Перевод с английского Анны Асланян
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2017
Перевод Анна Асланян
[стр. 112 – 120 бумажной версии номера]
Оуэн Хэзерли (р. 1981) — британский архитектурный критик, эссеист, журналист, блогер. Автор нескольких книг и многочисленных публикаций в прессе.
Полки и стены домов, где прошло мое детство, были оккупированы русскими из прошлого. На стене висел плакат со стареющим Львом Троцким: бородка клинышком, в руках американское издание «Militant»[1] — это фото пользовалось большой популярностью у одноименной троцкистской организации, существовавшей в Британии. В гостиной были книги Троцкого; среди тех, что запомнились мне, имелись «Преданная революция»[2], «Проблемы повседневной жизни»[3], «Третий Интернационал после Ленина»[4], «Моя жизнь»[5], огромная «История русской революции» (большинство из этих маминых книг и сейчас стоят на моей книжной полке). Попадался на полках и Ленин — «Государство и революция» — эта анархическая книга, где в послесловии говорится, что «приятнее и полезнее “опыт революции” проделывать, чем о нем писать». В этих книгах было множество комментариев и глоссариев, куда одни имена — Питер Тааф[6], Тед Грант[7], Алан Вудс[8] (никто из них и читать-то по-русски не умел) — были включены, поскольку мои родители принадлежали к определенному «левому течению»; другие же — имена людей из других «течений», хоть и обладавших вроде бы сходными политическими взглядами, таких, как Виктор Серж или Исаак Дойчер (они-то как раз русский знали), — отсутствовали.
Русскому читателю все это, наверняка, покажется нелепым. Представьте себе, что в период, о котором идет речь, — приблизительно с конца 1980-х, когда я начал понимать, что у моих родителей «другие» политические взгляды, до конца 1990-х, когда я уехал из дому, — в южной части Англии многие люди искренне верили: революция 1917 года, особенно ее «октябрьская» часть, — самое важное и героическое событие в истории человечества. И более того, считали, что оно может произойти снова. Представьте себе, чем вы в то время занимались, как сами осмысливали тот период; представьте, до чего это абсурдно: как раз в тот момент, когда революцию похоронили у нее на родине, на Западе верили, что она возродится. Впрочем, мои родители поддерживали и те силы, которые, насколько можно судить, прикончили государство, родившееся в 1917-м. На полках стояли и книги Солженицына. У папы была книга «Венгрия, кричи!»[9] с большим количеством фотографий венгерских повстанцев 1956-го, щеголеватых и суровых, в длинных пальто, волосы зачесаны в кок. Смутно вспоминаю кружку с эмблемой «Солидарности» в папиной квартирке, а также черный бюст Ленина. Эти люди считали, что исчезновение СССР поможет восстановить доброе имя революции. И все это было каким-то образом связано с тем, что происходило в Британии в то время — вроде недавно введенного коммунального подушного налога или вырождения Лейбористской партии. Данное эссе — попытка объяснить, как тем, кто имел к этим вещам отношение, весьма странным образом удавалось находить в них некоторый смысл.
Нынче у людей, выросших в левой среде, принято писать книги о своих странных родителях и их абсурдном восприятии мира. У кого-то из них — например, у журналиста Дэвида Аароновича[10] — родственники были весьма близки к руководству Коммунистической партии Великобритании (КПВ), у кого-то — например, у ливерпульского комика Алексея Сейла[11] — нет. Любопытно, что участники троцкистского движения, активисты 1917-го, не сталкивались с подобным ироничным увековечиванием, хотя комики Марк Стил[12] и Джон О’Фаррелл[13] упоминали свои прежние принципы в автобиографических произведениях. Впрочем, эти две фракции большевистского движения тесно связаны. Их сближают как поразительно сходные организационные методы (полнейшая преданность централизованным, ведущим за собой партийным структурам, чья способность действовать в российском полицейском государстве 1900-х снискала им поддержку широкого круга членов РСДРП), так и крайняя преданность делу, дисциплина и альтруизм рядовых членов.
