Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2017
[стр. 98 – 100 бумажной версии номера]
В начале советской эпохи в стране провели культурную революцию. Не будем обсуждать ее всем известные достижения в части распространения грамотности и так далее. Социологу следует отметить другое, в самом деле революционное, изменение. Из общества, живущего повторением из поколения в поколение одних и тех же отношений, российский социум превратился в динамическое общество, где каждое новое поколение считает необходимым (и возможным) жить лучше, чем прежнее, стремится повысить свой статус. К таким переменам общество было подготовлено многими факторами и обстоятельствами, но главным средством повышения статуса оказалось получение образования при посредстве специализированных институтов – школы и других образовательных учреждений.
Окончить гимназию, а затем университет было мечтой многих и до 1917 года. В ходе культурной революции эта мечта (редуцированная до семилетки и рабфака) была превращена в норму. (Среднее образование со временем было сделано обязательным по закону.) Потом этой дорогой прошли некоторые другие страны, прежде всего Китай. Но тогда, в начале ХХ века, это был феноменальный опыт. Стоит отметить, что, в отличие от других ранних действий советской власти, эта переориентация общества включала минимум насилия и жертв.
Мы сейчас не говорим о том, что была создана лучшая в мире система образования. Речь не о качестве получаемого образования и даже не о его массовости. Речь о формировании новой установки массового сознания: дети должны жить лучше нас, для этого они должны учиться.
Со временем эта установка ослабла в одних своих частях и укрепилась в других. Она превратилась в убеждение, что дети должны учиться – уже не потому, что в результате они будут жить лучше, а потому, что без этого они будут жить хуже. Не учиться, «остаться без образования» означало практически выпасть из общества и его динамики.
Не только мы в нашем теперешнем рассуждении можем игнорировать содержание этого образования, его могли игнорировать и главные участники образовательного процесса – учащиеся и их родители, семьи. Важно, чтобы осуществлялся разбитый на этапы (классы, курсы) процесс, чтобы он завершился установленным порядком, предполагающим в том числе некие завершающие церемонии и получение учившимся удостоверения, подтверждающего прохождение этого процесса.
Так было поставлено дело: не будет удостоверения (аттестата, диплома), не будет полагающегося статуса. Поэтому мы не склонны присоединяться к известным обвинениям в адрес учащихся – мол, они учатся ради «корочек». Часть статусно-достижительной системы устроена так, что ничего, кроме корочек, ей не надо, часть требует и корочки, и знаний, часть (малая) требует только знаний. (Есть часть, которая требует не знаний, а умения их получать, но об этом тоже не будем.)
Созданная система достижения статусов поменяла природу российского общества с традиционного, стационарного, на достижительное, динамичное. Общество это, как не устают повторять, многонациональное. Разные национальные его сегменты немного по-разному и не одновременно включались в этот процесс, но так или иначе, он захватил всех. За два–три поколения (с 1920-х к 1980-м) был создан корпус работников, владеющих теми знаниями, которые требовались индустриальной державе и ее вооруженным силам, желавшим быть на высшем мировом уровне. Была достигнута своего рода гармония между образованием и тем, для чего оно было нужно. Что касается общества, то оно было в целом весьма довольно образовательной системой как «социальным лифтом», или «каналом вертикальной мобильности». (И хоть и жаловались, что заработок инженера ниже, чем у шахтера, но конкурсы в вузы не падали.)
Далее оказалось, что мировой индустриализм как система организации производства и общества в целом сам устроен на достижительных принципах и не будет пребывать в достигнутом стационарном состоянии. Организация производства начала переходить на другие основы, распространились информационные технологии, но наша образовательная система, не поспевающая за этими переменами, не изменилась в главном: сохранилась ее инерционность в качестве социального лифта. Общественная система в целом продолжала требовать сертификаты о таком-то образовании для занятия такой-то должности.
События начала 1990-х, в частности, открыли наше производство вместе с удовлетворявшим его нуждам образованием конкуренции со всем миром. Последствия известны: произошла деиндустриализация. Демилитаризованная индустрия оказалась неспособна к конверсии и просто замерла. Готовившая ей кадры система образования меж тем продолжала работать. Вхолостую? Нет.
Источником дохода для страны стал сохранивший по воле небес свою конкурентоспособность сырьевой сектор. Остальные переключились на обслуживание самих себя. Явилась постсоветская сервисная экономика. Она нуждалась в кадрах, и система образования перестроилась, как могла, для этих нужд. Рискуя навлечь на себя гнев читателей, все же отметим такую заслугу нашей системы образования: не умея перестроиться институционально, она тем не менее смогла – фактически теневым образом – начать готовить кадры для новой экономики. Вузы и СУЗы имели одни названия и учебные планы, а выпускали специалистов совсем в других областях. Скажем ужасное: огромная доля обучавшихся в них вообще не учились ни одному из предметов, которые были означены в учебных планах и в их аттестатах. Они получали в этом смысле чистые корочки. Но не только. Они получали в вузах не образование, а воспитание. Они получали коммуникативные и поведенческие навыки, необходимые для работы «менеджерами», «экономистами» и «юристами». Кавычки означают не иронию, а то, что в наших условиях это были специфические виды занятий, отличающиеся от их классических прототипов.
Прожили и этот период. Нефть и реформы не дали стране впасть в голод и разруху. Держимся и даже что-то приумножаем. Но позади упомянутых процессов шел еще один. Рос и рос класс управляющих. Класс разрастался вширь, завоевывал все больше социального пространства, но он также рос и ввысь, развивал в себе иерархическую структуру. При очень высокой степени милитаризованности (и в смысле кадров, и в смысле тяготения к авторитарности и единоначалию) этот класс не может и не хочет удовлетвориться собственной системой чинов и рангов. Он хочет признания со стороны всего общества, а для этого нужны универсальные символические средства. Отчасти таковыми служат государственные награды, но награждать всех – это девальвировать значение ордена.
Если вспомнить, что образование, ученость, точнее, сертификат о таковых, в нашем обществе – главный пропуск наверх, к хорошей жизни, то не удивительно, что класс управляющих предъявил спрос на оные сертификаты. И если сначала было просто приятно обзавестись ученой степенью, восходя на новую ступень по руководящей лестнице, то скоро это стало обязательно. Конечно, это уже никакой не лифт, а его нарисованное изображение. Но главное – он работает.
Теперь определенный уровень руководящих полномочий должен быть символически подкреплен сертификатом об учености. Внутри системы это вовсе не обман: ее агенты знают цену ученым степеням, которыми обзавелись. Общество, которому «Диссернет» открыл на это глаза, несколько обескуражено. Как же теперь отличать настоящего доктора от не настоящего?
Закончим оптимистически: ничего, научимся.