Перевод с английского Владимира Макарова
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2017
Перевод Владимир Макаров
[стр. 165 – 177 бумажной версии номера]
Адиб Халид (р. 1964) — историк, социальный антрополог. Профессор Карлтон Колледжа (США).
В марте 1917 года, когда Алексей Куропаткин, последний генерал-губернатор Туркестана, узнал об отречении императора Николая II, он немедленно задумался об особенностях региона, которым управлял. «Пока еще никаких особых выступлений не делается, — записал Куропаткин в дневнике — но ожидать можно всего, до террористических актов, особенно опасных в Азии, где мы, русские, составляем треть среди 10 мил. туземного населения»[1]. Туркестан в то время был недавно завоеванным пограничьем империи, где «русские» и «мусульмане» жили бок о бок, но без всякой взаимной интеграции. Вне зависимости от политических пристрастий русские сравнивали российское присутствие в Туркестане с господством британцев в Индии или французов в Индокитае. Ташкент для Куропаткина был столицей российской колонии, и революция лишь еще раз подчеркивала этот факт.
Начавшись в Петрограде, на территории всей огромной империи революция могла принимать разные формы. С первых лет советской власти революционный нарратив утверждал, что события в Петрограде задали образец для остальной страны. В телеологическом отношении они предвещали грядущую победу большевиков и «триумфальное шествие советской власти» под их руководством. Историю революции в Туркестане часто также писали по этому образцу. Но в этом регионе политическое противостояние, вспыхнувшее после отречения императора, лишь отчасти протекало так же, как в столице. Ход событий здесь определял не классовый конфликт, а колониальный статус Туркестана. Сторонами этого противостояния прежде всего были европейское и коренное население региона, а их самоорганизация проходила параллельно. В Туркестане также возникло институциональное двоевластие, но его затмила одновременная мобилизация русского и мусульманского населения. В результате сложилась сложная система взаимоотношений, основанная на логике локального развития событий, которые разыгрывались в ситуации отрезанности Туркестана от центра. В течение того года именно коллапс российского государства определил горизонты политического действия на этой колониальной периферии, сделав Туркестан во многом независимым от центра империи.
Первой мыслью Куропаткина было не дать распространиться новости о революции, произошедшей в Петрограде. Его усилия были напрасны: уже на следующее утро Ташкент узнал о случившемся по неофициальным каналам. 2 марта русские рабочие Среднеазиатской железной дороги провозгласили свой Совет, а 3 марта на его основе был создан Ташкентский совет рабочих депутатов. Через два дня, 5 марта, свой Совет создали и солдаты Ташкентского гарнизона. В тот же день Ташкентская городская дума созвала совместное заседание всех общественных организаций города. На заседании был избран Ташкентский исполнительный комитет общественных организаций (Ташгорисполком). В него вошли 19 представителей, а председателем был избран Владимир Наливкин, который, несмотря на долгую карьеру в Туркестане, был умеренным меньшевиком. Таким образом, все формальные признаки двоевластия в Ташкенте были налицо.
Мусульманское население также быстро мобилизовалось, но не помышляло о терактах — в отличие от революции 1905 года, когда мусульмане в целом оставались пассивны. Двенадцать лет, прошедших с тех пор, и особенно годы Первой мировой войны, многое изменили. За это время в Туркестане начала зарождаться национальная интеллигенция в виде движения джадидов, которым предстояло сыграть в 1917 году важную роль. Ташкентский исполнительный комитет общественных организаций пригласил в свой состав двух представителей мусульманского населения. Этот символический жест тем не менее остался малозаметным на фоне беспрецедентной политической мобилизации мусульманского населения. В первые недели марта в Ташкенте прошли несколько митингов численностью более 30 000 человек. В мирное время Средняя Азия не видела таких масс народа, собравшихся в одном месте. 13 марта на митинге в мечети было принято решение создать комитет Шурои Исломия (Шуро, или по-русски, Совет мусульманских депутатов). Состоявший из 48 депутатов комитет должен был стать органом местного самоуправления в ташкентском Старом городе[2]. Такие же, хотя и менее многочисленные митинги, прошли почти во всех городах Туркестана. Ташкентский Шуро посылал в другие города делегации для формирования комитетов на местах, приема новых членов и сбора средств[3]. Хотя Шуро так и не стал органом муниципального самоуправления, но объединил под своей эгидой все мусульманские организации Туркестана.
