Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2021
Леонид Юлдашев (р. 1992) — исследователь истории интернета, координатор клуба любителей интернета и общества.
[стр. 216—224 бумажной версии номера] [1]
The Internet Myth: From the Internet Imaginary to Network Ideologies
Paolo Bory
London: University of Westminster Press, 2020 — 169 p.
Утопии и вслед за ними воображаемые (imaginaries [2]) — классические объекты интереса социальных наук. Первая значительная, как кажется из сегодняшнего дня, работа на эту тему — книга Карла Мангейма «Идеология и утопия. Введение в социологию знания» (1929). Последняя значительная (на момент написания рецензии) — сборник статей «Dreamscapes of modernity» под редакцией Шейлы Джазанофф и Санг-Хюн Ким (2015) [3]. Почти девяносто лет социальные исследователи предлагают различные ответы на вопрос «Как невидимые, но значительные утопии / способы мышления / воображаемые / метафоры организуют действия индивидов и групп?». Книга исследователя истории интернета и веба Паоло Бори «The Internet Myth: From the Internet Imaginary to Network Ideologies» встраивается в представленный ряд. Работа Бори — попытка использовать арсенал подходов социологии воображаемых, медиа-истории, нарративистики и internet histories (то есть исследований истории интернета) для критического анализа мифа об интернете. Даже не так: мифа об Интернете.
В первой главе представлена критика доминирующего нарратива истории интернета — линейного, прогрессистского и американоцентричного: интернет появился в США как продолжение разработок военных и ученых, там же был коммерциализирован, стал потребительской технологией и распространился по миру. Взамен Бори предлагает использовать другой, принятый в области исследований internet histories. Это более широкий взгляд, включающий не только интернет и веб [4], но и альтернативные сети, предшественников и конкурентов WWW и всю историю сетевых технологий от 1950-х до сегодняшнего дня. Коротко говоря: надо изучать не Internet imaginary в единственном числе, а network imaginaries вместе с media imaginaries [5] (p. 24). Здесь же вводятся ключевые теоретические решения и ресурсы: концептуализация социотехнических воображаемых, мифа и их влияния на практики, внимание к материальной стороне компьютерных сетей, политэкономия медиа.
Вторая глава целиком посвящена истории WWW и биографии Тима Бернерса-Ли, известного как изобретателя всемирной паутины. Бори, ссылаясь на Симона Натале, указывает, что у медийных технологий, как и у людей, есть биография, в основе которой лежит миф. Так, например, считается, что во время демонстрации одного из ранних фильмов «Прибытие поезда на вокзал Ла-Сьота» зрители буквально выбегали из кинотеатра, охваченные ужасом, — но фактически такого никогда не было, как не было и массовой паники после чтения Орсоном Уэллсом радиопьесы по роману Герберта Уэллса «Война миров». Обе эти неправдивых истории обычно используются для указания на силу медиа: кино способно «прорваться» в реальность, а радио может подталкивать свою аудиторию к определенному поведению (p. 13). В этой главе Бори анализирует автобиографию Бернерса-Ли, обнаруживая в ней драматургическую структуру мономифа, нарративного паттерна, описанного последователем Владимира Проппа — Джозефом Кэмпбеллом. Сказочный герой (1) получает от судьбы набор возможностей и в какой-то момент сталкивается с вызовом, приглашающим его отправиться навстречу приключениям, (2) предпринимает длинное путешествие вместе с наставником и помощником; (3) переживает рискованные приключения и возвращается изменившимся и с победой.
Тим Бернерс-Ли в соответствии с этим паттерном (1) рождается в семье программистов, создателей одного из первых коммерческих компьютеров Ferranti Mark 1, и обсуждает с отцом интерфейсы и возможность прямого соединения человеческого мозга с компьютером. Далее он (2) отправляется в Европейскую организацию по ядерным исследованиям (ЦЕРН), где изобретает, представляет и популяризирует WWW вместе с супервайзером Майком Сендаллом и коллегой Робертом Кайо. К тому же не патентует свое изобретение, то есть фактически передает его в дар человечеству. И затем (3) возвращается в США, где расположен, по его словам, «центр притяжения интернета», чтобы создать в Массачусетском технологическом институте Консорциум всемирной паутины (W3С). Мономиф создает сильную историю и обеспечивает связь между биографией изобретателя и свойствами изобретения:
«Фигура Бернерса-Ли, недооцененного и скромного героя цифровой революции, усиливает такие черты веба, как нейтральность и неявная добродетельность, укрепляя его кажущуюся независимость от любой собственнической власти и в целом от человеческой агентности» (p. 51).
