Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2018
Игорь Романович Петров (р. 1969) — историк, специалист по проблемам русской эмиграции и истории Второй мировой войны.
[стр. 162—189 бумажной версии номера] [1]
Глава первая. Чиновник (1936—1945)
В октябре 1946 года сотрудник немецкой полиции опросил владельца дома по Паризерштрассе, 21/22 в Берлине относительно личности одного из бывших жильцов. У домовладельца о квартиросъемщике Сергиусе фон Таборицки остались самые лучшие впечатления — жилец был основательным, добросердечным человеком, любимым соседями:
«Однажды он рассказал о своем прошлом, прежде он был русским подданным. В России его трижды приговаривали к смерти, так как в борьбе против большевизма он расстрелял многих революционеров… Этот рассказ показался мне неправдоподобным, так как не вязался с его нынешним образом жизни… Он был, вероятно, членом НСДАП, некоторое время носил униформу… Он до самого конца был убежден в победе и даже записался добровольцем в фольксштурм».
Через два дня после взятия Берлина к дому подъехали советские офицеры и спрашивали о Таборицком. Но тот съехал задолго до этого, так как дом пострадал от бомбардировки.
Усердный полицейский разыскал затем бывшего сотрудника Министерства финансов рейха Виктора фон Кнорре, к которому Таборицкий перебрался в 1944 году. Тот добавил, что «за 14 дней до вступления русских в Берлин Таборицкий уехал на запад; адреса он мне не оставил, так как опасался преследований со стороны русских». По роду деятельности его гость был заместителем начальника Управления делами русской эмиграции: «Он занимался экономической и социальной опекой русских эмигрантов»[2].
Управление делами российской эмиграции — УДРЭ (RussischeVertrauensstelle) — было создано нацистами в мае 1936 года. Хотя за предшествующие этому 15 лет количество русских эмигрантов в Германии снизилось более чем в десять раз[3], новая власть посчитала необходимым присматривать и за оставшимися 45—50 тысячами. Если в немецких организациях к этому времени уже был проведен Gleichschaltung, то есть они были унифицированы и взяты под нацистский идеологический контроль, то эмигрантские общества продолжали существовать сравнительно автономно.
Начальником УДРЭ был назначен генерал Василий Бискупский. Его первые контакты с НСДАП относились еще к началу 1920-х, когда Альфред Розенберг состоял в созданном Бискупским и Максом фон Шойбнер-Рихтером в Мюнхене обществе «Ауфбау» («Восстановление»)[4], но в дальнейшем их пути разошлись не в последнюю очередь из-за несогласия Бискупского с отдельными идеями Розенберга — в частности с его поддержкой украинского сепаратизма. После прихода нацистов к власти, и особенно после создания в апреле 1933 года Внешнеполитического ведомства НСДАП во главе с Розенбергом, Бискупский отчаянно пытался восстановить старые связи и убедить Розенберга и его заместителя, также уроженца Российской империи и в прошлом секретаря «Ауфбау» Арно Шикеданца, в необходимости создания под их патронажем русского центра, который объединил бы все правые эмигрантские организации. Однако предложения Бискупского не были услышаны[5], а сам он был арестован как конфидент советского шпиона[6] и отпущен лишь через три месяца под письменное обещание не заниматься политической деятельностью на территории Германии. Окончательно разочаровавшись в Розенберге, Бискупский стал искать себе нового покровителя и к концу 1935 года нашел его в рейхсфюрере СС Генрихе Гиммлере[7]. В январе 1936-го Бискупский представил Гиммлеру обширный отчет о русской эмиграции, а также список вопросов, которые следовало бы обсудить лично[8]. Их встреча, по всей видимости, состоялась в феврале—марте, и на ней был принципиально решен вопрос о создании УДРЭ[9]. Эта новость вызвала немалое бурление в эмигрантской среде, о чем можно судить по многочисленным доносам и жалобам, поступившим в немецкие ведомства. Критиковался не только Бискупский[10], но и заместители, которых он себе назначил. В частности один из эмигрантов, работавший в фирме «Оккульта», назвал «неблагонадежным во всех отношениях, как морально, так и политически»[11], Сергея Таборицкого.
Илл. 1. Сергей Таборицкий, около 1937 года (Государственный архив Российской Федерации)
Имена Таборицкого и его друга Петра Шабельского-Борка были на слуху с марта 1922 года, когда в зале Берлинской филармонии они совершили покушение на выступавшего с докладом бывшего лидера кадетов Павла Милюкова. По воле случая Милюков остался жив, но от пуль Таборицкого погиб другой известный кадетский политик — Владимир Набоков, — отец ставшего знаменитым впоследствии писателя. Шабельский-Борк и Таборицкий были арестованы и осуждены.
Уже после их выхода из тюрьмы, в начале 1930-х, Бискупский приблизил к себе Шабельского-Борка и сделал его своим берлинским представителем (сам Бискупский до того, как занял пост начальника УДРЭ, жил в Мюнхене). Естественно, он назначил его и своим заместителем в УДРЭ. Логичным было и назначение Таборицкого: помимо дружбы с Шабельским, он был наиболее «онемечен» и имел неплохие связи среди берлинских нацистов «среднего звена».
Сразу после назначения Бискупский заявил, что его учреждение будет сугубо неполитическим и что он попытается внести примирение в ряды эмиграции и объединить ее; поставленные же перед ним задачи «весьма скромны: регистрация беженской массы, их организация в смысле бытовом, культурном и прекращение розни, а также принятие мер против тех, кто эту рознь будет злонамеренно вносить и раздувать»[12]. Некоторое время существовало своеобразное «двоевластие», так как продолжало действовать берлинское отделение Международного Нансеновского комитета по делам беженцев (в большинстве своем эмигранты были людьми без гражданства, и их личность удостоверял так называемый «нансеновский паспорт»), которое было закрыто лишь в апреле 1938 года[13]. Однако эмигрантам было понятно, что УДРЭ, созданное по прямой инициативе гестапо[14] и работающее с ним в тесной связи, гораздо влиятельнее.
Реформа эмигрантских организаций предполагала, что они будут консолидированы таким образом, что останутся одно политическое (естественно, пронацистское), одно военное, одно церковное и так далее объединения. К 1939 году эта задача в целом была выполнена. В частности, в конце 1938-го II (германский) отдел Русского общевоинского союза (РОВС), находившийся под началом генерал-майора Алексея фон Лампе, формально покинул головную организацию и образовал собственное Объединение русских воинских союзов (ОРВС), которое возглавил тот же Лампе. На территории Германии не входившие в РОВС воинские организации должны были присоединиться к ОРВС, в противном случае им грозил роспуск[15]. Впоследствии Лампе даже отмечал, что к плотной опеке со стороны гестапо, «на котором исключительно лежит ведение русскими эмигрантами, […] мы давно привыкли и видим в этом кое-какие преимущества»[16]. Главы новых унифицированных организаций представляли отчеты в УДРЭ, которое в свою очередь регулярно рапортовало в нацистские ведомства[17]. Параллельно с реорганизацией из эмигрантского руководства удалялись нежелательные элементы: так, в начале 1938 года свой пост покинул глава «Дружины русских витязей» Владимир Слепян, в чьем арийском происхождении возникли сомнения, а из «Комитета помощи русским детям» был исключен Федор фон Шлиппе, который, хотя и был арийцем, имел неосторожность до 1933 года состоять в масонской ложе[18].
Постепенно был определен круг обязанностей УДРЭ. Всем эмигрантам старше 15 лет следовало выдать заверенные Управлением удостоверения с фотографиями и установить, насколько возможно, их политическую благонадежность[19]. Кроме того, УДРЭ должно было представлять справки об эмигрантах заинтересованным учреждениям, например налоговой службе или ведомству, проверявшему чистоту происхождения. Под общую регистрацию попали и русские евреи, чьи адреса в 1938 году были переданы гестапо[20]. Кому-то из них (особой логики в выборе не просматривалось) затем поступали предписания покинуть страну. Многие стремились уехать сами, но для этого требовались хотя бы какие-то средства. Частично их предоставляли еврейские благотворительные организации, но спасти удалось далеко не всех[21]. Устроившийся в 1941 году секретарем в УДРЭ, Владимир Янковский вспоминал:
«Моя работа […] заключалась в восстановлении метрических справок о рождении, свидетельств о бракосочетании и уточнении подлинного арийского происхождения тех или иных лиц. […] Каждому человеку требовалось доказать, что три поколения его родных как со стороны матери, так и со стороны отца не имели еврейской крови. Порой без такого доказательства несчастные люди попадали в концлагеря»[22].
Угрозы начальника УДРЭ в адрес «вносящих и раздувающих рознь» эмигрантов удалось — несмотря на поддержку гестапо — осуществить лишь частично. Далеко не все эмигранты были готовы признать свежеиспеченного «шефа», пусть и назначенного сверху. В частности, за распускание слухов против Бискупского в октябре 1938 года был арестован и впоследствии выслан в Италию один из видных русских национал-социалистов Владимир Левашов[23]. Выслан был и прежний идеолог «Ауфбау», а на тот момент сотрудник берлинской газеты «Новое слово» Георгий Немирович-Данченко, который в невменяемом состоянии сам явился в гестапо с рассказом о том, что его хочет отравить Иван Солоневич[24].
