Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2019
Мария Снеговая (р. 1984) – политолог, экономист, пост-докторант Школы международных исследований Университета Джонса Хопкинса, сотрудник Центра анализа европейской политики.
[стр. 114—125 бумажной версии номера]
Вода заставляет людей работать, а нефть – мечтать.
Король Ливии Идрис I
Введение
Специалисты по международным отношениям много лет ломают голову над тем, как объяснить агрессивную внешнюю политику Кремля на мировой арене: участие в военных конфликтах в Грузии, Украине и Сирии. Часто упоминаются такие факторы, как расширение НАТО, которое могло спровоцировать ответные действия России, и внутриполитические причины, в том числе падение рейтингов власти и потребность во внешнеполитической эскалации для их поддержания.
Однако в данной статье я хотела бы сосредоточиться на еще одном объяснении: динамике нефтяных цен и их влиянии на внешнеполитическую риторику и действия. Я попытаюсь показать, что агрессивная внешняя политика российской власти, как и агрессивное поведение правительств других нефтезависимых государств (так называемых «петрократий» – богатых нефтью государств с сильно коррумпированными государственными институтами и неэффективной экономикой), напрямую связана с динамикой цен на энергоресурсы. Исследования показывают, что петрогосударства становятся более агрессивными и склонны начинать военные конфликты в периоды, когда цены на нефть резко взлетают вверх. Сопоставление периодов участия России в международных военных конфликтах с пиками цен на нефть указывает на то, что этот фактор также хорошо приложим и для объяснения агрессивного поведения Кремля на международной арене.
Эта работа структурирована следующим образом. Во-первых, я анализирую ряд исследований, связывающих агрессивность петрогосударств с динамикой цен на нефть и объясняющих причины такой зависимости. Во-вторых, я привожу несколько исторических эпизодов, когда поведение российского руководства на внешнеполитической арене соответствовало логике поведения петрократий. Также я описываю результаты проведенного мною исследования, в котором была продемонстрирована связь агрессивности внешнеполитической риторики российских президентов Владимира Путина и Дмитрия Медведева с динамикой цен на нефть. Результаты моего анализа подтверждают гипотезу о том, что высокие доходы от нефти способствуют эскалационной риторике Кремля, которая используется как прокси-стратегия для осуществления более агрессивной внешней политики. Иными словами, мои результаты показывают, что внешняя политика российского руководства соответствует логике, характерной для нефтедобывающих государств: рост нефтяных доходов, как правило, способствует более агрессивной позиции этих стран на внешней арене.
Обзор литературы
Исследования в области теории международных отношений подчеркивают влияние экономического богатства стран на их внешнеполитические амбиции. Неореалисты утверждают, что «увеличение относительной материальной мощи в конечном счете приводит к соответствующему расширению амбиций и масштабов внешнеполитической деятельности страны» [1]. Например, Пол Кеннеди демонстрирует четкую связь между динамикой экономического роста и спада у стран – великих держав и соответствующей динамикой роста и упадка их военной силы [2]. К сходным выводам приходит и Элвин Хансен, заметивший, что после затяжных периодов экономической депрессии страны не склонны ввязываться в военные конфликты. Но после длительных периодов экономического подъема накапливаются резервы, растут вооруженные силы, модернизируются и обучаются армии [3].
Каким образом экономическое процветание способствует развязыванию войн? Брайан Поллинс и Рэндалл Швеллер считают, что войны наиболее вероятны в периоды экономического процветания «потому, что вооруженный конфликт между народами требует соответствующих финансов, сложной организации и внутреннего единства» [4]. Джошуа Гольдштейн пишет, что долгосрочный экономический рост является причиной больших и затяжных войн:
«Самые большие войны происходят только тогда, когда страны могут их себе позволить, что случается после продолжительного периода стабильного экономического роста. Когда казна полна, страны хотят и могут вести большие войны, а когда она пуста, страны не могут вести таких войн. Таким образом, когда рост производства в мире ускоряется, увеличивается и способность системы поддерживать войну и в результате возникают более масштабные войны» [5].
