Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2020
Анастасия Евгеньевна Маркевич (р. 2000) – социолог, студентка программы «Медиа и коммуникация» Европейского гуманитарного университета в Вильнюсе.
[стр. 111—128 бумажной версии номера]
Минский проспект Независимости на удивление монотонен по звучанию для главной артерии города. Днем столичную магистраль заполняет бесконечный шум машин, а к ночи проспект полностью стихает. Так по крайней мере было до 2020 года. Этим летом проспект, как и многие точки Минска, зазвучал непривычно для белорусов. Кажется, заметнее всего это было в первые дни после выборов, когда горожан лишили привычного способа ориентации в происходящем – доступа в Интернет. Вечерами самых напряженных дней протеста проспект переполнялся нетипичными для него звуками: потоками гудков, скандированием лозунгов, взрывами. Многие станции метро, проходящего вдоль проспекта, стали «горячими точками» своих районов. Без доступа к новостям неординарный саундскейп вызывал у жителей близлежащих домов как минимум любопытство. Живя за километр от уручского «фронта», я вслушивалась в сменяющие друг друга звуки за окном, пытаясь реконструировать у себя в голове происходящее. Начинает гудеть проспект, слышен ритм людских голосов – протестующие собрались у метро «Уручье». Громкий взрыв, гудки стихают – на место прибыли силовики. Ближе к ночи где-то взрываются фейерверки, периодически слышны сигналы машин – даже в отсутствие боевых действий протестующие и водители намеренно создают шум по всему городу. Протест 2020 года заметно трансформировал саундскейп Минска, а создание шума оказалось полноценной тактикой сопротивления.
Беларусь – одна из стран, городскому саундскейпу которой уделяется мало внимания как в научных исследованиях, так и на практике. Но, как мы видим, в 2020 году в саундскейпе Минска произошла трансформация, настолько показательная, что его изучение стало еще более актуальным. Отдельные минские аудиальные феномены широко обсуждаются как простыми горожанами, так и урбанистами. До 2020-го не редки были жалобы на тишину минских улиц, а с началом массовых протестов, наоборот, распространилось восхищение «праздничностью» происходящего. Редко, однако, такие рассуждения осознаются как подчеркивающие значимость именно аудиальной модальности.
В этом тексте я постараюсь понять, как звучит постсоветский авторитаризм и что с его звучанием способны сделать протесты. Я прослежу, какие тенденции в протестном саундскейпе Минска за последние 10 лет привели к тому звуковому ландшафту, слушателями которого стали минчане летом 2020 года. Для лучшего понимания сути этих тенденций необходимо выявить негласные законы, по которым формируется саундскейп власти и противостоящих ей. Минский звуковой ландшафт способен наглядно продемонстрировать работу таких законов. Я также постараюсь объяснить специфику отношения власти к звукам города, которая значительно обуславливает звучание саундскейпа авторитаризма и, как следствие, ярко иллюстрируется минским саундскейпом.
Четыре дихотомии авторитарного саундскейпа
Исследуя саундскейпы европейских городов раннего модерна, Дэвид Гарриок обнаружил [1] сложную семиотическую систему, с помощью которой горожане получали новости и ориентировались во времени и пространстве. По его словам, определенные аудиальные знаки помогали людям определять себя и обуславливали отношение окружающих. Жители городов могли отличить крестьянина, рабочую женщину и дворянку только лишь по специфическим звукам. Но, что особенно важно для данного текста, некоторые источники звуков – такие, как колокола, – были способны аккумулировать в себе власть. Например, они формировали особое отношение к прибывшим в город значимым персонам, а область их слышимости очерчивала границы населенных пунктов. Вследствие своей символической важности характеристики колоколов часто становились причиной для политических конфликтов.
Сегодня вышеперечисленные функции по большей части реализуются в сфере визуального. Однако звук не утратил своего символизма. Современные горожане по-прежнему используют аудиальный канал для донесения информации. Когда необходимо усилить посыл, житель города присоединяет к видимому слышимое, организовывая его в соответствии с неосознанно усвоенным символизмом звука. На основе исследований саундскейпов я выделяю четыре пары характеристик-дихотомий, выражающих этот символизм. Среди них: сакральность и нежелательность, ритмичность и разрозненность, солидаризация и способность разъединять, громкость и тишина. Такая модель помогает понять, за счет каких свойств звук способен определенным образом маркировать группу, формирующую саундскейп. Модель представляет из себя набор инструментов, с помощью которых осуществляется борьба за первенство на арене аудиального. Таким образом, она поможет объяснить, как формируется саундскейп авторитаризма и сопротивления ему.
1. Полюса власти: сакральность и нежелательность
Понятие сакрального звука, введенное Р. Мюрреем Шейфером, относилось к тем звукам, право издавать которые принадлежало людям, фактически обладавшим властью. Такие звуки всегда были очень громкими и нецензурируемыми. К таковым можно отнести, например, колокола в городах XIX века или барабаны, задействованные в африканских ритуалах. Застройка современного города значительно уменьшила диаметр звучания колоколов. Сакральность их звона сегодня иллюзорна. Но сакральные звуки не ушли в прошлое, хоть и стали менее явными и более разрозненными. Подобно тому, как сама власть постепенно рассеялась и утратила единый исток, ее аудиальное проявление перестало быть статичным. Сегодня типичные источники сакрального звука – это сирены милиции, скорой помощи и других экстренных служб.