Именно вокруг «Нового слова», финансируемого и поддерживаемого все тем же Внешнеполитическим ведомством, концентрировалась оппозиция УДРЭ, после начала войны еще более укрепившаяся благодаря массовой миграции в Германию членов Национально-трудового союза нового поколения (НТСНП). Главный редактор газеты Владимир Деспотули открыто нападал на Бискупского: поместив объявление о проводимом УДРЭ «Дне русской культуры»[25], он тут же написал в передовице:
«Лицемерием, нестерпимой фальшью отдает от празднования за границей так называемых дней русской культуры. […] Все замусолено, стерто, затаскано. Лишь снаружи немного припомажено дешевым фиксатуаром лубочного патриотизма»[26].
Другой сотрудник «Нового слова» — Виктор Ларионов[27] — был поставлен УДРЭ во главе созданной весной 1939 года в рамках унификации единой Национальной организации русской молодежи (НОРМ). Но уже к осени он основательно рассорился со своими помощниками, а также с братом генерала Константином Бискупским[28], в результате чего был вынужден покинуть свой пост. Он сообщил газете, что монархисты-легитимисты (читай: Бискупский) «путем компромиссов, уступок и приспособленчества хотят любой ценой гальванизировать обреченную историей мертвечину»[29]. После отставки Ларионова куратором НОРМ стал Таборицкий:
«У [Таборицкого] для работы с молодежью не было ни знаний, ни опыта, ни времени. […] Таборицкий никогда не посещал НОРМ и в дела молодежи не вмешивался. Он писал начальству отчеты и иногда выступал как глава НОРМа на страницах [Нового слова]»[30].
В феврале 1940 года Сергей Таборицкий подал заявление о вступлении в НСДАП. Прием, однако, затягивался. Партийных бюрократов смущали две вещи: русское происхождение (он указал в анкете, что и мать, и отец его были «русскими немцами», слово «русский» в обоих случаях было отчеркнуто чиновниками) и приговор за убийство. Дело дошло до партийного суда. Хотя министр юстиции рейха по указанию канцелярии фюрера еще в феврале специальным указом вернул Таборицкому утраченные им при осуждении права, вердикт суда был амбивалентен: раз Милюков сам покинул территорию России после октябрьской революции, то он не имеет отношения к большевизму, а значит, покушение на него не является «политической заслугой». Но, очевидно, за Таборицкого замолвили словечко «наверху», так как в апреле 1942 года, он был задним числом со дня регистрации заявления принят в НСДАП и получил партбилет № 8764347[31].
Илл. 2. Учетная карточка НСДАП, фрагмент (Bundesarchiv Berlin)
Фактически Таборицкий был «оком гестапо» в среде русской эмиграции, тем самым оно получало сведения о неблагонадежных русских из первых рук. Поступив на службу в УДРЭ, Янковский обнаружил, что генерал Бискупский является лишь ширмой, «фактическим и всесильным хозяином Управления был […] Таборицкий»[32]. Неудивительно, что со временем отношения Таборицкого с Бискупским (а также с Лампе) заметно охладели[33].
С началом Второй мировой войны число русских эмигрантов в Германии впервые за многие годы стало снова расти. Еще раньше, в январе 1937 года, группа, состоящая из 150—200 офицеров, живущих во Франции, обратилась в УДРЭ за разрешением въехать в Германию, чтобы оттуда бороться с большевизмом. Гестапо запретило Бискупскому отвечать на письмо[34]. После оккупации Бельгии и Франции поток эмигрантов, отправлявшихся в Германию на заработки, резко увеличился, при этом УДРЭ пыталось по возможности управлять процессом[35].
В преддверии войны с СССР, в конце мая 1941 года, Лампе направил главнокомандующему сухопутными силами вермахта, генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу, письмо, в котором ставил ОРВС в распоряжение немецкого командования, сделав, правда, оговорку: «Мы твердо верим, что… доблестная Германская армия будет бороться не с Россией, а с овладевшей ею и губящей ее коммунистической властью»[36]. В тот момент официального ответа на это обращение не последовало, к тому же возглавивший вновь образованное Восточное министерство Розенберг был против любого задействования эмигрантов на завоеванной территории. В сходном духе было выдержано предвоенное распоряжение шефа РСХА Рейнхарда Гейдриха: местным отделениям управления делами эмигрантов предписывалось известить своих подопечных, что они не имеют права покидать место жительства без особого полицейского разрешения[37].
Но в то же время вермахту были необходимы переводчики, поэтому приходилось, особо это не афишируя, прибегать к услугам русских эмигрантов, в том числе не имевших гражданства рейха. На самую широкую ногу дело поставила 9-я армия, так как служивший в ней переводчиком эмигрант Борис Карцов, с одной стороны, был еще с польской кампании доверенным лицом командующего армией, генерал-полковника Адольфа Штрауса, а с другой стороны, имел хорошие связи в Берлине. В результате только в 1941 году армия получила несколько десятков переводчиков-эмигрантов от неофициальной «организации Карцова—Таборицкого»[38]. С подъемом партизанского движения переводчики-белоэмигранты — как правило, бывшие офицеры — начали создавать антипартизанские отряды, вербуя в них пленных красноармейцев[39]. Первые такие отряды в 9-й армии зарекомендовали себя неплохо, но требовался постоянный приток новобранцев, и Таборицкий расширил рамки «призыва» на чешский протекторат и оккупированную Францию. Так, представитель УДРЭ в Праге получил в начале января 1942 года от Таборицкого письмо, в котором предлагалось «по поручению Германского Военного Командования в спешном порядке представить списки лиц, желающих принять участие в борьбе против большевиков в качестве лиц, могущих быть полезными благодаря своему воинскому духу, воспитанию и выправке […] или же в качестве переводчиков»[40].
Всего по этому каналу на германо-советский фронт попали до тысячи белоэмигрантов, но это был не единственный вариант трудоустройства, который предлагал Таборицкий. Один из мемуаристов так вспоминал свой приезд в Берлин в 1941 году:
«В русском комитете генерала Бискупского меня встретили очень любезно, и некто Таборицкий, игравший в комитете крупную роль, предложил мне поступить в гестапо, говоря, что имеет там большие связи. Я сделал вид, что ничего в этих делах не понимаю. Тогда Таборицкий передал меня двум молодым людям, которые […] повели меня с собой в ресторан и начали объяснять, как легко, выгодно и приятно служить в гестапо»[41].
В компании ленивого и склонного мыслить стратегически Бискупского и увлеченного духовными исканиями Шабельского-Борка Таборицкий был единственным человеком, способным к повседневной конторской работе, поэтому сюжет о том, как вновь прибывший в Берлин русский эмигрант идет в УДРЭ и встречает там Таборицкого, повторяется из источника в источник. Так, Глеба Рара направили «в отделение гестапо по русской эмиграции». Он вспоминает: «Меня… пустили в какой-то кабинет, там был стол, за которым сидел господин средних лет, даже довольно старый уже, в коричневом пиджаке со значком SA — штурмовиков»[42]. Он был «педантом и вел опрос по-военному»[43]. «Нервный, говоривший очень быстро, шепелявил, так как в верхней челюсти не имел несколько зубов»[44]. «Исполнял свое служение “не вздыхая, а охотно”, так сказать “со вкусом”»[45].
Еще в апреле 1939 года Таборицкий перевез в Берлин из Парижа своего младшего брата Николая, которого устроил работать в специальную службу, занимавшуюся прослушкой иностранных радиопередач (Sonderdienst Seehaus). После начала войны с СССР Николай подал прошение о получении немецкого гражданства, указав, что в этом случае готов отправиться добровольцем на фронт в качестве переводчика. Родословная Таборицкого-младшего была изучена, в ней обнаружили лишь четверть немецкой крови, в гражданстве было отказано[46].
По мере увеличения числа остарбайтеров и военнопленных-коллаборационистов, освобожденных из лагерей, УДРЭ по возможности присматривало и за ними на предмет благонадежности. В то же время «было сообщено о нежелательности контакта между эмиграцией и сов[етскими] людьми. В этом смысле были сделаны разъяснения и Бискупским, и Таборицким. Эмигранты приняли это разъяснение к сведению (гестапо с ними не шутило) и вели себя осторожно»[47]. Когда летом 1944 года гестапо начало массовые аресты членов НТСНП, злопамятный Таборицкий «издевался над Союзом и глумился над [супругой одного из арестованных], пришедшей к нему за помощью»[48]. Осенью 1944-го он приезжал в Прагу и агитировал местных эмигрантов, в том числе старших школьников, ехать на работы в Германию и вступать во вспомогательную службу противовоздушной обороны[49]. Есть, впрочем, и более лестные свидетельства о его последних днях в УДРЭ: при приближении советских войск к Данцигу Таборицкий добился отмены незаконного приказа о мобилизации эмигрантов, а чуть позже «спас жизнь многим сотням, если не тысячам, русских берлинцев, которым… помог уехать из Берлина вопреки приказу Гитлера»[50]. Вместе с ними уехал и он сам.