Джеффри Блейни подчеркивает те же тенденции:
«Было бы странно, если бы большинство войн разгорались в периоды, когда экономические проблемы и потребности особенно остры, поскольку в такие периоды финансировать войны особенно сложно. […] Когда торговля идет на спад и безработица растет, правительства обычно осторожны и боязливы. […] Напротив, в периоды экономического процветания — а это самое опасное для мира время – возникает чувство господства над окружающим миром» [6].
Эти наблюдения, как мы увидим ниже, довольно четко описывают и мотивацию лидеров петрогосударств в периоды роста цен на энергоносители.
Однако на внешнюю политику стран может влиять не только сам факт экономического преуспевания, но и специфика располагаемых ими экономических ресурсов (равно, как и концентрация доходов от данного ресурса в руках небольшого элитного меньшинства). В этом ключе особый интерес представляют страны, располагающие большими запасами нефти и природного газа, так называемые «петрогосударства». Петрогосударства – термин, используемый для описания страны с несколькими взаимосвязанными характеристиками: 1) доходы государственного бюджета в существенной степени формируются от экспорта нефти и природного газа; 2) экономическая и политическая власть сконцентрированы в руках небольшой элитной группы; 3) политические институты слабы, а коррупция широко распространена [7]. К таким странам часто относят Алжир, Камерун, Чад, Эквадор, Индонезию, Иран, Ливию, Мексику, Нигерию, Оман, Катар, Россию, Саудовскую Аравию, Объединенные Арабские Эмираты и Венесуэлу.
Исследования показывают, что внешняя политика таких стран имеет ряд общих черт, для нее был даже придуман специальный термин «петроагрессия». Ее суть в том, что с ростом цен на нефть существенно возрастает вероятность, что петрогосударство будет вести себя агрессивно на внешнеполитической арене и может вступить в международный конфликт. Джеймс Браун подчеркивает, что богатство, полученное от продажи нефти (в гораздо большей степени, чем от продажи других ресурсов), приводит к глубоким и часто удивительным изменениям в политике стран – экспортеров углеводородов:
«Энергоресурсы выступают в качестве важной структурной детерминанты внешней политики основных энергопроизводящих государств. Хотя эффект идет через ряд промежуточных переменных, в целом рост доходов от ресурсов усиливает масштабы и сферу внешней деятельности государств, повышает их кураж, амбиции и агрессию, поощряет склонность использовать односторонний подход к международным вопросам. И наоборот, сокращение обеспеченности энергоресурсами приведет к уменьшению и сужению сферы внешней деятельности, более осторожной и мирной внешней политике, большему уважению мультилатерализма и международного права» [8].
Так при цене на нефть в районе 60 долларов за баррель президент Венесуэлы Уго Чавес предлагал британскому премьер-министру Тони Блэру и спонсируемой США зоне свободной торговли «отправиться в ад», но он вряд ли сделал бы то же самое при цене на нефть ниже 20 долларов за баррель [9]. Типичное внешнеполитическое поведение нефтяных государств в период высоких цен на нефть также включает увеличение военных расходов, крупные пожертвования развивающимся странам, финансирование повстанцев и террористов в других странах, использование торговых отношений для достижения своих внешнеполитических целей [10].
Петрогосударства гораздо чаще ввязываются в военные конфликты, чем обычные страны. В книге «Петроагрессия: когда нефть вызывает войну» Джефф Колган на основе базы данных о межгосударственных конфликтах с применением военной силы в 170 странах в период с 1945-го по 2001 год исследовал математическую зависимость между размером нефтяной ренты и агрессивностью государств. Его исследование показало, что для петрогосударств вероятность развязать международный конфликт на 250% выше, чем для обычных стран [11]. Он также обнаружил, что страны с чистым доходом от экспорта нефти свыше 10% ВВП – самые воинственные в мире. Они склонны к межгосударственным конфликтам с применением военной силы и в период после Второй мировой войны были скорее зачинщиками, чем жертвами, международных конфликтов. Петрогосударства принимали участие в вооруженных конфликтах на 50% чаще, чем обычные страны [12].