Специфический минский сакральный звук производится репетициями военных парадов, которые часто вызывают неодобрение у местных жителей. В основном недовольство связано с шумом танков, которые едут по проспекту в преддверии парадов. Несмотря на то, что в Беларуси действует Закон о тишине, в соответствии с которым «в ночное время (с 23:00 до 7:00) не должны совершаться действия, создающие вибрацию и шум» [2], на репетиции парада данное ограничение не распространяется, даже несмотря на многочисленные жалобы минчан, живущих рядом с местами их проведения. Официальная идеология белорусского государства имеет советские корни, из чего следует и активное использование культа победы СССР во Второй мировой войне. Поэтому вполне ожидаемо, что репетиции парада вносят в минский саундскейп звуки, которые можно назвать сакральными.
Сакральным противопоставляются звуки нежелательные, которые будто покушаются на доминирование в саундскейпе. Про unwanted sounds Карин Бийстервельд пишет [3] как про неупорядоченные звуки, противостоящие звукам, ритмичным и громким, которые ассоциируются с властью, силой, важностью, маскулинностью, прогрессом и контролем. Однако акустические характеристики, которые исследовательница приписывает нежелательным звукам, в действительности могут быть свойственны и звукам сакральным.
Например, летом 2011 года в Минске проходили молчаливые акции протеста, во время которых горожане выходили в центр города и, вместо скандирования лозунгов, молча хлопали в ладоши. Одна из таких акций совпала с проведением парада 3 июля. В преддверии празднований заместитель начальника ГУВД Мингорисполкома Игорь Евсеев заявил [4], что в этот день «аплодисменты, звучащие от участников массовых гуляний, не будут расцениваться как нарушение правопорядка только в том случае, если они будут адресованы ветеранам войны и белорусским военным». Так, один и тот же звук в зависимости от контекста может считаться как нежелательным, так и поддерживающим звук сакральный.
Вопреки утверждению Бийстервельд ритм часто сопутствует нежелательному звуку. Наглядный тому пример – барабаны на митингах и маршах. Они создают ритмичную и громкую композицию, но в контексте протеста как раз нарушают порядок и вносят хаос в саундскейп авторитаризма.
Нежелательные звуки определяются как таковые независимо от своих акустических качеств. Характеристика нежелательности соответствует положению оппозиции. Найти нежелательный звук возможно, определив, какой звук является сакральным и какие звуки «покушаются» на его господство.
2. Полюса организованности: ритмичность и разрозненность
Ритмичность часто сопутствует саундскейпу власти. Но противопоставлять ее следует именно хаосу и неорганизованности, а не нарушению социального порядка. Аритмичный звук может символизировать отсутствие контроля, но при этом поддерживать сакральный звук или сливаться с ним. Например, когда толпа аплодирует во время военного парада, она все еще остается якобы бесконтрольной, делая это лишь по собственному желанию, хотя могла бы направить свои аффекты в иное русло. Таким образом, иллюзия бесконтрольности, создаваемая звуком, еще более усиливает авторитет тех, кому принадлежит право на сакральные звуки.
Интересные наблюдения Энтони Джексона относительно ритма приводит Карин Бийстервельд. В исследовании «Sound and Ritual» [5] Джексон заметил, что аритмичные, беспорядочные звуки в ритуалах отражают неконтролируемые ситуации, переходные состояния и угрозы устоявшемуся социальному порядку, в то время как с ритмом возобновляется контроль человека над происходящим. Подобную трансформацию можно наблюдать во время гражданских акций и протестов: скандирование лозунгов, бой барабанов и другие подручные способы создания ритма сменяются разрозненными аплодисментами и выкрикиваниями. Ритмичное и аритмичное в саундскейпе протеста смешиваются, создавая баланс между хаосом, стремящимся нарушить порядок, и организующим ритмом. Таким образом, саундскейп протеста имеет два вектора влияния: с одной стороны – аритмичный, нацеленный на разрушение неприемлемых для протестующим норм, с другой стороны – ритмичный, поддерживаемый для организации толпы протестующих. При этом оба вектора остаются нежелательными независимо от своей ритмичности.
3. Полюса сплоченности: солидаризация и разъединение
Ритмичность близка к другой характеристике звука – способности интегрировать и объединять. Множество ярких примеров солидаризации присутствуют в протестном саундскейпе Минска лета 2020 года. Одни из наиболее запоминающихся – гудки машин в поддержку протестующих и коллективное воспроизведение песни «Перемен» группы «Кино» в публичных местах в семь часов вечера. Здесь звук помогал узнавать «своих» и оценивать масштаб поддержки.
