Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2019
Анна Михайловна Вичкитова (р. 1989) — магистр филологии (СПбГУ), магистр социологии (ЕУСПб), докторантка Гарвардского университета.
[стр. 214—224 бумажной версии номера]
Жить с достоинством
Сборник статей под редакцией Олега Хархордина
СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019. – 144 с.
Критическая социология заботы: перекрестки социального неравенства
Сборник статей под редакцией Екатерины Бороздиной, Елены Здравомысловой, Анны Темкиной
СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019. – 336 с.
В издательстве Европейского университета вышли сразу две книги по социологии и политической философии, крайне важные и актуальные для нашего общества сегодня. Первая из них посвящена заботе, вторая достоинству. И хотя на первый взгляд посвящены они разным вопросам и даже вышли в разных сериях, первая – в «Гендерных исследованиях», вторая – в центре «Res Publica», обе они посвящены двум сторонам одной медали – состоянию современного российского общества.
В книге с интригующим и многообещающим названием «Жить с достоинством» с точки зрения политической философии рассматривается категория достоинства и ее функционирование в российском обществе. Сборник статей включает в себя три текста, посвященные разным аспектам данного понятия. Книгу открывает работа филолога Бориса Маслова, в которой он анализирует две античные традиции понимания достоинства, а затем показывает, какое место они находят сегодня в русском языке. Маслов обращается к текстам Цицерона и Перикла, чтобы показать, что греческое и римское понимания достоинства значительно отличались друг от друга. Так, для Цицерона достоинство гражданина заключалось прежде всего в некой присущей ему самодостаточности и порядочности: «главные признаки dignitas – аура самодостаточности, которая окружает благородного человека, сдержанность в собственных притязаниях на власть, непринужденность в деле обретения социального веса» (с. 17). Филолог называет такое понимание достоинства «абсолютным». Это дает повод противопоставить его греческому пониманию, в котором данная величина была скорее «относительной», то есть достигаемой. Источником для анализа исследователю служит надгробная речь Перикла, в которой достоинство – αξία – предстает результатом благородных поступков, совершенных на благо полиса, то есть является заслугой. Русская традиция понимания достоинство вобрала в себя обе античные традиции, добавив в нее и свои оттенки, связанные с добродетелью и нравственным совершенством. Именно это отличает нашу традицию от европейской, где эти понятия разведены.
В работе Капитолины Федоровой проводится исследование употребления слов «достоинство» и «достойный» в современном русском языке, а также предпринимается сравнение современного словоупотребления с использованием этих же лексем в пушкинскую эпоху (реконструируемую на базе Национального корпуса русского языка). Статья содержит много интересных данных и иллюстрируется графиками. К примеру, удалось выяснить, что в пушкинскую пору слово «достоинство» употреблялось почти в три раза (2,9) чаще, чем сейчас, а слово «недостойный» – чаще в 5,8 раз (с. 54). В целом же исследовательница приходит к выводу, что за последние двести лет употребление лексем «достоинство» и «достойный» значительно снизилось и продолжается снижаться. Те же формы, которые еще активно употребляются носителями русского языка, являются по своей сути застывшими языковыми сочетаниями, постепенно утрачивающими свое значение и превращающимися в штампы. Более того, лексема «достоинство» все чаще применяется к предметам неодушевленным и активнее используется в маркетинге (достоинства велосипеда или смартфона), нежели при оценке личных качеств человека, а если все же употребляется по отношению к человеку, то там, где он оценивается как товар.