Связаны эти две большевистские фракции и в моем собственном семействе. В доме моих бабушки и дедушки по материнской линии — оба были учителями начальной школы — детские книги стояли внизу, наверху же размещались книги политические. «Социалистическая шестая часть суши», «Новый Китай — друг или враг?», «Ленинская библиотечка», а если основательно порыться на пыльных полках, то и пара томов из «Сталинской библиотечки»: «Основы ленинизма»[14], «Анархизм или социализм?»[15]. Книжные полки обоих моих родителей, расставшихся друг с другом, трещали под тяжестью изданий о преступлениях Сталина и о том, как Троцкий погиб смертью мученика от рук НКВД; так что я знал, что Сталин — человек очень-очень плохой. Однако за столом о нем никогда не спорили. В возрасте двадцати с чем-то я спросил про него бабушку с дедом. «Мы просто не верили тому, что писали в прессе». Они перестали активно работать в КПВ в середине 1950-х, когда у них появились дети, и это как раз совпало с секретным докладом Хрущева и с подавлением восстания в Будапеште. В партии они оставались до начала 1980-х, а потом переехали в Камбрию, где у компартии не было местной ячейки (они вступили в лейбористскую, в то время находившуюся куда левее, чем сейчас).
Так что я мог бы написать статью из серии «моя бестолковая семейка». Скажем, под названием «Мои родственники, отрицавшие ГУЛАГ и/или Кронштадт[16]», в зависимости от того, о какой части семейства речь. Материалы для этого у меня есть, они остались с самого детства, когда я путал Троцкого на плакате в прихожей и полковника Сандерса[17], автора «секретного рецепта» настоящей «курицы-пальчики-оближешь». Мог бы, но не стану, потому что считаю: в своей стране и в свое время — в Британии, во второй половине ХХ века — мои родственники и организации, членами которых они состояли, выступали за правое дело.
Уверен, такие люди есть, но подозреваю, что очень немногие на Западе когда-либо вступали в компартию, поскольку были преданы доменным печам, плотинам, АЭС, типовому жилью, показательным процессам, вспышкам голода, чисткам или даже плановому народному хозяйству под командой бюрократов. Они вступали в нее, поскольку ненавидели капитализм, а коммунистическую партию — не лейбористскую и не социал-демократическую — считали кратчайшим и наиболее верным путем к его разрушению. Во многих других странах, не вставших на путь коммунизма, членство в партии было еще и путевкой в массовое движение рабочего класса. Так было во Франции, Италии, Испании, Португалии, Финляндии, Чили, Индонезии, Индии. Но не в Британии, где КПВ на протяжении почти всего своего существования оставалась группой маргинальной, пусть порой и влиятельной; вступление в нее было актом веры, убежденности, основанной на весьма непрочных доводах о том, что настанет день и эта мелкая партия внезапно резко вырастет, обретет популярность и в результате превратится в партию «настоящую», подобную лейбористской. Нельзя сказать, что именно такое впечатление создавалось от чтения полузабытого Оруэлла и книг раскаявшихся журналистов и комиков — группы интеллектуалов из фешенебельного Хэмпстеда, которым не терпелось потоптаться сапогами на всей территории с «человеческим лицом»[18]. Мест, где КПВ была настоящей силой, раз, два и обчелся: долина Ливена и угольное месторождение Файф в Шотландии, долина Ронды в Уэльсе, жилые районы лондонского Ист-Энда — при всех их различиях было между ними нечто общее. Они были отрезаны — в силу местоположения, языка или рода занятий — от остальной страны; они испытали на себе воздействие страшной бедности и эксплуатации; в них существовали особенно тесно сплоченные сообщества. При этом во многих отраслях промышленности, где рабочие традиционно голосовали за лейбористов, на профсоюзные должности последовательно выбирали коммунистов. Один из примеров — громадная промзона в районе Ройял-парк в западной части Лондона, где мой дед по отцовской линии, рабочий, специалист по листовому металлу, проникся уважением к коммунизму и обзавелся портретом Сталина в рамке.