Глава вторая. Гражданин (1932—1938)
4 мая 1932 года уполномоченный Таборицким адвокат подал в Министерство внутренних дел прошение о получении его клиентом гражданства рейха. Сергей Таборицкий, говорилось в прошении, родился 15 августа 1895 года в Санкт-Петербурге. Родители были дворянами, отца звали Владимир Васильевич, он владел родовым поместьем Яблоновка под Чистополем, мать — Анна Владимировна, урожденная Добровольская, из Белой Церкви. Бабушка по материнской линии, Элизабет фон Хове, происходила из балтийских немцев.
Таборицкий окончил кадетский корпус в Санкт-Петербурге, в начале Первой мировой войны служил юнкером-ординарцем при великом князе Михаиле Александровиче, через восемь месяцев был направлен в офицерскую артиллерийскую академию, откуда в 1916 году выпустился в Черкесский полк «Дикой дивизии». В октябре произведен в старшие лейтенанты (так в тексте). В 1917 году был в Петрограде, с июля по октябрь 1918-го — в Прибалтике, где сотрудничал с немецкими войсками. С октября 1918-го служил в Киеве под началом генерала, графа Федора Келлера. Был арестован петлюровцами и посажен в тюрьму, откуда освобожден немецкими войсками незадолго до Рождества и с ними выехал в Германию. В Германии сперва работал в газете, выступавшей за тесное сотрудничество с Россией. После банкротства газеты два года был сельским рабочим в Мекленбурге на берегу Балтийского моря. Оттуда перебрался в Мюнхен, где устроился наборщиком в типографию. Через три месяца вместе со своим другом Петром Шабельским-Борком поехал в Берлин, где они запланировали покушение на русского эмигрантского политика Милюкова. Живший тогда в Париже, Милюков был всегда ориентирован на Францию, выступал за оккупацию Рейнской области и тем не менее приехал в Берлин читать доклад. Но в зале филармонии пули друзей попали не в Милюкова, а в бывшего члена Государственной Думы Набокова, который погиб на месте. 7 июля 1922 года Таборицкий за нанесение телесных повреждений со смертельным исходом был приговорен к 14 годам тюрьмы. Наказание он с 18 октября 1922-го по 22 апреля 1927-го отбывал в Бранденбурге-на-Хафеле. Остаток срока был сначала зачтен условно, а затем, в 1928 году, отменен. Также отменено было принятое перед его выходом на свободу решение о высылке из Германии. С тех пор он неукоснительно следует полученным от директора тюрьмы наказам: избегает всякой политической деятельности и зарабатывает на жизнь честным трудом. К сожалению, ему не дали разрешения работать шофером такси, поэтому он работал сначала трактористом, а затем экспедитором в фирме «Оккульта». Уже два года он помолвлен с фройляйн Вильгельминой Шмидт, но не может жениться на ней, так как при выходе замуж за лицо без гражданства она по закону потеряет немецкое подданство. И вообще заявитель настолько проникся немецким духом, что безоговорочно хочет стать немцем. Документы заявителя были утрачены в России, поэтому, вместо свидетельства о рождении, он предоставляет справку, выданную местным иерархом православной церкви[51].
Илл. 3. Страница официального заявления на получение гражданства (Bundesarchiv Berlin)
20 октября 1932 года в прошении было отказано. На отказе есть пометки о том, что Таборицкий недостаточно долго (лишь 13 лет) живет в стране и имеет уголовное прошлое[52]. 15 июля 1933 года адвокат подал новое прошение. К этому времени власть в рейхе сменилась, что отразилось и на содержании прошения. После рассказа о родителях было добавлено, что заявитель имеет «чисто арийское происхождение». Перед февральской революцией он служил во 2-м Сибирском горном артиллерийском дивизионе командиром батареи, но в 1917 году покинул армию, так как не хотел сражаться под командованием «расово чуждых военачальников». В Петрограде он немедленно присоединился к контрреволюционным группировкам и работал с ними, «ориентируясь на Германию», за что был арестован советскими органами и многократно приговаривался к смерти. Снова и снова ему удавалось избежать казни, а затем он сумел вырваться в Прибалтику. В Киеве граф Келлер назначил его командовать Волынским отрядом Северной армии, который попал в окружение к петлюровцам. Таборицкий сложил оружие последним, чтобы не осложнять участи уже плененных товарищей. Попав в Берлин, Таборицкий работал в газете «Призыв» и журнале «Луч света», издававшихся известным борцом против евреев и масонов, полковником Федором Винбергом. Они вели ожесточенную борьбу с масонством. Кроме того, именно Таборицкий вместе с Шабельским-Борком привез в Германию уцелевший экземпляр «Протоколов сионских мудрецов», благодаря чему арийцы впервые узнали об их существовании. После капповского путча Винберг вынужден был закрыть «Призыв» и перебраться в Мюнхен. Вскоре за ним туда последовал и Таборицкий. В Мюнхене он крайне сблизился с Максом фон Шойбнер-Рихтером, впоследствии трагически павшим во время «пивного путча», и активно работал в обществе «Ауфбау»[53]. Выбор Милюкова в качестве цели покушения объяснялся тем, что тот был одним из главных германофобов и натравливал Россию на Германию. Именно он подготовил русскую революцию, играет большую роль в масонских кругах и посейчас продолжает кампанию травли против национальной Германии. Возглавляемая им газета «Последние новости» активно поддержала оккупацию французами Рурской области; недаром Милюков получает помощь от французского правительства. Убитый Набоков тоже был крупным масоном, заместителем русского Великого мастера. Его ненавидели за то, что уже после убийства царской семьи он опубликовал интимную переписку между царем и царицей. Таборицкий выстрелил лишь потому, что на произведшего первый выстрел Шабельского-Борка накинулась публика и чуть не линчевала его.
После выхода на свободу инфильтрованные «леваками» ведомства Веймарской республики принудили Таборицкого подписать бумагу об отказе от политической деятельности. По указанию заместителя берлинского полицайпрезидента Бернхарда Вайса за ним еще долго велась слежка, поэтому он не получил разрешения водить такси. В настоящий момент, говорилось в прошении, Таборицкий работает в Берлине на радиофабрике, уже два года помолвлен с коренной немкой фройляйн Шмидт, но ее родители дадут согласие на брак, лишь если он станет немецким гражданином. В жилах его предков текла немецкая кровь, и сам он чувствует себя немцем, особенно сейчас, когда победила национальная идея, на которую он когда-то работал в Мюнхене[54].
В этот раз отказ поступил уже через месяц: заявитель все еще не прожил в стране требуемые 20 лет[55].
22 мая 1934 года Таборицкий подал заявление в третий раз, теперь лично. Дополнительно он указал даты смерти родителей (отец умер в 1902-м, мать в 1914-м). Оказалось, что два его прадедушки и две прабабушки были чистокровными немцами, их звали Шуберт, Нир, Рот и фон дер Остен. Он покинул фронт в 1917 году, так как не хотел сражаться за «еврейскую революцию». В контрреволюционных группировках в Петрограде он работал рука об руку с немцами. В 1923 году в Мюнхене он познакомился не только с Шойбнер-Рихтером, но и с Розенбергом и Шикеданцем, которые могут это подтвердить. В зале филармонии он выстрелил лишь потому, что Шабельский-Борк был «вероломно атакован озлобленным жидовским отребьем». После выхода из тюрьмы ему запретили контакт с правыми организациями. Исидор Вайс[56] лично установил за ним слежку и всячески вставлял палки в колеса. Уже три года он помолвлен с фройляйн Шмидт, но женитьба зависит от получения гражданства. В знак признания его заслуг перед национал-социализмом он, несмотря на судимость и отсутствие гражданства, принят в местный отряд штурмовиков СА. Прилагаются справки от командира отряда, других старых членов НСДАП и адвоката Альфонса Зака, защищавшего Таборицкого в 1922 году и впоследствии сделавшего себе имя, представляя в судах интересы нацистов. В настоящий момент заявитель болен и живет на страховое пособие[57].
На этот раз быстрого отказа не последовало, вместо этого, полиция начала наводить справки о Таборицком. Ободренный этим, он 6 августа написал дополнительное заявление на имя Геббельса, где особо подчеркнул причины прежнего отказа в гражданстве: он прямо оскорбил Исидора Вайса и весь род его; он привез в Германию единственный уцелевший экземпляр «Протоколов сионских мудрецов», с которого был осуществлен перевод для немецкого издания; целью его покушения был «предводитель еврейской демократии»; во время процесса они прямо заявляли о верности идеям национальной Германии; а в 1932 году чиновник-левак отказал ему в гражданстве, устно добавив, что не хочет подарить НСДАП лишнего члена[58]. Прошение Таборицкого было поддержано даже местным отделением гестапо, которое, впрочем, ошибочно приравняло прием в СА к приему в партию[59]. 4 января 1935 года последовал очередной отказ, внутреннее пояснение гласило, что «прежняя деятельность заявителя имеет в своей основе лишь национально-русские корни»[60].