Куллен Хендрикс установил, что высокие цены на нефть делают экспортеров нефти более агрессивными по отношению к их непосредственным соседям, хотя они не влияют на поведение стран, не являющихся экспортерами нефти. В среднем увеличение цены нефти на баррель на одно стандартное отклонение (18,6 доллара США в постоянных долларах 2008 года) по сравнению со средним показателем выборки (33,81 доллара США) связано с ростом частоты военизированных межгосударственных споров на 13%. Другими словами, экспортеры нефти на 30% чаще участвуют в спорах, когда цены на нефть составляют 60 долларов за баррель, чем когда они составляют 20 долларов за баррель [13]. Примерами такой конфликтности могут служить изгнание американских послов боливийским президентом Эво Моралесом и венесуэльским президентом Уго Чавесом, мобилизация армии Венесуэлы для войны против Колумбии и поддержка Ираном нападений ХАМАС на Израиль во время пика цен на нефть в 2008 году. Аналогичным образом интервенции Ирака в Иран и Кувейт, а также неоднократные вторжения Ливии в Чад так же произошли во время пиковых цен на нефть в 1970-х и 1980-х годах [14]. Верно и обратное: Пол Коллиер утверждает, что снижение зависимости от экспорта природных ресурсов в государстве сильно снижает риск насилия и гражданской войны [15].
В чем причины более агрессивной внешней политики государств-нефтеэкспортеров? В этом вопросе существующие исследования не дают однозначного ответа. С одной стороны, причины могут заключаться в характере доступа петроэлит к нефтяной ренте. В обычных странах правительство распоряжается лишь ресурсами, собираемыми со своих граждан в виде налогов, однако в петрогосударствах получаемые бюджетом огромные богатства от энергоресурсов слабо связаны с населением. Это может развращать чиновников и подталкивать их к попыткам решать проблемы деньгами или купленной за деньги военной силой. Терри Линн Карл подчеркивает, что нефтяной бум может значительно повышать самонадеянность петроэлит, вызвав у них иллюзию возможности осуществлять «политику без границ» [16]. Пребывающие в экстазе от потока нефтедолларов лидеры склонны считать существующий уровень доходов от энергоресурсов вечным, переоценивают национальные возможности, проводят неосторожную и импульсивную политику, названную Карлом «петроманией» [17]. Поскольку ресурсная рента видится им как «манна небесная» [18], они запускают щедрые программы госрасходов, направляя доходы на все более грандиозные «престижные проекты, от дворцов до международных аэропортов, создают инфраструктуру, которая [совсем] не подходит для их стран» [19]. Приводя в пример Венесуэлу 1970-х, Карл показывает влияние энергетического богатства на амбиции президента Карлоса Андреа Переса:
«Нефтяной бум обеспечил финансовые ресурсы прежде невиданного масштаба. […] Обладая почти неограниченной властью, Перес немедленно приступил к осуществлению самого смелого и амбициозного проекта развития, который когда-либо видела Латинская Америка. […] “Мы собираемся изменить мир!” – часто восклицал он» [20].
С другой стороны, высокие нефтяные доходы увеличивают политическую автономию лидера, снижают его подотчетность гражданам и ответственность за принятые политические решения, а также расширяют военные бюджеты и военный потенциал нефтедобывающих государств [21]. Наконец, лидеры таких государств также «вероятно, будут более склонны к риску ради достижения желаемых политических результатов» [22]. Сочетание лидера, склонного к риску, финансовых ресурсов для военных нужд и высокого уровня политической автономии от общества, которую создают нефтяные доходы, повышает внешнеполитическую агрессивность петрогосударств и безответственность их лидеров, что часто приводит ко внешнеполитическим конфликтам [23].
Внешняя политика России и цены на нефть
Хотя многим российским аналитикам свойственно считать случай России уникальным, внешняя политика Кремля вполне вписывается в изложенную выше концепцию петроагрессии. Являясь крупнейшим экспортером газа и вторым крупнейшим производителем нефти в мире, Россия с ее 40% доходов федерального бюджета, получаемых от продажи нефти и газа [24], слабыми и коррумпированными институтами и неподотчетностью властей своим гражданам является сегодня почти каноническим петрогосударством и на внешнеполитической сцене ведет себя аналогичным образом. С 1999 года, когда цены на энергоносители резко выросли, Россия заметно активизировалась на мировой сцене [25], действуя все чаще с позиции силы.
