Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2019
[стр. 107—110 бумажной версии номера]
«Машина зрения» Поля Вирильо начинается разбором беседы искусствоведа и скульптора о правдивости изображения движения[1]. Неточности фотографии Огюст Роден противопоставляет субъективную достоверность живописи, а механицизму моментальной фиксации — поступательное развертывание образа, собирательность, подвижность и рефлексивную диахроничность самого акта восприятия. Статьи историка, юриста, социолога и визуального исследователя, собранные в этом тематическом блоке, объединяет нефотографическое обращение с процессуальностью 1990-х.
В отличие от тех исследователей, что по горячим следам описывали и анализировали трансформации, транзиты и прочие переходы в посттоталитарное/постсоветское/постсоциалистическое состояние[2], мы с коллегами обращаемся к эпохе, которая окончательно завершилась[3], — то есть действуем с переменчивой исторической дистанции, неизбежно производя и намеренно проблематизируя ее в эпистемологическом и политическом ключе[4]. Процесс и результат превращения вчерашнего дня в историю способен вернуть не только историка или философа, но и социального исследователя к вопросу об устройстве архива[5]. Специфика доступа к архиву 1990-х и настройка аналитической навигации по нему в значительной степени определили повестку нашей тематической подборки.
Как мы могли убедиться, стремительные перемены, руинирование инфраструктур и ослабление бюрократического тонуса сказались на процедурах официального документирования. Дисциплины письма разлаживались, пробуксовывали и не поспевали за жизнью. Институты ответственного хранения документов лихорадило. Ценность сохраняемого была не определена и не очевидна. Возможности проникновения исследователя в ведомственные и неофициальные архивы, сберегающие еще теплые следы жизни, были и остаются ограниченными. А воспоминания современников о не столь уж давнем прошлом выглядят до обидного стертыми, скупыми и недифференцированными. В этой диалектике недавнего и смутного, доведенного до автоматизма и девальвированного проступает своеобразие архивации 1990-х. Однако наш вопрос адресован не столько неполноте и фрагментарности архива — это его закон, — сколько процедурному, материальному, риторическому своеобразию (д)оставшегося нам. Всматриваясь в прореженную архивную ткань[6], мы видим не только материализацию демонтажа советского строя или семиотическое расширение радикальных социальных изменений, но и свидетельство дискурсивной непроработанности эпохи. Нашим ответом на полуоткрытость 1990-х становится расширение репертуара исследовательских тактик: введение в обиход новых документов и усиление их контекстуализации, применение археологического метода и прагматическая трактовка бумажной материальности дела.
В отличие от тех исследователей, литераторов, журналистов, кураторов, кто в «нулевые» окрестил 1990-е «лихими»[7] или провозгласил их «территорией свободы» в 2010-е[8], авторы тематической подборки сосредоточены не на именах или атрибутах, а на процессах и (взаимо)действиях, придающих этому времени социальную размерность. Тем самым они стремятся осмыслить эпоху изменений в движении и становлении. Для решения этой задачи требуется не только насытить эмпирические штудии новыми данными, усложнить аналитические ракурсы, пересмотреть привычные логики масштабирования, но и настроить концептуальный аппарат на различение, отслеживание, артикуляцию и интонирование многочисленных изменений, сдвигов, деформаций, разрывов, сближений и комбинаций. Отсюда — интерес к модуляциям.
Галина Янковская пишет о последних годах Союза художников СССР, показывая, как демонтаж институциональных и дискурсивных инфраструктур одного из главных творческих объединений страны отразил, повторил и в некотором отношении предвосхитил траекторию распада СССР. В этой истории изменений важны детали (все знают, что Союз художников распался, но мало кто знает, как), мена позиций (неофициальное искусство этого периода изучено лучше официального) и асинхронность. Для того чтобы передать масштаб и разрушительную динамику этого процесса, автору понадобилась вся риторическая мощь ядерной физики — полураспад.
Анна Разогреева задействует сетевой капитал и опыт эмпирических исследований права для получения доступа к двум уникальным архивам. Она работает с фондами 1990-х из архива Ростовского областного суда. И в то же время в интраактивном устройстве уголовного дела обнаруживает перформативный архив эпохи декларативного романтического правосудия и вязкого правоприменения. Главная роль здесь отведена гибридам и сборкам — дискурсивности и материализациям изменений, исход которых, впрочем, печален. Если советские бланки и штампы со временем заменили постсоветскими, то перезагрузить машину репрессивного правосудия не удалось. Возобладала инерция, устройству которой и посвящена эта статья.
В тексте о распространении карнегизма в наших широтах сближаются советские и постсоветские технологии субъективности. Роман Абрамов риторически обыгрывает неэквивалентное стратегическое сходство социалистической и капиталистической программ переделки человека, размышляет о конвертации советского лицемерия в манипуляции успешных предпринимателей, показывает, что история чтения Дейла Карнеги и практического применения его идей началась задолго до победы индивидуализма над коллективизмом и перехода России к «дикому капитализму» проектного типа. Перевод книги «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей» связал в невозможную сеть товарищей, имеющих доступ к спецхрану и переводной литературе «для служебного пользования», потребителей самиздата эпохи позднего социализма и массовую аудиторию читателей переходной эпохи. Они-то и приспособили гуру поп-психологии для оправдания своей переориентации на успех и ее идеологического обоснования. Перевод, трактуемый буквально и концептуально, — ключ к этой истории изменений.