Мои родители к ультралевым сектам не тяготели. Оба они вступили в Лейбористскую партию в середине 1970-х, когда она пришла к власти на волне забастовок, пообещав в своем манифесте совершить «необратимый сдвиг власти» в пользу рабочего класса посредством рабочего контроля над промышленностью, расширения кооперативного движения и развития государства всеобщего благосостояния, основанного лейбористами в 1945 году на деньги, которыми Вашингтон забрасывал Западную Европу, чтобы сбить ее с курса Москвы. Мои родители познакомились через организацию под названием «Юные социалисты Лейбористской партии». Так уж вышло, что ею по сути руководила так называемая «Революционная социалистическая лига» (РСЛ) — троцкистская группа из Ливерпуля, выпускавшая газету «Militant», в честь которой ее и окрестили. Она выросла из британского отделения Четвертого Интернационала Троцкого, чему, разумеется, способствовал раскол КПВ, связанный с выходом из нее троцкистов. Проведя несколько лет в рядах лейбористов, мои родители вошли в РСЛ, официально не существовавшую, но получившую важную роль в левом крыле лейбористов в следующее десятилетие. Если это о чем-то и говорит, то о формальной победе лейбористов в британском социалистическом движении: не можешь с ними справиться, присоединяйся к ним и выстраивай свою организацию изнутри. Кое-кто утверждал, что это делалось с паразитической целью, чтобы в конце концов захватить и сожрать хозяина; не сомневаюсь, что в высших эшелонах организации так оно и было. Но для рядовых членов «Militant» участие в ней означало лишь то, что подразумевалось в названии: воинственный настрой на фабрике и на улицах. Наиболее искусным пропагандистским ходом у них был следующий: в случае избрания тебя депутатом местного совета или парламента от лейбористов ты отказывался получать больше, чем средняя зарплата твоих избирателей, а разницу возвращал партии, проявляя тем самым и солидарность, и особый британский пуританизм.
Мой отец, нынче работающий в компании, базирующейся в Бейзингстоке, менеджером среднего звена, всю молодость проработал специалистом по листовому металлу, как и его отец. На первой своей работе, на судостроительном заводе в Госпорте, что недалеко от Портсмута, он стал профоргом. Его предшественник на собрании заявил: «Не голосуйте за него, он — коммунист», на что, по словам папы, голос из зала откликнулся: «Зато хоть не сволочь вроде тебя». На следующей своей работе, в саутгемптонской компании «Bicc Vero», производившей станки, отец провел более 30 лет и дорос до должности профсоюзного руководителя. Он нередко организовывал забастовки сотрудников и добивался для них повышения зарплаты и улучшения условий труда. Пока все, как у социал-демократов, возможно, скажете вы. Действительно, может показаться, что подобная политика постепенного улучшения идет вразрез с максималистскими требованиями, не раз выдвигавшимися группой «Militant» на лейбористских конференциях, где человек с ливерпульским акцентом неизменно кричал, что лейбористы обязаны немедленно национализировать 200 крупнейших компаний, отменить Палату лордов и упразднить монархию.
Наиболее сильным влиянием группа «Militant» пользовалась, естественно, не в моем родном Саутгемптоне, городе в основном рабочем, но все-таки принадлежащем к менее индустриальной, более диверсифицированной экономике юга Англии, а в Ливерпуле, — городе-порте на атлантическом побережье, более крупном, но гораздо более бедном. Там им удалось взять под свой контроль горсовет и начать реализовывать программу, в рамках которой они отказывались следовать требованиям правительства при утверждении бюджета, а следовательно, были в состоянии делать то, что лейбористские администрации делали прежде, пока тэтчеровская политика финансового ограничения и сокращения полномочий муниципалитетов не положила этому конец. На самом деле при взгляде с нынешнего расстояния поражает как раз сходство «Militant» с обычными социал-демократами, а не различия между ними: они хотели улучшения условий труда (а не выдумывали какую-то там демократию на рабочем месте) и муниципального жилищного обеспечения (а не экспериментов в модернистском или коммунальном духе); они хотели устроить молодых безработных в качестве учеников (а не выдвигали лозунгов вроде «отказа от работы» или «права на лень»). Неудивительно, что когда они — в массовом порядке исключенные из Лейбористской партии — преобразовались сперва в группу «Militant Labour», а потом в Социалистическую партию, Грегори Эллиотт[19] назвал это движение «лейборизм в изгнании». В теории они хотели возродить 1917-й, на практике — 1945-й[20].