Илл. 4. Первая страница прошения Таборицкого Геббельсу от 6 августа 1934 года (ГАРФ)
Очередное поражение не расстроило Таборицкого, и 28 июля 1935 года он предпринял следующую попытку. Содержательные отличия были незначительны: из заявления исчезла фройляйн Шмидт, уход из армии в 1917 году Таборицкий объяснял тем, что остался верен присяге, а не хотел служить «жидовско-марксистскому режиму» (эту строчку чиновники потом подчеркнули красным). Подробнее была изложена история о последнем уцелевшем экземпляре «Протоколов», особо подчеркнута роль Милюкова в «Лиге борьбы с антисемитизмом», судьи на процессе 1922 года были названы «марксистами». После выхода из тюрьмы, несмотря на запрет открыто поддерживать НСДАП и преследования «марксистского правительства» в лице Вайса, он вел тайную работу на благо партии и встретил 30 января 1933 года с радостью, ведь национал-социалистическое движение олицетворяет его политический идеал, затрагивает самые святые струны его души и является единственной надеждой в борьбе с еврейско-масонским интернационалом. Заявление было отправлено командиром отряда СА непосредственно на имя группенфюрера СА Вольфа-Генриха фон Хелльдорфа, возглавлявшего берлинскую полицию[61].
На этот раз разбирательство растянулось на полтора года, пока папка с делом не попала на стол шефа гестапо Генриха Мюллера, который поставил жирную точку:
«Согласно установленным мною данным, Сергиус фон Таборицки является по складу своего характера личностью, крайне неполноценной и не может быть сочтен дополнением, желательным для немецкого народа»[62].
10 декабря 1936 года последовал официальный отказ[63]. Но к этому времени Таборицкий уже стал заместителем начальника УДРЭ, благодаря чему сам вошел в плотный контакт с гестапо. И в начале 1937 года оно совершает резкий разворот. Теперь Мюллер пишет:
«Стали известны более точные сведения. Считаю, что Таборицкий по причине своей антикоммунистической и германофильской ориентации достоин стать немецким гражданином, прежние возражения снимаю. […] Таборицкий в ближайшее время женится на немке, давнем члене партии»[64].
Илл. 5. Первая страница письма от 1 февраля 1937 года, в котором гестапо признает заявителя достойным немецкого гражданства (Bundesarchiv Berlin)
Тут же оказывается, что Внешнеполитическое ведомство поддерживает прошение еще с 1935 года[65]. В апреле 1937-го Таборицкий действительно женится на Элизабет фон Кнорре[66], состоявшей в НСДАП с 1931 года. Бюрократы работают медленно, собирая справки со всех прежних мест жительства Таборицкого, молодоженов заставляют нарисовать генеалогические древа, подтверждающие арийское происхождение, в октябре 1937-го Таборицкого осматривает врач, обнаруживая нордическое телосложение[67], и, наконец, в феврале 1938-го он становится гражданином рейха[68].
Глава третья. Террорист (1919—1927)
В канун Рождества 1917 года в большевистской тюрьме в Петрограде Федор Винберг познакомился с бывшим корнетом Ингушского полка «Дикой дивизии» Петром Поповым — человеком, впоследствии называвшим себя Шабельский-Борк[69]. Ровно год спустя, уже в петлюровской тюрьме в Киеве, он познакомился с Сергеем Таборицким. После бегства в Германию оба молодых монархиста нашли в Винберге духовного наставника, которого слушались и которому подчинялись. Так как Винберг предпочитал оставаться в тени, первые два номера журнала «Луч света», призванного «сплотить и ободрить сынов Света, уставших в трудной борьбе, и вдохновить их на предстоящее им святое дело воссоздания, строительства и собирания нашей исстрадавшейся Родины»[70], подписывал в качестве редактора Таборицкий, а третий, в котором были републикованы «Протоколы сионских мудрецов», — Шабельский-Борк. После того, как Винберг с Шабельским уехали в Мюнхен, а Таборицкий в Мекленбург, они поддерживали постоянную переписку. В январе 1921 года Таборицкий неожиданно вернулся в Берлин, где встретил в метро бывшего депутата Государственной Думы Александра Гучкова и избил его. В эмигрантской среде ходили толки, что не обошлось без науськивания Винберга, который хвастался покорностью своих паладинов[71].
В Мюнхене Винберг и Шабельский-Борк жили очень бедно, их ужин зачастую состоял из ломтя хлеба с кружкой несладкого чая[72]. Не вполне ясно, с какой целью они вызвали к себе Таборицкого, но его новая встреча с неврастеничным и полуголодным Шабельским, очевидно, запустила маховик событий, приведших к убийству Набокова. После того, как Таборицкий и Шабельский-Борк были арестованы в Берлине, мюнхенская полиция провела собственное расследование дела. Все мюнхенские свидетели всячески осуждали убийц и подчеркивали, что подобные эксцессы сильно ухудшают отношение немцев к русским эмигрантам. Наиболее оригинально отмежевался от них бывший морской офицер Гаральд Граф: «Как финн я не испытываю особого политического интереса к России»[73]. Винберг сказал, что хотя и считает Милюкова и Гучкова величайшими вредителями России, но в Германии решительно выступает против любых путчей и терактов, проводимых соотечественниками[74].
В начале 1926 года Шабельский-Борк прямо в бранденбургской тюрьме женился на 18-летней дочери берлинского учителя музыки Ирмгард Баль (которая впоследствии, очевидно, крестившись в православие, стала Надеждой фон Шабельской-Борк)[75]. В письмах к ней оба арестанта подробно рассказывали о своей жизни. Шабельский сообщал, как после ранения в 1915 году восемь месяцев лежал с парализованными ногами и снова встал лишь благодаря благословлению императрицы. По его словам, в июле 1916-го в бою за деревню Езераны он был ранен и почти истек кровью[76]. В повествовании Таборицкого красочных подробностей было не меньше: он уже в 1914 году попал в Черкесский полк «Дикой дивизии», до направления в артиллерийское училище был дважды ранен, геройски участвовал в кавалерийской вылазке на 250 километров в глубь австро-венгерской территории. По словам Таборицкого, командир дивизии, великий князь Михаил Александрович, называл его имя среди тех подчиненных, которые навсегда запечатлелись в его памяти[77]. Другой постоянной темой писем было обоснование покушения. В своей знаменитой речи перед Государственной Думой 1 ноября 1916 года Милюков всячески оскорблял императрицу и даже назвал ее «злой гессенской мухой», от чего она ужасно страдала[78]. Затем он организовал революцию с тем, чтобы помешать русской армии одержать победу, от которой ее отделял лишь шаг и которая упрочила бы царскую власть. Наконец, после революции он не позволил английскому королю дать убежище царской семье. Все это заставило Шабельского в марте 1922 года «отбросить перо и взяться за пистолет»[79].
Директор бранденбургской тюрьмы относился к Таборицкому и Шабельскому-Борку более чем благосклонно. У них практически не было ограничений на переписку и визиты посетителей, в камерах имелись книги, иконы и даже фотоаппарат[80]. Обоих регулярно осматривали врачи, а в 1924 году Таборицкий был отправлен для лечения «под честное слово императорского офицера-кавалериста» в городскую больницу Бранденбурга[81]. Кроме того, он озаботился официальным признанием себя дворянином; справку, подтверждающую дворянское происхождение, прислал в прошлом «далекий от русской политики финн», а ныне начальник канцелярии великого князя Кирилла — Гаральд Граф[82].
Арестантов также опекали благотворители, в первую очередь мюнхенский коммерсант Вильгельм Корнель[83] и вдовая графиня Элизабет фон дер Гребен. Именно она уже в ноябре 1923 года подала первое прошение о помиловании. Его с энтузиазмом поддержал директор тюрьмы, отмечая, что в нынешней политической ситуации даже светлые головы теряют рассудок, а также указывая на пример коммунистов, которым власти смягчают наказания или даже отпускают их на волю[84]. Ни эта, ни повторные попытки в июле 1924-го и мае 1925-го не имели успеха[85], но к началу 1926 года судьбой арестантов заинтересовались в высших политических и церковных кругах[86].
Митрополит Киевский Антоний, глава русской церкви за границей, обратился к рейхспрезиденту Паулю фон Гинденбургу, чуть не дословно повторяя аргументацию самого Шабельского: «Пареньками двигал вовсе не злой умысел, а рыцарская месть за оскорбленную Милюковым и Набоковым честь императрицы»[87]. Ему вторил епископ Берлинский Тихон: «Их подталкивал рыцарский долг чести, требующий защитить даму, чья честь была незаслуженно поругана. Они обожествляли императрицу-мученицу… и не могли простить Милюкову, что он поливал ее грязью даже после ее мученической смерти»[88]. И, наконец, немецкий МИД «счел по политическим причинам желательным рассмотрение вопроса о помиловании». После того, как прошлой осенью был помилован советский гражданин, неплохо бы, считало министерство, пойти навстречу и правым кругам русской эмиграции — тем более, что убийцами двигали лишь политические мотивы[89].
Хотя впоследствии МИД отказался от своей аргументации[90], решение к тому времени, похоже, уже было принято. В июне 1926 года прусское Министерство юстиции «скостило» срок Шабельскому-Борку с 12-ти до 8 лет, а Таборицкому с 14-ти до 9 лет. Кроме этого, рекомендовалось обратить особое внимание на состояние их здоровья[91]. В конце июля оба были отправлены для обследования в Берлин, причем если Таборицкого поместили в обычную камеру тюрьмы Моабит, то Шабельского сразу перевели в психиатрическое отделение. Впрочем, в результате его признали здоровой, хотя и крайне экзальтированной персоной:
«Он невероятно вежлив, […] но постоянно высказывает разные пожелания. […] Объем его переписки многократно превосходит принятый в тюрьмах. Он почти ежедневно пишет супруге и единомышленникам, особенно “святому старцу” Денасию с горы Афон. Он находится во власти убеждения, что выполняет политическую миссию, поэтому ведение переписки совершенно необходимо».
