Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2020
Александр Владимирович Кынев (р. 1975) – политолог.
[стр. 62—75 бумажной версии номера]
По иронии судьбы фактическое двадцатилетие новой политики федерального центра в отношении регионов, символически связанное с фигурой Владимира Путина, отмечает ее возвращение именно в ту точку, с которой она в свое время стартовала. Удивительным – а возможно, и закономерным – образом то, что начиналось как осознанная стратегия, постепенно, в ходе тактической борьбы за обеспечение «нужных» результатов выборов и, как следствие, бесконечного устранения побочных эффектов принимаемых решений, вновь привело государственных лидеров к тому, с чем они изначально намеревались бороться.
Первый этап: стратегия построения параллельных «вертикалей»
Этот период начался с избирательной кампании 1999 года, когда в противовес блоку региональной бюрократии «Отечество – Вся Россия» федеральный центр инициировал создание блока «Единство» («Медведь»), выступавшего под лозунгом наведения порядка в самом широком смысле, нажимавшего на силовую риторику и включившего «силовиков» в состав своих лидеров. Эти события почти совпали с назначением Путина председателем правительства Российской Федерации, состоявшимся 16 августа 1999 года.
Надо сказать, что такой поворот стал ответом на массовый общественный запрос. Во-первых, в результате заигрываний центра с региональной бюрократией и по причине его собственной слабости во многих субъектах федерации к концу этого десятилетия сформировались авторитарные режимы, в рамках которых законодательные органы, местное самоуправление, бизнес и СМИ занимали по отношению к губернаторам откровенно зависимое положение. Из-за постоянных уступок, делавшихся «федералами» региональной бюрократии, законодательство многих субъектов вступало в явное противоречие с федеральными законами и даже с Конституцией Российской Федерации. Дело доходило до принятия на региональном уровне решений об ограничении (через специфические режимы регистрации) въезда на их территорию россиян из других регионов, установления межрегиональных таможенных постов, блокирования свободного перемещения товаров.
Во-вторых, сама федеральная бюрократия, заинтересованная в укреплении собственной власти, непрерывно стремилась к экспансии. Показательно, что еще до 1999 года федеральный центр старался предусмотреть в регулировании региональной политической жизни некоторые элементы унификации, ликвидирующие наиболее явные отклонения и злоупотребления. Москва стремилась минимизировать все более зримое пренебрежение регионов базовыми принципами политико-институциональной системы государства: для этого принимались соответствующие федеральные законы и судебные решения, касавшиеся наиболее вопиющих фактов несоответствия нормативных актов, инициируемых регионами, федеральным установлениям. (Хорошими примерами здесь могут служить постановление Конституционного суда от 1996 года по делу об Уставе Алтайского края, закон «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации» от 19 сентября 1997 года, а также разработка федерального Налогового кодекса.) В 1997–1998 годах в республики массово назначались представители президента (с 2000 года называющиеся главными федеральными инспекторами) – хотя до того времени такое происходило только в исключительных случаях [1].
Реализуемый с начала 2000-х новый курс в отношении регионов был продиктован общностью системных интересов всех основных федеральных игроков. В нем была заинтересована сама федеральная власть, а также крупный федеральный бизнес, который к тому моменту перешел от передела сфер влияния и приватизации крупных объектов федеральной собственности к региональному расширению. В более ощутимом влиянии в регионах были заинтересованы и федеральные политические партии. Наконец, гражданское общество тоже не раз высказывалось за пресечение злоупотреблений региональных автократов.
Важно отметить, что это утверждение унитаризма было хотя и медленным, но зато повсеместным и тотальным. Прежде всего новый президент создал федеральные округа, а силовые структуры вывел из-под контроля региональных властей; затем, в 2000 году, был реформирован Совет Федерации; потом, с начала 2004-го, были упразднены внутренние офшоры; наконец, с августа того же года путем пересмотра федерального закона «О недрах» региональных руководителей лишили права скреплять своей подписью соглашения о недропользовании.
