/ru/opendata/category/312/); по Латвии – на сайте Национального бюро статистики Латвийской Республики (https://data.csb.gov.lv/pxweb/lv/iedz/iedz__iedzrakst/IRG080.px).
[13] См.: Россия направляет в Нагорный Карабах почти 2 тыс. военных // Интерфакс. 2020. 10 ноября (www.interfax-russia.ru/main/rossiya-napravlyaet-v-nagornyy-karabah-pochti-2-tys-mirotvorcev).
[14] См., например: Danforth N. Turkey’s New Maps Are Reclaiming the Ottoman Empire // Foreign Policy. 2016. October 23 (https://foreignpolicy.com/2016/10/23/turkeys-religious-nationalists-want-ottoman-borders-iraq-erdoga…; Gorvett J. Turkey’s Vision of a Brave, New Ottoman Empire // Asia Times. 2020. June 17 (https://asiatimes.com/2020/06/turkeys-vision-of-a-brave-new-ottoman-empire/); Mikhail A. Why Recep Tayyip Erdogan’s Love Affair with the Ottoman Empire Should Worry the World // Time. 2020. September 3 (https://time.com/5885650/erdogans-ottoman-worry-world/).
[15] См., например: Barkey H. How Erdogan Muscled Turkey to the Center of the World Stage // Council on Foreign Relations. 2020. October 30 (www.cfr.org/article/how-erdogan-muscled-turkey-center-world-stage); Cagaptay S. Why Turkey Will Emerge as the Leader of the Muslim World // The Washington Institute for Near East Policy. 2010. November 21 (www.washingtoninstitute.org/policy-analysis/why-turkey-will-emerge-leader-muslim-world).
[16] См. данные Всемирного банка за 2019 год: https://data.worldbank.org/indicator/NY.GDP.MKTP.CD?locations=TR.
[17] См.: Dillinger J. 29 Largest Armies In the World // World Atlas. 2020. January 7 (www.worldatlas.com/articles/29-largest-armies-in-the-world.html).
[18] Подробнее см.: Dodd C. The History and Politics of the Cyprus Conflict. New York: Palgrave Macmillan, 2010. P. 110–130.
[19] См.: Turkey to Support Azerbaijan with All Its Means against Armenia’s Attacks // Hürriyet Daily News. 2020. September 27 (www.hurriyetdailynews.com/turkey-to-support-azerbaijan-with-all-its-means-against-armenias-attacks-1….
[20] См.: Gall C. Erdogan Fulfills Cherished Goal, Opening Hagia Sophia to Prayers // The New York Times. 2020. July 24 (www.nytimes.com/2020/07/24/world/europe/ turkey-hagia-sophia-mosque-prayers.html).
[21] См.: Смирнов В. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII века. СПб., 1887. С. 426–428.
[22] См.: Русско-турецкая война 1877–1878 годов / Под ред. И. Ростунова. М.: Воениздат, 1977. С. 195–199.
[23] См.: Широкорад А. Тысячелетняя битва за Царьград. М.: Вече, 2005. С. 315–318.
[24] См.: Turkey Doesn’t, Never Will Recognize Illegal Annexation of Crimea, Erdoğan Says // Sabah Daily. 2020. October 16 (www.dailysabah.com/politics/diplomacy/turkey-doesnt-never-will-recognize-illegal-annexation-of-crime….
[25] См., например: Путин: для РФ вопрос с Крымом закрыт, хотя позиция США иная // ТАСС. 2018. 16 июля (https://tass.ru/politika/5378662).
[26] См.: Kelly S. Cold War in the Desert: Britain, the United States and the Italian Colonies, 1945–1952. London: Macmillan, 2000. P. 14–17.
[27] Подробнее см.: Kiaupa Z., Kiaupene J., Kuncevicius A. The History of Lithuania before 1795. Vilnius: Lithuanian Institute of History, 2000. Р. 116.
[28] См.: Crummey R. The Formation of Muscovy 1304–1613. London: Longman, 1987. Р. 226–227.
[29] Подробнее см.: Стегний П. Разделы Польши и дипломатия Екатерины II: 1772, 1793, 1795. М.: Международные отношения, 2002. С. 408–420.
[30] См.: Гагуа Р. Грюнвальд в источниках: хроника конфликта Владислава, короля Польши, с крестоносцами в год Христов 1410. Пинск: Полесский государственный университет, 2009. С. 105–107.
[31] См.: Putin V. The Real Lessons of the 75th Anniversary of World War II // The National Interest. 2020. June 18 (https://nationalinterest.org/feature/vladimir-putin-real-lessons-75th-anniversary-world-war-ii-16298….
[32] См.: Полякова В. Путин поручил Думе запретить уравнивать роли СССР и Германии в войне // РБК. 2021. 25 января (www.rbc.ru/politics/25/01/2021/600efb3d9a794725c851dac1).
[33] См.: Историки предложили прояснить вопрос о захоронениях поляков под Тверью // РИА «Новости». 2020. 18 ноября (https://ria.ru/20201118/istoriya-1585298097.html).
[34] См.: Лукашенко назвал организаторов белорусских протестов // РИА «Новости». 2020. 9 сентября (https://ria.ru/20200909/lukashenko-1576975159.html).
[35] См.: Абалов А., Иноземцев В. Бесконечная империя: Россия в поисках себя. М.: Альпина Паблишер, 2021. С. 133.
[36] Там же. С. 155–156.
[37] Подробнее см.: Иноземцев В. Колонии и зависимые территории: приглашение к дискуссии // Полис. Политические исследования. 2013. № 4. С. 6–19.
[38] См.: Ядринцев Н. Сибирь как колония в географическом, этнологическом и историческом отношениях. СПб.: Издательство И.М. Сибирякова, 1892; Зубов В., Иноземцев В. Сибирское благословение. М.: Аргамак-Медиа, 2013. С. 12–14.
[39] См.: Абалов А., Иноземцев В. Указ. соч. С. 194–199.
[40] См.: Иноземцев В. Несовременная страна: Россия в мире XXI века. М.: Альпина Паблишер, 2018.