Попытки самоидентификации через звук известны исследователям давно. Джордж Ревилл [6], изучая английскую музыку 1880–1940-х годов, выявил, что данный период, известный как английский музыкальный ренессанс, «представляет собой осознанную попытку возведения в культ школы национальной композиции», композиторы которой часто старались имитировать элементы пасторального английского саундскейпа. Подобные наблюдения присутствуют и у Майкла О’Брайена, изучавшего саундскейпы протестов в Висконсине в 2011 году, где протестующие создавали саундскейпы, «взывающие к историческому воображению и в то же время представляющие новые современные политико-региональные идентичности» [7].
Конка Сахер и Мюрат Цетин [8] упоминают возможность социального исключения посредством звука, хотя конкретных примеров этого не приводят. Чтобы понять, как звук работает на разъединение, можно вспомнить о саундскейпах террористических актов. Сама суть террора – в устрашении, снижении доверия к внешней стабильности сообщества. Снижение доверия – всегда свидетельство разъединения. В саундскейпе террора, как правило, присутствуют крайне громкие, внезапные элементы: взрывы, стрельба, крики. В таком звуковом ландшафте смешиваются и дезинтегративность, и хаос, и покушение на сакральность.
4. Полюса силы: громкость и тишина
Стоит обратить внимание на кое-что примечательное в саундскейпе террора – на громкость. Данная характеристика тесно связана с остальными, но все-таки является отдельным свойством звука, передающим силу. Например, сакральный звук громок не потому, что громкость делает его сакральным, а потому, что сила всегда идет бок о бок с властью. Нежелательный звук также может демонстрировать силу через громкость и таким образом покушаться на свержение той, что находится рядом с сакральным звуком. Данная характеристика звука проявляет себя и в примерах с колоколами в европейских городах раннего модерна. Например, в похоронных и свадебных церемониях величина и, следовательно, громкость звучания колокола зависела от пола (в случае похорон) и состоятельности их главных героев. Помимо того, даже в рамках одного населенного пункта среди колоколов наблюдалась иерархия, проявлявшаяся в том числе в их громкости.
Антогонистичная громкости характеристика – тишина – так же всегда имела ярко выраженный символизм. Описывая данное свойство звука, Дэвид Гарриок ссылается на Питера Бёрка [9], который утверждает, что в Европе премодерна тишина ассоциировалась с проявлением уважения к стоящим выше в иерархии. Сложно не согласиться с тем, что и сегодня тишина присутствует там, где необходимо проявить почтение: в судах, на похоронах, во время речей значимых персон.
Ревность власти к аудиальному
Отношения, образовавшиеся на арене аудиального между властью и теми, на кого она распространяется, во многом обусловлены физикой звука. У власти вызывает неприязнь эфемерность звукового, что объясняется рядом причин. Звук по-своему неуловим: отследить источник аудиальной информации намного сложнее, чем визуальной. Саундскейп крайне динамичен, его легко трансформировать, то есть он более открыт к спонтанности, нежели визуальный ландшафт. Неуловимость проявляется и в невозможности очертить границы аудиального. Радиус распространения звуковой информации относительно слабо предсказуем и часто зависит лишь от акустических мощностей источника. Бóльшая часть городских поверхностей подвержена проникновению звука. Различные постановления, такие как упомянутый выше Закон о тишине, стремятся искусственно разделить пространства по аудиальному признаку, однако даже в таких документах признается невозможность их полного и постоянного разделения (ограничения предусмотрены лишь для ночного времени и для звуков определенного характера).
Эфемерность аудиального вызывает у власти ревность к звуковому измерению. Джоанна Кусяк описала такой тип ревности в тексте о конфликте, который разгорелся в варшавском районе Повисле из-за шума, производимого ночными заведениями. Кусяк заметила, что дискуссии велись не столько о поисках решения проблемы за счет известных технических средств (например в Берлине подобные конфликты решаются посредством шумоизоляции заведений за счет муниципальных средств [10]), а скорее с целью «символически уничтожить» оппонента, вытеснить его из города [11]. По словам Кусяк, жителей других европейских столиц обескураживали масштабы споров о ночном шуме в Повисле, так как Варшава является сравнительно тихим городом. Вторая особенность конфликта заключалась в том, что шумом были недовольны именно «новые богатые», по мнению которых, по ночам шумят «группы пьяных, буйных детей». Кусяк вспоминает, что такое отношение к саундскейпам общественных мест не ново для Варшавы. Так, подобные настроения разделяла польская шляхта, когда теряла свое влияние и богатство (а следовательно – монополию на формирование саундскейпа на утрачиваемых территориях).
Выводы, сделанные Кусяк, подтверждают, что и сегодня ревность богатых и влиятельных к аудиальному выражается в попытках ограничить для определенных групп населения право звучать. Звук – явление, слишком трудно контролируемое и потому способное с легкостью подчеркивать хрупкость границы между подчиняющим и подчиненным. Граница, которую способен нарушить звук, не только символически разделяет людей на более и менее «достойных», но также создает чувство защищенности у власти, которая встречает отторжение и сопротивление. Отсюда следует особо ревностное отношение власти к аудиальному, которое ярко проявляется в саундскейпе авторитаризма.