В частности, риторика российского руководства по отношению к западным странам стала существенно более агрессивной с ростом цен на нефть – в прямом соответствии с выводами Хендрикса, сделанными для петрогосударств [26]. В начале 2000-х, когда цена на нефть составляла 25 долларов за баррель, Путин стремился к сотрудничеству с Западом, заявлял о возможности вступления России в НАТО. Хендрикс показывает, что именно таково поведение петрократий при низких ценах на нефть: они выглядят даже еще более миролюбиво, чем обычные страны. В 2002 году, когда цена на нефть Urals была около 20 долларов, Путин в своем послании к Федеральному собранию в качестве приоритетных для России мер упоминал евроинтеграцию и создание единого с Европейским союзом экономического пространства. Эта тенденция резко поменялась вместе с ростом цен на нефть. Принципиально новая по своей направленности мюнхенская речь 2007 года (когда Путин советовал западным странам «не корчить из себя Господа Бога и не решать за все народы всех их проблем» [27]) была произнесена в период устойчивого роста нефтяных цен (порядка 54 долларов за баррель в феврале 2007 года) и «вставания России с колен». Одной риторикой Кремль не ограничился: кульминацией агрессивной внешней политики стало участие России в военных конфликтах в Грузии, Украине и Сирии. В 2014 году, когда цена на нефть достигла 110 долларов за баррель, Россия вторглась в Украину, чтобы наказать ее за стремление к созданию единого экономического пространства с Европейским союзом, интеграцию с которым столь сильно поддерживал Путин в выступлениях 2002 года.
Исследователи приводят две гипотезы для объяснения того, как обеспеченность энергетическими ресурсами может влиять на внешнюю политику России.
Первый аргумент связывает рост российского энергетического изобилия с возможностью его использования в качестве геополитического оружия. Склонность Кремля манипулировать поставками энергоресурсов для достижения внешнеполитических задач растет вместе с ценами на энергоносители [28], поскольку российские элиты рассматривают нефть и газ как инструмент, которым можно пользоваться, чтобы увеличить свое влияние за рубежом [29]. Некоторые авторы даже полагают, что в современной России энергетические ресурсы могут играть роль, подобную роли ядерного оружия в Советском Союзе [30]. Такое «энергетическое оружие» используется двумя способами: 1) постоянное и ускоренное расширение добычи энергоресурсов и 2) их экспорт за рубеж в соответствии не столько с экономическими, сколько с национальными интересами России, как их понимает Кремль [31]. Хорошо известно, что российский топливно-энергетический гигант – концерн «Газпром», контролируемый государством, – прямо подчиняется указаниям Кремля [32]. Так, «Газпром» целенаправленно приостанавливал поставки газа в разные страны в соответствии с геополитическими задачами Москвы (в Украину, Чехию или страны Балтии) [33].
Эта склонность использовать свои энергетические ресурсы в качестве инструмента внешней политики [34] повышает опасения и среди стран Европейского союза: не будет ли Россия использовать такую политику и против них? [35] В последние годы эти разговоры стали затихать, поскольку диверсификация энергопоставок, растущая внутрирегиональная торговля и колебания спроса на энергию в ЕС несколько ослабили влияние России на Европу [36]. Однако дискуссия вышла на новый уровень в связи со строительством газопровода из России в Германию через Балтийское море – «Северный поток-2», который, по мнению части наблюдателей, подрывает энергетическую безопасность Европы и «предоставит России еще одно средство для давления на европейские страны» [37].
Второй аргумент экстраполирует вышеупомянутое соображение на другие области внешней политики России. Ученые отмечают взаимосвязь между ростом доходов от энергоресурсов и более агрессивной внешней политикой Кремля в целом (а не только в смысле использования энергоресурсов как рычага для достижения своих целей). С ростом цен на энергоресурсы в 2000-е годы Кремль занимал все более уверенную позицию на мировой сцене [38]. Браун в своей работе показывает, что, когда доходы от энергоносителей в России росли в эпоху Брежнева и Путина, внешняя политика России становилась более экспансионистской. Напротив, в эпоху Горбачева и Ельцина, когда доходы от энергоносителей падали, внешняя политика делалась менее амбициозной. То есть, похоже, что рост доходов от энергоносителей действительно стимулирует внешнеполитические амбиции Кремля, а падение таких доходов их снижает [39].