Не хочу следовать стереотипам, но моя мать воинствовала скорее на домашнем фронте, что было неизбежно — бóльшую часть времени она воспитывала детей одна, так что ничего другого ей не оставалось. Из политических акций эпохи Тэтчер я лучше всего помню огромное по масштабам народное движение против подушного коммунального налога: этот муниципальный налог взимался по одинаковой ставке с аристократов-землевладельцев и с матерей-одиночек, получавших жилье от горсовета. В конце концов этот налог — а вместе с ним и политическую карьеру Тэтчер — прикончили с помощью всенародной кампании по неуплате, которую организовала группа «Militant» при участии Союзов по борьбе с коммунальным налогом. Мама руководила отделением в Истли, городке-станции недалеко от Саутгемптона, где мы в то время жили. Политика внезапно перестала быть странным хобби родителей — непонятным занятием вроде деятельности Свидетелей Иеговы, наблюдения за поездами или экспериментальной поэзии — и превратилась в дело, о котором говорили все на нашей улице. Родители моих друзей приходили к нам домой на собрания, чтобы узнать, как можно защищаться, какие у них права в случае отказа платить налог. Мою бабушку судили за неуплату; в суде я каким-то образом умудрился запереться в туалете и все время, пока шло слушание дела, провел там.
В довершение всего этого в 1988 году «Militant» устроила манифестацию в Лондоне, в здании Александра-палас, где название группы светилось, выложенное светодиодными фонариками, на участников акции с огромного полотнища взирал Троцкий, а из Мексики специально приехала его внучка — настоящий, из крови и плоти, мостик к 1917-му, то есть к самому истоку. Достигнув вершины успеха, группа исчезла из политической жизни Англии (в Шотландии она просуществовала дольше, пока ее лидер Томми Шеридан, сидевший в тюрьме за неуплату коммунального налога, не попался на скандальном деле сексуального характера, печальном и скучном). В 1990-е для мамы и ее товарищей политика из практической деятельности превратилась в веру, которая поддерживала ее в годы бедности, урезания пособий и безработицы, в годы болезни, депрессии, выселения из дома. В ту пору она даже ненадолго оказалась на руководящей должности в организации, пришедшей на смену группе «Militant», и год проработала в Национальном комитете Социалистической партии. Любое сомнение в возможности (и тем более — желательности) «1917-го» она считала оскорблением «простых трудящихся», их способности действовать и добиваться перемен. Вера не требует доказательств. Остановившиеся часы дважды в сутки показывают точное время, однако, когда в июне этого года я выразил крайнее удивление, узнав о том, что Джереми Корбин[21] с его манифестом, в большой степени основанным на старых лейбористских ценностях, набрал на выборах 40% голосов, неточность моих прогнозов она приписала именно недостатку веры.