Централизаторские тенденции затронули и электоральную политику. Сначала в 2001 году был принят закон «О политических партиях», сделавший партии исключительно федеральными, а их регистрацию довольно жесткой. До 2005 года они могли создавать избирательные блоки с участием общественных организаций, но потом такое право было у них изъято. Сокращение числа потенциальных участников избирательного процесса при одновременном ужесточении государственного контроля над ними заметно осложняло для региональных элит и губернаторов поиск федеральных партий, которые могли бы выступать их политическими партнерами. В июне 2002 года появился новый закон «Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации», в соответствии с которым с 14 июля 2003 года регионам вменялась обязанность избирать не менее половины депутатов законодательного органа (или одной из его палат) по пропорциональной системе. Одновременно крупные федеральные партии, преодолевшие заградительный барьер на думских выборах, получили серьезную преференцию: им облегчили регистрацию кандидатов и партийных списков на выборах, избавив от сбора подписей. Эта норма вступила в силу после парламентских выборов 7 декабря 2003 года.
Предварительно подготовив весь этот фундамент, федеральный центр в сентябре 2004 года устами Путина объявил о намерении вообще отменить выборы губернаторов, а также отказаться от проведения думских выборов по смешанной системе – упраздняя мажоритарные округа и вводя с 2007 года полностью пропорциональную систему. Таким образом, региональные элиты лишались возможности напрямую продвигать своих ставленников в федеральный парламент. Восстановление контроля над региональными элитами сопровождалось системной работой по их ослаблению и включению в единую партию федеральной и региональной бюрократии – «Единую Россию», – внутри которой совокупное влияние глав регионов постепенно снижалось.
Именно это медленное продвижение, предусматривавшее адаптацию к меняющейся ситуации на каждом последующем этапе, стало главным фактором, обусловившим фактический демонтаж российского федерализма 1990-х. Если бы те же меры были реализованы резко и сразу, то скорее всего они встретили бы серьезное противодействие. Однако вялотекущая унитаризация, в ходе которой не прекращался торг Кремля с разными элитными группами, нередко получавшими различные уступки, рассеивала возможное недовольство. Причиной этой неспешности, помимо тактических соображений, могли послужить и договоренности 1999—2000 годов, связанные с транзитом федеральной власти от прежних управленцев к новой команде и предусматривавшие сохранение на какое-то время прежних правил игры. По свидетельству Виталия Иванова, одного из наиболее ярких представителей провластной политологии, часть руководства администрации президента вместе с самим главой государства «давно (или вообще всегда)» считала предпочтительным именно назначение губернаторов. Останавливала их, по его мнению, лишь боязнь, что данный шаг не будет поддержан элитами, а также нанесет урон международной репутации страны [2].
В результате, вместо прежней полуфеодальной системы, где региональные акторы пользовались всевластием на территории собственных уделов в обмен на политическую лояльность суверену (президенту), начала оформляться система параллельных «вертикалей», замкнутых на различные структуры в федеральном центре. Эти «вертикали» имели не только ведомственную, но и корпоративную природу, затронув общественно-политическую сферу. Они сделались особенно сильными в период фактического назначения губернаторов – в 2005–2012 годах. Из-за того, что партии теперь регистрировались исключительно в федеральном центре, самые крупные из них начали получать государственное финансирование. Поскольку Кремль заставил регионы перейти на пропорциональную избирательную систему, в стране начали также выстраиваться и партийные «вертикали». В их рамках выдвижение кандидатов, намеревающихся участвовать в региональных выборах, согласовывалось с федеральным партийным руководством, а политическая независимость депутатов сокращалась: им, например, запретили вступать в иную партию, нежели та, от которой они избирались. По мере того, как государственная бюрократия все жестче контролировала партийную бюрократию, та в свою очередь все крепче связывала руки депутатскому корпусу.
Второй этап: расцвет ограниченной конкуренции и управляемой партийности
По мере утверждения параллельных «вертикалей» сильные административные «вертикали» начали подавлять слабые. Именно этот тренд стоял, в частности, за ликвидацией федеральной Службы по контролю за оборотом наркотиков и передачей ее полномочий Министерству внутренних дел. Нечто похожее происходило и с партийными «вертикалями»: хотя сами партии в новой ситуации оказались монополистами в выдвижении кандидатов, само их число неуклонно сокращалось: если в 1999 году право на участие в думских выборах имели 139 организаций, то к 2008-му в стране остались только семь партий, располагавших такой возможностью. Федеральный закон «О политических партиях» изначально был нацелен на уменьшение числа акторов, участвующих в выборах: он, например, требовал от партии не менее 10 тысяч членов, причем партийные отделения из 100 человек должны были действовать не менее чем в половине российских регионов. Впрочем, на первых порах подход Министерства юстиции к регистрации партий оставался достаточно либеральным: за два первых года применения закона ведомство зарегистрировало 53 партии, 44 из которых сумели учредить то количество региональных отделений, которое позволяло участвовать в парламентских выборах 2003 года. Тем не менее по сравнению с 1999 годом этот показатель снизился более, чем в три раза. С 2005 года в стране были запрещены избирательные блоки, а с 2006-го партии потеряли право выдвигать кандидатами на выборах членов иных партий.