Идеология и тишина в саундскейпе авторитаризма
Каким образом выявленная выше ревность власти к аудиальному проявляет себя в саундскейпе Минска? Чтобы это понять, я рассмотрю саундскейп авторитаризма как систему, в которой власть стремится предотвратить звуковые проявления неугодных себе настроений. Я буду опираться на введенную выше модель из четырех дихотомий, которые характеризуют саундскейп власти и противостояния ей. Следует отметить, что сегодня саундскейп Минска трансформируется параллельно с расцветом и укреплением белорусского гражданского общества. Сделанные ниже выводы по большей части будут характеризовать авторитарный Минск до лета 2020 года. Конечно, в ситуациях противостояния особое отношение власти к звуку проявляется не менее ярко. Но до недавнего времени подобные ситуации были необычны и редки для Минска, поэтому имеет смысл рассматривать влияние протеста на саундскейп авторитаризма отдельно. В повседневности городской саундскейп часто становится инструментом официальной белорусской идеологии. Ранее я писала, что саундскейп власти, особенно сильно централизованной, недемократической, сегодня более рассеян, а статичные источники сакрального звука для него не столь характерны (хотя и полностью не исключаются). Так, в Минске примечательным инструментом присвоения саундскейпа властью являются здания школ: часто они находятся в спальных районах и на городских окраинах. Такое расположение способствует периодическому пронизыванию всего города саундскейпом авторитаризма. Происходит это в дни выпускных, линеек и выборов, когда из установленных там динамиков разносится характерная музыка.
Белорусская государственная идеология многое унаследовала у советской эпохи, что отражается и в минском саундскейпе авторитаризма. Так, во время каждого значимого академического праздника в белорусских школах звучит советская песня «Учат в школе». В официальных пространствах звучит и эстрада 1980–1990-х: посетители избирательных участков вспоминали, что слышали на них композиции группы «Ласковый май» и Юрия Лозы [12]. «Советскость» в минском саундскейпе авторитаризма проявляется и в моменты противостояния, в специфику которых я углублюсь позже. Сейчас же стоит отметить, что в 2020 году в такие моменты своим «оружием» на аудиальной арене власть часто выбирала советские военные песни, призванные «перекричать» протестующих из динамиков, выставленных на административных зданиях и даже военных звуковещательных станциях.
Вторая ключевая составляющая саундскейпа авторитаризма в Минске – русскоязычная поп-музыка начала века. Например, на избирательных участках в 2015 году можно было услышать русский шансон, Ирину Аллегрову, Елену Ваенгу, Натали, Иосифа Кобзона и Григория Лепса [13]. Аналогичная тенденция наблюдалась во время пикета провластного Белорусского республиканского союза молодежи (БРСМ) 8 ноября 2019 года [14]. Пикет проводился неподалеку от встречи подписчиков политического блогера NEXTA и был аудиально насыщеннее среднестатистических пикетов БРСМ. На нем громко играла русскоязычная эстрадная музыка, в том числе белорусских исполнителей. С одной стороны, привнесение в саундскейп власти популярной современной музыки отражает стремление к своеобразной «прогрессивности» звучания. С другой стороны, преобладающий русский язык в репертуаре говорит о лояльности официальной идеологии русской культуре и соответствующей политической ориентированности.
Сильная идеологизация городского саундскейпа характерна прежде всего для тоталитарных государств, однако в минском саундскейпе власть никогда не проявляла себя настолько явно и активно. Есть и другое отличие, не позволяющее даже сегодня, после президентских выборов 9 августа, считать официальный слой минского саундскейпа власти демократизированной версией тоталитарного. В звуковом ландшафте Минска отсутствуют общеизвестные и широко используемые властью лозунги и гимны. Большинство обычных людей, поддерживающих официальную идеологию, скорее всего не смогут солидаризироваться через саундскейп из-за отсутствия объединяющих аудиальных символов. Они способны понять саундскейп власти, но весьма ограничены в нем как субъекты, что не свойственно тоталитарным режимам, где саундскейп власти активно воспроизводится самими же гражданами.
Авторитарное государство не нуждается в звуковых проявлениях объединения граждан какой-либо общей идеей. В недемократическом обществе такое объединение может быть вызвано только очень глубокой степенью идеологизации. В отличие от тоталитарного, авторитарное государство опирается на пассивное большинство. Если тоталитаризм требует от общества действовать – доносить, поддерживать, изучать, – то авторитаризму достаточно иллюзии всего вышеперечисленного. У него не хватает ресурсов, чтобы заставить граждан действовать в безопасном и нужном режиму ключе. Поэтому и саундскейп авторитарной власти подчеркнуто не интерактивен. Как следствие, саундскейп власти в авторитарном государстве гораздо менее насыщен, чем в тоталитарном. Он уступает по звучности и демократическому, насыщаемому естественной активностью граждан. Из-за того, что авторитарный саундскейп не может себе позволить насыщаться естественной гражданской активностью, но и не способен обеспечить в нужном объеме идеологически-обусловленной активности, его наиболее примечательным элементом становится тишина.
