Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2020
Денис Шалагинов (р. 1986) – философ, переводчик, независимый исследователь.
[стр. 257—267 бумажной версии номера]
Циклонопедия: соучастие с анонимными материалами
Реза Негарестани
М.: Носорог, 209. – 272 с.
Внутри царила непроглядная тьма.
Пол Боулз. «Гиена» [1]
Я начну с обескураживающего вердикта: «зачастую критика просто не придает достаточного значения посмертным метаморфозам» [2]. В некотором смысле экспериментальное произведение иранского философа Резы Негарестани [3] «Циклонопедия» (2008) призвано восполнить этот пробел. Объектом критики в данном случае выступает экономика выживания, или экономически безопасная либеральная открытость, которой Негарестани противопоставляет открытость эпидемическую. Последняя осуществляется путем вскрытия системы человеческой безопасности силами внешнего. Таким образом, проблема доведенной до предела (или, скорее, разлагающей любой предел) открытости требует постановки вопроса о том, как переосмыслить жизнь за пределами выживания. Чтобы концептуально ухватить такого рода «запредельную жизнь», необходимо помыслить ее в качестве «двойного предателя», обманывающего одновременно и смерть, и выживание. Иными словами, понятую так жизнь следует искать по ту сторону обеих сторон. Это «метапотустороннее» [4] одновременно сопрягает и подтачивает оба полюса. Что может располагаться в такого рода (мета)позиции? Кажется, на страницах «Циклонопедии» можно обнаружить различные варианты ответа, но все они в конечном счете отсылают к разложению: «именно разложение прорубает себе путь через смерть» (с. 172).
Исходя из этого выбор нефти в качестве одного из главных «героев» книги строго концептуален, ведь нефть представляет собой не что иное, как «планетарный архив гниения» [5]. Мотив распада черной нитью проходит через все концептуальные построения «Циклонопедии», позволяя удерживать вместе различные ипостаси теоретической сборки, позднее обозначенной как «химофилософия» [6]: петрополитику, демонологию, теорию войны как машины, кулинарный материализм, специфическую (ксено)поэтику, в рамках которой сама Земля становится литературным произведением (с. 92), а также концепцию пол()ого комплекса, где Земля превращается в нечто среднее между черным ящиком и препаратом для спекулятивной геонекропсии. «Земля верила в свой собственный миф. Пора вскрыть ее и заглянуть внутрь» (с. 43). Моя цель состоит в том, чтобы (образно выражаясь) вскрыть сам механизм этого вскрытия и указать на потенциальную необходимость смещения фокуса с геонекропсии на геокритику.
Рукопись, найденная на Ближнем Востоке
Негарестани разыгрывает вариацию на тему найденной рукописи. Преамбула к основной части «романа» [7] представляет собой перечень дневниковых записей американки Кристен Алвансон. Девушка прилетает в Стамбул, чтобы встретиться с анонимом, который нашел ее профиль на сайте Suicide Girls и завязал переписку потому, что Алвансон «указала в качестве своего любимого писателя одного профессора из Уорика, которого он знал, и тот был его другом» (с. ix) [8]. Так и не найдя таинственного сетевого собеседника, Алвансон останавливается в предложенном анонимом отеле и обнаруживает в номере пыльную коробку, которая среди прочего содержит «толстую кипу печатного текста, озаглавленного “Циклонопедия” и подписанного от руки именем Реза Негарестани» (с. х). После безуспешных попыток связаться с анонимом и отыскать в сети автора найденного манускрипта девушка принимает решение взять рукопись в Штаты и опубликовать ее (с. xiii). В сущности, уже эта преамбула до некоторой степени проясняет работу Скрытого Письма (далее – СП), которое «предполагает политику вклада или участия в проколотых структурах и разложившихся формациях» (с. 63). Иначе говоря, СП проводит множественные повествовательные линии сквозь основной сюжет, превращая его в некое подобие арматуры или прикрытия для того, что уместно было бы сопоставить с геофилософской «историей случайности» [9]. Однако, в отличие от так понятой истории, модель СП отклоняется от случайности в направлении каузальной пролиферации: «следствие производится двумя причинами с двумя различными логиками», то есть, по Негарестани, любая поверхностная несогласованность предполагает подземную согласованность или наложение двух согласованностей (с. 55–56). СП, или «ксенопоэтика», «имеет какое-то отношение к творчеству из искаженных материалов» (с. xvi). Этот тезис в первом приближении позволяет ухватить смысл подзаголовка «Циклонопедии»: творчество из искаженных материалов суть мобилизация текстовых аномалий, активное привлечение апокрифичности и стеганографии, стирание какой-либо аутентичности, ведь именно «неаутентичность работает как соучастие с анонимными материалами» (с. 65). Таким образом, СП, по сути, представляет собой производство через разложение.