В декабре 2004 года партийное законодательство подверглось заметному ужесточению: минимальная численность партий, установленная государством, увеличивалось в пять раз – с 10 до 50 тысяч членов. Соответствующим образом менялись и требования, предъявляемые к партийным отделениям: теперь партиям необходимо было иметь в половине субъектов федерации не 100, а 500 членов. Ранее зарегистрированным партиям предстояло привести свою численность в соответствие с новыми требованиями – с 1 января 2007 года партии, не прошедшие министерской проверки, подлежали ликвидации в судебном порядке. Итог всех этих новаций был вполне ожидаемым: число зарегистрированных партий быстро начало таять. К началу 2006 года их осталось лишь 37. В 2004–2006 годах, несмотря на создание трех десятков инициативных групп, ни одна попытка учредить в России новую политическую партию не увенчалась успехом. Дело ограничивалось только переименованиями: так, Российская партия труда преобразовалась в партию «Патриоты России», бывшая Партия российских регионов в 2004 году стала партией «Родина», а в 2006-м – «Справедливой Россией». В течение первых месяцев 2007 года в судах шла принудительная ликвидация партий, не прошедших проверку органов юстиции. В результате 12 партий были ликвидированы по решению высшей судебной инстанции. На 1 июля 2007 года право на участие в выборах имели лишь 15 политических партий, причем одна из них — Партия возрождения России – к тому моменту уже фактически лишилась руководящих органов. Новое сокращение числа партий произошло после думских выборов 2007 года, в которых участвовали 11 партий. На этот раз «прополка» была спровоцирована нормами федерального закона, согласно которым для партий, получивших на федеральных выборах менее 3% голосов, бесплатное эфирное время и бесплатные печатные площади делались платными.
Гигантские долги перед СМИ стали фактором добровольной самоликвидации нескольких партий, не сумевших пройти в Государственную Думу, среди них были Аграрная партия, Партия социальной справедливости, партия «Народный союз», «Союз правых сил», «Гражданская сила» и Демократическая партия России. Таким образом, к концу 2008 года в стране остались всего шесть зарегистрированных партий. По закону партии-аутсайдеры были обязаны расплатиться со СМИ в течение года после официального опубликования результатов состоявшихся выборов: этот срок истек 11 декабря 2008 года. После этого СМИ, выждав месяц, вправе были взыскивать долги в судебном порядке. Только летом 2009 года были приняты поправки в Налоговый кодекс, освобождающие СМИ от налогов на предвыборный эфир и печатную площадь, которые они предоставляют партиям на безвозмездной основе [3]. Закон вводился в действие задним числом и распространялся на отношения, «возникшие с 1 января 2006 года», – то есть и на выборы 2007-го. Одновременно были приняты поправки в избирательное законодательство, по которым партии, не набравшие 3% голосов на парламентских и 2% голосов на президентских выборах, лишались бесплатного эфирного времени и бесплатных печатных площадей в ходе следующей избирательной кампании.
Осенью 2008 года условно правые объединения – «Союз правых сил», «Гражданская сила» и Демократическая партия России – провели ликвидационные съезды, одновременно объявив о создании новой политической партии «Правое дело». Ее учредительный съезд прошел 16 ноября 2008 года, на следующий день после ликвидационных съездов. (Стремление учредить организацию заново, вместо того, чтобы присвоить ей название одной из прежних правых партий, было связано с нежеланием платить вышеупомянутые долги за эфирное время и газетные площади.) В мае 2009 года партия «Правое дело» успешно завершила все регистрационные процедуры, став единственной партией из числа созданных с 2004 года, которая сумела получить официальный статус. С ее регистрацией число политических партий в России достигло семи, что и оставалось неизменным до весны 2012 года.