Говоря о тишине как основном элементе саундскейпа авторитаризма, следует обратить внимание на Октябрьскую площадь Минска. Ее саундскейп специфичен: бóльшую часть года на площади едва ли можно услышать что-либо, помимо гула проносящихся по проспекту автомобилей. Сегодня Октябрьская площадь активно критикуется урбанистами за свою пустоту и нефункциональность. Ее саундскейп далек от звуковых ландшафтов главных городских площадей: в нем нет людских голосов, шума малых транспортных средств (велосипедов, скейтбордов), музыки уличных артистов и так далее. Даже во время зимних праздников, когда Октябрьскую стараются оживить катком и ярмаркой, саундскейп одной из главных площадей Минска в основном состоит из русскоязычной эстрадной музыки. Главная площадь города – это значимый символ, поэтому особенности ее саундскейпа можно рассматривать как отражение политической системы.
Авторитаризм в аудиальном противостоянии
В моменты противостояния минский саундскейп авторитаризма становится более насыщенным за счет действий бойцов ОМОНа. Задействуя щиты и дубинки, они словно «отбивают» звуки протеста, вступая с митингующими в своего рода аудиальное противостояние. Во-первых, подобно протестующим, ОМОН балансирует между хаосом и организованностью. Омоновцы могут беспорядочно стучать дубинками о щиты, но в момент наступления создают этими ударами жесткий ритм [15]. Как и протестующие, бойцы ОМОНа нацеливают часть звуков на оппонента с целью создания у него чувства растерянности и паники, но также демонстрируют свою организованность за счет объединяющего свойства звука. ОМОН использует возможности звука для превращения в единый организм, как это делают протестующие, в унисон выкрикивая лозунги. Интересно, что ритмичный звук, связанный, помимо организационного свойства, с объединяющим началом, создается объединяющими же действиями. Именно ритм, в отличие от беспорядочного шума, ОМОН создает ударами щитов стоящих рядом бойцов [16]. При этом тональность издаваемых бойцами ОМОНа звуков призвана создать дезинтегрирующий эффект – разобщить толпу протестующих. За счет действий ОМОНа звучание авторитаризма становится громче, так демонстрируется его сила. Протестующие тоже стараются вести себя настолько громко, насколько это возможно. Как правило, власть задействует технику для получения преимущества в аудиальном противостоянии. В 2020 году типичными «усилителями» саундскейпа власти в ситуации противостояния стали взрывы светошумовых гранат.
Саундскейп противостояния ОМОНа и протестующих можно отнести к описанному Кэролин Бёрдсолл феномену sonic fighting [17], или, как мы называли это выше, – аудиальному противостоянию. Оно всегда присутствует в саундскейпе авторитаризма в ситуациях, где власть встречает сопротивление даже в отсутствие физического противостояния. Именно этот феномен объясняет стремление протестующих создавать шум по всему городу, которое я описала в самом начале. Таким образом они покушаются на право власти издавать самые громкие и сакральные звуки. Нежелательный шум разрушает также ключевую составляющую авторитарного саундскейпа – тишину. Главный инструмент белорусской власти в аудиальном противостоянии – громкая музыка описанных выше жанров и направлений. Например, 20 декабря 2019 года выступления политиков на митинге против интеграции с Россией пыталась заглушить новогодняя музыка, гремящая из динамиков на Октябрьской площади. В Минске 2020 года из административных зданий близ оппозиционных митингов часто доносилась советская музыка, заглушающая звуковую активность протестующих.
Минский протест: вторжение в сакральную тишину
Говоря о саундскейпе протеста, следует вернуться к основному элементу повседневного звукового ландшафта власти в Минске и понять, как протест аудиально на него реагирует. Я писала о том, что своеобразным звуковым аккумулятором власти является вечно тихая и пустая Октябрьская площадь. Символическую значимость площади продемонстрировал арт-проект Михаила Гулина «Частный монумент» [18]. Художник и волонтеры ходили по городу с тремя розовыми кубами и желтым параллелепипедом, из которых они составляли различные композиции. На площадях Независимости, Калинина и Якуба Колоса проблем у художника не возникло. Однако, как только он начал работать на Октябрьской площади, всю группу задержали, после чего Гулина уволили из Белорусского национального технического университета.
Октябрьская площадь вызывает небезосновательную тревогу у горожан, но тем не менее в ситуациях противостояния власти она не раз становилась центральной городской локацией. Складывается впечатление, что минчане интуитивно понимают символическую значимость данного места. Десятилетиями горожане, избегающие долгого пребывания на площади, в моменты кризиса демонстрировали свое недовольство именно здесь. Такие яркие события, как палаточный лагерь и «Плошча Каліноўскага» в 2006 году, «Плошча 2010», молчаливые акции протеста в 2011-м, Марши рассерженных белорусов в 2017-м и акции против интеграции с Россией в 2019-м, начинались именно здесь. Данный парадокс можно объяснить тем, что в перманентной сакральности и тишине Октябрьской площади заключаются дополнительные ресурсы саундскейпа протеста. В этом месте он может проявить себя ярче, так как в сакральности и тишине звукового ландшафта площади лучше заметны нежелательность и громкость инородных саундскейпов. Сообщения «Мы не поощряем действий властей» (и потому нарушаем сакральность их саундскейпа) и «Мы – сила» (поэтому звучим слишком громко для этого места) здесь слышны лучше всего. Как следствие, площадь Октябрьская стала ключевой точкой в географии белорусского протеста.