Завершает сборник статья Олега Хархордина, который рассказывает о внезапной волне политизации понятия «достоинства» в XXI веке как в России, так и в мире в целом. Так, по мнению исследователя, в России дебаты о достоинстве активизировались в конце 2011 года, когда политическая оппозиция не согласилась с легитимностью парламентских выборов и заговорила об униженном достоинстве избирателей. Вопрос о достоинстве активно поднимает с начала 2010-х и сама власть – вот только здесь речь идет о достоинстве всей страны, которую не уважают на мировой арене, не считаются с ее мнением, отчего и встает вопрос о защите достоинства России. Почему и власть, и граждане, апеллируя к одной и той же моральной категории, не могут найти общего языка? Именно это становится одним из основных вопросов данной статьи. И неудивительно, что ответы следует искать во многом в разном понимании данного понятия. Отдельно следует отметить обращение к культурной традиции, представленной русскими религиозными философами и классиками русской литературы. Так, обращение к текстам Достоевского предлагает сразу три понимания достоинства: первое есть достоинство, признаваемое за каждым индивидом, второе – достоинство во множественном числе, то есть заслуги человека, но есть еще и третье понимание – достоинство как уподобление Богу («здесь важна не идея отличиться от других превосходными качествами, а уподобиться Христу и тем самым снискать личность в отождествлении себя с лучшим образцом»).
Немаловажно, что книга вышла в центре «Res Publica» под редакцией Олега Хархордина, который уже не в первый раз обращается к важнейшим феноменам российского общества через анализ идей и понятий (см. его книгу «Основные понятия российской политики» (2011)). Вторым постоянным интересом исследователя является политическая республиканская теория, ставящая во главу угла, помимо демократического участия, общее благо и гражданскую доблесть каждого члена общества. Таким образом, республиканизм берет лучшее из либерализма и социализма, добавляя к этому еще и некий романтический идеализм, рассматривающий человека как субъекта, стремящегося к общему благополучию и справедливости. Видимо, это и объясняет, что в конце книги Олег Хархордин призывает нас «использовать объединяющий потенциал дискурса о достоинстве» (с. 135). Например, уподобление Христу должно сближать консерваторов, а либералов заставлять напоминать первым, что всех нас должно объединять понимание достоинства страны и ее граждан как общей репрезентативной группы. Но не менее важным объединяющим потенциалом активного переосмысления понятия достоинства может стать идея соревнования граждан в заслугах перед отечеством, когда ущемлением достоинства будет считаться попытка помешать человеку реализоваться, не раскрыть своих личных талантов и, таким образом, не суметь принести благо стране.
Особо следует отметить визуальное решение обложки, на которой изображены три мужских профиля: Перикла, Цицерона и Христа. По прочтении книги станет ясно, что именно этой тройке мы обязаны современным пониманием достоинства в русском языке.
А вот на обложке второй книги изображен силуэт женщины, обнимающей младенца. Что сближает эти книги, помимо того, что обе они вышли в одном из немногих островков развития гуманитарной отечественной мысли сегодня?
На самом деле многое, и грифом ЕУСПб тут дело не обошлось. Оба коллектива достаточно точно смогли приглядеться к реалиям современной России и, идя разными путями, используя разные аналитические инструменты (гендерную критическую социологию и политическую философию), пришли, в сущности, к одной и той же проблеме – конфликту в субъектно-объектных отношениях государства и гражданина. Если рассуждение о достоинстве в современной России наводит на мысль, что государство, сосредотачиваясь на своем геополитическом достоинстве, забывает про достоинство каждого отдельного гражданина, то исследование заботы как раз и говорит об этом дефиците участия, в котором так нуждается каждый гражданин.
Итак, понятие «заботы» становится предметом скрупулезного анализа, попадая в оптический прицел гендерной социологии. Во вступлении объясняется, почему заботу следует рассматривать как социально-политический феномен. И даже краткий экскурс в историю данного понятия в социальных науках показывает, что забота действительно обладает большим потенциалом для критического рассмотрения общества.
В книге выделяются сразу несколько ключевых тенденций, сопровождающих заботу на современном постсоветском пространстве (Россия и Азербайджан). Сегодня в нашем обществе имеет место глобальная нехватка или «кризис» заботы. Такая категория, как забота, которая раньше традиционно сводилась к «врожденным» и «естественным» гендерно маркированным (женским) качествам характера, вдруг оказывается отнюдь не бесконечным и легко производимым ресурсом. «Гендерная революция», изменившая традиционный семейный уклад и рынок труда, послужила толчком к осознанию того, что забота – это работа, причем достаточно трудоемкая. И, как и всякий труд, забота должна оплачиваться, а с этим связан второй тренд – ее коммодификация. Попечение и внимание становятся товаром и услугой, которым рынок диктует свою цену. А там, где есть рынок, всегда возникает неравенство и эксплуатация: есть те, кто готов заботиться за деньги, и те, кто готов платить за то, чтобы о них заботились. Таким образом, заботу сегодня может позволить себе далеко не каждый, а заботливое отношение становится роскошью и еще одним условием для социального расслоения.