Источники, близкие к администрации президента, не скрывали, что целью уменьшения числа партий является упрощение контроля над ними. Когда партий мало, весьма удобно в ручном режиме давать им установки, кого можно выдвигать, а кого нельзя. Соответственно, появляются целые списки политиков, которые не могут баллотироваться просто потому, что их некому выдвинуть. Эта система ограниченной конкуренции и управляемой партийности спускалась все ниже, переходя с регионального уровня на местный. Переход от смешанной системы к полностью пропорциональной затронул не только федеральные, но и региональные выборы. Между 2007-м и 2011 годами новацией воспользовались 11 регионов. Параллельно партийные списки внедрялись и на муниципальных выборах. Пик принудительной унификации пришелся на президентство Дмитрия Медведева, когда обязательным стало применение партсписков даже на местных выборах в крупных муниципалитетах. 30 ноября 2010 года президент предложил сделать обязательным использование пропорциональной или смешанной избирательной системы на выборах представительных органов местного самоуправления в городских округах и муниципальных районах с числом депутатов не менее 20 человек (то есть речь шла о городских округах с населением более 30 тысяч жителей; что касается муниципальных районов, то в отношении них в законе нет прямой увязки количества депутатов с численностью населения). Вскоре соответствующий закон был принят.
Третий этап: кризис 2011-го и последующая реформа
Однако к 2010–2011 годам в изменившихся социально-экономических условиях власти быстро выяснили, что иметь мало партий на фоне нарастающего общественного недовольства небезопасно: слишком велик риск концентрации протеста вокруг немногих оставшихся («голосуй за любую другую партию») и, как следствие, «бунта сателлитов», измена которых в конце 1980-х уже погубила некоторые режимы в Восточной Европе. При нарастающих протестных настроениях и искусственном сокращении политического поля голосование за любую, даже слабую и малоизвестную, альтернативу становилось для избирателя символической демонстрацией недовольства. В результате начиная с осени 2008 года стала расти доля голосов, получаемых иными, помимо «Единой России», партиями. Особенно заметно это было в городах и районах, где имелись политические структуры, обладавшие автономией от местной власти. Соответственно, КПРФ и «Справедливая Россия», чувствуя позитивную для себя электоральную динамику, стали вести себя все более независимо, демонстрируя готовность фрондировать.
Ключевым политическим событием, подтолкнувшим федеральный центр к очередному преобразованию партийной и избирательной системы, стали итоги выборов в Государственную Думу, состоявшиеся 4 декабря 2011 года. При явке, официально составившей 60,21% избирателей, «Единая Россия» получила менее половины голосов – 49,32% (сокращение по сравнению с 2007-м на 14,98%). Одновременно «подросли» все прочие думские партии: КПРФ (19,19%, прирост на 7,62%), «Справедливая Россия» (вышла на третье место с 13,24%, прирост на 5,5%) и ЛДПР (11,67%, прирост на 3,53%). В итоге у «Единой России» оказалось 238 мандатов из 450 возможных, у КПРФ – 92, у «Справедливой России» – 64 и у ЛДПР – 56. Причем, по оценкам российских экспертов, даже этот результат, демонстрировавший существенный провал «Единой России», которая утратила конституционное большинство (ранее у партии было 315 мандатов), был завышен за счет фальсификаций [4]. Именно обвинения в электоральных фальсификациях спровоцировали массовые акции протеста, начавшиеся сразу после голосования.
В результате власти провели «работу над ошибками» по двум направлениям: во-первых, они вернули выборы губернаторов, а во-вторых, изменили партийное законодательство таким образом, который позволял регистрировать максимально большое число партий с целью «распыления» протестных голосов. Уже 23 декабря 2011 года в Государственную Думу были внесены предложения о кардинальном снижении требуемой законодательством численности партий – с 45 тысяч (эта цифра возникла в ходе ограниченных реформ Медведева) до 500 человек, – а также об отмене сбора подписей для участия партий и их кандидатов в выборах [5]. Впрочем, все иные основания, сдерживающие регистрацию новых партийных объединений, оставались в силе [6]. В итоге началось быстрое «размножение» партий, большинство из которых изначально были спойлерами или чисто техническими структурами. К региональным выборам октября 2012 года право на участие имели уже 27 партий, сентября 2013-го – 54, а сентября 2014-го – 69.