В отличие от саундскейпа авторитаризма, аудиальные проявления протеста очень интегративны. Они включают в себя множество лозунгов, которые привносят в протест громкость и организованность, способствуют объединению протестующих и нарушению сакральности саундскейпа власти. В белорусском саундскейпе протеста много музыки и песен (особенно это касается 2020 года, с его возросшей перформативностью). Интересны попытки намеренно сделать белорусский протест более музыкальным, встречавшиеся до этого года, среди которых необходимо выделить инициативу «Спеўны сход». Изначально это были встречи, на которых все желающие могли петь хором белорусские народные песни. Однако постепенно «Спеўны сход» выходила на улицы городов. Так, организаторы инициативы принимали участие в праздновании Дня Воли в 2018 году, а также старались организовать хоровое исполнение песен во время шествия в честь перезахоронения останков повстанцев 1863–1864 годов в 2019-м. На акции против интеграции с Россией организаторы раздавали протестующим тексты гимнов «Пагоня» и «Мы выйдзем шчыльнымі радамі» для хорового исполнения [19]. До недавнего времени примечательной чертой белорусского саундскейпа протеста были молитвы. Например, священник зачитывал молитвы в палаточном лагере в 2006 году [20]. На акции против интеграции с Россией отец Леонид Акалович зачитывал молитву на ступеньках Дворца республики [21]. Однако в 2020-м, несмотря на возросшую протестную активность церкви, данный элемент покинул арену аудиального противостояния вместе с речами политиков. Зато протест стал периодически сопровождаться звоном колоколов, который начинался в моменты прохождения стотысячных маршей мимо храмов.
Лозунги и песни, а также аплодисменты и речи значительно усиливают минский саундскейп протеста. Однако в истории города был интересный случай, когда ключевую роль играл саундскейп, парадоксально отличавшийся от классического протестного. Летом 2011 года в рамках Революции через социальные сети по средам проводились так называемые молчаливые акции протеста. Минчане собирались на Октябрьской площади, а также вдоль проспекта Независимости и молча стояли без лозунгов и речей, лишь иногда аплодируя. Суть молчаливых акций заключалась в мимикрии протестного саундскейпа под саундскейп власти и доведении таким образом действий власти до абсурда. Парадокс состоял не только в осознанном отказе активистов от своих основных инструментов, но и в реакции государства на такого рода аудиальный «белый флаг». Несмотря на почти полное отсутствие в звуковом ландшафте молчаливых акций элементов солидаризации, громкости и ритмичности/разрозненности, он не стал менее нежелательным – участников акций задерживали. Активисты не стремились уничтожить сакральность саундскейпа власти, как это происходит обычно во время протестов, а глумились над ней. Сакральность, выраженная в относительной тишине, все еще присутствовала. Однако квазимолчание протестующих обесценивало эту сакральность, так как городская тишина теперь символизировала не власть, а неповиновение ей.
От противостояния к рейв-пикету: поворот к гедонизму в минском протесте
Саундскейп минского протеста стихал вместе с подавлением гражданской активности в 2010–2011 годах. С 2011-го по 2016-й в Беларуси не проходили протестные акции, массовость которых достигала бы тысяч участников. Митинги редко вызывали резонанс в обществе. Как следствие, их саундскейп стал значительно менее насыщенным, а отсутствие протестного потенциала – запроса на эффективный и инновационный протест – не позволяло ему эволюционировать. 17 февраля 2017 года проходит Марш рассерженных белорусов, о котором СМИ пишут как о самой массовой акции протеста за шесть лет: собрались от трех до пяти тысяч человек, требовавших отмены декрета о предупреждении социального иждивенчества. Саундскейп марша был очень музыкален: из колонок играла популярная белорусская музыка. Кроме того, в марше 17 февраля и последующих акциях против декрета активное участие принимали анархисты, которые наполняли протестный саундскейп ударами в барабаны, усиливая, организуя и солидаризируя протестующих [22]. После разгона акции 25 марта 2017 года протестный саундскейп мог бы вновь угаснуть, однако спустя год, 25 марта 2018-го, в Минске, около Оперного театра, проходит санкционированное мероприятие «Свята Незалежнасці», по подсчетам организаторов, собравшее около 50 тысяч посетителей. Формально это не было протестной акцией, отличаясь от них большей музыкальностью и общей развлекательностью.