Я не вполне схожусь со своими родственниками в политических взглядах. Мне представляется, что во многом они были неправы. Они неправильно понимали капитализм, каким он был и каким становился, изменения условий труда, системы собственности, расовые вопросы, жилищное обеспечение. Ясно, что они во многом не понимали советскую историю, к которой подходили отнюдь не с аналитической точки зрения, выдавая желаемое за действительное или ставя на первое место жития мучеников. И все же я считаю, что в неком, более фундаментальном, смысле они были правы. То, против чего они боролись, отравляло и продолжает отравлять людям жизнь, и это представляется в порядке вещей — до такой степени, что мы этого почти не замечаем. Несколько лет назад умер Джимми Рид, шотландский коммунист и профсоюзный лидер судостроительной верфи. В 1970-е он прославился тем, что организовал захват верфи в Глазго и предпринял последнюю имевшую шансы на успех попытку завоевать место в парламенте для КПВ. После смерти Рида тогдашний первый министр Шотландии Алекс Салмонд решил напечатать самую знаменитую из его речей, произнесенную в Университете Глазго в 1972-м, и распространить ее в школах. Рид говорит об отчуждении и для иллюстрации приводит «два примера из современного опыта»:
«Недавно по телевизору я видел такую рекламу. Дело происходит на банкете. Джентльмен встал, чтобы произнести тост. Речь его усыпана словосочетаниями вроде “этот образец полноты”. Рядом с ним сидит пышная молодая женщина. Вид у нее не столько напыщенный, сколько глупый. Она явно прихорашивается, полагая, что мужчина в своей речи расхваливает ее. Тут он подходит к концу: “А теперь позвольте вам представить…” и произносит фирменное название известной марки хереса[22]. Раздается смех. Уничижительный, жестокий смех. Настоящий смысл тут, разумеется, вот в чем. В этой шараде от зрителей явно ожидается, что они отождествят себя не с жертвой, а с ее мучителями. Другая иллюстрация — широко распространенное, неявно подразумевающееся приятие такого понятия, как “мышиная возня”. Он призван изображать, как мы суетимся, всеми правдами и неправдами стремимся добиться того или иного положения, отпихиваем друг дружку, наносим удары в спину — и все это в погоне за личным успехом. Дружеский совет, пусть даже искренний, и тот порой принимает такую форму: “Знаешь, ты о себе в первую очередь подумай”. Или, как говорят в Лондоне: “Кондуктор, поехали — я уже сел”. Я обращаюсь к вам, студенты, с призывом. Скажите подобному отношению “нет”. Скажите “нет” тем ценностям и ложной морали, которые лежат в основе подобного отношения. Мышиная возня — это для мышей. Мы — не мыши. Мы — люди. Скажите “нет” незаметно нарастающему давлению в обществе — оно притупит вашу способность критически воспринимать происходящее вокруг, заставит вас осторожно помалкивать при виде несправедливости, лишь бы не подвергать риску шансы на повышение по службе и личное продвижение. Начинается все именно так, а потом не успеешь оглянуться, как ты уже в мышиной стае и тебе за это неплохо платят. Цена слишком высока. В нее включены утрата твоего достоинства и человеческого духа».
Быть может, это покажется морализаторством, напомнит либерализм или даже христианство — в конце концов, дальше Рид приводит цитату именно из Евангелия. Но в его речи мне слышится голос, который не вписывается в мейнстримную политику, голос, который британская Лейбористская партия подает лишь изредка. Оратор нападет здесь не просто на результаты функционирования капиталистической системы, но на ее основания.
«Выгода — единственный критерий, которым пользуется истеблишмент для оценки экономической деятельности. От мышиной возни — к гадким утятам. Их выдает лексика, которая нынче в моде. Она наводит на мысль скорее о человеческом зверинце, нежели о человеческом обществе».
В обществе, называющем себя демократическим, это звучит отвратительно.
«“Правительство, избранное народом и служащее народу”, — эта формула лишается смысла, если она не предполагает крупных экономических решений, принимаемых народом и для народа. Дело тут не просто в экономике. По сути это вопрос этический и моральный — ведь те, кто принимает важные экономические решения в обществе, ipso facto определяют социальные приоритеты общества».
Этими словами и надо руководствоваться в жизни, какие бы там ни придумывали себе названия участники «мышиной возни». Под этими словами мне никогда не будет стыдно подписаться.
Перевод с английского Анны Асланян
[1] Воинственно настроенный, боевик (без отрицательных коннотаций, которые последнее слово приобрело в русскоязычных медиа в последние десятилетия). — Примеч. перев.