Там же говорится о связи между воображаемыми и нарративами веба и более старыми нарративами предшествующих медиа, например, телевещания. Так Бори показывает, что WWW не был представлен как что-то абсолютно новое, а, напротив, опирался на существующие средства передачи сообщений (mediums). Эта глава нужна для того, чтобы «ослабить культурное доминирование главенствующего описания истории веба» (p. 5).
В третьей главе говорится об истории двух провалившихся после запуска итальянских сетевых проектов — Socrate (национальная волоконно-оптическая инфраструктура для связи между городами) и Iperbole (низовая гражданская сеть, задуманная для развития прямой партисипаторной демократии), описывается технологический и культурный контексты, их окружавшие, и причины неудач. В конце главы Паоло Бори подчеркивает, что даже неудавшиеся проекты оставляют наследие, состоящее из технологических решений, политических и экономических стратегий и воображаемых. Этот материал может стать ресурсом для создания альтернативных воображаемых, полезных для сопротивления корпорациям.
Четвертая глава предлагает теоретическую перспективу, которая бросила бы вызов «сетевым идеологиям», то есть идее о том, что сеть сама по себе является моделью организации обществ. Это технодетерминистская идея, поддержанная, как показывает Бори, нарративами и метафорами, укорененными в истории интернета, например, метафорой киберпространства. Более того, корпорации используют миф об интернете для утверждения своей власти и сокрытия настоящего положения дел: например, переход от веб 1.0 к веб 2.0 был подан как усиление ценностей веба — открытости, аутентичности, отказу от контроля, краудсорсингу. Однако фактически это были новые формы зависимости отдельных людей от корпораций, монополизировавших деятельность в сети. Паоло Бори призывает увидеть ограничения сетевых воображаемых и поместить в центр размышлений о будущем не открытую, демократическую и горизонтальную сеть, а человеческое воображение (human imagination) — как минимум потому, что сети не открыты, не демократичны и не горизонтальны, если разобраться.
Стоит отметить, что книга является прекрасным источником по нескольким темам: во второй главе представлен обзор текстов «отцов-основателей» интернета и есть ссылки на сами эти тексты; в третьей главе Паоло Бори приводит неизвестные прежде материалы об истории компьютерных сетей в Италии. Глава продолжает тренд на деамериканизацию поля internet histories, который, как отмечает автор предисловия и научный руководитель Бори, Габриэле Бальби, заключается в следующем: исследователи обращаются к истории сетей в тех странах, о которых прежде было мало известно, и парадоксальным образом о европейских сетях даже искушенный читатель знает меньше, чем об интернете в Китае или Южной Корее.
Работа Паоло Бори заявлена как высказывание не только об истории интернета, но и о теоретической стороне исследований воображаемых. Обычно исследования в поле internet histories уделяют больше внимания первому слову из своего названия, нежели второму. История компьютерных сетей, веб-сайтов, коммуникативных сервисов и даже спама [6] — вот чему обычно посвящены работы в этой области. Их драматургия проста: исследователи вводят несколько ключевых тезисов, которые хотят усилить или с которыми собираются поспорить, затем представляют данные, нередко гетерогенные по своему происхождению (ретроспективные интервью, различные типы архивных материалов и эфемер), но тем не менее соединенные вместе, — и в качестве заключения предлагают интерпретацию. То есть исследования посвящены скорее работе с фактологическим материалом о компьютерных сетях, нежели разработке инструментария истории технологий или теоретических ресурсов. В книге Паоло Бори мы находим и описание истории сетей, и попытку переопределения ключевых концептов — нарратив, миф и воображаемые. Нарративы прошлого формируют социальное воображение, которое в свою очередь формирует индивидуальное и общественное восприятие реальности (p. 3). Акторы, обладающие властью, могут создавать собственные мифы и даже похищать мифы у альтернативных и контркультурных движений для легитимации своих решений и действий. Так акторы могут привлекать внимание к собственному видению изменений в области медиа и делать невидимыми другие версии (p. 31). Воображаемые оказываются ключевым элементом социального конструирования реальности и символической борьбы за власть.