2019 год стал очередной вехой в возрастании перформативности белорусского протеста. Во-первых, достаточно музыкальными получились тысячные акции против интеграции с Россией. Во-вторых, нетривиально – в том числе по части саундскейпа – прошла агитация в рамках парламентских выборов. Появившийся в это время «Молодежный блок» предложил новый формат агитации – рейв-пикет, само название которого отсылает к трансформации прежде всего звукового ландшафта. Белорусские рейв-пикеты слабо напоминали своих британских прародителей. Как правило, от обычных предвыборных пикетов они отличались только игравшей из колонок популярной музыкой, часто не имеющей отношения к национальным идеям и протестному движению. Финальный рейв-митинг 16 ноября 2019 года и вовсе походил на обычную молодежную демонстрацию, в том числе аудиально. Однако проходил он на «барной» улице Зыбицкой, саундскейп которой никоим образом не аккумулирует власть, а значит, дает мало возможностей для символического аудиального противостояния.
Таким образом, после временного затухания саундскейп протеста возродился в своей более музыкальной и развлекательной версии. Подобная трансформация стала следствием гедонистического поворота в минском протесте. Зачатки такого поворота были заметны уже в 2015 году. В это время аналитики отмечали смещение в нише мелких акций традиционной оппозиции, произведенное молодежными внепартийными сообществами [23]. Проходит кампания «Студэнты супраць», целью которой стала отмена платных пересдач. Любителей хорового пения собирает «Спеўны сход». Традиционная оппозиция постепенно теряет монополию на протест. Вместе с тем замещается и сопровождающая протест риторика. Стало очевидным, что постоянный акцент на жертвенности не эффективен. Чтобы протест имел смысл, он должен давать людям ресурс, солидаризировать и показывать им их силу по возможности в безопасном пространстве.
Гедонистический поворот в минском протесте обусловил миграцию его саундскейпа в менее отрегулированные государством пространства. Например, популярной протестной локацией стал Верхний город (площадь Свободы, улица Зыбицкая). Занимая подобные территории, протестующие отказались от противостояния сакральности власти и перестали признавать ее значение для себя. Протест 2020 года практически забыл об отработанной силовиками Октябрьской площади. Протестные локации, как правило, либо имеют явную и прозрачную связь c властью (дорога к Дворцу независимости, площадь перед Домом правительства), либо уступают символизму в пользу безопасности (дворовые марши и значимые точки в спальных районах, инфраструктура которых знакома протестующим).
2020 год стал кульминационным моментом гедонистического поворота. Заметно это было уже 18 июня, когда на арест Виктора и Эдуарда Бабарико Минск отреагировал трехкилометровой «цепью солидарности». Уже тогда, несмотря на протестную повестку, происходящее выделялось непривычной для Минска праздничной атмосферой, аудиальным выражением которой стал поток автомобильных гудков. Перформативность также дает о себе знать все отчетливее: не проходит и дня без облетающего Интернет видео с сопровождающим стотысячный марш диджей-сетом, пением «Трох чарапах» перед кордоном ОМОНа, «Разбуры турмы муры» [24] в исполнении работников филармонии или волынщиками на Марше свободы.
Помимо миграции саундскейпа протеста, сегодня в нем отразилась тенденция к децентрализации протестной активности. Теперь на митингах и маршах нет основной фигуры, формирующей саундскейп: пункта со звукоусилительной аппаратурой, откуда выступают политики и другие ораторы. Саундскейп формируется рядовыми участниками сразу во множестве точек. Дает о себе знать и активизация гражданского общества, влияние которого усиливается значительно возросшими с начала десятилетия техническими возможностями. Саундскейп протеста стал громче и насыщеннее. Новые масштабы приняло и аудиальное противостояние – теперь, как мы увидели в самом начале, оно распространилось на весь город. Жители Минска могли буквально слышать неоднозначность прошедших выборов.
Куда ушли звуки протеста и что разрушает саундскейп авторитаризма
Может показаться, что с приходом холодов минский протест стал тише. Звон колоколов больше не сопровождает стотысячные марши в центре Минска, а проспект не гудит сигналами машин. Но сколько найдется минчан, которые за последний месяц не слышали из окон своих многоэтажек лозунги, ранее звучащие только в центре? За 2020 год протест не только распространился на главные улицы города – он начал продвигаться глубже, в спальные районы. Можно возразить, что дворовые концерты, с которыми ассоциировался саундскейп протеста в спальниках, так же начали сходить на нет, хотя регулярность маршей и не снизилась. Однако даже в зимнее время и вторую волну пандемии саундскейп дворового празднества нашел способ остаться с белорусами – через трансляции на YouTube и онлайн-квартирники. Тенденцию подхватили белорусские медиа, которые предложили сразу девять альтернатив традиционному российскому «Голубому огоньку», а с новогодним обращением на белорусском языке выступила Светлана Тихановская. Все это привнесло элементы протестного саундскейпа прямо в квартиры и дома белорусов. Таким образом, предположение о стихании саундскейпа протеста уже не кажется столь убедительным, а реальные последствия его нынешней трансформации, возможно, еще предстоит увидеть.