Превращение эмоциональной работы в товар – мировая тенденция, являющаяся результатом глобального неолиберального капитализма, который диктует социуму рыночный тип отношений во всех сферах жизни и стимулирует каждого отдельного человека больше зарабатывать, чтобы больше потреблять. В российском контексте данный тренд сталкивается с идеологией патернализма, подталкивающей государство приватизировать право на осуществление заботы при острой нехватке ресурсов. Так как забота – штучный и дорогой товар, то государство не в состоянии «позаботиться» о своих гражданах. Понимая, однако, что символические права на заботу дают определенные бенефиции, оно от них не отказывается полностью. Выходит, что оно ведет себя в некотором роде как собака на сене, например, предлагая номинально бесплатную медицину своему гражданину, не обеспечивая этой услуге должного уровня качества. Книга показывает, что даже в тех редких случаях, когда государство может обеспечить своим гражданам заботу, ее можно обозначить как радикальную. Например, когда забота проявляется в ультимативных установках врача, который в данном случае тоже является заложником системы.
Книга включает в себя три больших раздела, посвященных разным социальным измерениям заботы. Первый блок, «Профессиональная забота в сфере медицины», посвящен тому, каким образом проявляет себя забота в этой области. Второй, «Естественные роды и родительская забота», рассказывает о заботе в области женского опыта – беременности и материнства. Заключительная часть, «Забота о гражданах пожилого возраста: дом, семья, помощники и пансионаты», рассматривает заботу, связанную с уходом за пожилыми людьми.
Статья Анны Темкиной «Девушки в белом: гендер и обучение практикам профессиональной заботы в сестринском деле», открывающая первый раздел, посвящена обучению профессиональной заботе медицинских сестер. Чтобы собрать полевой материал, исследовательница посещала обучающие курсы для медицинских работников, а также интервьюировала преподавателей и студенток одного из медицинских колледжей. В фокусе рассмотрения – обучение практикам профессиональной заботы, включающей физический уход и эмоциональную работу. Исследовательница вскрывает значимое противоречие, когда от медсестры, с одной стороны, требуется активное соучастие больному, а с другой, – профессионализм и отстраненность. Особое внимание в работе уделяется анализу гендерной фреймированности профессии медсестры, поскольку необходимые в профессии навыки ухода и заботы традиционно рассматриваются как «женские». Интересно, что информантки признаются, что одного желания совмещать профессионализм с эмоциональной вовлеченностью недостаточно. Будущие медсестры жалуются на недостаток подготовки в этой области – в частности, им не хватает психологической теории и отработки конкретных случаев на практике. Практические условия работы медсестры часто ограничивают ее в желании выполнять свою работу полноценно, перегрузки и тяжелые условия труда заставляют концентрироваться сугубо на инструментальной составляющей профессии, жертвуя режимами личной вовлеченности.
Статья Анастасии Новкунской, посвященная тому, как устроено российское родовспоможение, концентрирует внимание на институциональных разрывах, которые просто не позволяют медицинскому персоналу осуществлять полноценную заботу о пациентках. Выходящее в течение 2000-х из кризиса здравоохранение в области репродуктивной медицины подверглось многочисленным реформам, последние из которых в очередной раз усугубили и без того непростую ситуацию. Забота в сфере репродукции, как нам его описывает исследовательница, представляет собой некое дырявое лоскутное одеяло, под которым трудно согреться. Институциональные разрывы мешают женщине беспрепятственно пройти путь от беременности до родов, а медицинскому работнику сопровождать ее в этом пути. Сначала беременную перебрасывают, как мяч, из женской консультации в родильное отделение, затем уже внутри этой институции постоянно передают с рук на руки, не создавая порою даже краткосрочной преемственности в уходе за ней. Такая система делает уязвимой не только саму женщину, но и медперсонал, который вынужден каждый раз заново проводить осмотр, чтобы соблюсти свои обязанности. О заботе и вовлеченности в такой ситуации, конечно, говорить не приходится. А введенная трехуровневая система учреждений, когда в зависимости от особенностей беременности женщину направляют в разные отделения, которые могут находиться в другом населенном пункте, вообще привела к тому, что доступ даже к этой суровой заботе оказался крайне затрудненным.
