Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2016
[стр. 79 – 80 бумажной версии номера]
Августовский путч, в 1991 году поразивший Советский Союз, а вместе с ним и мир, по-прежнему остается событием весьма загадочным. В его перипетиях много неясного, о нем, как и раньше, хочется размышлять и говорить. Не волнует он, похоже, только тех, кто, как выяснилось спустя 25 лет, более всего выиграл от сокрушительной победы Бориса Ельцина над всеми недругами, включая робких реформаторов и решительных охранителей. В историческом плане это не совсем справедливо; ведь нынешнюю правящую элиту должно, по идее, вдохновлять хотя бы то, что бесславная коммунистическая контрреволюция положила конец горбачевской перестройке – спонтанному, хаотичному, нерегулируемому творчеству масс, присущему той разновидности политики, которую современные российские элиты презирают и боятся. В исторической перспективе это действительно так: монопольное возвышение Ельцина в 1991 году повлекло за собой расстрел парламента и принятие монархической по духу Конституции в 1993-м, позорные президентские выборы в 1996-м, появление молодого и энергичного преемника, пришедшего, как многим теперь кажется, навсегда, – в 1999-м. Разгром путчистов стал не только наивысшей точкой российской антикоммунистической революции; он, как ни парадоксально, открыл дорогу и для последующей контрреволюции, волна которой поднялась довольно скоро и не улеглась по сей день.
Иными словами, если попытаться вписать августовскую авантюру в более обширный исторический континуум, то она, увы, выглядит и результативной, и успешной. Да, неумехи-путчисты были повержены – с этим невозможно спорить, но устранение одиозной коммунистической номенклатуры с политической арены обернулось тем, что молодая российская демократия, оставшись без присмотра облеченных властью недоброжелателей и освободившись от критики политически дееспособных оппонентов, почти сразу обнаружила свои не самые приглядные стороны. Более того, переродившись за два десятилетия в стандартный авторитарный режим – без путча этот процесс оказался бы, вероятно, более длительным и тернистым, – новая российская демократия теперь сама взяла на вооружение многие устремления ГКЧП. Отсюда, собственно, и вопрос: кто выиграл, а кто проиграл в августе 1991 года? Удивительно, но те, кому в эйфории трех памятных дней казалось, что они одержали грандиозную историческую победу, в конечном счете были посрамлены, а их ожидания не сбылись. И, напротив, их противники, подавленные полнейшей дискредитацией «великого и всепобеждающего учения», вскоре увидели такой триумф государственнической и псевдопатриотической идеологии, о котором они и не мечтали. Короче говоря, товарищи Ахромеев, Пуго и некоторые другие явно поторопились: в современной российской реальности им многое пришлось бы по вкусу – включая ордена, которые они получали бы, как единственный ныне здравствующий маршал Советского Союза Дмитрий Язов.
Итак, заговорщики, потерпев поражение, в конечном счете взяли верх. Но почему все-таки этот странный путч продолжает быть предметом исторической интриги? Его осмысление в очередной раз убеждает в том, насколько важно делать ту или иную историческую работу вовремя. Кроме того, анализ места, которое он занял в истории России, красноречиво подтверждает догадку о том, что незначительный, казалось бы, политический просчет, пусть даже совершаемый с самыми добрыми намерениями, способен повлечь за собой разрушительные и долговременные последствия. По этой причине внимание к позабытому путчу и продуктивно, и оправданно: без него невозможно понять, как наша страна оказалась в том месте, где она пребывает уже почти двадцать лет. Авторы «НЗ» постарались рассмотреть август 1991 года с разных сторон и под разными углами зрения. Андрей Рябов, не ограничиваясь вскрытием причин, суливших перевороту неизбежный провал, показывает, что для политического взросления российского общества он тем не менее имел самые серьезные последствия. Алексей Макаркин сосредотачивается на том, каким образом в прошедшие годы менялось восприятие путча и путчистов рядовыми россиянами и российской властью. Сергей Маркедонов, анализирующий последствия путча для «большого» Кавказа, пытается разобраться в том, чем было выступление ГКЧП: причиной общекавказской смуты или ее следствием. Владислав Зубок в своем интервью предлагает не только интереснейший анализ скрытых пружин переворота, но и раскрывает его влияние на соседей и партнеров России, как ближних в лице союзных республик, так и дальних в лице стран Запада. Наконец, публикуя проницательную статью Майкла Мандельбаума, которой четверть века назад на путч откликнулся журнал «Foreign Affairs», мы даем читателю возможность сопоставить прогнозы, страхи, ожидания той памятной поры с нашими нынешними реакциями и реальностями.