Теоретическая модель, представленная в книге, — бриколаж из девятнадцати различных подходов. Я разделил их на четыре группы: миф/нарратив/метафора, воображаемые, внимание к материальности и эпистемология исторического исследования. О каждой из этих групп следует сказать подробно.
Миф, очевидно, является ключевым концептом книги, это слово вынесено в заглавие. Однако прямого определения в тексте нет. Зато есть указания на авторов, работавших с этой темой: Мирча Элиаде, медиа-исследователь Пеппино Ортолева, Фридрих Ницше, социологи Марсель Гоше и Винсент Моско, а также Тун-Хуэй Ху. Их тезисы — как и цитаты всех остальных авторов, которых Бори привлекает для усиления своей позиции, — приведены в качестве иллюстраций, а не как теоретические ресурсы. Это можно увидеть, проследив траекторию концептуализации мифа. Первая ссылка — на Мирчу Элиаде: миф всегда посвящен сакральным временам, «началу всех начал» и повествует о подвигах сверхъестественных существ (p. 34-35). Вторая — на Ортолева: современные мифы имеют низкую интенсивность (low intensity myths) и не требуют формальных актов веры, но способны при этом влиять на мысли и действия людей (там же). Затем следует цитата из работы Тун-Хуэй Ху, посвященная происхождению интернета: Ху указывает на бездоказательность идеи о том, что интернет был изобретен военными, и называет ее ложным мифом (false myth), способным сопротивляться доказательствам собственной ошибочности (p. 1, 36). Получается, что миф может быть ложным и истинным. Однако сложно было бы представить себе истинный миф согласно Элиаде, поскольку предметом его рассмотрения являются мифологии архаических и традиционных обществ [7]. Вдобавок цитата из книги Моско напрямую опровергает идею ложного мифа: «Миф не просто воплощает истину; он является ее убежищем, придает ей статус естественной, само-собой-разумеющейся» (p. 18). То есть соотношение мифа и истины оказывается более сложным, чем дихотомия правда-неправда. Паоло Бори не только не отвечает на это напряжение, но будто бы вовсе не замечает его. Как я покажу дальше, концепт реальности, неявно присутствующий в книге, является наименее проработанной частью теоретической модели.
Концепт нарратива введен в связи с воображаемыми: последние составлены именно из нарративов (p. 3). Одновременно утверждается, что нарратив влияет на то, как инновации используются на прагматическом и дискурсивном уровнях. Интернет и веб сами являются нарративами — и одновременно передают нарративы (p. 4). Это противоречие отсылает к формуле Маршалла Маклюэна «средство передачи сообщения и есть сообщение», но все-таки остается непроясненным: если есть доминирующий нарратив истории интернета (p. 9), как сам интернет может быть нарративом? Как бы то ни было, нарративы являются не просто историей, но и предпосылками действий — об этом Бори говорит со ссылкой на французского философа Патриса Флиши: «Нарративы предшествуют социальным практикам и прокладывают им путь» (p. 9). Вдобавок нарративы могут быть правдивыми и ложными (p. 34).
Концепт метафоры проработан более аккуратно: в книге говорится, что «новые нарративы воображаемого интернета [в единственном числе. — Л.Ю.] появились благодаря двум ключевым метафорам: киберпространство и информационная сверхскоростная автострада [the information superhighway]» (p. 16). Дальше со ссылкой на книгу Лакоффа и Джонсона «Метафоры, которыми мы живем» [8] утверждается, что «метафоры являются руководством для действий в будущем [и направляют их]; […] метафоры могут быть самоисполняющимися пророчествами» (p. 63).