Отнюдь не тривиальные моменты во взаимодействии врачей-онкологов и их пациентов вскрывает исследование Анастасии Угаровой. Несмотря на то, что она порою чересчур увлекается интерпретацией своего бесценного полевого материала в терминах концепции голландской исследовательницы Аннмари Мол, Угаровой удается обозначить важную особенность профессиональной медицинской заботы в российском контексте. Мол рассматривает заботу в свете акторно-сетевой теории, подчеркивая, что забота вовлекает в свою циркуляцию не только живых субъектов и объектов, но материальные и институциональные феномены. Мол противопоставляет царящую в неолиберальном государстве логику выбора, связанную с экономикой услуг и потребления, логике заботы. Исследование Угаровой показывает, что из-за неразвитости коммерческой медицины логика выбора не так востребована в российском контексте – но вот что происходит с заботой? Оказывается, что забота здесь находит свое место, вот только обозначить ее можно только как радикальную и безальтернативную. Суть ее заключается в патерналистской логике, которая манипулирует экспертным знанием, предлагая только один возможный вариант пациенту. И хотя сама Угарова склонна оценивать такую заботу как хорошую, мне, как читательнице, такое определение кажется неоднозначным. Хорошей заботой можно, скорее, обозначить случаи, когда врачи пытаются помочь пациенту, выписывая рецепты на необходимые лекарства без очереди, или дают личный номер телефона для экстренных случаев. Более того, исследовательница выделяет особую категорию во взаимодействия врача и пациента – формирование надежды. И это еще одно проявление эмоциональной работы, которую выполняет врач, заботясь о своем подопечном. Все эти практики являются неформальными и зависят только от личной инициативы медицинского сотрудника. Бесценной статью делают также уникальные цитаты из интервью о личном пациентском и профессиональном опыте в области онкологии.
Читателя не оставит равнодушным раздел, представляющий рассказы о современных практиках беременности, родов и материнства. Несомненно, что статья Екатерины Бороздиной о тренде «естественности» при беременности и родах и статья Анны Ожигановой о домашних родах могут многое рассказать не только о родах при свечах и ценах на персональную «духовную» акушерку, но и о том, какие настроения правят сегодня умами части россиянок, а также в каком состоянии находится современное родовспоможение. Увлекательное чтение о том, как российские женщины пытаются пережить беременность и роды, избежав при этом неизлечимых психологических травм и даже обеспечив себе персональную заботу, сопровождается критическим социальным анализом и уникальными цитатами о личном опыте. Немаловажно, что стремление обеспечить себе заботу за деньги во время беременности и родов возникает у женщин не только из-за повышенных требований к комфорту. Скорее это обратная сторона несостоятельности российского здравоохранения. Платные роды или роды с личной акушеркой, к которым прибегают женщины, в рассматриваемых кейсах зачастую выглядят самообороной против унижений и реальных рисков, с которыми можно столкнуться в российском роддоме.
Статья Анны Авдеевой о пролонгированном грудном вскармливании, по-моему, является must read для всех, кто сегодня решил стать родителем/родительницей, так как, помимо профессионального анализа обозначенного феномена, в тексте можно найти данные о том, что такое современное «естественное» родительство, данные ВОЗ о том, сколько надо кормить ребенка, и опять же бесценный опыт женщин, выделяющих в кормлении грудью дополнительный аффективный аспект, когда забота о ребенке доставляет удовольствие самой матери. Но ценна работа исследовательницы еще и потому, что, касаясь дебатов о пользе грудного вскармливания, она поднимает вопрос о кризисе доверия, с которым сталкивается наука в современную эпоху информационного бума. Научно обоснованные данные слишком быстро дискредитируются и опровергаются другими, в связи с чем «рядовой» человек вынужден в буквальном смысле выбирать, чему верить, чтобы выстраивать свои бытовые практики.