Чем дольше он будет сидеть в тюрьме, заключал врач, тем больше отдалится от реальности, что может стать патологией. Диагноз Таборицкого, напротив, был далек от всяческого пафоса: болезни легких, терзавшей его последний год, у него не нашли, зато нашли сифилис, от которого и лечили[92].
В декабре 1926 года митрополит Антоний подал новое прошение о помиловании, подчеркивая, что «их преступление вовсе не преступление, а патриотический акт и юные энтузиасты уже достаточно наказаны»[93]. В январе 1927-го Министерство юстиции решило выпустить Шабельского-Борка 1 марта, зачтя остальную часть срока условно, а к вопросу о Таборицком вернуться в августе. Но уже в феврале решение было пересмотрено: выход Таборицкого назначили на 1 мая, а затем еще раз перенесли на 22 апреля с тем, чтобы заключенный смог отпраздновать православную Пасху на воле[94].
В марте 1928 года в тюрьму Моабит пришло письмо из Парижа. Некий Серж Запевалов, проживавший в отеле «Метрополь», на ломаном немецком языке спрашивал, у них ли находится некто Табориский (так в тексте). Если да, ему следует сказать, чтобы он написал Запевалову в Париж, и тогда тот пришлет ему денег. Но арестант уже год как был на свободе, поэтому письмо до него не дошло[95].
Глава четвертая. Инородец (1897—1915)
11 июня 1915 года братья Сергей и Николай Таборисские подали в Петроградскую духовную консисторию заявление, которое начиналось так:
«Мать наша Анна Владимировна до принятия православия именовалась Хана Вульфовна Левис, происходила она из еврейской семьи, вероисповедания была иудейского и более 30-ти лет назад вышла замуж за первого своего мужа, мещанина города Ошмян Виленской губ[ернии] Вульфа Айзиковича Таборисского, который также был иудейского вероисповедания».
В 1889 году Анна приняла православие, причем ее крестным отцом был будущий обер-прокурор Святейшего синода Владимир Саблер. Еще до того, в 1887-м, Вульф Таборисский бросил ее и уехал в Америку. Но их брак был официально расторгнут Синодом лишь в 1899 году, а до этого Анна Таборисская «вступила в незаконную связь с петроградским, православного исповедания, купцом 2-й гильдии Сергеем Александровичем Запеваловым», от которого и прижила авторов заявления, родившихся в 1897-м и 1898 годах и крещеных по православному обряду. В 1903 году Анна Таборисская «прекратила связь» с Запеваловым, а в 1910-м вышла замуж за 25-летнего сына дворянина Марасанова, но «брак оказался непрочным, семейная их жизнь превратилась в ад, Марасанов был изгнан из дома». Сама она заболела и уехала для лечения во Францию, где и умерла в марте 1914 года.
Лишь после этого авторы заявления обнаружили, что считаются детьми Вульфа Таборисского (которого никогда в жизни не видели), так как мать оформила их законными детьми, а официально ее брак был расторгнут лишь в 1899 году:
«Она нас оставила в крайне тяжелом нравственном положении, у нас обоих изболела грудь, устала душа, полная страдания и горечи, отравилось и пресеклось все наше будущее существование, и мы должны с глубокой скорбью нести непосильное тяжелое бремя, имея фактически ложные документы о нашем рождении и происхождении, которые, как каинский знак, незаслуженно клеймят и унижают нас, мешая нам осуществить заветную мечту быть истинными и верноподданными слугами СВОЕГО ГОСУДАРЯ и ОТЧИЗНЫ, поступить в военное училище и продолжать далее военную службу, несмотря на то, что с рождения нашего мы приняли святое крещение и остаемся глубоко верующими православными христианами».
В связи с вышеизложенным заявители просили признать их «детьми внебрачными, происходящими от русского православного лица и выдать в том подлежащие метрики»[96]. 15 июля Духовная консистория оставила заявление без удовлетворения, так как подобные дела находятся не в ее компетенции, а в компетенции гражданского суда[97].
Илл. 6. Письмо братьев Сергея и Николая Таборисских в Петроградскую духовную консисторию от 11 июня 1915 года с просьбой признать их внебрачными детьми (ЦГИА СПб)
Другие архивные материалы в целом подтверждают факты, изложенные в заявлении. Хана Таборисская действительно крестилась в православие в июне 1889 года, приняв имя Анна[98]. С 1893 года она появляется в санкт-петербургских адресных книгах как владелица мастерской дамских нарядов. Она явно преуспевает, ее дамский (позже шляпный) магазин переезжает сначала на угол Невского и Фонтанки, а затем в Пассаж. В 1901 году она становится купчихой 2-й гильдии. В списках санкт-петербургских купцов упоминаются ее сыновья Сергей и Николай, а также дочери[99]. В 1911 году, вместо Анны Таборисской, в адресной книге обнаруживается Анна Марасанова — жена дворянина, в 1915-м она предсказуемо исчезает, зато на начало 1916-го в качестве владельцев шляпного магазина указаны Сергей и Николай Табуриссние (так в тексте)[100].
В 1905 году Анна Владимировна отдала сына Сергея в реальное училище Гуревича. В 1914-м отчим Марасанов попросил разрешения оставить Сергея на второй год в выпускном седьмом классе «из-за нервного потрясения, вызванного смертью матери» (до этого тот уже оставался на второй год в шестом классе). Наконец, в сентябре 1915 года попечитель несовершеннолетних сыновей, полицейский ротмистр Николай Добровольский[101], ходатайствовал о выдаче Сергею аттестата об окончании училища[102].
В отличие от Сергея, его брат Николай училище Гуревича не закончил. В августе 1915 года он подал прошение министру просвещения разрешить ему досрочно сдать экзамены за шестой класс, так как лишь после этого попечитель Добровольский позволит ему «поступить на военную службу в качестве охотника». Экзамен он не сдал, зато, очевидно, сдался Добровольский, так как в октябре Николай «выбыл из числа учеников… для поступления на военную службу»[103].
Заявление Анны Таборисской о расторжении первого брака было отправлено в канцелярию Синода в сентябре 1898 года, сразу после рождения младшего сына[104]. Наконец, ее разрыв с купцом Запеваловым произошел в июле 1901 года, вскоре после того, как тот «тайно похитил и скрывал долгое время местонахождение» малолетних Сергея и Николая. Познакомилась она с Запеваловым «семь с половиной лет назад», но тот, «будучи всегда в нетрезвом виде» и имея «злой бесшабашный характер», постоянно заводил «ссоры, оканчивающиеся побоями», и даже грозился ее убить. Поэтому Анна Владимировна подала в полицию заявление с просьбой оградить ее от Запевалова[105].
Вместо эпилога
В 1948 году мстительные энтээсовцы отыскали Таборицкого в нижнесаксонском Бюкебурге[106]; впрочем, никаких неприятных последствий это для него, похоже, не имело. Затем Таборицкий переехал несколько южнее, в Лимбург, где и прожил почти до самой смерти в 1980 году. Он вел довольно затворнический образ жизни; лишь когда в 1952 году в Аргентине скончался Шабельский-Борк, он опубликовал в бразильском «Владимирском вестнике» — самом консервативном издании послевоенной эмиграции — некролог:
«Я помню тебя на Галицийских полях во время конных атак, когда Ты на своем “Падишахе” не знал малодушия и страха. […] В 1922 году созревает юношеская готовность отомстить за Царскую Семью и Россию первому подготовителю их гибели — Милюкову. […] Последние годы перед Второй мировой войной ты бессменно стоишь на своем посту, зовя русских людей к их исконным началам»[107].
Восстановленная биография Сергея Таборицкого дает специалистам простор для интерпретаций. Историкам Второй мировой войны известны примеры Милетия Зыкова[108], попавшего в немецкий плен и ставшего идеологом и организатором власовского движения, или Рихарда Каудера, возглавившего специальное подразделение абвера, якобы передававшее важную агентурную информацию из советского тыла[109]. В обоих случаях это была авантюра, игра ва-банк в надежде скрыть свое еврейское происхождение и спастись в безнадежной ситуации. История Таборицкого имеет, казалось бы, элементы сходства с ними, если предположить, что он так упорно добивался гражданства рейха, членства в НСДАП, связей с гестапо с целью обезопасить себя самого.