В соответствии с той же логикой российское вторжение в Грузию (август 2008 года) произошло на пике нефтяных цен (105 долларов за баррель). А вторжение в Украину и аннексия Крыма произошли, когда цена на нефть все еще превышала 100 долларов за баррель. Когда же в силу мирового финансового кризиса цены на нефть упали до 67 долларов за баррель (2009), Россия проводила мирную политику перезагрузки отношений с США [40].
Откуда возникает такая взаимосвязь? Джеффри Манкофф утверждает, что «энергетический бум в России способствовал росту нового чувства самонадеянности у элиты страны, которая стала менее сдержанной в отстаивании того, что считала национальными интересами России» [41]. Как однажды заметил один из российских чиновников: «Когда цены на нефть составляют 20 долларов за баррель, мы являемся сырьевым придатком – а когда они превышают 60, мы становимся “энергетической сверхдержавой”» [42]. Эта самонадеянность проявляла себя по-разному: от наращивания военных расходов и выплаты долгов международным кредиторам до оказания давления на страны-покупатели российской нефти и газа [43]. Маршалл Голдман иллюстрирует этот вновь обретенный геополитический кураж на примере выступлений Путина – в частности, на его мюнхенской речи в феврале 2007 года, во время которой Путин жестко критиковал не только НАТО за открытие баз на бывшей территории стран Варшавского договора, но и лично президента США Джорджа Буша и вообще Соединенные Штаты за проведение односторонней политики в Ираке и Восточной Европе [44]. С точки зрения Голдмана, тон и содержание «выступления Путина перед представителями стран, некогда бывших врагами СССР, были бы немыслимы десятилетие назад. Это была жесткая речь, насторожившая многих представителей Запада, редко, если вообще когда-либо, слышавших такую откровенную публичную атаку на Соединенные Штаты на встрече ближайших союзников Америки» [45].
Сходная динамика была характерна и для Советского Союза. Браун показывает, что наиболее убедительным объяснением советского вторжения в Афганистан (1979) служит именно необычайный рост цен на нефть, произошедший в 1979 году в результате беспорядков на Ближнем Востоке: с 17,5 доллара в январе цена барреля нефти к ноябрю выросла до 40 долларов [46]. Браун показывает, что лишь несколькими месяцами ранее, до взлета нефтяных цен, члены Политбюро решительно и неоднократно выступали против размещения войск в Афганистане. Само же решение было нетипично опрометчивым и импульсивным для Политбюро и свидетельствовало об изменениях в геополитических амбициях руководства, которые хорошо описываются концепцией петроагрессии, поскольку все прежние опасения и предостережения по поводу вторжения были внезапно отброшены [47]. Доминирующим настроением в Москве в декабре 1979 года было настойчивое желание «показать американцам» [48].
«Уже долгое время ограниченные в своих возможностях в силу слабости советской системы советские руководители, должно быть, восприняли неожиданный приток нефтяных доходов в 1979 году с восторгом. Освободившись от финансовых ограничений, Политбюро внезапно получило возможность перехватить инициативу на международном уровне и реализовать внешнеполитические амбиции, которые ранее были для него недостижимы» [49].
Иными словами, внешнеполитическое поведение СССР действительно довольно хорошо описывается через концепцию петроагрессии, которая утверждает, что петрогосударства склонны проводить более активную и агрессивную внешнюю политику в условиях более высоких доходов от энергоносителей. Однако в российском контексте эти утверждения оставались достаточно спекулятивными и не основаными на количественных данных.
Чтобы исследовать эту взаимосвязь на количественных данных, я использовала анализ степени агрессивности выступлений российских президентов по внешнеполитической тематике как риторический показатель уровня агрессивности внешней политики России. В своем исследовании я собрала рандомизированную базу речей российских президентов по внешнеполитической тематике с сайта Kremlin.ru в период с 2000-го по 2016 год (всего 457 выступлений) [50].
Определение риторики как агрессивной осуществлялась по следующему критерию. Три ассистента, носители русского языка, и один свободно говорящий по-русски ассистент классифицировали выборку из 6042 предложений. Агрессивные предложения были выбраны на основе проявления следующих признаков: эмоциональность, резкая критичность, негативный настрой по отношению к партнеру по диалогу, подозрительность, прямые обвинения. В случае расхождений трое носителей русского языка обсуждали предложение, пока не достигали соглашения.