Метафора сюжетной дыры является одной из ключевых в «Циклонопедии». Уже в преамбуле Негарестани сравнивает пребывание на Ближнем Востоке с неожиданным провалом в «дыры гладкого нарратива истории» (с. х). Тем самым с первых же страниц книги проблематика СП сплетается с так называемым тиаматериализмом – концепцией Ближнего Востока как живой разумной сущности (с. 44, 136, 187–194). Основная часть текста (собственно «Циклонопедия») блестяще иллюстрирует поэтику интервенции и соучастия с анонимными материалами, поскольку (в своем фикциональном аспекте) представляет собой отредактированные участниками параакадемической лаборатории «Гиперверие» записки бесследно исчезнувшего иранского археолога Хамида Парсани [10]. Важно отметить, что сами записки переданы лаборатории его тайным учеником скорее в виде «содержимого мусорной корзины из кабинета Парсани, чем тетрадей с заметками исключительно дисциплинированного ученого» (с. 11; курсив мой. – Д.Ш.). Таким образом, сама «Циклонопедия» (в своей фикциональной ипостаси) является продуктом СП как практики, предполагающей анонимность, коллективность и активное «извращающее» вмешательство. На мой взгляд, оптимальной точкой входа в «роман» могут послужить три воспроизводящиеся в работах ключевого персонажа (Парсани) проблемы: пол()ый комплекс, петрополитика и (упомянутая вначале) радикальная открытость. «Общий знаменатель» этих проблем – специфически ближневосточная форма жизни, то есть собственно распад, или «подспудная мягкость» (с. 187). Реконструкция указанных проблем позволит мне бегло очертить контуры концептуального ландшафта теоретически-художественного опуса Негарестани, а затем сформулировать ряд критических соображений.
Kareez’gar и химия распада
По большому счету, Негарестани осуществляет изощренный апгрейд гипотезы полой Земли. Вопреки возможным коннотациям вопрос уже не только о том, что находится под Землей, но и о том, как помыслить превращение Земли в труп твердости. Чтобы разобраться, что под этим подразумевается, обратимся к аналитике такого концепта, как пол()ый комплекс. В единственной опубликованной книге «Стирая Древнюю Персию: 9500 лет взывают к разрушению» Парсани разрабатывает теорию политического прагматизма Земли. В рамках этой теории становится возможным исследование Ближнего Востока как живой, разумной сущности. Такого рода политический прагматизм, или тиаматериализм, предлагает модель восстания против капиталистической Империи Солнца и соучастия с Землей как «ксенохимическим» инсайдером – теллурианским просачивающимся изнутри внешним, соответствующим инстанции хтонической черноты. Данная модель восстания/соучастия и получает название пол()ого комплекса – Kareez’gar, то есть полого Kardegar (персидское слово, означающее демиурга). Этот экстравагантный концепт призван схватить сразу «и опустошенное изнутри Целое (творение, генезис, государство и так далее), и дырчатость» (с. 44). Как пишет Негарестани: «Дырчатое Пространство, точнее, пол()ый комплекс (с коннотациями вырожденной полноты), ускоряет и запускает определенного рода субверсивный процесс в твердых телах наподобие Земли» (с. 45). Субверсия состоит в разложении твердого тела, разрушающем его связность, не ведя при этом к полному уничтожению этого тела – иначе говоря, подрыв осуществляется через разоснование, которое представляет собой «вырождение целого в бесконечно пустое тело, нередуцируемое к ничто» (там же; курсив мой. – Д.Ш.). Негарестани добавляет: «Говорить о дырчатых пространствах и Земле – значит исподволь вводить Землю как Разоснование» (там же).