Однако при ближайшем рассмотрении аналогия представляется ложной. Таборицкий был совершенно искренним монархистом и антикоммунистом, недаром он в 1922 году, живя в абсолютной нищете, все же отказывался набирать в типографии книгу, заказанную большевиками[110]. Он верил в подлинность «Протоколов сионских мудрецов» и увидел «перст Божий» в факте приезда Милюкова в Берлин[111]. Когда надежды на реставрацию монархии в России окончательно растаяли, он нашел себе другой идеал и, вполне возможно, во время войны действительно «грозно вещал, что Россия должна быть покорена и управляема фюрером минимум 25 лет»[112]. Собственное прошлое до 1915 года он счел попросту небывшим; в его реальности злосчастный «еврей Таборисский» перестал существовать, разве что ненавистные черты его проглядывали в персонажах, злобно скалившихся с обложек антисемитских брошюр; мать же превратилась в добродетельную дворянку из Белой Церкви. Его настоящую историю знали лишь близкие родственники. Непонятно даже, насколько был в нее посвящен Шабельский-Борк — человек не только экзальтированный, но и крайне легковерный[113]. Возможность доноса со стороны школьных приятелей или детских знакомых Таборицкий, похоже, в расчет не принимал, иначе трудно объяснить тот факт, что он еще до начала Второй мировой перевез в Берлин брата (оба, по нацистским законам, считались бы в лучшем случае мишлингами первой степени, а в случае разоблачения были бы уволены со своих постов и жили бы под постоянной угрозой депортации[114]).
В 1956 году во «Владимирском вестнике» было опубликовано стихотворение «Царский трон»[115], в концовке которого автор предрекает:
…И упадут к ногам Престола,
С приходом радостной поры
Все самочинцы произвола,
Все самозванцы и воры.
В известном смысле его желание осуществилось.
[1] Я хотел бы выразить глубокую благодарность Габриэлю Суперфину, несколько лет назад подтолкнувшему меня к исследованию биографии Сергея Таборицкого, а затем неизменно поддерживавшему и помогавшему ценными советами и подсказками. В процессе подготовки статья интенсивно и плодотворно обсуждалась с Олегом Бэйдой; ему же, а также Игорю Богомолову и Павлу Гаврилову, я благодарен за помощь в работе с документами из американских и российских архивов.
[2] Отчет см.: Bundesarchiv Berlin (BAB). R 9361-V/137146. Опросы велись в рамках процедуры денацификации. Других документов в деле нет; вероятно, в связи с отсутствием искомого человека в Берлине розыск был прекращен.
[3] С 600 тысяч в 1923 году до 60 тысяч в 1932-м и 45 тысяч в 1937-м. См.: Dodenhoeft B. «Laßt mich nach Rußland heim»: Russische Emigranten in Deutschland von 1918 bis 1945. Frankfurt a. M.: Peter Lang, 1993. S. 10.
[4] См. список сотрудников, для которых испрашивается разрешение на ношение оружия: Brief ans Polizeipräsidium vom 31.08.1921. Staatsarchiv München. Pol. Dir. Mü. 15537. Unpag.
[5] См. переписку: Archiv des Instituts für Zeitgeschichte (IfZ-Archiv). MA 128/5. Unpag.
[6] Речь идет о полковнике Александре Хомутове, который действительно с середины 1920-х был советским агентом. См. о нем подробнее: Мотов В.С. НКВД против Абвера. Незримый поединок. М.: Яуза, 2005. С. 57—106.
[7] Соответствующие слухи ходили в среде эмиграции и до того, как свидетельствует сохранившаяся в архиве Внешнеполитического ведомства служебная записка от 30 сентября 1935 года. Согласно ей, существует «план нового управления по делам русской эмиграции, для [руководства] которым предусмотрен генерал Бискупский» (IfZ-Archiv. MA 48. Unpag.). Первые контакты между Бискупским и Гиммлером имели место еще в апреле 1934 года: BAB. NS 19/1839. Bl. 3.
[8] BAB. NS 19/1839. Bl. 2—17. Первая версия отчета была отправлена в октябре 1934 года во Внешнеполитическое ведомство, что не принесло никакого результата.
[9] Между 8 февраля и 7 марта; см.: BAB. NS 19/1839. Bl. 41—42.
[10] В частности говорилось, что «Бискупский неприемлем для русской эмиграции» и будет двигаться прежним фарватером «масоно- и франколюбивых» русских чиновников (Brief H. von der Lancken vom05.05.1936. IfZ-Archiv. MA 128/5). В других доносах утверждалось, что назначению Бискупского противятся православная церковь и русские национал-социалисты (Российское национальное и социальное движение).
[11] Aktennotiz vom 22.05.1936. IfZ-Archiv. MA 128/5.
[12] Назначение ген[ерала] В.В. Бискупского // Возрождение [Париж]. 1936. 5 мая. № 3989. С. 4.
[13] Прекращение деятельности Nansenamt’а // Новое слово [Берлин]. 1938. 8 мая. № 19(191). С. 7.
[14] Rundschreiben vom 08.07.1936. Politisches Archiv des Auswärtigen Amtes, Berlin. F. Moskau 199. Unpag.
[15] Семенов К.К. «Моей ненависти к большевикам я не изменю»: Алексей фон Лампе как зеркало военной эмиграции // Вестник СПбГУ. Серия 2. 2016. Вып. 1. С. 84. Следует отметить, что еще в 1933 году Бискупский писал доносы на Лампе, в результате чего последний тоже был ненадолго арестован. После образования УДРЭ отношения между генералами наладились.
[16] Письмо Алексея фон Лампе Владимиру Витковскому от 8 февраля 1941. Hoover Institution Archives (HIA). Arkhangelskii Papers. Box 2.
[17] См. упоминание об отчетах в письме Алексея фон Лампе Василию Бискупскому от 5 ноября 1939 года и в циркуляре Бискупского от 29 января 1941 года: Русская военная эмиграция 20-х — 40-х годов. Документы и материалы / Сост. В.А. Авдеев и др. Курск: ЮЗГУ, 2017. Т. 10 («Крах. 1939—1946 г.г.). С. 13, 167.
[18] См. отчеты гестапо: Lagebericht für Monat Januar 1938, Lagebericht für Monat Februar 1938. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 458. Оп. 9. Д. 118. Л. 15, 49.
[19] Rundschreiben vom 08.07.1936.
[20] Dodenhoeft B. Vasilij Biskupskij — Eine Emigrantenkarriere in Deutschland // Schlögel K. (Hrsg.). Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben im europäischen Bürgerkrieg. Berlin: Akademie-Verlag, 1995. S. 224. В одном из источников, посвященных судьбе караимов, утверждается, что УДРЭ занималось также избиением подозреваемых. Kizilov M. The Sons of Scripture. The Karaites in Poland and Lithuania in theTwentieth Century. Warsaw; Berlin: de Gruyter, 2015. P. 187. Другие источники обвинение не подтверждают: при столь плотном контакте с гестапо прямой необходимости в этом не было.
[21] Будницкий О.В., Полян А.Л. Русско-еврейский Берлин. 1920—1941. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 250, 307.
[22] Кулида С.В. Красные шпионы. Киев: Арий, 2015. С. 421. Янковский был агентом советской разведки, потерявшим после начала войны связь с центром. Он вернулся в СССР только в 1974 году. В книге Сергея Кулиды опубликовано (без указания архивного источника) письмо Янковского на имя генерального прокурора СССР Романа Руденко. Сравнение с другими источниками подтверждает достоверность письма, в то же время описание Янковским актов саботажа с документами УДРЭ представляется сильно преувеличенным.
[23] См. отчет гестапо: Lagebericht für Monat Oktober 1938. РГАСПИ. Ф. 458. Оп. 9. Д. 118. Л. 136; см. также перехваченное письмо Левашова от 9 февраля 1939 года: IfZ-Archiv. MA 128/5.
[24] Brief Leibbrandt an Schikedanz vom 08.05.1939. IfZ-Archiv. MA 128/5. Немирович-Данченко умер через три месяца в Эстонии.
[25] День русской культуры // Новое слово. 1939. 9 июля. № 28(252). С. 7.
[26] Деспотули В. Особенная стать (III) // Новое слово. 1939. 30 июля. № 31(255). С. 1.
[27] Ларионов, прославившийся в эмигрантской среде совершенной в 1927 году вылазкой в Ленинград и проведенным там терактом, в 1938-м был выслан из Франции и обосновался в Берлине.
[28] Aktennotiz vom 15.10.1939. Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 1358. Оп. 3. Д. 24а. Л. 63—66.
[29] Ларионов В. Родина (II) // Новое слово. 1939. 17 декабря. № 51(275). С. 2; см. также жалобу Бискупского от 2 января 1940 года: РГВА. Ф. 1358. Оп. 3. Д. 24а. Л. 3—4.
[30] Полчанинов Р.В. Русские дети в Германии и под оккупацией 1939—1945 гг. (www.russkije.lv/ru/journalism/read/polchaninov-rus-children-in-germany/). Сам мемуарист прибыл в Германию лишь в 1942 году, поэтому не знает подробностей о начальном периоде НОРМ.
[31] См. документы о приеме: BAB. PK M0128.
[32] Кулида С. Указ. соч. С. 420.
[33] Войцеховский С.Л. Эпизоды. Лондон [Канада]: Заря, 1978. С. 30; см. также беседу Алексея фон Лампе с Сергеем Мацылевым от 26 июня 1947 года: «Все лица, возглавлявшие русские организации,.. добровольно подчинялись г. Бискупскому в своих выступлениях, что, однако, не распространялось на его заместителя» (HIA. Arkhangelskii Papers. Box 1).
[34] Dodenhoeft B. Op. cit. S. 225.