[2] Известная также под названием «Что такое СССР и куда он идет» (1936). — Примеч. перев.
[3] «Problems of Everyday Life & Other Writings on Culture & Science» — англоязычный сборник статей Троцкого, написанных и опубликованных в 1923—1939 годах. Первое издание вышло в 1973-м, в «Anchor Foundation»; несколько раз переиздавался. — Примеч. перев.
[4] Оригинальное название книги «Коммунистический Интернационал после Ленина» (1936). — Примеч. перев.
[5] Полное название «Моя жизнь: опыт автобиографии» (1930). — Примеч. перев.
[6] Британский левый политик и журналист, основатель газеты «Militant» и одноименной политической группы, о деятельности которой пойдет речь ниже. — Примеч. перев.
[7] Британский троцкист южноафриканского происхождения, сооснователь политической группы «Militant». — Примеч. перев.
[8] Британский политический теоретик-троцкист. Известен тесными связями с покойным президентом Венесуэлы Уго Чавесом. — Примеч. перев.
[9] Учитывая намеренную двусмысленность названия, можно перевести его как «Плач по Венгрии» или «Венгрия, оплакивай!»: Gadney R., Mikes G. Cry Hungary! Uprising 1956. London: Atheneum Books, 1986. — Примеч. перев.
[10] Известный британский журналист, колумнист консервативной газеты «The Times». В молодости придерживался крайне левых взглядов. Сын экономиста, члена КПВ Сэма Аароновича. Автор мемуаров «Партийный зверинец. Моя семья и другие коммунисты»: Aaronovitch D. Party Animals: My Family and Other Communists. London: Vintage, 2016. — Примеч. перев.
[11] Британский комик-абсурдист. Сын членов КПВ. Автор мемуаров «Сталин съел мое домашнее задание»: Sayle A. Stalin Ate My Homework. London: Sceptre, 2010. — Примеч. перев.
[12] Британский комик и колумнист. В прошлом член Социалистической рабочей партии Великобритании. После выхода из партии в 2007 году отдалился от крайне левых групп и подверг их критике за сектантство. — Примеч. перев.
[13] Британский писатель и сатирик; член Лейбористской партии, несколько раз безуспешно баллотировался в Палату общин. — Примеч. перев.
[14] Имеется в виду работа Сталина «Об основах ленинизма. Лекции, читанные в Свердловском университете» (1924). — Примеч. перев.
[15] Серия статьей Сталина (1906—1907), впоследствии объединенных в книгу. — Примеч. перев.
[16] Имеется в виду Кронштадтское восстание 1921 года. — Примеч. перев.
[17] Харланд Дэвид Сандерс — основатель cети ресторанов фастфуда «Kentucky Fried Chicken» (KFC). Полковника Сандерса можно увидеть на логотипе KFC. — Примеч. перев.
[18] Автор имеет в виду идею «социализма» или даже «коммунизма» с «человеческим лицом», но не в ее практическом приложении к Чехословакии 1967—1968 годов. — Примеч. ред.
[19] Член редколлегии британского журнала «Radical Philosophy», автор книги «Лейборизм и гений Англии. Странный упадок лейбористской Англии?» (Elliott G. Labourism and the English Genius: The Strange Decay of Labour England? London; New York, 1993). — Примеч. перев.
[20] После победы на парламентских выборах весной 1945 года лейбористское правительство во главе с Клементом Эттли приступили к широким преобразованиям в духе левой социал-демократии.
[21] Нынешний лидер британских лейбористов, некогда колумнист коммунистической газеты «Morning Star». — Примеч. перев.
[22] Эту шутку сложно перевести на русский без потери смысла. В оригинале «full-bodied» — «округлый», «полный», «основательный», «полнотелый»; помимо привычного употребления, это слово используют сомелье (и в пищевой индустрии вообще) для описания вкуса вин. — Примеч. перев.