Я в свою очередь добавлю, что вводить Землю как Разоснование – значит говорить о петрополитике, поскольку, по Негарестани, «пол()ый комплекс и Петрологический Разум на самом деле выступают отражениями друг друга в обсидиановом зеркале» (там же). И здесь мы вступаем в ареал своеобразной геофилософии распада, или, точнее, распадающейся геофилософии. Дабы прояснить свою мысль, обращусь к перекрестному прочтению серии фрагментов «Циклонопедии». Отправной точкой послужит примечание № 34 (с. 240), которое, на мой взгляд, позволяет сплести намеченные сюжетно-концептуальные линии в связную повествовательную ткань. Причем ткань эта метастатически разрастается вокруг операции спекулятивного вскрытия. Указанное примечание касается мотива божественного самоубийства, ранее рассмотренного Негарестани на примере экспериментального фильма ужасов «Порожденный» («Begotten», 1990) Эдмунда Элиаса Мерриджа. Комментируя эту картину, философ отмечает: «Бог решает быть трупом, чтобы стать протагонистом. Интроспекция Бога совпадает с вскрытием его тела и рождением Вселенной из его трупа» (с. 211); и ранее: «В акте дефлорации собственного мяса Бог впервые ступает на плато черной материи, где химия бога плодотворнее, чем когда-либо» (там же; курсив мой. – Д.Ш.). В примечании № 34 Негарестани воспроизводит эту схему, говоря о радостном самоубийстве солнечного бога, целью которого является нисхождение «не на поверхность земли, а в ее чрево» (с. 240). По сути, этот мотив отсылает к мифологическому эпизоду преждевременного рождения Ахримана, который разрывает бок своего отца Зурвана с тем, чтобы, выйдя из его чрева первым, унаследовать отцовское царство. Однако в результате неестественного рождения Ахриман появляется на свет «гнилостно-черным» (с. 175). Таким образом, представленная мифологическая схема схватывает «коллапс солнечного бога в состояние «нигредо (черноты), где трансформация направлена вглубь и вниз» (там же). Черная материя (нефть как «черный труп Солнца») якобы позволяет заново открыть мифологию как политическую геофилософию, то есть геофилософию петрополитических потоков. Мифология здесь раскрывается в триаде нисхождения, основания и подземных потенций (с. 213). Иллюстрацией этой триады как раз и выступает «Порожденный»: после божественного самоубийства, или «раскрытия бога в качестве трупа», женщина в маске (Земля) «оплодотворяет себя семенем, вскипающим из трупа Бога», а затем порождает «Мертвого Бога-Мутанта». Негарестани описывает этот процесс как невозможное для маскулинности становление-женщиной, в ходе которого «он» (солнечный бог) превращается в «оно», или «имманентное месиво» (с. 212–213), то есть нефть.