Возвращаясь к модели из четырех дихотомий, интересно отметить, что в 2018–2019 годах звуковой протест постепенно перестал опираться на символическую систему, описываемую в уже существующих исследованиях. Он все реже занимал насыщенные сакральными звуками места с целью наполнения их альтернативными звуками. Громкости как главному инструменту аудиального противостояния протест предпочитал солидаризацию. Последняя достигалась не за счет ритмичности и хорового звучания, а за счет создания атмосферы праздника и развлечения. 2020 год будто бы объединил традиционный саундскейп протеста с эффектами гедонистического поворота. Но именно последний стал показателем изменений, которые могли сопровождаться настолько децентрализованным и обширным саундскейпом протеста. Именно праздничность саундскейпа можно считать маркером укрепляющегося гражданского общества, которое может осуществить перемены, подобные нынешним. Праздник – это всегда общение, радость, приносимая ближнему, и восстановление сил. Без этого сложно стать весомым игроком в противостоянии, в том числе аудиальном. Поэтому, как бы ни было важно нарушать сакральность, объединяться в ритме речовок и перекрикивать своего противника, процесс «выключения» авторитарного саундскейпа начинается с привнесения настоящего праздника в его символическую тишину. Десятилетняя трансформация минского саундскейпа авторитаризма звуками протеста, их возрастающая перформативность и музыкальность – яркий тому пример.
[1] Garrioch D. Sounds of the City: The Soundscape of Early Modern European Towns // Urban History. 2003. Vol. 30. № 1.
[2] См.: https://centr.minsk.gov.by/sfery-deyatelnosti/zakonnost-i-pravoporyadok/pravookhranitelnye-organy/ prokuratura-tsentralnogo-rajona-g-minska/4545-zakon-o-tishine.
[3] Bijsterveld K. The Diabolical Symphony of the Mechanical Age: Technology and Symbolism of Sound in European and North American Noise Abatement Campaigns // Social Studies of Science. 2001. Vol. 31. № 1. P. 42.
[4] Аплодисменты 3 июля в Минске будут разрешены только в адрес ветеранов и белорусских воинов – МВД // Интерфакс-запад. 2011. 27 июня (https://interfax.by/news/policy/raznoe/1094702/).
[5] Jackson A. Sound and Ritual // Man. 1968. Vol. 3. P. 295–296 (цит. по: Bijsterveld K. Op. cit. P. 42).
[6] Revill G. Music and the Politics of Sound: Nationalism, Citizenship, and Auditory Space // Environment and Planning D: Society and Space. 2000. Vol. 18. P. 597–613.
[7] O’Brien M. This is What Democracy Sounds Like: Live and Mediated Soundscapes of the Wisconsin Uprising // Music & Politics. 2013. Vol. 7. № 2 (https://quod.lib.umich.edu/cgi/p/pod/dod-idx/this-is-what-democracysounds-like-live-and-mediated.pdf….
[8] Saher K., Cetin M. Music and Performance as Sonic Acts of Political Struggle. Counter-Political Soundscapes in Urban Realm // Sociology Study. 2016. Vol. 6. № 6. P. 380.
[9] Garrioch D. Op. cit. P. 43.
[10] Воронин И. Берлинские клубы смогут получать прямую помощь от правительства // Mixmag. 2020. 28 ноября (https://mixmag.io/news/167676).
[11] Kusiak J. Acoustic Gentrification: The Silence of Warsaw’s Sonic Warfare // Gandy M., Nilsen B.J. (Еds.). The Acoustic City. Berlin: Jovis Verlag, 2014. P. 207.
[12] Войтович М. День выборов. Безумный плей-лист, или Что слушали белорусы на участках для голосования // Naviny. 2015. 11 октября (https://naviny.by/rubrics/society/2015/10/11/ic_articles_116_190007).
[13] Там же.
[14] См.: www.youtube.com/watch?v=7G_ESkF3jJ8.
[15] Ср., например, www.youtube.com/watch?v=ATQFl7PlEtQ и www.youtube.com/watch?v=n7SxzyiVUTo.
[16] Там же.
[17] Birdsall S. Nazi Soundscapes Sound, Technology and Urban Space in Germany, 1933–1945. Amsterdam: Amsterdam University Press, 2012.
[18] Художника Гулина уволили из БНТУ: его проект «Частный монумент» сочли политическим // Наша Ніва. 2012. 16 октября (https://nn.by/?c=ar&i=81890&lang=ru).
[19] Богуславская А. «Нет – союзу с Россией»: белорусы снова протестуют против интеграции с РФ // Deutsche Welle. 2019. 21 декабря (www.dw.com/ru/нет-союзу-с-россией-белорусы-снова-протестуютпротив-интеграции-с-рф/a-51759166).
[20] См.: www.youtube.com/watch?v=bMtqkkjvcig.
[21] См.: http://spring96.org/be/news/95392.
[22] См.: www.youtube.com/watch?v=KLsjoIPtpkA.
[23] Чижова Т. Кто, как и почему протестует в Беларуси // Завтра твоей страны. 2016. 25 марта (https:// zautra.by/news/news-20965).
[24] «Стены рухнут», основанная на гимне польского движения «Солидарность», песня, широко исполняемая во время протестов лета–осени 2020 года. – Примеч. ред.