Второй после мифа важный концепт, тоже вынесенный в заглавие книги — воображаемые. Бори, ссылаясь на работы философов Корнелиуса Касториадиса и Поля Рикёра, определяет воображаемые как «каталог образов и представлений, основанных на коллективном и индивидуальном опыте, […а также] деятельность, посредством которой, опираясь также на предыдущий опыт, отдельные лица и социальные группы создают проекцию себя “в возможное”, то есть в будущее» (p. 34). В то же время воображаемые понимаются в связи с политикой и властью. Бори ссылается на работу Шейлы Джазанофф и Санг-Хюн Ким [9]: «Нарративы и история являются строительными блоками социального воображения, а воображение — один из самых мощных инструментов пропаганды и распространения идеологических взглядов и власти» (p. 3). К тому же Бори указывает, что воображаемые «действуют как процесс смыслообразования, а не хранилище неизменных воспоминаний» (p. 51). Следовательно, воображаемые одновременно и организуют мышление о будущем, и являются инструментом борьбы за власть. Эта трактовка наследует ряду работ от Мангейма до Джазанофф, в которых воображаемые не просто предмет изучения, как у Касториадиса, но и объект социальной критики и подозрения.
И воображаемые, и метафоры, и нарративы, и мифы влияют на действия людей или по крайней мере являются их предпосылками. Связь между этими концептами не прояснена. Непонятно, как в точности устроено это влияние — можно ли сказать, что воображаемые состоят из нарративов, в основе которых лежат мифы и которые подкреплены метафорами? Пожалуй, да, если забыть о том, что интернет — тоже нарратив. В противном случае мы оказываемся внутри рекурсивной головоломки, похожей на маклюэновскую, но, в отличие от нее, не имеющей выхода.
Помимо исключительно теоретических вопросов, Бори не обходит стороной и методологических проблем, связанных, в частности, с эпистемологией исторического исследования. До какого-то времени для историков, в отличие от социологов, миф и нарратив не являлись привычными объектами изучения. Поэтому Бори обращается к истории после произошедшего в ней «нарративного поворота», в частности, к работе философа Альфреда Лоуха. Лоух утверждает, что любая история является радикально субъективной, поскольку формируется исходя из нынешних представлений о важном. При этом появление новых подробностей событий прошлого, новых подходов и предметов изучения может стать причиной пересмотра исторического нарратива (p. 33-34). В середине первой главы Бори цитирует статью исследователя истории интернета Эндрю Рассела, который предлагает сменить центральную категорию поля internet histories и изучать историю сетей, а не интернета:
«Ошибка с категорией устроена так: любопытство к интернету вызывает вопросы о том, откуда он появился, и это в свою очередь становится “мотором” исследований в области истории интернета. Эта история исследуется и пишется телеологически: каковы были силы в прошлом, которые привели к нашему настоящему моменту в его нынешней конфигурации?» (p. 24).
Фактически Рассел упрекает своих коллег в склонности к «вигской историографии» [10]. Здесь тоже есть напряжение: у Рассела история, которая пишется из сегодняшнего дня, оказывается телеологической; у Лоуха, напротив, только такой история и может быть. Бори игнорирует это напряжение, которое, будь оно замеченным, могло бы стать достаточно продуктивным ресурсом рассуждения. В третьей главе автор утверждает, что нужно находить альтернативные воображаемые — но не говорит, как это делать и кто, кроме контркультурных движений, на это способен. Из приведенных цитат видно, что альтернативные воображаемые доступны еще и исследователям, поскольку те обладают знаниями об истории компьютерных сетей, накапливают их, вырабатывают новые подходы и могут пересмотреть сложившийся исторический нарратив — как это делает сам Паоло Бори. Однако роль исследователя остается неэксплицированной.
Несмотря на то, что Бори оперирует концептами, относящимися к области нематериального, он обращает внимание на материальную сторону интернета как совокупности компьютерных сетей. Для этого автор привлекает ресурсы критических медиа-исследований. Он приводит скриншот карты подводных кабелей интернета и цитату из книги Николь Старосельски, содержащую два тезиса: во-первых, кабели неравномерно распределены по дну мирового океана; во-вторых, инфраструктура является частью локальной политики [11] (p. 29). Интернет считается глобальным, но его инфраструктура всегда была локальной, и ее материальность — это воплощенные отношения власти. Проблема этой концептуализации материальности в том, что она утрачивает материальность (поскольку исследователей интересует не собственно материальность кабелей интернета, а то, как кабели являются частью локальной политики) и в сущности не отличается от концептуализации воображаемых. И вещи, и «каталоги образов» сводятся к отношениям власти. Тем самым автор не следует собственному утверждению о том, что материальность имеет стратегическое значение для изучения инфраструктуры интернета (p. 28).