Это «оно» экземплифицирует радикальную открытость, или, по Негарестани, «нисхождение в царство бактериальной смерти» (с. 213). Тем самым мифологическая «мечта Земли о смерти бога» реализуется в нигредо (с. 240) – антисовершенстве, соответствующем черноте нефти. Земля, подобно Кристен Алвансон, играет роль suicide girl, – регистрируя божественное самоубийство на своей «шизофренической коже» (с. 59) [11]. Бунтуя против Солнца и собственной планетарности, Земля становится чем-то вроде черного ящика, в который вложена божественная «зародышевая смерть» [12], смазывающая земные нарративы через петрополитические потоки. Таким образом, мертвый бог превращается в черную разумную [13] кровь, циркулирующую по венам дырчатого тела разоснованной Земли. Это концептуальное решение, в частности, позволяет прочитать «Циклонопедию» в качестве своеобразной космологической истории любви (с. 40–41, 52, 70, 90, 110, 162, 226–227), где любовь мыслится вне матрицы антропоморфного выживания (с. 181) и отсылает к фигуре Циклона, или Морового Колеса (с. 97). А колесо это является именно моровым, поскольку в так понятой philia, неотделимой от вскрытия вовлеченных в отношение сторон, «выживают только интенсивности» [14]. Негарестани среди прочего иллюстрирует подобную любовь, обращаясь к греческой элементалистской космогонической традиции, в рамках которой сухой элемент жаждет своего влажного близнеца. В данном случае такой парой выступают ближневосточные пыль и нефть, сочетание которых чревато взрывным эпидемическим эффектом (с. 96–101). Растворенные в нефти машины войны и бактериальные споры нарушают территориальные границы и обманывают иммунитет целого, проводя линию распада.
Завершая беглый осмотр концептуального ландшафта «Циклонопедии», я скажу, что вопреки заявленному Негарестани намерению переоткрыть мифологию как политическую геофилософию, элементалистский «уклон» намечает вектор выхода за пределы геофилософского ареала. С одной стороны, в спекулятивной геонекропсии угадывается призрак делёзо-гваттарианского вопроса, «за кого ее принимают, эту землю» [15]; с другой, – эта операция выявляет химию распада, которая «начинается изнутри, но ее существование регистрируется на поверхности»; исходя из этого «онтология [в том числе и геофилософская] – это так сказать лишь поверхностный симптом химии» (с. 193). Суть произошедшего сдвига позднее была сформулирована в терминах отказа от геофилософии как мысли, центрированной на Земле, в пользу химофилософии как мысли универсальной:
«Химофилософия знаменует собой переход от геофилософии к философии, чья земля принадлежит единому и открытому континууму. […] Химическая революция заново открыла землю, но не в качестве матери жизни или вместилища небесных лучей, а в качестве расплывчатой и синтетической области химического континуума» [16].
Итак, результатом спекулятивного вскрытия Земли становится ее распад на химические элементы, приправленный пафосом нового универсализма. Антилиберальный маршрут эпидемической открытости привел нас прямиком к хтонической политизации таблицы Менделеева…
Война и геокритика
Было бы наивно читать «Циклонопедию» в качестве антивоенного «романа». Зачем высвечивать ужасы войны с терроризмом, то есть разоблачать «освободительский» этос американской демократии, с одной стороны, и джихадистское «изуверство» – с другой, если то и другое в конечном счете не выходит за пределы доксы? Скорее наоборот: Негарестани выводит крайние(?) следствия из делёзо-гваттарианской стратегии борьбы с мнением, которая, как известно, неотделима от сближения с хаосом. Здесь – хаосом войны, порождающей своих детей с тем, чтобы пожрать их. Причем война и химия распада идут рука об руку. И дело тут не столько в том, что война ведется за нефть – как раз этот тезис «Циклонопедия» остроумно подрывает; дело, скорее, в том, что «нежизнь войны питается нефтью» (с. 134), и если последняя играет роль «Охотника мертвых морей», который «бродит по пустынным равнинам Аравии» (с. 28), то объясняется это среди прочего тем, что «Нефте-враг» – пища для машин войны, а последние – лишь разменная монета самой войны.