Чуть позже появился законопроект о возвращении губернаторских выборов – правда, в новом виде, предусматривавшем так называемый «муниципальный фильтр» для кандидатов, внедренный в апреле 2012 года. Эта новация была обусловлена тем, что в 2011 году Кремль выяснил: губернаторы-назначенцы – плохая электоральная опора. На начало провальной избирательной кампании 2011 года 58 губернаторов из 83 никогда не избирались населением и лишь единицы из них имели высокие личные рейтинги («исключения, подтверждающие правила») [7]. Из-за жестких условий допуска и внедрения «муниципального фильтра» эти новые процедуры, немного похожие на выборы, были для власти почти безопасными.
Четвертый этап: первая попытка новой департизации и посткрымский консенсус
Однако очень скоро федеральная власть столкнулась с прогнозируемыми побочными последствиями перечисленных решений. В 2012—2013 годах наряду с откровенно «фейковыми» партиями на политической сцене постепенно стали появляться и реальные новые проекты, которыми заинтересовались представители региональных элит, ранее вынужденно присоединявшиеся к немногочисленным разрешенным партиям. В результате все «старые» партии начали терять свой потенциал, что повлекло за собой новую волну «партийных зачисток». Символической вехой здесь можно считать 3 июля 2013 года, когда накануне выборов в Ярославскую областную думу был арестован мэр Ярославля Евгений Урлашов, ранее покинувший «Единую Россию» и намеревавшийся возглавить список «Гражданской платформы», которой опросы предрекали победу в регионе. Тем не менее в некоторых местах новые проекты оказались успешными, что продемонстрировал, в частности, успех Алексея Навального, получившего на выборах мэра Москвы в сентябре 2013 года 27% голосов (больше, чем все кандидаты «старых» партий, вместе взятые), а также избрание Евгения Ройзмана мэром Екатеринбурга — четвертого города страны по числу жителей.
Реагируя на эти провалы, власть взяла курс на минимизацию роли политических партий в целом, тем самым поставив под удар не только бойких «новичков», но и без того крайне ослабленные «старые» партии. Выразилось это в принятии 2 ноября 2013 года так называемого «закона Клишаса», который снизил с 50% до 25% введенную с июля 2003 года обязательную долю депутатов региональных парламентов, избираемых по пропорциональной системе. Для Москвы и Санкт-Петербурга требование об обязательном применении партсписков было отменено вообще, и уже в 2014 году избрание депутатов Московской городской думы проходило только по мажоритарным округам. Одновременно этот закон отменил введенную при Медведеве норму минимальной доли депутатов муниципальных органов, избираемых по пропорциональной системе. Таким образом, тактическое решение, вызванное конъюнктурными обстоятельствами, привело к фактическому сворачиванию ключевой электоральной реформы 2000-х. В ходе выборов городских советов, состоявшихся 14 сентября 2014 года, лишь шесть региональных центров из 20 оставили у себя смешанную систему, в то время как 14 полностью ликвидировали «пропорциональную» составляющую. На уничтожение площадок, позволяющих партиям добиваться успеха, работала и анонсированная в декабре 2013 года муниципальная реформа (или, скорее, контрреформа), главной новацией которой стало наделение регионов правами отменять прямые выборы мэров без согласия самих муниципалитетов и отказываться от прямых выборов городских дум крупных городов, заменяя их делегированием от городских районов.
К выборам депутатов Государственной Думы 2016 года было решено вернуться к смешанной системе, предполагавшей избрание одной половины депутатского корпуса по округам, а другой половины по партийным спискам. Отчасти эти выборы означали возвращение к электоральной формуле 1993–2003 годов, но были и существенные отличия, обусловленные более суровыми правилами допуска к участию в выборах, радикально ужесточенными цензами и минимизацией общественного контроля. Целью этой реформы было сохранение формального большинства «Единой России», поскольку в российских условиях по мажоритарным округам могут выигрывать только кандидаты, обладающие либо административной поддержкой, либо самостоятельным финансовым и организационным ресурсом. Эти преимущества может заменить высокая личная популярность кандидата, но обрести ее крайне сложно, и поэтому подобные независимые фигуры в стране исчисляются единицами. Сказанное объясняет, почему на выборах депутатов региональных парламентов, состоявшихся 13 сентября 2015 года, «Единая Россия» выиграла по регионам в 92,6% округов, а на одновременно проходивших выборах горсоветов – в 90,92%. Оставшиеся и формально проигранные округа доминирующая партия сама отдала «идейно близким» кандидатам из партий-сателлитов. Неудивительно, что на думских выборах, прошедших через год, «Единая Россия» завоевала 203 округа из 225 (90,2%). Причем могло быть еще хуже: из оставшихся 22 округов в 19 просто не было кандидатов партии власти – и потому их изначально «уступили» «системной» оппозиции. Только в трех округах кандидаты-«единороссы» проиграли кандидатам КПРФ.
