Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2019
[стр. 294—298 бумажной версии номера]
Лето выдалось богатым на протесты. Как относятся к ним те, кто в протестах не участвует?
Как и протесты 2011–2012 годов, многие не участвующие в них пытаются представить бессмысленным бунтом. В самом деле, много ли смысла бороться против фальсификаций на выборах, если даже честные выборы оставят у власти ту же партию и того же президента? Что толку голосовать за кандидата «икс» от КПРФ или ЛДПР только потому, что он не от «ЕР»? Пройдет в губеры или в депутаты и будет такой же, как все. Зачем требовать от власти чего-либо, когда известно, что этого она никогда не сделает? Зачем ходить на митинги и демонстрации, если они ничего не изменят? Ради чего лезть на рожон, если любой неразрешенный митинг разгонят, любого протестующего свинтят и посадят?
И вообще: а чего они хотят? Навального – в президенты? Будет такой же Путин. Кто бы ни правил Россией, он придет к тем же методам, что Путин – если не хуже. И где программа? У кого она есть? У Явлинского – но его никто не слушает. У нынешних лидеров протеста ее нет. Да и лидерами они, по правде говоря, не являются. Значит, чего хотите – перемен? Каких? Лишь бы каких? Никто не знает, чего хотеть, и не думает об этом. Интеллигенция, которая должна предлагать обществу новые цели, сдулась. Властителей дум нет, идей – тоже, совестью нации назвать некого.
Словом, все это подводит нас к выводу, что протест не имеет смысла – он не рационален и обречен. Бунт бессмыслен, как и сказал «наше все».
Теперь обратимся к действиям другой стороны. На первый взгляд, они сугубо рациональны. Те, кто нами правит, хотели бы оставаться там, где они и находятся. Не только своего отречения от власти, но и малейшего ее ограничения они допустить не намерены. То ли из инстинктивного чувства, то ли из рационального расчета они исходят из того, что стоит где-то пойти пусть на маленькую, но уступку тем силам, что хотят лишить их власти, и может начаться цепная реакция, которую уже не остановить. Поэтому даже слабый протест (где наши 10–20 тысяч по сравнению с миллионом в Гонконге!) они жестко подавляют.
При этом власти держат «форточку на Запад» открытой. Не нравится – уезжай! Ведь, согласно распространенному мнению, нынешней образованной молодежи легче сменить страну, чем изменить ее. И, правда, немало тех, кто ходит на митинги, потом все-таки уезжают.
Значит, все у «них» продумано, все под контролем? Может быть. А теперь развернем наш взгляд на вещи.
Рациональной следует считать ту политику, при которой для достижения поставленных целей избраны и применяются наиболее эффективные средства. Тут начинаются проблемы. Кто знает, какова стратегическая цель, которую поставило перед собой руководство нашей страны? Сделать Россию могучей и процветающей державой – наверное, так ответили бы нам. Но из истории известно, что в России такая цель ставилась не раз, но на деле ни разу не достигалась. Благосостояние народа всегда приносилось в жертву военно-политическому могуществу. Оное же на поверку оказывалось неадекватным при реальной встрече с противником. Победы, которые одерживались, достигались за счет совсем других факторов: всеобщей мобилизации, сверхцентрализации, огромных потерь.
Когда-то режим хвалили и ругали за стабильность. Теперь о ней не вспоминают и желанной целью не объявляют. Может быть, на место цели сгодилась бы объявленная когда-то задача создания 25 миллионов высокотехнологичных и высокооплачиваемых рабочих мест? Но мест нет, а эта цель тоже куда-то исчезла.
Многие критики утверждают, что истинной и главной задачей нынешних российских правителей является сохранение власти, сохранение status quo. В меняющемся мире, в условиях исключительной зависимости страны от мировой экономической конъюнктуры и борьбы за власть нескольких мощных элитных групп сохранение status quo возможно только в том случае, если сложившийся авторитарный режим будет возглавляться одной фигурой, на которой и держится эта конструкция. Элитные группы будут непрерывно перемещаться ею в поле власти и влияния, сменяя друг друга.