На периферии империи отречение царя стало началом национальнойреволюции. Ташкентский поэт Сираджуддин Махдум Сидки так приветствовал революцию в поэме «Новая свобода», изданной 12 марта огромным, десятитысячным, тиражом:
Слава пришедшей эпохе свободы!
Солнце справедливости осветило мир…
Пришло время любви и истины…
Теперь оставим все ложные мысли…
Самое важное — обдумать, как мы будем счастливо жить на арене свободы[4].
В революции видели рассвет свободы и равенства народов. Для джадидов, которые занимали ведущие позиции на первых этапах политической мобилизации, революция была шансом добиться бóльших прав для Туркестана и его жителей. С 16-го по 22 апреля в Ташкенте они провели первый Всетуркестанский курултай (съезд) мусульман. Подготовить съезд всего за семь недель, прошедших с момента падения самодержавия, было феноменальным достижением. Курултай открылся в резиденции генерал-губернатора с характерной революционной торжественностью. В первый день с приветствиями выступили представители Временного правительства, Съезда исполнительных комитетов Туркестанского края и Туркестанского совета рабочих и солдатских депутатов[5]. После долгих дискуссий курултай проголосовал за создание в России демократической федеративной республики, в которой Туркестан пользовался бы широкими правами территориальной автономии[6]. Для коренного населения Туркестана главной политической целью была национальная автономия.
Воодушевление первых революционных недель быстро пошло на спад, уступая место напряженному конфликту внутри мусульманского сообщества. Против джадидов выступили консервативные силы, которые не видели необходимости в фундаментальной культурной трансформации. Основу группы консерваторов составляли улемы — авторитетные богословы. В мае 1917 года они вышли из Шуро и создали свой совет — Улама джамияти. Он стал чем-то вроде партии социальных консерваторов, готовой вступать в политические союзы с правыми и левыми российскими партиями. Конфликт между улемами и джадидами стал политически определяющим для мусульманского сообщества в 1917 году. Жесткий характер этого конфликта подтолкнул многих джадидов к еще большей радикализации. При этом у избирателей Улама пользовалась большей популярностью, что подтвердили июльские выборы в городскую думу Ташкента: Улама заняла 72 из 112 мест[7]. После этой победы пути улемов и джадидов окончательно разошлись. Осенью Улама и Шурои Исломия созвали свои съезды, каждый из которых претендовал на то, чтобы выступать от имени всех мусульман Туркестана.
Одновременно с подъемом мусульманского политического движения шла и мобилизация русского населения, которое вступало в организации двух видов: комитеты общественных организаций (или комитеты общественной безопасности) и Советы. Их политические взгляды отличались: Советы были более радикальными, но в целом оба вида организаций претендовали на то, чтобы представлять интересы всего населения края, хотя состояли они по большей части из представителей русского населения. Русскоязычных в Туркестане было немного, но они были весьма влиятельны. В Советы входили главным образом депутаты от солдат. Значительные воинские силы были переброшены в регион еще в 1916 году для подавления восстания, и они были единственной организованной вооруженной силой в Туркестанском крае.
