Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2019
Илья Александрович Калинин (р. 1975) — филолог, историк культуры. Шеф-редактор журнала «Неприкосновенный запас», доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ.
Екатерина Александровна Мельникова (р. 1977) — антрополог, доцент факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге, заведующая отделом этнографии восточных славян и народов европейской части России Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого (Кунсткамера) РАН.
Софья Чуйкина — доцент кафедры славистики Университета Париж VIII, сотрудник Института социальных исследований политики (Institut des Sciences Sociales du Politique).
[стр. 4—7 бумажной версии номера]
Этот сдвоенный выпуск журнала «Неприкосновенный запас» подготовлен людьми, которые не переживали блокаду. Мы родились в то время, когда упоминание о блокаде Ленинграда вызывало в сознании образы беспримерного мужества и массового героизма, но живем в эпоху, когда ее значение меняется, а память о ней становится все менее монолитной. Трещины, прошедшие по сложившейся еще в 1960-е советской традиции памяти о блокаде; проросшие сквозь них иные версии коммеморации; стремление залатать эти трещины, подновив старый нарратив с помощью новых технологий, делают горячим то, что казалось уже остывшим.
На наших глазах блокада превращается в символ боли и страданий. Все более подвижной становится и риторика описания произошедшего, и этические ориентиры: национальный эпос осложняется чертами человеческой трагедии, идеалы государственного патриотизма вступают в напряженный диалог с гуманистическими ценностями, героический дискурс входит в конфликт с дискурсом прав человека. В этом номере мы собрали тексты, отражающие и проблематизирующие эти изменения. Отсутствие консенсуса и попытка найти общий язык; обнаружение, казалось бы, затянутых временем болевых точек, которые продолжают болеть; поиск продуктивных режимов их проработки; появление тех субъектов памяти, чьи голоса по разным причинам не вписывались в общий хор советского мемориального канона; возникновение новых форм осмысления блокады – вот главные темы этого выпуска.
Ряд публикаций номера обращен к парадоксальной устойчивости советских формул, организующих память о блокаде. Их присутствие столь ощутимо, что «советский язык памяти» до сих пор многим кажется единственно возможным способом говорить о военном прошлом. Но, как показывают наши авторы, формирование этого языка было сложным и внутренне противоречивым процессом, связанным с острыми конфликтами. Мы предлагаем взглянуть на историю строительства советской памяти о блокаде сквозь призму литературных, кинематографических, музейных и архитектурных проектов, результатом которых стало весьма неоднозначное культурное наследие, воспроизводство которого сегодня вызывает все бóльшие споры.
Современная эпоха стала «эрой свидетельств» – бум изданий воспоминаний, дневников, автобиографий и писем начался в СССР еще в годы перестройки и продолжается до сих пор, делая прошлое значимым элементом ландшафта современности. Попытки вернуть себе право говорить от первого лица, взаимодействуя с той версией истории, которая представлена в учебниках и монографиях, – все это глобальные культурные тенденции, характерные не только для России. В нашем случае горячее обсуждение новых свидетельств о прошлом приводит к тому, что блокадная тема становится объектом эмоциональных инвестиций и политических проекций едва ли не в большей степени, чем предметом исторического анализа и этической рефлексии. Работа осложняется еще и тем, что само право на интерпретацию этого события еще нужно доказывать перед лицом тех, кто претендует на монопольное владение этим правом. Каково место личных свидетельств в изучении истории блокады и памяти о ней? Какова динамика прошлого и настоящего, пронизывающая эти свидетельства? Этими вопросами вместе с авторами двух номеров задаемся и мы.
Еще одна проблема – разрыв, существующий между изучением блокады и популяризацией знания о ней. Активная дискуссия, ведущаяся на страницах профессиональных журналов и монографических исследований, практически неизвестна широкой российской публике, знакомой скорее с историей, представленной на интерактивных выставках, в документальных или игровых фильмах. Популярная история блокады еще в большей степени, чем профессиональная, страдает от давления привычных интерпретаций, установок государственной исторической политики, аффективно и оценочно заряженного восприятия. Память о блокаде оказывается «заблокированной» в узком пространстве легко узнаваемых клише и символов. Символический дефицит форм и смыслов, по-прежнему характерный для понимания произошедшего, настойчиво воспроизводит голод и холод самой блокады. Мы приглашаем читателей журнала к обсуждению вопроса о том, какое место сегодня занимает популярная, публичная история в рецепции блокадного прошлого; в какой степени современная память о блокаде зависит от моделей, эксплуатируемых массовой культурой.