В основе «Циклонопедии» лежит любопытное решение: Негарестани пересаживает делёзо-гваттарианство на экзотическую (персидскую) почву. В этом он далеко не одинок: вспомним, например, о «библейском шизоанализе» Йоэля Регева [17] или «амазонском перспективизме» Эдуарду Вивейруша де Кастру [18]. Война (хотя бы в качестве тропа) демонстрирует принципиальную значимость во всех трех теоретических образцах. Но у Негарестани она становится не просто квазимессианским инструментом или автохтонным modus vivendi, но (подобно нефти, коей питается) автономной разумной сущностью – эдакой (хитро)умной стратегической войной-в-себе. «Стратегической» потому, что лишь петрологический разум проводит линию стратегии, тогда как джихад и капитализм не более чем слепые марионетки [20], направляемые «хитростью нефтяного разума», который уверенно приближает наступление «теллурианской Омеги»: точки достижения Землей «пылающей» имманентности по отношению к раскаленному земному ядру («Ктеллл») с одной стороны и солярному внешнему – с другой. В этом свете ничуть не удивительно, что тиаматериалистическая критика либеральной открытости идет по пути искоренения любого антропоморфизма, который характеризуется не иначе как «ретроградный» (с. 180). Радикальная открытость в свою очередь сугубо «ктулхоидна»: она предназначена для людей лишь в аспекте их превращения в химические элементы. Исходя из этого я сформулировал бы теоретический парадокс «Циклонопедии» следующим образом: критический фокус на «посмертных метаморфозах» чреват утратой критического фокуса как такового. Что под этим подразумевается?
В (анти)послесловии к русскому переводу «Анти-Эдипа» Дмитрий Кралечкин высвечивает «системную ошибку» делёзо-гваттарианства по отношению к любым формам критического мышления. Эта ошибка – вкратце – состоит в отказе от негативности в пользу сугубой позитивности желания как бесконечного ресурса. Такой отказ равнозначен отказу от антропоморфизма: глубинная позитивность строго бессубъектна и лишь «застывает» в субъектных формах, ведь «желание – это уже не столько субъект, сколько материал», а «сама экономика и экономия желания стали неотличимы от физики» . Ключевой проблемой теории Делёза/Гваттари в этом свете оказывается то, что Кралечкин схватывает в лаконичной формулировке – «It is not made for life»:
«Заявление авторов к концу текста о невозможности вывести какую бы то ни было политическую программу из “Анти-Эдипа” (“ее нет и не надо”) – лишь внешнее выражение гораздо более серьезной проблемы: не недостатков теории, а ее “совершенства”, оставляющего ее пользователей без надежды ею воспользоваться. В конечном счете логика желания абсолютно имманентна, и нет ничего, что бы ей противостояло» [21].
Теперь давайте вспомним, что в экспериментальной мифологии Негарестани нефть суть продукт имманентизации солнечного бога (результат его превращения в «имманентное месиво»); затем поставим на место «физики» «химию», а «желание» заменим «нефтью». Так, отталкиваясь от проницательного комментария Кралечкина, мы укажем на базовую проблему циклонопедической теории: не ее ущербность, а напротив, – на ее «совершенство». Если отнестись к этому «совершенству» чуть серьезнее, то мы также вынуждены будем признать, что оно чревато перформативным противоречием: теория эпидемической открытости, прокладывающая маршрут антисовершенства, то есть, по сути, задающая траекторию деиммунизации, сама по себе обладает мощным иммунитетом и системной строгостью.