В результате системные партии оказались под двойным ударом. С одной стороны, власть в 2012–2013 годах настолько опасалась их возможной мутации, что явно переусердствовала в ослаблении и дискредитации прежних партийных структур. С другой стороны, активное наступление на них развернули не только спойлеры, но и по-настоящему новаторские проекты. Ухудшение политических перспектив, усугубляемое предстоящим в 2016 году переходом к смешанной системе, было чревато радикализацией «старых» партий – им больше нечего было терять. Но угроза выхода «ветеранов» из-под контроля в сочетании с необычайной лояльностью, продемонстрированной ими в ходе украинского кризиса, заставили Кремль скорректировать дальнейший ход партийного строительства. Восторжествовавшее «в верхах» ощущение, что с гонениями на партии явно перегнули палку, обернулось тем, что вскоре после вступления в силу «закона Клишаса» сложился новый альянс власти и «старых» партийных структур.
Его цементированию послужил направленный против «новичков» закон от 5 мая 2014 года, который вновь обязал бóльшую часть партий и их кандидатов, желающих участвовать в выборах, собирать подписи избирателей. Само число подписей увеличили с 0,5% до 3% от списочного состава избирателей округа. Этот неадекватно завышенный барьер – причем норма носит императивный характер и не может снижаться в регионах – задал самые жесткие требования к регистрации кандидатов за всю новейшую историю страны. Одновременно в 2015–2018 годах «закон Клишаса» практически перестали применять на региональных выборах, сохраняя между списками и округами соотношение 50 на 50. На выборах горсоветов региональных центров списки обычно сохраняли, но уменьшали их долю до трети или четверти депутатов. Однако на уровне ниже регионального центра процесс отмены ранее введенных выборов по партспискам продолжился.
В условиях, когда партии не имеют возможности полноценно участвовать в выборах, процесс создания новых партийных структур естественным образом приостанавливается, а многие из ранее созданных партий впадают в политический анабиоз. На выборах сентября 2015 года из 74 партий лишь 49 выставили своих кандидатов хотя бы в одном регионе, причем зарегистрированы были кандидаты и списки только от 33 партий. 25 партий не выдвинули на выборах ни одного списка и ни одного кандидата.
Пятый этап: социальные протесты 2018-го и продолжение департизации
Новый альянс власти и думской оппозиции, предполагавший декоративно-договорную конкуренцию, дожил до 2018 года, когда повышение пенсионного возраста и рост налогов вновь включили механизмы протестного голосования – причем это произошло вопреки слабости системной оппозиции. Фактически повторилось явление, уже наблюдавшееся в 2008–2011 годах: когда голосовать не за кого, избиратели «назло» начинают поддерживать любую, пусть даже сомнительную, альтернативу, фактически превращая выборы в референдум о недоверии.
В результате на выборах законодательных собраний, прошедших в сентябре 2018 года, в трех регионах (Республика Хакасия, Иркутская и Ульяновская области) впервые с 2007 года первое место по партийным спискам заняла не «Единая Россия», а иная партия (ею оказалась КПРФ), а в четырех регионах при избрании губернаторов дело дошло до второго тура. Голосование за оппозицию расширилось везде, кроме регионов традиционных массовых фальсификаций; одновременно резко выросло число оппозиционеров, побеждающих в мажоритарных округах (кандидаты «Единой России» в мажоритарных округах в ходе избрания законодательных собраний побеждали лишь в 70% случаев), а также на муниципальных выборах. Заметного наращивания голосов в свою пользу добились спойлеры КПРФ в лице «Коммунистов России» и КПСС: это означало протестное голосование не только против власти, но и против системной оппозиции.