Современные процессы мемориализации блокады в России тесно связаны с международными практиками памяти и коммеморации. Вопросы, как показывать и как говорить о трудном прошлом, обсуждаются сегодня во всем мире. Именно поэтому мы старались привлечь к обсуждению блокадной памяти специалистов из разных стран, знакомых с подобным опытом работы. Один из главных теоретических (и одновременно политических) вопросов этого выпуска касается возможностей и ограничений в применении такого опыта к работе с блокадой.
Еще одной важной для нас темой являются социальные последствия дискуссий о блокадной памяти. Советский дискурс создавал эффект «общей» коллективной памяти и национального единения, возникающего вокруг символов Великой Отечественной войны и блокады. Хотя многие семьи хранили и передавали потомкам личный опыт переживания войны, расширяя границы дозволенного, нормы публичных высказываний жестко контролировали дискурсивные границы. Современные попытки прорвать блокаду памяти, открыть для обсуждения новые темы, поставить вопрос об ответственности за массовую гибель мирных граждан и военные провалы неизбежно приводят к поляризации, разобщению, конфликтам интересов, взаимному неприятию представителей разных социальных групп и сторонников различных политических взглядов. Вопрос об ответственности, лежащей на тех, кто занимается темой блокады, стал одним из ключевых в этом выпуске. Как примирить моральные императивы с критическим и аналитическим подходом к анализу прошлого, со стремлением к эмпирической достоверности, фактическая сторона которой далеко не всегда согласуется с аксиологическими нормами, принятыми сегодня в разговоре о блокаде? Насколько (не)преодолим конфликт между профессиональным этосом историка и этическими диспозициями отдельных социальных групп или государственных институций?
Авторы этого выпуска относятся к поколению постпамяти, для которого блокада – уже не предмет воспоминания, а символ памяти. Но даже такое поствоспоминание способно ранить и причинять боль. Поэтому мы присоединяемся к словам Полины Барсковой, сказанным в одном из интервью: «Нужно быть бережными друг к другу, потому что все это очень болит». Перед читателем – наша попытка задаться вопросом, какие формы работы с этой болью позволяют снизить вероятность повторения причин, эту боль породивших.
P.S. Этот журнальный проект не состоялся бы без изначальной инициативы Екатерины Мельниковой и Софьи Чуйкиной, предложивших собрать тематический блок, посвященный памяти о блокаде. По ходу обсуждения наши совместные планы приняли очертания целого тематического выпуска. В процессе совместной же работы над ним он превратился в сдвоенный – что лишний раз подтвердило продуктивность коллективной работы, совершаемой не только постоянными сотрудниками редакции. Нисколько не снижая нагрузки и несколько усложняя процесс взаимной коммуникации, такая работа, хочется надеяться, позитивно отражается на результатах. Редакция журнала «Неприкосновенный запас» также выражает признательность за помощь в работе над этим номером Центру изучения гражданского общества и прав человека имени Э. Гагарина (artesliberales.spbu.ru/research/research_centers/human_rights). [НЗ]
P.P.S. В июне 2018 года, когда я решила провести в Европейском университете в Санкт-Петербурге международный семинар, посвященный памяти о блокаде, у меня были большие планы. Тогда мне казалось, что цель этого семинара – не только теоретическая, но и практическая: я участвовала в работе экспертного совета нового музея блокады и вместе с командой исследователей занималась поиском материалов для будущего научного центра. Мне казалось, что впереди открывается множество перспектив и наше обсуждение позволит понять, как лучше и правильнее работать в непростой области блокадной коммеморации. Доклады, сделанные на этом семинаре, должны были стать основой будущей коллективной публикации. С тех пор ситуация изменилась коренным образом. Проект нового музея и научного центра полностью снят с повестки дня, структура, занимавшаяся его разработкой, ликвидирована, а исследовательская команда расформирована. Коллективная публикация, вошедшая в этот номер, включает гораздо больше высказываний, чем те, что звучали в июне 2018 года, но их практическое применение – под большим вопросом. Имея пока возможность только говорить, но не делать, я очень признательна редакции журнала «Неприкосновенный запас» за то, что хотя бы эта возможность все еще остается за нами. [Екатерина Мельникова]