Елизавета Сивак пишет о таком сравнительно новом для нашего общества явлении, как «бебиситтеры». Современными родителями оказываются востребованы услуги человека, который, пока они заняты, посидит с ребенком, не вмешиваясь в процесс его воспитания. Главное отличие от няни заключается именно в том, что обратиться к такому человеку можно разово, стоят такие услуги недорого, так как осуществляются в основном студентками. Правда, есть риск наткнуться на недобросовестных бебиситтеров, однако рынок уже работает над тем, чтобы эта услуга стала более безопасной. Выходом из положения становятся сайты, где анкеты предоставляющих услуги проходят специальные проверки.
Старики, женщины и дети… Эти категории людей нуждаются в заботе более остальных, и последний блок статей в книге о заботе посвящен изучению практик ухода за пожилыми. Здесь подчеркивается, что дома престарелых в России ассоциируются с чем-то негативным и страшным; люди, которые прибегают к их услугам, заведомо несчастны, а их родственники бессовестны. Как показывают результаты представляемых исследований, ситуация с заботой о пожилых, действительно, сегодня находится в крайне тяжелом положении. Работа Елены Богдановой – это не просто рассказ о том, как выживают в Ленинградской области пенсионерки, годами лишенные возможности выйти из квартиры из-за того, что никто им не может привезти специальную ортопедическую обувь. Есть там и история старушки 85 лет, которая ухаживает за сестрой 87 лет и вынуждена бегать по несколько раз в день в поликлинику, чтобы получить какую-то справку – это, пожалуй, сценарий для нового фильма Звягинцева или приговор всем нам, от президента до рядового гражданина. Это самый лучший показатель того, что есть наше общество сегодня – если ракеты, чтобы отбиваться от врагов, у нас есть, а сельского автобуса, чтобы бабушка доехала хотя бы до аптеки, нет. Кстати, примечательно, что скорая помощь оказывается единственно работающим звеном в этом громоздком, но неэффективном аппарате заботы о пожилых людях в России.
Тем не менее есть приятные исключения в этой беспросветной и постыдной реальности – элитные дома-пансионаты для пожилых. Исследование Натальи Шерстневой сосредоточено на самой экзистенциальной ситуации, когда человек решается отправиться в дом престарелых. Страх оказаться беспомощным, стать обузой, конечно, первая и предсказуемая причина, но есть и другие поводы: так, пожилые люди выбирают пансионат, чтобы сохранить независимость от родных и освободить себя от рутинных практик, тратя свободное время на саморазвитие. Неожиданным это должно показаться тем, кто считает, что каждая бабушка жизни себе не представляет без того, чтобы не нянчится с внуками. Возможно, у нее просто нет альтернативы. Среди информантов исследовательницы оказались именно те, кто такую альтернативу может себе позволить и поэтому выбирает независимость и отдых в пожилом возрасте.
Однако и в элитном пансионате могут возникнуть конфликтные ситуации. Статья Алии Низамовой и Елены Здравомысловой посвящена именно такому случаю. Пространство институализированной заботы становится полем столкновения представлений пожилых о заботе как домашнем и коммунальном явлении, с одной стороны, и заботе «казенного» типа – медикализированной и гостиничной, – с другой. Оказывается, что только комфортных условий и медицинского ухода недостаточно для счастливой старости – необходимы еще и ощущение собственной значимости и достоинства, а также атмосфера домашнего уюта.