Ответ власти на эти негативные для нее тренды не заставил долго себя ждать. Виновником неприятностей Кремль «назначил» саму системную оппозицию, фактически отметив «майский пакт» 2014 года. Следствием стали масштабные информационные кампании против губернаторов-оппозиционеров. Кроме того, вспомнив о «законе Клишаса», власти вновь начали сокращать долю депутатов, избираемых в законодательные собрания по партийным спискам, в наиболее «проблемных» территориях (Тульская область, Алтайский и Хабаровский края, Республика Марий Эл) и отменять смешанную систему на муниципальных выборах. Более того, пошли слухи о том, что и на выборах Государственной Думы доля депутатов по партспискам может быть снижена до 25%.
Одновременно по «политтехнологическим» причинам кандидаты, поддерживаемые самой партией власти, вынуждены были от нее дистанцироваться. В сентябре 2019 года в шести из 16 регионов, где проходили выборы губернаторов, действующие главы предпочли объявить себя самовыдвиженцами, на выборах в Московскую городскую думу кандидатов от «Единой России» не было вообще, многие кандидаты в мэры по всей стране также шли на выборы в качестве независимых.
***
Таким образом, сражаясь за хорошие показатели электоральной отчетности, власть сейчас рушит те самые партийные «вертикали», которые сама начала строить два десятилетия назад. Институциональная ценность партий и их роль в политической системе снова снижаются. Причем это касается не только оппозиции, но и самой партии власти. Ожидаемым результатом таких процессов станет обособление избранных депутатов от политических партий и укрепление их зависимости от избирателей и/или местных элитных групп. Лишая партии привычных институциональных площадок, власть стремится, насколько возможно, сокрушить и рассеять оппозицию, минимизируя партийный фактор и усиливая фактор персональный. Конечно, структурирование новых политических партий и вызревание новых сил продолжится, но этот процесс пойдет гораздо медленнее.
Впрочем, подобные превентивные меры едва ли спасут власть от неуправляемого обновления, которого она так опасается. Как уже говорилось, оппозиция все активнее выигрывает в мажоритарных округах. Снятие с выборов кого-то из неприемлемых для власти кандидатов все чаще оборачивается победой не провластных ставленников, а других, ранее неизвестных кандидатов. В ходе выборов нового состава Московской городской думы настоящей сенсацией стала победа в 20 округах из 45 кандидатов «умного голосования» Навального, причем еще в семи округах кандидаты власти прошли лишь с минимальным отрывом. Таким образом, линия властей лишь стимулирует появление и «раскрутку» новых лидеров. Этот процесс обнадеживает: вспомним, что на выборах, проходивших в 1989–1990 годах, вообще не было никаких альтернативных партий, но это не помешало протестному голосованию выкинуть бывших политических монополистов из их кресел и привести в политику множество новых фигур.
[1] Политический альманах России 1997. Т. 1: Выборы и политическое развитие. М.: Московский центр Карнеги, 1998. С. 27.
[2] Иванов В.В. Путинский федерализм: централизаторские реформы в России в 2000–2008 годах. М.: Территория будущего, 2008. С. 180.
[3] Нагорных И. СМИ освобождают от налога на партии. Поправки на предвыборную кампанию приняты в первом чтении // Коммерсант. 2009. 29 июня. № 114/П(4169).
[4] Подробнее об электоральных фальсификациях 2011 года см.: Шпилькин С.А. Выборы-2011 // Троицкий вариант – Наука. 2011. 6 декабря. № 93. С. 5; Он же. Статистика исследовала выборы // Газета.ру. 2011. 10 декабря (https://bit.ly/2WEt9FX); Он же. Двугорбая Россия // Троицкий вариант – Наука. 2016. 4 октября. № 214. С. 1–3; см. также: Левада-центр: Послевыборный опрос в Москве, 19 декабря 2011 (https://bit.ly/2WHjyxZ).
[5] Македонов Л. Нанопартии после выборов // Газета.ру. 2011. 23 декабря (https://bit.ly/2wy6Eb5).
[6] Любарев А. Что нам сулит новый проект политической реформы? // Слон.ру. 2011. 6 января (https://bit.ly/2QGWQSO).
[7] Репутация губернаторов в период экономического кризиса. Опрос населения 16–17 мая 2009 года (https://bit.ly/2QH4QDw).