Заметим далее, что если участники протестных акций 2011 года заранее их не планировали, то вот те, кому поручили их подавлять, оказывается, этого ждали. Власть исходит не из стабильности, а из шаткости и подвижности всего социального целого. Это реалистичная перспектива. Но просматривающаяся цель-задача – продержаться во что бы то ни стало – вряд ли может быть названа стратегией. Это тактика, которой свойственны не рациональность, а реактивность и готовность использовать любой подвернувший шанс. В случае с Крымом, впрочем, исключительно успешно.
Летние эпизоды протеста по России, и, в частности, в столице, показывают, что власть – или власти? – ведет/ведут себя во взаимоотношениях с обществом, варьируя уровни жесткости. Расчет в каждом случае есть, но это расчет игрока, а взаимоотношения между властью и обществом приобрели в недавние летние месяцы характер игры. В пользу данной метафоры говорит преимущественно веселое, слегка карнавальное настроение людей на шествиях и «гуляниях» – как согласованных, так и нет. Ему противостояла то унылая строгость мегафонных голосов: «Граждане, разойдитесь, вы мешает проходу граждан», то свирепость черно- и серо-гвардейцев. Это было сценично – приходило в голову, что все это инсценировано каким-то режиссером.
Взаимоотношения демонстрантов с этой серой силой напоминали то кошки-мышки, то казаки-разбойники, то салочки и прятки. Правда, цена проигрыша – от 10 суток административного ареста до нескольких лет заключения. Очевидная для всех сторон абсурдность, надуманность обвинений против задержанных и арестованных – ну, разве это не вид игры, правда, теперь уже превратившейся в некий дьявольский перформанс?!
Интересный вопрос: считать ли, что единый субъект Власть состоит в диалоге/агоне с единым субъектом Обществом, или в каждом случае это диалоги/агоны местных властей с местными сообществами, или же отдельных фракций («силовики») и общественных групп («оппозиция»)? Кажется, что происходящее на наших глазах – это столкновение государства и гражданского общества, существования которого наше государство, в общем, не предполагает по своему устройству. В нашем случае гражданское общество возникает там и тогда, где и когда государства не хватает (для тушения пожаров например) или оно не делает того, что должно (не заботится об экологии), либо, как в Москве, делает то, чего не должно делать (манипулирует выборным процессом, сажает невиновных). Их диалог ведется на двух, совершенно разных языках: одна сторона высказывается на языке физического насилия и устрашения, другая – на языке свободы, в частности, свободы от страха перед насилием и угрозами.
В августе 2019 года «Левада-центр» обратился к российскому обществу с вопросами о московских протестах. Из ответов на них мы прежде всего узнаем, что около половины россиян что-то слышали, а одна шестая – внимательно следила за тем, как развивались события вокруг регистрации кандидатов на выборы в Мосгордуму. Существенно, что более половины россиян получили информацию из «больших» телеканалов, то есть узнали о событиях в той интерпретации, которую им придала госпропаганда. Вторая половина узнала через Интернет. Впрочем, это средние цифры. Среди молодежи ТВ-сегмент составляет 25%, среди самых старших – 75%, по Интернет-сегменту соотношение противоположное.
Ключевой из задававшихся вопросов: «Как вы относитесь к этим [московским] протестным акциям?». Самая малость – 7% – затруднились ответить. Остальные результаты образовали «идеальное» распределение: в середине 45%, выбравших ответ «нейтрально, безразлично». По бокам практически равные доли ответов «положительно» (23%) и «отрицательно» (25%). Снова контрастно разделились ответы молодой и пожилой частей нашей публики. Однако среди молодых респондентов двойной перевес одобряющих московский протест над теми, кто отнесся к нему отрицательно. А в ответах пожилых людей, наоборот, преобладает (в полтора раза) отрицательное отношение. Мужчины чаще одобряют протесты, чем осуждают, женщины – наоборот. Выраженный приоритет одобрения – в среде предпринимателей и учащихся. Небольшой, но перевес одобрения у активной части населения: рабочих, служащих, специалистов и у тех, кто ищет работу. Домохозяйки держат нейтралитет. А вот среди пенсионеров не одобряют протест 37%, одобряют – 20% (они опора режима; в августе 2019-го деятельность Путина среди них одобряют 72%, тогда как в среднем – 67%).