Разумеется, можно возразить на осуществленную выше замену, что, в отличие от желания, нефть не является бесконечным ресурсом, однако Негарестани, мобилизуя теорию Томаса Голда, ответит, что нефть в некотором смысле «бессмертна», поскольку производится «плутоническими силами и нижней биосферой, а не разложением ископаемых и органических тел» (с. 76). В конечном счете, ход Негарестани возвещает не столько вызов критическому мышлению, сколько его отмену: если все происходит согласно квазиэсхатологическому плану, то зачем выводить какую-либо программу – даже с префиксом «анти-»? Ведь все и так замечательно: сами того не понимая, мы планомерно движемся к теллурианской Омеге, а нефтяная война – просто-напросто машина, ускоряющая пришествие царства имманентности! Можно даже задаться вопросом: а не является ли так понятая война всего лишь другим именем некоей «извращенной» универсальной гармонии?.. В этом свете неверная трактовка войны в качестве одной из ее машин [22] суть не что иное, как симптом неспособности потенциальных пользователей концепции Негарестани ею воспользоваться, ведь она в некотором смысле сделана не для людей… Здесь же становится вполне понятным и оправданным призыв отказаться от теории войны-как-машины, поскольку она блокирует возможность сопротивления настоящему и подъем «нового народа» [23]. Правда, впрочем, заключается в том, что новый народ все-таки включен в теоретическую сборку Негарестани, но представлен, разумеется, не людьми, а химическим потенциалом, высвобождаемым по мере дезинтеграции целого в пыль (с. 94). Таким образом, в химофилософии подрываются любые аватары антропоморфизма – вместо этого нам предлагают принять причудливый молекулярный спинозизм: мы еще не знаем, на что способны химические элементы…
Итак, в химофилософской перспективе важен не субъект (что бы мы под этим ни понимали [24]) – важна Вещь, коей и является планетарный петрологический разум, который, равно как и капитализм, может быть описан в качестве эдакого кукловода/конфигуратора. Если, как замечает Фредерик Нейра, капитализм ради выживания должен сначала произвести пространство, чтобы затем его разрушить, точнее – сформировать пространство как «нечто уже разрушенное, уже израсходованное, уже разжиженное» [25], то петрологический разум в свою очередь питает и стравливает машины войны с тем, чтобы уничтожить их на пути в пылающую пустыню имманентности. Логика кукловода/конфигуратора суть логика Вещи в значении, отсылающем к фильму Джона Карпентера «Нечто» («The Thing», 1982): внедриться, ассимилировать, разложить. Симптоматично, что Негарестани напрямую обращается к фильму Карпентера в ходе рассмотрения джихадистской практики Такия (с. 127–132). По большому счету, та же логика характерна и для ксенохимического инсайдера, если помыслить последнего как паразита, использующего земную поверхность в качестве камуфляжа для собственной подрывной активности. Несомненно, модель Негарестани куда радикальнее капитализма, для которого, как известно, остается непреодолимый предел – сам капитал. Но петрологический разум, втягивая и капитализм, и его иное в воронкообразное движение распада, ничуть не в большей степени заинтересован в конкретных формах – прежде всего живых. В наброске геокритики капитализма Нейра указывает на пагубную особенность последнего: производя пространство, капитализм не способен создавать место, под которым в данном случае понимается «символическое допущение пространства», определяемое через свой неметрический характер [26]. Именно производство «пространства без мест» приводит к разрушению экзистенциальных сред: «Разрушение (живых) сред, безусловно, связано с неспособностью капитализма создавать новые (символические) места, чтобы управлять коммерческими обменами между первыми и вторыми» [27]. В этом свете геокритический вопрос к «Циклонопедии» будет состоять в том, способствует ли предложенная Негарестани модель жизни как распада возникновению подобных (не)мест или же ограничивается изощренными спекуляциями на тему петрологического разума. Склоняясь ко второму варианту, я все-таки предпочту оставить этот вопрос открытым.
[1] Боулз П. Гиена // Митин журнал (http://kolonna.mitin.com/archive/mj03/bowls.shtml.
[2] Мертвый А., Кондратьев Е. Флора и фауна могил // Альманах «Фигуры Танатоса». Вып. 6. СПб.: Издательство Института человека РАН, 2001 (http://anthropology.ru/ru/text/myortvyy/flora-i-fauna-mogil.