Массовая политическая мобилизация мусульман застала русское население врасплох. Приходилось думать, как не быть опрокинутыми волной демократизации, поднятой политикой Временного правительства. Русские либералы в Ташкенте требовали создать две отдельные думы со своими бюджетами для Старого и Нового городов. К страху уступить в числе голосов добавилась и борьба за физическое выживание. Зима 1916—1917 годов была суровой, а весной и летом почти не было дождей. В то же самое время из-за революционных волнений уменьшились поставки зерна из внутренних областей России. Это привело к голоду, который во многом и определил ход событий в Туркестане. Продовольственный кризис на время затмил все конфликты в регионе. К сентябрю Советы и другие органы революционной власти начали проводить постоянные реквизиции продовольствия. Право изымать продовольствие (и предметы собственности в целом) и налагать на «буржуев» контрибуции стало наиболее привычной формой революционных действий. У реквизиций был и ярко выраженный этнический аспект: русские солдаты и рабочие во время рейдов по Старому городу конфисковали зерно у «укрывателей» и «спекулянтов». Это было связано с тем, что у русских жителей Ташкента издавна существовало представление о богатстве Старого города и сокровищах его торговцев[8]. В сельской местности положение было еще серьезнее. Все лето Семиречье было ареной кровопролития, а к осени уже весь Туркестан погрузился в полномасштабный этнический конфликт, в котором практически все огнестрельное оружие было в руках русского населения.
В начале осени ситуация начала меняться. На 10 сентября 1917 года выпал праздник Жертвоприношения (Қурбон ҳайит). В этот день солдаты двух расквартированных в крае полков приехали на железнодорожную станцию и начали отнимать у пассажиров зерно. Среди пассажиров было много крестьян из близких к городу деревень, которые приехали в Ташкент на праздник. Конфликт резко обострился, и на следующий день на огромном солдатском митинге было объявлено о создании Временного революционного совета, который провозгласил свергнутыми как Временное правительство, так и Советы и взял власть в свои руки[9]. Причиной для путча стали исключительно локальные события, но в советской историографии его изображали как часть общероссийской контрреволюционной волны, последовавшей за подавлением корниловского мятежа.
В Ташкенте против путча выступили многие силы. Все мусульманские организации осудили его, а в постановлении Шурои Исломия говорилось, что «мусульмане никогда не признают, что в демократической России власть может быть захвачена одной партией»[10]. Совет Туркестанского края также осудил захват власти, но его члены выступили с этим заявлением в Скобелеве (ныне Фергана в одноименной долине), куда они вынуждены были бежать. Петроград спешно отправил в регион войска под командованием генерал-майора Коровиченко. Им удалось на время разоружить путчистов, но попытки Коровиченко заново созвать Турккомитет Временного правительства и обновить его состав успехом не увенчались. В конце октября политическое напряжение привело к новому взрыву. 27 октября исполком Ташкентского совета (Нового города) при поддержке нескольких отрядов солдат начал вооруженное восстание против правительства. Коровиченко мог рассчитывать лишь на небольшие казачьи подразделения, отряд юнкеров и на прибывших с ним татар. На пике кризиса Коровиченко, по имеющимся сведениям, приказал раздавать оружие не только гражданским лицам из числа русского населения, но даже жителям Старого города. Следует заметить, однако, что в его распоряжении было не так много боеприпасов[11]. К 1 ноября солдатам удалось установить власть Советов. Важно подчеркнуть: хотя восстание произошло через несколько дней после октябрьского переворота в Петрограде, между этими двумя событиями не было никакой связи. Причиной захвата власти в Ташкенте были местные конфликты, тянувшиеся еще с лета. Причем вызваны они были продовольственным кризисом, а не классовыми противоречиями.
Состоящий исключительно из россиян Ташкентский совет de facto получил контроль над городом и заявил о своей власти над всем Туркестаном. Ни в Совнаркоме, ни в Исполкоме Совета не было ни одного мусульманина. Во имя борьбы с классовой эксплуатацией колонисты захватили всю полноту власти над коренным населением. Тем не менее мусульманское население не дало на эти события единого ответа. Улама джамияти срочно созвала курултай, который прошел в Ташкенте во вторую неделю ноября. Курултай постановил: с учетом того, что «мусульмане в Туркестане… составляют 98% населения», «недопустимо поддерживать захват власти в Туркестане горсткой приезжих солдат, рабочих и крестьян, которые совершенно не знают образа жизни мусульман Туркестана»[12]. Тем не менее Совет улемов предложил создать коалицию с Ташкентским советом, чтобы управлять краем до того, как будет созвано Учредительное собрание[13]. Совет отверг предложение улемов, приняв следующую резолюцию в формулировке фракции большевиков-максималистов:
«Привлечение в настоящее время мусульман в органы высшей краевой революционной власти является неприемлемым как ввиду полной неопределенности отношения туземного населения к власти солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, так и ввиду того, что среди туземного населения нет пролетарских классовых организаций, представительство которых в органе высшей власти фракция приветствовала бы»[14].