Кстати, семейной атмосфере посвящена последняя статья данного сборника. Умай Ахундадзе рассказывает, как потребность делегировать заботу о пожилом члене семьи наемной работнице сталкивается с моральной догмой о постыдности такой практики. Так появляется феномен завуалированной коммерциализации ухода за близкими. Люди предпочитают называть наемных работниц «дочками» и «членами семьи», а сами работницы стесняются признаваться, что ухаживают за кем-то за деньги. Однако подобная логика отходит на второй план, уступая место финансовой стороне вопроса, когда между сторонами возникает конфликт…
Что данная книга может рассказать о нас? Как это ни парадоксально, но тотальный кризис заботы не говорит о том, что в нашем обществе homo homini lupus est. Даже наоборот – мы все отнюдь не жадные до заботы, не злые или отчужденные субъекты, напротив, мы очень хотим и можем заботиться друг о друге, но есть очень важная составляющая – моральное выгорание. Медсестры, которые изначально идут в профессию, чтобы помогать людям, окружать их любовью и заботой, вскоре из-за двойной рабочей нагрузки и бюрократической волокиты не могут даже улыбнуться пациенту. Каждая из них рано или поздно сталкивается с выгоранием и истощением ресурсов заботы. И эту брешь не закрыть религией или морально-нравственными догмами. В рассказе Чехова «Спать хочется» измученная девочка, нянька Варька, в припадке изнеможения задушила ребенка, который кричал, не давая ей спать. Почему она это сделала? Садистка? Нет, у нее просто не было больше сил не спать, она была измождена до крайней степени. Наверное, такая аналогия может показаться чересчур радикальной, но мне она кажется оправданной. Мы часто злимся и обижаемся на грубиянку в регистратуре, хамящую медсестру, ничего не объясняющего нам доктора, нам кажется, что это злые люди, поэтому, если есть лишние деньги, стараемся записаться в платную клинику, где никто на нас не накричит. Так вот, книга о заботе показывает оборотную сторону проблемы, где оказывается, что медицинские работники тоже готовы быть с пациентами ласковыми и учтивыми, но далеко не всегда могут себе это позволить в силу тех условий, в которых находятся. Поэтому и стоит особенно ценить тех, кто, несмотря ни на что, готов свою заботу дарить, выполняя тяжелую, неоплачиваемую и эмоционально трудоемкую работу.
И все же, если вернуться к вопросу, что объединяет обе книги, на мой взгляд, это насильственная и навязанная инфантилизация человека. Так, государство говорит своему гражданину, что оно лучше знает, как ему восстановить свое достоинство на мировой арене, а людям надо потерпеть, потому что они скорее всего просто не понимают, в чем причина происходящего. Например, если тебе не нравятся последствия санкций, ты просто ведешь себя как ребенок, ты не понимаешь, что санкции – это результат того, что твоя страна заявила о своем поруганном достоинстве. Ты думаешь, что государство не думает о тебе, а на самом деле оно думает, оно о тебе таким образом заботится, но ты слишком неразумен, чтобы это понять. Точно так же ведет себя врач по отношению к пациенту: он заботится, но по-своему, так, как он считает нужным. Это такая суровая и радикальная забота, которая, по сути, ставит пациента перед ультиматумом – лечись так или никак. И здесь мало кого интересует достоинство отдельной личности. Врач сам знает, какая забота нужна пациенту. А что во время гинекологического осмотра открыли дверь в коридор – это не беда. Что роженице не объясняют, какое лекарство ей вводят и зачем, считается нормальным, потому что врач знает, как лучше. Взаимодействия медицинского сотрудника, обладающего экспертным знанием, и пациента – лишь миниатюрная копия отношений государства и гражданина. В обоих случаях человек превращается из субъекта в объект и лишается самостоятельности. И даже если граждане объединяются, чтобы отстоять свои права, их вряд ли кто-то будет воспринимать всерьез. Так государство не восприняло всерьез «разгневанных горожан» в 2011–2012 годах (статья Олега Хархордина), объясняя ситуацию незрелостью и малочисленностью вышедших на улицу. Точно так же не восприняли всерьез объединившихся пенсионеров в доме престарелых, ссылаясь на их старческую психологическую неуравновешенность (статья Алии Низамовой и Елены Здравомысловой).
Итак, если бы власти прислушивались к рекомендациям социальных исследователей, то ключевой посыл, который они должны были бы воспринять, – это необходимость заботы о достоинстве каждого отдельного гражданина уже сейчас.