За несколько дней до завершения этой рецензии я получил письмо от сотрудников одной из популярных программ для видеотрансляций. Тема письма была сформулирована так: «Speed Testing on the Streaming Super Highway» — «Тестирование скорости на сверхскоростной автостраде прямых эфиров». В тексте говорилось о пользе проверки интернет-соединения перед началом трансляции. Мое внимание привлекло словосочетание streaming super highway, явно отсылающее к information superhighway — одной из ключевых метафор веба, предложенных Альбертом Гором в 1991 году в Америке. Да, копирайтеры не имели в виду все содержание метафоры (развитие национальной инфраструктуры под контролем государства, см. об этом у Бори на страницах 19-21). Но формулировка и некоторые коннотации остались. В дебатах о «сетевой нейтральности» (то есть о праве провайдеров ограничивать скорость определенных приложений), которые проходили в США в 2017 году, идея автострады тоже звучала. «Интернет похож на гигантскую систему автомагистралей, с большими “грузовиками данных”, борющимися за пространство с транспортными средствами меньшего размера, такими, как электронная почта», — говорилось в сообщении телефонной компании и провайдера «Vodafone». Мы по-прежнему живем метафорами интернета и веба, о которых пишет Паоло Бори, и это значит, что нам следует изучать их или по крайней мере относиться к ним со вниманием.
[1] Исследование выполнено при финансовой поддержки РФФИ в рамках проекта № 19-011-00871 «Социальные медиа как фактор трансформации православия в современной России».
[2] Здесь и далее я буду пользоваться словом «воображаемые» в качестве перевода imaginaries. Это не особенно удачный русский аналог, но лучшего нет. Впечатляющий по своей полноте и объему обзор работ о воображаемых см.: McNeil M., Arribas-Ayllon M., Haran J., Mackenzie A., Tutton R. Conceptualizing Imaginaries of Science, Technology, and Society // Felt U., Fouché R., Miller C., Smith-Doerr L. (Eds.). The Handbook of Science and Technology Studies. Cambridge: MIT Press, 2016. P. 435-463.
[3] Jasanoff S., Sang-Hyun K. (Eds.). Dreamscapes of Modernity: Sociotechnical Imaginaries and the Fabrication of Power. Chicago: University of Chicago Press, 2015.
[4] Определения интернета и веба не даны в книге эксплицитно, поэтому я предложу свою реконструкцию. Интернет Паоло Бори предлагает понимать как всю совокупность сайтов и компьютерных сетей, построенных по модели «клиент-сервер». WWW — это просто все веб-сайты. Тут есть известная путаница: например, браузер Netscape оказывается частью интернета, а корпорация «Google», обладающая огромной сетевой инфраструктурой, — частью веба (p. 62). При этом интернет и веб — не пересекающиеся множества феноменов, а два отдельных друг от друга воображаемых.
[5] Здесь и далее цитаты приведены в моем переводе.
[6] См., например: Муравьев Д. Спам и его сообщества: Финн Брантон о теневой истории интернета // Неприкосновенный запас. 2020. № 2(130). С. 118-125.
[7] Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Инвест-ППП, 1995. С. 48.
[8] Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago: University of Chicago Press, 1980.
[9] Jasanoff S., Sang-Hyun K. (Eds.). Op. cit.
[10] Термин обрел окончательное содержание благодаря книге британского историка Герберта Баттерфилда «Вигская интерпретация истории» (Butterfield H. The Whig Interpretation of History. London, 1931). Баттерфилд определяет «вигскую историографию» как телеологическую. «Виги» — политическая группировка в Англии, сложившаяся в конце XVII века, предшественники Либеральной партии. Вигов называли «партией страны», в отличие от «тори» — «партии короля».
[11] См. публикацию в «НЗ» статьи на эту тему, написанной Бори в соавторстве с Марией Рикитянской: Рикитянская М., Бори П. Образы глобальной коммуникации: раскрываем карты телекоммуникационных инфраструктур // Неприкосновенный запас. 2020. № 2(130). С. 40-54.