[35] См. в письме Василия Бискупского Алексею Архангельскому от 2 декабря 1940 года: «В Париже [генерал Витковский] должен составить список всех ваших сочленов, желающих ехать сюда на работы. […] В Брюсселе сделать то же самое. […] При […] взятии на себя […] гарантии за моральные и профессиональные качества лиц, поименованных в списках, мне обещано полное содействие по устройству на работу этих лиц» (HIA. Arkhangelskii Papers. Box 2). См. также циркуляр Алексея фон Лампе от 5 ноября 1940 года (Ibid).
[36] Русский текст письма Алексея фон Лампе Вальтеру фон Браухичу от 21 мая 1941 года см.: HIA. Arkhangelskii Papers. Box 2; см. также в письме Владимира Берга [Валюженича] Борису Николаевскому от 16 октября 1949 года: «УДРЭ предложило свои услуги [немцам] само. Я сам виделкопии этих предложений, одно сделано было в конце мая или в нач[але] июня 1941 г., другие — в июле 1941 г.» (HIA. Boris I. Nicolaevsky Collection. Box 472. Folder 31).
[37] Schnellbrief vom 18.06.1941. IfZ-Archiv. MA 553.
[38] Недатированный список хранится в: IfZ-Archiv. MA 1789/18; см. также: «Имелся так называемый “доверенный комитет” [УДРЭ], который занимался проверкой всех белоэмигрантов и выдачей им документов на жительство в Германии. В Берлине фон Карцова принял Таборицкий. Он пообещал собрать нескольких человек, желающих поступить на работу в качестве переводчиков. На другой день у Таборицкого было несколько человек» (Федоров Е.С. Правда о военном Ржеве. Ржев, 1995. С. 48).
[39] Подробнее см.: Beyda O. A Different Russian Perspective or «Their Long Defeat»: White Émigrés and the Second World War // Moss T., Richardson T. (Eds.). New Directions in War and History: Debating Military History. Newport: Big Sky Publishing, 2016. P. 81—83.
[40] См. циркуляр от 5 января 1942 года: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-5759. Оп. 1. Д. 53. Л. 14—14 об.; см. также у Янковского: «Вместе с Таборицким немцы разрабатывали систему вербовки в антипартизанские части русских белоэмигрантов и представителей других национальностей. […] Через представителей [Управления] в разных городах Германии и в порабощенных странах Европы поступали многочисленные прошения о зачислении в антипартизанские части» (цит. по: Кулида С. Указ. соч. С. 423).
[41] Каров Д. [Кандауров Д.П.] Русские на службе в немецкой разведке и контрразведке (HIA. Boris I. Nicolaevsky Collection. Box 280. Folder 5. C. 17).
[42] «Один русский — и тот Рар». Беседа Ивана Толстого с Глебом Раром, записанная в 2002 году // Радио Свобода. 2012. 9 сентября (www.svoboda.org/a/24703227.html). Самсон Шёнхаус в своих мемуарах якобы со слов Янковского пишет, что Таборицкий часто носил в УДРЭ форму СС и был оберштурмфюрером (см.: Schönhaus C. Der Passfälscher: die unglaubliche Geschichte eines jungen Grafikers, der im Untergrund gegen die Nazis kämpfte. Frankfurt а. M.: Scherz, 2004. S. 145. Это представляется аберрацией памяти, сам Янковский об этом не упоминает (см.: Кулида С. Указ. соч. С. 420—426).
[43] Schönhaus C. Op. cit. S. 146.
[44] Федоров Е.С. Указ. соч. С. 48.
[45] Елизаров В. Так было // Часовой [Брюссель]. 1949. № 291. С. 17.
[46] См. коллекцию документов в: ГАРФ. Ф. 10081. Оп. 1. Д. 340.
[47] Письмо Владимира Берга Борису Николаевскому от 28 ноября 1949 года. HIA. Boris I. Nicolaevsky Collection. Box 472. Folder 31.
[48] См. неподписанную справку руководства НТС от 15 декабря 1948 года: Archiv der Forschungsstelle Osteuropa (FSO-Archiv), Bremen. F. 98.
[49] «Край мой, рай мой чешский…» Беседа Ивана Толстого с Натальей Савицкой // Новый журнал [Нью Йорк]. 2008. № 251. С. 301.
[50] Елизаров В. Указ. соч. С. 17; Войцеховский С.Л. Так было // Часовой. 1949. № 285. С. 21.
[51] ГАРФ. Ф. 10081. Оп. 1. Д. 143. Л. 1—4.
[52] Там же. Л. 15.
[53] Сведений о действительном сотрудничестве Таборицкого с «Ауфбау» нет. Оно не могло быть активным уже потому, что Таборицкий прожил в Мюнхене менее трех месяцев, в течение которых постоянно работал в типографии. В расследовании мюнхенской полиции и в многочисленных допросах свидетелей его контакты с «Ауфбау» не упоминаются (см.: BayHStA. MInn 71624).
[54] ГАРФ. Ф. 10081. Оп. 1. Д. 143. Л. 17—27.
[55] Там же. Л. 29.
[56] В своих статьях в «Ангриффе» будущий министр пропаганды рейха Йозеф Геббельс постоянно издевательски называл Бернхарда Вайса Исидором, чтобы подчеркнуть его еврейское происхождение.
[57] ГАРФ. Ф. 10081. Оп. 1. Д. 143. Л. 30—34.
[58] Там же. Л. 46—47.
[59] Там же. Л. 54.
[60] Там же. Л. 60.
[61] Там же. Л. 61—64.
[62] Brief Müller an Frick vom 30.10.1936. BAB. R1501/6285. Bl. 31.
[63] ГАРФ. Ф. 10081. Оп. 1. Д. 143. Л. 85.
[64] Brief Müller an Frick vom 01.02.1937. BAB. R1501/6285. Bl. 36.
[65] ГАРФ. Ф. 10081. Оп. 1. Д. 143. Л. 95—95 об.
[66] Она была внучкой российского астронома Карла Фридриха Кнорре, перебравшегося в Германию в 1870-х годах. Виктор фон Кнорре, у которого Таборицкие нашли приют после того, как их дом в 1944-м разбомбили, был, вероятно, ее братом. После женитьбы супруга лишилась немецкого гражданства, но в 1938 году оно было восстановлено.
[67] ГАРФ. Ф. 10081. Оп. 1. Д. 143. Л. 116.
[68] BAB. R1501/6285. Bl. 45—46.
[69] Хотя Шабельский-Борк утверждал, что «благодаря инициативе нашей семьи была создана первая русская правая партия» (Geheimes Staatsarchiv Preußischer Kulturbesitz (GSta PK), Berlin. I. HA Rep. 84a. Nr. 55580. Bl. 91), он не имел родственных связей с писательницей Елизаветой Шабельской-Борк, познакомившись с ней лишь в 1916 году в Петрограде, где находился на излечении. Как справедливо отметила Ольга Макарова, «“Крещение” Попова Елизаветой Шабельской имело скорее всего символический, политический характер, поскольку родился он, […] когда Шабельская находилась в Германии, […] а его двойной псевдоним отсылает к 1905 году, когда Шабельская вышла замуж за А.Н. Борка. Кроме того, по церковным канонам, крестный не мог быть усыновителем и дать свою фамилию крестнику» (Макарова О.Е. «Уж если Суворин, изобретший ее, отвернулся…»: «Дело Шабельской» и участие в нем издателя «Нового времени» // Новое литературное обозрение. 2007. № 85. С. 100—120). Петр Никифорович (так!) Попов родился в 1893 году в Таганроге и не был дворянином. В 1914-м он покинул юридический факультет Харьковского университета и ушел добровольцем на фронт. В июле 1916-го он носил звание прапорщика.
[70] Ф.В. [Винберг Ф.В.] Перед рассветом // Луч света [Берлин]. 1919. № 1. С. 10. В первых двух номерах опубликованы также поэтические опыты Таборицкого, в частности «Романс»: «Я смотрю на увядший букет тубероз; / Нет в нем больше былой красоты; / Я над ними грущу как над символом слез, / Как над гробом погибшей мечты…» (Там же. С. 18).
[71] Вырезка из газеты «Русская сила» (Берлин). 12 апреля 1922. HIA. Boris I. Nicolaevsky Collection. Box 21. Folder 17—19.
[72] Anlage 8 zum Polizeibericht vom 30.03.1922. BayHStA. MInn 71624. S. 2.
[73] Anlage 6 zum Polizeibericht vom 30.03.1922. BayHStA. MInn 71624. S. 3.
[74] Anlage 5 zum Polizeibericht vom 30.03.1922. BayHStA. MInn 71624. S. 6, 17—18; впоследствии в печати Винберг выражался совсем иначе, восхваляя совершенно исключительный «дух идейного самопожертвования этих двух молодых рыцарей-фанатиков» (см.: Винберг [Ф.В.] Беседы с ближними // Луч света [Мюнхен]. 1922. № 4. С. 403). Следует добавить, что Винберг, который до отъезда в Париж прожил в Германии больше года, ни разу не посетил «молодых рыцарей» в тюрьме. Впрочем, в конце 1926 года, незадолго до собственной смерти, он прислал властям прошение об их помиловании (см.: GSta PK. I. HA Rep. 84a. Nr. 55580. Bl. 156—157).