Таким образом из общего числа в 6042 пропозиций 404 были классифицированы как агрессивные. Учитывая, что общее количество пропозиций в исходном наборе было слишком большим (71 008), чтобы их можно было классифицировать вручную, я использовала модель «Word2vec» для автоматической классификации предложений в собранной базе, используя 404 исходных классифицированных предложения для обучения модели. Итоговый набор данных содержал 12 428 агрессивных пропозиций (из 71 008).
Затем я провела регрессионный анализ доли агрессивных предложений в соответствующих выступлениях с учетом факторов, обычно используемых в качестве объяснений агрессивного поведения Кремля на международной арене (год расширения НАТО, динамика экономического роста, динамика рейтинга президента, цены на нефть и размер нефтегазовых доходов). Результаты анализа подтвердили гипотезу о том, что высокие доходы от нефти коррелируют с эскалацией агрессивной риторики российских президентов. Результаты были устойчивы к альтернативным спецификациям переменной и модели. Таким образом, анализ внешнеполитической риторики российского руководства подтвердил исходную гипотезу о том, что внешняя политика Кремля соответствует общей закономерности, намеченной для петрогосударств.
[1] Rose G. Neoclassical Realism and Theories of Foreign Policy // World Politics. 1998. Vol. 51. № 1. Р. 167.
[2] Kennedy P. The Rise and Fall of the Great Powers. New York: Random House, 1987.
[3] Hansen A.H. Economic Stabilization in an Unbalanced World. New York: A.M. Kelley, 1972.
[4] Pollins B.M., Schweller R.L. Linking the Levels: The Long Wave and Shifts in US Foreign Policy, 1790–1993 // American Journal of Political Science. 1999. № 43. Р. 47.
[5] Goldstein J.S. Long Cycles: Prosperity and War in the Modern Age. New Haven: Yale University Press, 1988. Р. 48.
[6] Blainey G. Causes of War. New York: Simon and Schuster, 1988. Р. 87–88, 93.
[7] Labroador R.C. Venezuela: The Rise and Fall of a Petrostate. Council on Foreign Relations. January 24, 2019 ( www.cfr.org/backgrounder/venezuela-crisis#chapter-title-0-1).
[8] Brown J.D.J. The Energy Impact Theory of Foreign Policy: An Analysis of Soviet Union and Russian Federation, 1970–2010. Ph.D. Diss. University of Aberdeen, 2011. Р. 3, 8.
[9] Friedman T. The First Law of Petropolitics // Foreign Policy. 2006. № 154. Р. 28–39.
[10] Colgan J.D. Oil, Domestic Politics, and International Conflict // Energy Research & Social Science. 2014. № 1. Р. 200.
[11] Idem. Petro-Aggression: When Oil Causes War. Cambridge: Cambridge University Press, 2013.
[12] Idem. Oil and Revolutionary Governments: Fuel for International Conflict // International Organization. 2010. Vol. 64. № 4.
[13] Hendrix C.S. Oil Prices and Interstate Conflict Behavior. Peterson Institute for International Economics Working Paper № 14-3. 2014. July 31. Р. 10.
[14] Colgan J.D. Oil and Revolutionary Regimes: A Toxic Mix. Paper prepared for the International Political Economy Society Annual Meeting. Philadelphia, Princeton University. November, 2008.
[15] Collier P. Development and Conflict. Centre for the Study of African Economies. Oxford University. Department of Economics. October 1, 2004. Р. 1 (www.un.org/esa/documents/Development.and.Conflict2.pdf).
[16] Karl T.L. The Paradox of Plenty: Oil Booms and Petro-States. Berkeley: University of California Press, 1997. Р. 118.
[17] Ibid. Р. 67.
[18] Idem. Democracy Over a Barrel: Oil, Regime Change and War. CSD Working Papers. Center for the Study of Democracy. University of California. July 7, 2008. Р. 5.
[19] Stevens P. Resource Impact – Curse or Blessing: A Literature Survey // Centre for Energy, Petroleum and Mineral Law and Policy Internet Journal. 2003. Vol. 13. Article 14. Р. 15 (www.dundee.ac.uk/cepmlp/journal/html/Vol13/vol13-14.html).
[20] Karl T.L. Op. cit. Р. 71.
[21] Colgan J.D. Oil, Domestic Politics, and International Conflict. Р. 200.