Так в колониальных условиях Туркестана с помощью классового языка можно было легитимировать продолжение национальной гегемонии русских.
Реакция Шурои Исломия была иной. Его лидеры решили апеллировать к обещаниям мусульманского представительства в органах власти и автономии Туркестана, которые принесла февральская революция, но больше не связывать их с Временным правительством[15]. Для этого 27 ноября они созвали еще один съезд мусульман Туркестана в Коканде. Коканд был самым крупным в Туркестане центром торговли после Ташкента, но главное, что в нем колонисты-социалисты еще не успели установить своей власти. На съезд собрались почти все ведущие фигуры мусульманской политики, кроме членов Улама джамияти. После краткой дискуссии съезд принял следующую резолюцию:
«IV чрезвычайный общемусульманский краевой съезд, выражая волю населяющих Туркестан народностей к самоопределению на началах, возвещенных Великой Российской революцией, объявляет Туркестан территориально автономным в единении с Федеративной Демократической Российской республикой, предоставляя установление форм автономии Туркестанскому учредительному собранию, которое должно быть созвано в кратчайший срок, и торжественно заявляет, что права населяющих Туркестан национальных меньшинств будут всемерно охранены»[16].
На съезде было избрано «Временное правительство Автономного Туркестана» из восьми человек, которые подчинялись Совету из 54 членов. 32 члена Совета были избраны из числа присутствовавших на съезде делегатов, 18 оставшихся мест должны были быть отданы различным немусульманским партиям и организациям, а оставшиеся четыре — представителям городских дум[17]. В Совет не вошли улемы, но умеренным русским организациям было отведено непропорционально большое число мест — для того, чтобы они не поддержали Советы. Таким образом, съезд и избранное им правительство предложили широкий альянс всех либеральных сил в регионе, в который не были включены лишь консервативные улемы и Советы.
В то время, как Ташкентский совет основывал собственную легитимность на риторике классовой борьбы, кокандское правительство возлагало надежды на достижения февральской революции. Оно действовало в рамках единой парадигмы российской политики, требовало не суверенитета, а автономии края и постаралось заручиться поддержкой либеральной части русского населения, предложив им одну треть мест в Совете. Автономия должна была носить не национальный, а территориальный характер: съезд заявил, что представляет все «народности, населяющие Туркестан» в границах, созданных российским завоеванием. Кокандское правительство также попыталось установить связи с антибольшевистскими движениями во всей Российской империи. После долгих дискуссий оно согласилось вступить в Юго-Восточный союз казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей, провозглашенный в октябре на Северном Кавказе. Многие члены правительства утверждали, что неумно вступать в союз с казаками, чьи контрреволюционные тенденции, а также желание «водрузить православный крест над Софией константинопольской» были хорошо известны. Тем не менее Юго-Восточный союз контролировал железнодорожный путь во внутренние области России — единственный способ доставки столь необходимого краю зерна. В итоге прагматические аргументы победили[18].