[3] Иранский философ Реза Негарестани родился в 1977 году. «Циклонопедия» опубликована в 2008-м; журнал «Artforum» включил ее в список лучших книг 2009-го. Ведет блог Toy Philosophy (https://toyphilosophy.com). Один из руководителей The New Centre for Research & Practice.
[4] Или некое между, поскольку «даже если с точки зрения каждой из сторон представляется, что это подлинно внешнее находится по ту сторону потустороннего, это всего лишь оптический обман» (Регев Й. Реза Негарестани: гусь на лоне вод // Неприкосновенный запас. 2019. № 4(126). С. 20).
[5] Браттон Б. Поддержите Землю, или Об апофении нефтяного пика // Неприкосновенный запас. 2019. № 4(126). С. 27. Следует сразу оговориться, что в данном контексте такое определение чревато недопустимым упрощением: в разделе «Гиперверовательные сущности нефти» («Циклонопедия». С. 27–30) перечислены одиннадцать нефтяных «амплуа». Под «гипервериями» понимаются «фикциональные значения, которые делают себя реальными» (Там же. С. xi); также см.: «Фрагментация – вот единственная стратегия». Интервью с Ником Ландом // Логос. 2018. Т. 28. № 2. С. 35, 37–38, 48–49; Карстенс Д., Ланд Н. Введение в гиперверие. Интервью // Логос. 2019. Т. 29. № 5. С. 255–264).
[6] См.: Negarestani R., Mackay R. Editorial Introduction // Collapse. 2011. Vol. VII. P. 3–37.
[7] Вопрос о жанре «Циклонопедии» остается открытым. Некоторые комментаторы рассматривают книгу в качестве романа, при этом акцентируя большее внимание на том, как этот роман осуществляет свою фикциональность, и наделяя его чертами гипервымысла (Marshall K. Cyclonopedia as Novel (A Meditation on Complicity as Inauthenticity) // Leper Creativity. Cyclonopedia Symposium. New York: Punctum Books, 2012. P. 151, 152). Другие отбрасывают категорию романа, предлагая читать «Циклонопедию» в качестве «еретической теологии» (Wark M. An Inhuman Fiction of Forces // Leper Creativity… P. 41).
[8] Под «профессором из Уорика», вероятно, подразумевается Ник Ланд, полемика с аннигиляционистским солнечным этосом которого составляет базовый мотив книги. По Ланду, «жажда аннигиляции совпадает с солнцем» (Ланд Н. Проклятие солнца // Логос. 2019. Т. 29. № 4. С. 76). Негарестани дополняет эту модель, соответствующую садистской стратегии разрушения, мазохистской стратегией отклонения (см.: Делёз Ж. Представление Захер-Мазоха (Холодное и Жестокое) // Захер-Мазох Л. фон. Венера в мехах. М.: Ad Marginem, 1992. С. 200–213. См. также комментарий: Регев Й. Исток света выше, чем исток сосудов // Stasis. 2019. № 1(7). С. 323–331). Угловое движение отклонения придает жажде аннигиляции спиральные направления, или, по Негарестани, «захватывает моровую креативность Солнца и знакомит ее с земными становлениями» (с. 181). Если Солнце соответствует «сингулярности, возносящейся к вымиранию» (полному сгоранию), то теллурианская линия запускает воронкообразное движение (Циклон), подрывающее гегемонию солярного капитализма (с. 169) в пользу «спиральной нелокализуемости, неистощимых становлений извращения, отклонений и бунтующих креативностей» (с. 182). Тем самым фигура Циклона отсылает к антикреационистской креативности: творению через (само)распад (с. 195–197). О фигуре Циклона как о схеме порождающего нуля см.: Negarestani R. Notes on the Figure of the Cyclone // Leper Creativity… P. 287–297.
[9] Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.: Академический проект, 2009. С. 108, 110.