[75] Трудно сказать, насколько прочным оказался брак. Судя по письмам, в 1933 году Шабельский-Борк вел холостяцкий образ жизни: «Слава Богу, таки переехал. Живу у члена нац[ионал-социалистической] партии. Кроме меня, живет еще только один Эс-А» (Brief Schabelski—Bork anSchikedanz vom 29.04.1933. IfZ-Archiv. MA 128/5). Тем не менее жена сохранила его фамилию, впоследствии она работала в структурах Министерства пропаганды рейха как Ирмгард фон Борк.
[76] GSta PK. I. HA Rep. 84a. Nr. 55580. Bl. 91. Ср. описание боя в документах Ингушского полка: http://ingarchive.ru/arhivnyi-vestnik-6/publikacii-arhivnyi-vestnik-6-novost20.html. Ранение Попова подтверждается картотекой Бюро по учету потерь (см. базу данных «Памяти героев Великой войны 1914—1918»: http://gwar.mil.ru).
[77] GSta PK. I. HA Rep. 84a. Nr. 55580. Bl. 77—78.
[78] Речь Милюкова была, безусловно, направлена против «придворной партии, которая группируется вокруг молодой царицы», но прямые оскорбления в ней, разумеется, не звучали. Подробнее см.: Колоницкий Б.И. «Трагическая эротика»: образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 289—312.
[79] GSta PK. I. HA Rep. 84a. Nr. 55580. Bl. 66, 69, 72.
[80] Vermerk vom 31.08.1926. РГВА. Ф. 1408. Оп. 1. Д. 2. Л. 138.
[81] Brief Taboritzki vom 30.10.1926. Там же. Л. 173.
[82] Brief Taboritzki vom 10.07.1926. Там же. Л. 73. Десять лет спустя оказалось, что Таборицкий беспокоился не зря: при приеме в немецкое гражданство ему отказали в использовании приставки «фон», так как ее не было в судебных документах (ГАРФ. Ф. 10081. Оп. 1. Д. 143. Л. 119).
[83] До 1915 года Корнель жил в России, где владел электромеханическим заводом и активно занимался благотворительностью. Об обстоятельствах его высылки из России см.: Деннингхаус В. Шпиономания, или «охота на ведьм», в Москве и Московской губернии в период Первой мировой войны // Вопросы германской истории. Сборник научных трудов / Ответ. ред. С.И. Бобылева. Днепропетровск: ДНУ, 2004. С. 103—118. Парадоксом представляется тот факт, что убитый Таборицким Набоков возглавлял Общество помощи русским гражданам в Берлине, основанное в 1916 году самим Корнелем. Жена Корнеля была еврейкой из Венгрии, она погибла в 1942 году в лагере смерти Хелмно.
[84] Brief vom 08.01.1924. РГВА. Ф. 1408. Оп. 1. Д. 2. Л. 32—32 об.
[85] GSta PK. I. HA Rep. 84a. Nr. 55580. Bl. 66, 69, 72.
[86] И у Корнеля, и у фон дер Гребен были хорошие связи в правительственных кругах. К примеру, дом последней часто посещал пресс-секретарь правительства Отто Кип (см.: Kiep O.C. Mein Lebensweg 1886—1944. Aufzeichnungen während der Haft. Berlin: Lukas, 2013. S. 100—101).
[87] Brief vom 28.01.1926. GSta PK. I. HA Rep. 84a. Nr. 55580. Bl. 46.
[88] Brief vom 25.05.1926. Ibid. Bl. 60.
[89] Brief vom 09.03.1926. Ibid. Bl. 44.
[90] Brief vom 19.05.1926. Ibid. Bl. 58.
[91] РГВА. Ф. 1408. Оп. 1. Д. 2. Л. 69—72. Поддерживая помилование, директор тюрьмы в январе 1926 года особо отмечал, что Таборицкий постоянно болеет, а Шабельский-Борк пребывает в «своеобразном состоянии религиозного экстаза» (Там же. Л. 60 об.).
[92] Attest vom 22.10.1926. GSta PK. I. HA Rep. 84a. Nr. 55580. Bl. 172—173.
[93] Ibid. Bl. 179.
[94] Vermerk vom 28.01.1927. Ibid. Bl. 193; Vermerk vom 28.02.1927. РГВА. Ф. 1408. Оп. 1. Д. 2. Л. 101; Vermerk vom 25.03.1927. Там же. Л. 99.
[95] Там же. Л. 122.
[96] Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 19. Оп. 14. Д. 4833. Л. 1—3.
[97] Там же. Л. 6—7.
[98] ЦГИА СПб. Ф. 988. Оп. 1. Д. 129. Л. 3—4. В базе данных «JewishGen» (www.jewishgen.org) фигурируют проживавшие в 1882 году в местечке Крево Ошмянского уезда Виленской губернии Вульф Айзикович Тобариский и его жена Гана Тобариская, однако, по архивным данным, Гане на тот момент 28 лет (что на 10 лет больше возраста Анны Таборисской, указанного в заявлении ее сыновей). В адресной книге Лондона за 1921 год присутствует Woolf Taborisky, владелец бакалейного магазина на St. George’s Street.
[99] В 1889 году Анна Таборисская крестилась вместе с четырехлетней дочерью Нехамою (см.: ЦГИА СПб. Ф. 988. Оп. 1. Д. 129. Л. 3). В списках купцов за 1902 год указаны дочери Надежда, Мария и Александра, за 1903-й — Мария и Александра, с 1905-го по 1910-й — Мария. Однако в заявлении 1901 года Анна говорит, что имеет одну «шестнадцатилетнюю дочь» и «двух малолетних сыновей» (см.: ЦГИА СПб. Ф. 965. Оп. 1. Д. 1710. Л. 1).
[100] Следует отметить, что Таборисские крайне вольно относились к написанию своей фамилии. Разночтения встречаются не только в адресных книгах, составлявшихся третьими лицами, но и в собственноручно написанных заявлениях; в частности, в 1905 году Анна Владимировна именует себя Табуринской (см.: ЦГИА СПб. Ф. 171. Оп. 2. Д. 3212. Л. 1).
[101] Фамилия попечителя была впоследствии использована в немецких анкетах как девичья фамилия матери.
[102] ЦГИА СПб. Ф. 171. Оп. 2. Д. 3212. Л. 1—8. Таким образом, история о том, что Таборицкий в 1914—1915 годах сражался в «Дикой дивизии» и получил два ранения, должна быть признана совершенно недостоверной. Вероятно, чтобы сделать выдумку более правдоподобной, он в Германии перенес свой год рождения с 1897-го на 1895-й. Биографическую лакуну между 1915-м и 1918 годом еще предстоит заполнить.
[103] ЦГИА СПб. Ф. 171. Оп. 2. Д. 3210. Л. 7, 9, 11.
[104] Российский государственный исторический архив, Москва. Ф. 796. Оп. 179. Д. 4843.
[105] ЦГИА СПб. Ф. 965. Оп. 1. Д. 1710. Л. 1—2.
[106] Неподписанная справка руководства НТС от 15.12.1948. FSO-Archiv. F. 98.
[107] Таборицкий С.В. Царскому певцу и паладину — Петру Николаевичу Шабельскому-Борк // Владимирский вестник [Сан-Пауло]. 1952. 23 сентября. № 15. С. 18—19.
[108] Краткое биографическое описание см.: Александров К.М. Семейные письма 1924—1925 годов журналиста Николая Ярко (Милетия Зыкова)// Посев [Москва]. 2016. № 5. С. 42—46.
[109] См.: Meyer W. Klatt. Hitlers jüdischer Meisteragent gegen Stalin: Überlebenskunst in Holocaust und Geheimdienstkrieg. Berlin: Metropol Verlag, 2015.
[110] Anlage 1 zum Polizeibericht vom 30.03.1922. BayHStA. MInn 71624. S. 2.
[111] Дело об убийстве В.Д. Набокова и покушении на П.Н. Милюкова // Руль [Берлин]. 1922. 13 июля. № 491. C. 4.
[112] Неподписанная справка руководства НТС от 15 декабря 1948. FSO-Archiv. F. 98.
[113] В 1929 году он поверил в чудесное спасение Николая II и даже выпустил сборник стихов «с личного разрешения Государя Императора» (см.: Неволин М. [Ленгарт М.] Как сочинили легенду о спасении царской семьи // Сегодня [Рига]. 1929. 16 октября. № 287. С. 4).
[114] В 1935 году в Германии специальной поправкой к закону о гражданстве рейха было введено понятие «мишлинга» — человека, имеющего двух еврейских дедушек и/или бабушек (мишлинги первой степени) или одного еврейского дедушку или бабушку (мишлинги второй степени). Постепенно для этих категорий лиц вводились все новые и новые ограничения, в частности, уже с 1937 года они не имели права занимать чиновничьи посты. Осуществлению еще более жестких мер (на Ванзейской конференции Гейдрих предлагал депортировать всех мишлингов первой степени, а альтернативный проект предусматривал принудительную стерилизацию) помешал лишь неблагоприятный для Германии ход войны.
[115] Т-кий [Таборицкий С. В.] Царский трон // Владимирский вестник. 1956. № 56. С. 33.