[22] Idem. Oil and Revolutionary Governments: Fuel for International Conflict. Р. 666.
[23] Idem. Oil, Domestic Politics, and International Conflict. Р. 202.
[24] См.: www.minfin.ru/ru/perfomance/budget/federal_budget/budgeti/11-16/.
[25] Kropatcheva E. He Who Has the Pipeline Calls the Tune? Russia’s Energy Power against the Background of the Shale Revolutions // Energy Policy. 2014. Vol. 66. Р. 1–10.
[26] Hendrix C.S. Op. cit.
[27] См.: www.vesti.ru/doc.html?id=92083&tid=42710.
[28] Stegen K.S. Deconstructing the «Energy Weapon»: Russia’s Threat to Europe as Case Study // Energy Policy. 2011. Vol. 39. Р. 6505–6513.
[29] Rutland P. Russia as an Energy Superpower // New Political Economy. 2008. Vol. 13. № 2. Р. 203–210; Baev P. Russian Energy Policy and Military Power, Putin’s Quest or Greatness. London; New York: Routledge, 2009.
[30] Legvold R. Russia’s Strategic Vision and the Role of Energy // NBR Analysis. 2008. Vol. 19. Р. 9–22.
[31] Bouzarovski S., Bassin M. Energy and Identity: Imagining Russia as a Hydrocarbon Superpower // Annals of the Association of American Geographers. 2011. Vol. 101. № 4. Р. 791.
[32] Панюшкин В., Зыгарь М. Газпром. Новое русское оружие. М.: Захаров, 2008.
[33] Stegen K.S. Op. cit. Р. 6505.
[34] Kropatcheva E. Op. cit.; Stegen K.S. Op. cit.
[35] Newnham R. Oil, Carrots, and Sticks: Russia’s Energy Resources as a Foreign Policy Tool // Journal of Eurasian Studies. 2011. Vol. 2. № 2. Р. 142; Krickovic A. When Interdependence Produces Conflict: EU–Russia Energy Relations as a Security Dilemma // Contemporary Security Policy. 2015. Vol. 36. № 1. Р. 3–26.
[36] Stulberg A.N. Out of Gas? Russia, Ukraine, Europe, and the Changing Geopolitics of Natural Gas // Problems of Post-Communism. 2015. Vol. 62. № 2. Р. 124.
[37] Трегубова Е. Загнали в трубу. Кто в Европе поддерживает «Северный поток-2», а кто против // Аргументы и факты. 2018. 21 марта (https://aif.ru/money/economy/zagnali_v_trubu_kto_v_evrope_podderzhivaet_severnyy_potok-2_a_kto_protiv).
[38] Hill F. Energy Empire: Oil, Gas, and Russia’s Revival. London: Foreign Policy Centre, 2004; Goldman M.I. Petrostate: Putin, Power, and the New Russia. New York: Oxford University Press, 2010; Friends of Оpportunity // The Economist. 2008. November 29; Foroohar R. The Decline of the Petro-Czar // Newsweek. 2009. February 23.
[39] Brown J.D.J. The Energy Impact Theory of Foreign Policy…
[40] The Ebb and Flow of Federal Fortune // The Economist. 2015. January 16 ( www.economist.com/free-exchange/2015/01/16/the-ebb-and-flow-of-federal-fortune).
[41] Mankoff J. Russian Foreign Policy: The Return of Great Power Politics. Lanham: Rowman and Littlefield, 2009. Р. 5.
[42] Baev P. Op. cit. Р. 32.
[43] Mankoff J. Op. cit. Р. 5.
[44] Goldman M.I. Op. cit. Р. 208.
[45] Ibid. P. 209.
[46] Brown J.D.J. Oil Fueled? The Soviet Invasion of Afghanistan // Post-Soviet Affairs. 2013. Vol. 29. № 1. Р. 69.
[47] Ibid. P. 83.
[48] Breslauer G.W. Gorbachev and Yeltsin as Leaders. New York: Cambridge University Press, 2002. Р. 199–201.
[49] Brown J.D.J. Oil Fueled?.. Р. 86.
[50] Snegovaya M. What Factors Contribute to the Aggressive Foreign Policy of Russian Leaders? // Problems of Post-Communism. 2019. Vol. 65.