Тем не менее ясно, что провозглашение автономии вызвало к жизни новые устремления, выходящие за политические рамки, установленные февральской революцией. На протяжении этого года джадиды все чаще говорили о нации в этническом смысле слова. Нацию туркестанских мусульман они представляли как этнически тюркскую (постепенно термин «узбеки» вытеснял такие самоназвания, как «сарты» или «мусульмане»), а политически — как наследующую государству Тимуридов. Для многих провозглашение кокандской автономии означало создание национального государства именно этой тюркской нации. Абдурауф Фитрат (1886—1938), главный теоретик такого понимания национальной идеи, восклицал:
«Автономный Туркестан! […] Не думаю, что есть более великое, святое и любимое слово для истинных сынов могучего Тимура, для коренных тюрков Туркестана! Если есть сила, способная воспламенить кровь тюрков Туркестана и укрепить их веру, она в этих словах: Автономный Туркестан!»[19]
Хамза Хакимзаде Ниязи (1889—1929), которого в советский период неверно считали певцом революции и одним из первых в крае сторонником большевиков, восхвалял провозглашение автономии в стихотворении, где упоминались Чингисхан, Тимур, пророк Мухаммед и Коран. Стихотворение завершалось призывом: «Да здравствует объединенная нация ислама! / Да здравствует вечное государство тюрков!»[20]. Для обоих авторов провозглашение автономии в Коканде означало также, что туркестанская нация возвращается в большую политику.
Судороги империи, вызванные революцией, быстро изменяли геополитическую реальность в Туркестане. Мустафа Шокай отмечал, что «отсутствие правительства в нынешней России… ставит под сомнение созыв Учредительного собрания»[21], тем самым подразумевая, что стоит рассматривать и иные варианты. Еще один представитель джадидов, Бехбуди, подчеркивал, что делегаты от Туркестана должны присутствовать на всех будущих мирных конференциях[22]. Таким образом обстоятельства заставляли кокандское правительство выходить за пределы российской орбиты. Крах российских позиций на Кавказском фронте сделал возможным османское присутствие в Средней Азии. В Баку была послана делегация для встречи с османскими представителями и с просьбой о вмешательстве. У Османской империи, правда, не было ресурсов для этого — Стамбул лишь послал в Коканд своего агента, который прибыл в город уже после того, как кокандское правительство рухнуло[23]. Неудивительно, что правительству провозглашенной автономии было очень трудно действовать. Пытаясь заручиться поддержкой местных жителей, оно организовало демонстрации 3 декабря в Андижане и 6 декабря в Ташкенте[24], но вторая попытка шествия в Ташкенте закончилась побоищем. Демонстранты взяли штурмом тюрьму и освободили заключенных, арестованных Советом за предыдущий месяц. Солдаты открыли огонь по толпе и застрелили несколько человек, но гораздо больше людей были затоптаны насмерть, когда демонстранты в панике разбегались[25]. Освобожденных вновь взяли под стражу и расстреляли без суда.
Кокандское правительство обнаружило, что способно вывести людей на улицы, но не может управлять краем. У его членов не было никакого административного опыта. В Туркестане не было профессионального чиновничества, не было служащих из местного населения. Правительство состояло из непрофессионалов с опытом лишь местного самоуправления, к тому же полностью лишенных финансовой и военной власти. Кокандское правительство не смогло собрать налоги — удалось только провести государственный заем на сумму в три миллиона рублей. Попытки создать собственную армию также успеха не имели. Так как коренное население в российскую армию ранее не призывали, в крае не было солдат-мусульман, кроме расквартированных там татар и башкир.
Члены кокандского правительства объездили Ферганскую долину в поисках средств и солдат. Вот некоторые детали их визита в Андижан. Так два министра посетили собрание в здании Шурои Исломия 14 января 1918 года (по старому стилю) и попросили о финансовой поддержке. Собрание уполномочило заняться этим вопросом специально созданный комитет из 16 человек, включавший четырех немусульман. За три дня комитет собрал 17 200 рублей. На следующий день еще одно собрание, которое прошло в главной мечети города, постановило организовать городскую милицию. Возглавить ее предложили Мир-Али Умарбоеву, старейшине самоуправления Старого города. Создать милицию оказалось нелегко: многие возражали против кандидатуры Умарбоева, а самому ему не нравились многие милиционеры-добровольцы[26]. В итоге военные формирования так и не были созданы, хотя, если верить газетной статье, подразделения, подконтрольные кокандскому правительству, прошли парадом по Старому городу Коканда 9 января 1918 года. Всего в параде участвовали 1000 солдат[27]. Скорее всего эта цифра была сильно преувеличена — главным образом для того, чтобы произвести впечатление на европейцев. К февралю выбор правительства автономии пал на некоего Иргаша, начальника милиции кокандского Старого города, который и был назначен «верховным главнокомандующим». Громкое звание не могло скрыть того, что у его армии было мало оружия, а в ее рядах не было ни одного офицера или профессионального солдата. Сопротивляться войскам Ташкентского совета такая армия не могла, так что конец настал довольно скоро. В середине февраля, когда Совет наконец собрал достаточные военные силы, он начал массовое наступление на Коканд. В ходе недолгого боя большая часть старого города сгорела дотла. Правительство автономного Туркестана просуществовало всего 78 дней.