Мой текст, написанный в археологическом ключе, посвящен обнажению героинь и читательниц «Комсомолки» прямо на страницах самой многотиражной газеты новой России. В их наготе и условиях ее возможности я вижу не только атрибут эпохи или утверждение соматической доминанты 1990-х, но и действенный в своей корпореальности инструмент разрыва как с телесно-дискурсивными порядками советского периода, так и с актуальными режимами существования. Особую роль в этой истории играют фотоконкурсы, устраиваемые «Комсомольской правдой» для своих подписчиков. А значит, необходим доступ к архиву редакции с письмами читателей. Однако архив «КП» утрачен при пожаре; архив региональной редакции не сохранился. Установить связь с организаторами конкурсов и сотрудниками отделов писем не удалось. Собственная память читательницы — бабушка, рядом с которой прошли мои студенческо-аспирантские 1990-е, стабильно выписывала одну-единственную «Комсомолку» — подводит. Остается листать пожелтелые страницы подшивки, используя обрывы живой связи и вынужденную вненаходимость для описания архива эпохи, невидимого и недоступного современникам. Однако эпистемологическое открытие 1990-х, производимое таким образом, оборачивается обретением своего присутствия в них для тех исследователей, кто из этого времени вышел. А мы тут все такие.
[1] Вирильо П. Машина зрения. СПб.: Наука, 2004.
[2] См., например: Smith G. State-Building in Russia: The Yeltsin Legacy and the Challenge of the Future. Armonk: M.E. Sharpe, 1999; Sakwa R. Postcommunism. Buckingham: Open University Press, 1999; Gelman V., Avdonin V., Ryzhenkov S., Brie M. Making and Breaking Democratic Transitions: The Comparative Politics of Russia’s Region. Lanham: Rowman & Littlefield, 2005; Hann C., Humphrey C., Verdery K. Introduction: Postsocialism as a Topic of Anthropological Investigation // Hann C. (Еd.). Postsocialism. London: Routledge, 2002. P. 1—28; Yurchak A. Russian Neoliberal: The Entrepreneurial Ethic and the Spirit of «True Careerism» // The Russian Review. 2003. Vol. 62. № 1. Р. 72—90; Ries N. «Honest Bandits» and «Warped People» // Greenhouse C. et al. (Еds.). Ethnography of Unstable Places. Durham: Duke University, 2003. Р. 276—315; Siddiqui A. Economic Transition in Russia and the New States of Eurasia. Armonk: M.E. Sharpe, 2007; Gal S., Kligman G. (Еds.). The Politics of Gender After Socialism. Princeton: Princeton University Press, 2000; Stan L. Transitional Justice in Eastern Europe and the Former Soviet Union: Reckoning with the Communist Past. London: Taylor & Francis, 2008; Shevchenko O. Crisis and the Еveryday in Рostsocialist Moscow. Bloomington: Indiana University Press, 2008; Хамфри К. Постсоветские трансформации в азиатской части России. М., 2010; Stanilov K. (Еd.). The Рost-Socialist City: Urban Form and Space Transformations in Central and Eastern Europe after Socialism. Dordrecht: Springer Science & Business Media, 2007.
[3] Одним из первых и самых заметных опытов осмысления финализации 1990-х и поиска индикаторов режима нуво стал юбилейный номер «НЗ». См.: «Régime nouveau. Россия в 1998—2006 годах» // Неприкосновенный запас. 2006. № 6(50).
[4] В отношении советской истории (точнее, ее финала) сопоставимую позицию заняли редакторы и авторы сборника о «последнем годе существования советской империи», составленного на основе материалов тематического номера журнала «Новое литературное обозрение» (2007. № 83/84), см.: 1990-й: Опыт изучения недавней истории / Под ред. А. Дмитриева, М. Майофис, И. Кукулина, О. Тимофеевой, А. Рейнблата. М.: Новое литературное обозрение, 2011.
[5] Подорога В. К философии архива // Индекс. 2014. № 1 (http://index.org.ru/journal/cont14.html).
[6] Концепт «ткань архива», предложенный Анн Стоулер, позволяет учитывать вклад архивных инфраструктур и практик в производство смысла источника и стабилизированных форм понимания прошлого: Stoler A. Colonial Archives and the Arts of Governance: On the Content in the Form // Blouin F.X., Rosenberg W.G. (Еds.). Archives, Documentation, and Institutions of Social Memory. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2006.
[7] Считается, что оборот «лихие 1990-е» был придуман литератором, а введен в обиход медийщиками и политтехнологами. См.: Веллер М. Кассандра. М.: АСТ, 2002. О конструировании «лихих 1990-х» см.: Лихие 90-е: генезис (https://metkere.com/2008/11/90e.html); пост Михаила Виноградова: www.facebook.com/mikhail.vinogradov1/posts/1814566898572066; Слободчикова О. «Лихие» или «разные»? Почему в России снова спорят о 90-х? // Русская служба Би-би-си. 2015. 24 сентября (www.bbc.com/russian/society/2015/09/150924_90s_argument_russia).
[8] Музей 90-х. Территория свободы. М.: Новое литературное обозрение, 2016; Музей 90-х (www.colta.ru/90s); Остров 90-х (https://yeltsin.ru/program/ostrov-90h/).