В целом одобряют и поддерживают протест тех тысяч москвичей, что вышли на улицы, около 20 миллионов человек. Да, они рассеяны по просторам страны, но при этом заявляют о готовности принять личное участие в протестных выступлениях, если таковые состоятся в их городе, районе или селе. Это про выступления с политическими требованиями (как было в Москве). Если же протест будет против падения уровня жизни, то их может быть и больше.
Представленные данные не предвещают ни пресловутого бунта, ни всеобщей стачки. Разом все они на улицы не выйдут. Да и вообще реально выходит небольшая доля от заявивших о готовности выйти. Эти ответы про другое. Они говорят не о возможном количестве демонстрантов или митингующих, а о потенциале такого недовольства, которое при определенных условиях может выразиться в протестных действиях. Обсуждаемый мысленно-протестный потенциал выше среди бедных людей, чем среди богатых, выше в малых городах и селах, чем в больших городах. При этом все понимают, что протестовать в большом городе легче – больше молодежи, выше анонимность. Но то, что жители малых городов чаще высказываются в пользу протеста, означает, что если дело дойдет до края (как в Пикалево), то там полыхнет вовсю.
Важный вопрос: понимают ли в стране, почему в столице кому-то что-то не понравилось и они вышли на улицы? Да, понимают. И понимают, что ситуация с недопуском независимых депутатов не самая главная среди причин протеста. Ее назвали 28%, тогда как 34% указали на «Недовольство политикой властей». Самое же главное, что больше всех (41%) выбрали ответ «Недовольство положением дел в стране» (ср. с отмеченной выше «нейтральной» позицией в ответах на вопрос об отношении к протестам, где 45% спрятались за ответом «нейтрально, безразлично»). Это хороший комментарий к пошлому тезису, что «Москва – не Россия», что «бедная Россия – не зажравшаяся Москва». Нет, «Россия» поняла, что «зажравшиеся москвичи» вышли под дубинки Росгвардии не за одних «себя обиженных», а за всю страну. И малые города, где жизнь потяжелее, чем в столице, оказались на первом месте: «положением дел в стране» недовольны 45%.
Мы спросили про то, как действовали полиция, Росгвардия и ОМОН при задержании участников протестных акций в Москве. 32% сказали, что силовики действовали «адекватно, в рамках закона»; 41% выбрал ответ «действовали жестко и необоснованно использовали силу». И, хотя большинство россиян узнавали о том, что происходило на митингах в Москве, через явно им не симпатизирующие центральные телеканалы, в любой из опрошенных групп населения ответ «адекватно» выбирало меньшинство, чаще говорили о жесткости. А среди молодежи, которая в основном следила за событиями через Интернет и видела, как волокут молодых москвичей, заломив им руки, в серые автозаки, выбирали ответ о необоснованном применении силы в полтора раза чаще среднего (58%).
Российское общество, заняв гражданскую позицию, не ловится на удочки пропаганды, цель которой показать, что реальных причин для протеста не было. Версию о том, что на митинги «многие пришли потому, что им заплатили», поддержали в целом 11%, среди молодежи – вдвое меньше. А «коронную» версию о том, что в московскую предвыборную кампанию «вмешался Запад», поддержали 26%, а отвергли 32% россиян (среди молодых – 43%), согласившихся к тому же, что эта версия – «попытка очернить участников протестов». Как видим, российское общество оценивает события адекватно и рационально.
То, что происходило этим летом в Москве, равно как и в Екатеринбурге, Архангельске, Коломне и других точках, ставших горячими, – это стихийный протест. В этом он сродни российскому бунту. Но он осмысленный и стоящий за правду.