Первый Совет народных комиссаров, назначенный Ташкентским советом в качестве своего исполнительного органа, был коалицией левых эсеров, большевиков, интернационалистов и максималистов. Хотя две последние фракции самоликвидировались к весне 1918 года, еще почти год — до начала 1919-го — советская власть в Туркестане держалась на соглашении между большевиками и левыми эсерами. Здесь даже не было отдельной организации большевиков, пока в июне 1918-го не была основана Коммунистическая партия Туркестана. В 1922 году Георгий Сафаров писал:
«Партия большевиков здесь не руководила событиями. Ее не было. […] Как это ни парадоксально, в Туркестане не партия большевиков создала советскую власть, а советская власть, необходимость утверждения власти Советов создала здесь партии большевиков и левых эс-эров» (курсив автора. — А.Х.)[28].
Ни в Совнаркоме, ни в Исполкоме Совета, как уже говорилось, не было ни одного мусульманина до тех пор, пока 7 декабря 1917 года по просьбе небольшой группы мусульман в Совете два мусульманина не были кооптированы в состав Исполкома[29]. Тем не менее они не играли заметной роли в его работе. В начале 1918 года советская власть в Туркестане означала русскую власть, что позволило Марко Буттино назвать эту ситуацию «революцией наоборот».
Чтобы сообщить о взятии власти, Ташкентский совет отправил в Петроград эмиссара[30], но в целом действовал независимо от столичных властей. Железнодорожное сообщение с Россией было прервано, что сильно затрудняло связь. Ташкент продолжал оставаться независимым от центра. После переезда правительства в Москву большевики попытались взять ситуацию хотя бы отчасти под свой контроль, но единственный доступный им ход состоял в том, чтобы прислать в Ташкент полномочного представителя. В феврале 1918 года Петр Кобозев был назначен чрезвычайным комиссаром по Туркестану. Перед ним была поставлена задача осуществления надзора за работой местных органов советской власти. В апреле Кобозев приехал в Туркестан вместе с двумя татарами — сотрудниками Наркомнаца. Незадолго до этого в Ташкент пришла телеграмма от тогдашнего наркома по делам национальностей Иосифа Сталина, в которой очерчивались границы компромисса, на который центр был готов пойти:
«Командируем к вам, в Туркестан, двух товарищей, членов татаро-башкирского комитета при Народном комиссариате по делам национальностей, Ибрагимова и Клевлеева. Последний, должно быть, известен вам как бывший сторонник автономной группы. Возможно, что назначение его на новый пост поразит вас; прошу вас тем не менее приобщить его к работе, не взыскивая с него за старые грехи. Мы все здесь думаем, что теперь, когда советская власть укрепляется всюду в России, нам не пристало бояться теней прошлого, людей, вчера еще путавшихся с нашими врагами: если эти люди готовы признать свою ошибку, мы их не должны отталкивать от себя. Более того, советуем вам привлекать к работе и других сторонников Керенского из туземцев, поскольку они готовы служить советской власти — последняя только выиграет от этого, а бояться теней прошлого нечего»[31].
Кобозев и его спутники начали разрушать монополию колонистов на власть. Они мобилизовали мусульманское население и ввели его представителей в новые властные институты. В апреле 1918 года в Старом городе Ташкента начал работать Совет мусульманских и дехканских депутатов. Его депутаты приняли участие в Пятом съезде советов, который открылся в Ташкенте 21 апреля. Кобозев также провозгласил всеобщую амнистию сотрудникам кокандского правительства и настоял на перевыборах Ташкентского совета до проведения Пятого съезда[32]. В Москву он телеграфировал следующее:
«Блестящая победа наша при выборах в Ташкентский совет окончательно раздавила гидру реакции. […] Белые мусульманские чалмы заметно выросли в рядах ташкентского парламента, достигнув одной трети всего его состава»[33].