[10] Это решение роднит «Циклонопедию» с другим нашумевшим экспериментальным романом 2000-х – «Домом листьев» (2000) Марка Данилевского, где роль, аналогичную запискам Парсани, играет «Пленка Нэвидсона» (см.: Данилевский М.Z. Дом листьев. Екатеринбург: Гонзо, 2018).
[11] На возможность этой аналогии, в частности, указывает появляющийся в начале «романа» образ ожога: «У меня на плече, где оставалась неприкрытая кожа, расползается солнечный ожог. Сначала легкое раздражение, но теперь, несколько дней спустя, после всех лосьонов, становится только хуже. Он уже не розовый, а мясно-красный, отверстие в коже размером с монету. Края круглого ожога почернели по всей окружности. Я сижу в номере и постоянно трогаю его, втирая инфекцию» (с. xvii–xviii; курсив мой. – Д.Ш.). Этот цветовой переход отсылает к (ал)химическому вектору имманентизации: «В смерти Бога или самопожертвовании бога Солнца химические векторы начинаются с рубедо, или красного цвета Солнца, и нисходят к нигредо, или хтонической черноте» (с. 240). При этом важно отметить, что такое самопожертвование взламывает гендерную матрицу: становление-женщиной «собирает» три компонента (Солнце, Землю и нефть) в единый процесс божественной интроспекции.
[12] О зародышевой смерти см.: Negarestani R. Death as a Perversion: Openness and Germinal Death // Dark Trajectories. Politics of the Outside. Hong Kong: [NAME] Publications, 2013. P. 55–79.
[13] См., например: «Эта чуждая разумность характеризуется разбеганием и исхождением из земли, а не пришествием и нисхождением на землю» (с. 143; курсив мой. – Д.Ш.).
[14] Делёз Ж., Гваттари Ф. Кафка: за малую литературу. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2015. С. 24.
[15] Они же. Тысяча плато: капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. С. 66.
[16] Negarestani R., Mackay R. Op. cit. P. 29–30.
[17] См. колоритное название лекции, прочитанной в 2018 году: «Библейский шизоанализ: Анти-Эдип и структура Пятикнижия» (Регев Й. «О массовой культуре и феминизме». Интервью // Enter. 2018. 28 ноября (https://entermedia.io/people/filosof-joel-regev-o-massovoj-kulture-i-feminizme/.
[18] Об интенсивной враждебности и войне как необходимой «детали» амазонского перспективизма см.: Вивейруш де Кастру Э. Несвоевременный, вновь // Стадис. 2019. № 1. С. 55–79; Он же. Каннибальские метафизики. Рубежи постструктурной антропологии. М.: Ad Marginem, 2017. С. 97–136, 142–143.
[19] Аналогичное решение см. в повести Кристиана Крахта и Инго Нирманна, где место нефти занимает метан: Крахт К., Нирманн И. Метан. М.: Ad Marginem, 2008.
[20] Кралечкин Д. Критика не в фокусе // Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 2008. С. 648 (курсив мой. – Д.Ш.).
[21] Там же. С. 656 (курсив мой. – Д.Ш.).
[22] См.: Тимофеева О. Добывающая онтология и абстрактная промышленность: три машины войны // Неприкосновенный запас. 2019. № 4(126). С. 290; Она же. Черная материя // Опыты нечеловеческого гостеприимства: антология. М.: V-A-C press, 2018. С. 174.
[23] Браттон Б. Указ. соч. С. 31–34.
[24] Здесь я отсылаю к теории мультинатурализма, где человечность мыслится как антропоморфная виртуальность, но «там, где все становится человеческим, человечность становится чем-то совсем иным» (Вивейруш де Кастру Э. Каннибальские метафизики… С. 31); см. также: Шалагинов Д. Апокалиптические митофизики и радикальный антропоморфизм // Логос. 2019. Т. 29. № 3. С. 273–276.
[25] Нейра Ф. Геокритика капитализма // Прогнозис. 2009. № 1(17). С. 222.
[26] Там же. С. 222.
[27] Там же. С. 225.