На съезде он провел самого себя в председатели президиума и настоял, чтобы в президиум также вошли несколько мусульман. Съезд избрал членов Центрального исполнительного комитета Туркестана, который и стал органом верховной власти в регионе. Благодаря Кобозеву, в ЦИК вошли десять мусульман (из 36 членов), а в новом составе Совнаркома мусульман было четыре (из 16)[34]. Съезд провозгласил Туркестан автономной советской республикой в составе социалистической России. На место кокандской автономии пришла автономия советская, хотя, в чем она будет состоять, пока оставалось неясным.
Провозглашение советской автономии ничего не изменило в процессе разложения государственной власти. В городах продолжались реквизиции и требование контрибуций, а многочисленные продовольственные комитеты действовали независимо друг от друга. В сельской местности продолжались межэтнические столкновения. В Семиречье, которое было центром восстания 1916 года, насилие не прекращалось весь 1917-й, когда в регион начали возвращаться кочевники-киргизы и казахи, бежавшие от российских войск через китайскую границу. Их земли уже заняли колонисты, и попытки вернуть ее назад приводили к вооруженному сопротивлению. В Фергане революционные лозунги о «власти на местах» и призывы отдать «землю крестьянам» русские поселенцы использовали для того, чтобы проводить «социализацию земли» своих соседей:
«Экономическая политика туркестанской советской власти, совершенно игнорировавшая хозяйственные и бытовые особенности края и народов, его населяющих, привела, особенно в Фергане, к невероятным злоупотреблениям и хищениям. Произвольные реквизиции и конфискации, как эпидемия поражавшие и торговые предприятия, и кустарные мастерские, и кочевья, и земледельцев, создали благоприятную почву для развития враждебного отношения со стороны коренного населения к советской власти»[35].
В ответ коренное население начало вооружаться и объединяться вокруг мелких полевых командиров, появившихся в регионе в 1917 году. Причина этого лежала еще в дореволюционных проблемах: в эпоху Российской империи в Фергане так и не удалось справиться с мелким бандитизмом. В 1917 году Временное правительство амнистировало многих осужденных и сосланных в Сибирь бандитов. Один из них, некий Эргаш, или, как его чаще называют в российских источниках, Иргаш, как уже упоминалось, с одобрения местных властей, связанных с Временным правительством, стал начальником милиции кокандского Старого города, а затем — «верховным главнокомандующим» армии правительства автономного Туркестана. После того, как правительство пало, Иргаш бежал в родной кишлак, где создал вооруженную банду. В Ферганской области появились и другие такие же отряды басмачей под командованием курбаши. Их основными задачами была война против европейцев, которых вооружила советская власть, и защита мусульманского населения от продуктовых реквизиций. Хотя поводом к появлению басмачей стал разгром кокандского правительства, настоящая причина лежала в экономическом и продуктовом кризисе, охватившем регион. Басмачество было реакцией на деятельность русских колонистов и политику первых лет советской власти.
В 1918 году советская власть не контролировала большей части Ферганской долины даже на бумаге. Государственные структуры имперской эпохи развалились, и построить на их месте советские институты удалось не за один год. Еще более пяти лет, до конца 1923 года, во многих областях Туркестана не прекращалась смута с присущим ей повсеместным вооруженным насилием. В ноябре 1919-го в Туркестан прорвалась Красная армия. Однако боевые действия на Туркестанском фронте шли до 1925 года, когда, наконец, государственная власть стабилизировалась, а эпоха революционных войн завершилась.
Перевод с английского Владимира Макарова
[1] Из дневника А.Н. Куропаткина // Красный архив. 1927. № 20. С. 60.
[2] Нажот. 1917. 19 марта.
[3] Нажот. 2017. 26 марта; Улуғ Туркистон. 2017. 25 апреля; Тирик сўз (Коканд). 1917. 2 апреля.
[4] Сираджуддин Махдум Сидки. Тоза ҳуррият. Ташкент, 1917. С. 2.
[5] Туркестанские ведомости. 1917. 22 апреля.
[6] Улуғ Туркистон. 1917. 25 апреля; Togan A.Z.V. Hâtıralar: Türkistan ve DiğerMüslüman Doğu Türklerinin Millî Varlık ve Kültür Mücadeleleri. Istanbul, 1969. Р. 152—153.
[7] Кенгаш. 1917. 6 августа.
[8] См. об этом: Sahadeo J. Russian Colonial Society, 1865—1923. Bloomington: Indiana University Press, 2007. Р. 89—91.
[9] Буттино М. Революция наоборот. Средняя Азия между падением царской империи и образованием СССР. М., 2007. С. 180—186.
[10] Турон. 1917. 21 сентября; Улуғ Туркистон. 1917. 30 сентября.
[11] См. доклад о восстании, который Георгий Доррер, заместитель Коровиченко, написал Керенскому из тюрьмы, но так и не отослал по назначению: Государственный архив города Ташкента (ГАТ). Ф. 10. Оп. 13. Д. 10. Л. 9—15.
[12] 15 инчи нўёбирда Тошкандда бўлғон мусулмон кироевоий сияздининг қарори// Ал-изоҳ. 1917. 28 ноября.
[13] Там же; Сияздининг қарори // Улуғ Туркистон. 1917. 18 ноября.
[14] Цит. по: Туркестан в начале ХХ века. К истории истоков национальной независимости. Ташкент, 2000. С. 74.
[15] Чокаев М. Национальное движение в Средней Азии // Гражданская война в России: события, мнения, оценки. М., 2002. С. 666—670.
[16] Цит. по: Победа Октябрьской революции в Узбекистане: сборник документов. Ташкент, 1972. Т. 2. С. 27.
[17] Улуғ Туркистон. 1917. 8 декабря.
[18] Вакыт (Оренбург). 1917. 21 декабря.
[19] Фитрат. Мухторият // Ҳуррият. 1917. 5 декабря.
[20] Ҳамза. Туркистон мухториятина // Улуғ Туркистон. 1918. 11 января; Он же. Тўла асарлар тўплами. Ташкент, 1988. Т. 2. С. 155.
[21] Вакыт. 1917. 17 декабря.
[22] Там же. 21 декабря.
[23] Khalid A. Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR. Ithaca, NY, 2015. Р. 77—82.
[24] Улуғ Туркистон. 1917. 10 декабря, 16 декабря; еще одна демонстрация с участием 20 000 человек прошла в Самарканде 22 декабря (Ҳуррият. 1917. 29 декабря).
[25] Катта митинғ // Улуғ Туркистон. 1917. 10 декабря; Фожеали воқеа // Улуғ Туркистон. 1917. 16 декабря; Тошкандда мухторият нимойши // ал-Изоҳ. 1917. 25 декабря.
[26] Ретроспективный взгляд на события в Андижане см. в.: Центральный государственный архив Республики Узбекистан (ЦГА РУз). Ф. 36. Оп. 1. Д. 12. Л. 277—278 об.
[27] Улуғ Туркистон. 1918. 21 января.
[28] Сафаров Г. Колониальная революция: опыт Туркестана. М., 1922. С. 110. Курсив автора.
[29] ГАТ. Ф. 10. Оп. 13. Д. 2. Л. 184.
[30] Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2920. Л. 1—2 об.
[31] Наша газета. 1918. 25 сентября.
[32] Государственный архив Российской Федерации. Ф. 1235. Оп. 93. Д. 583a. Л. 69.
[33] ЦГА РУз. Ф. 25. Оп. 1. Д. 78. Л. 5—6.
[34] Наша газета. 1918. 12 мая.
[35] В.К. Басмаческий фронт // Коммунистическая мысль. 1920. 15 марта. № 1.