Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2016
Александр Суслов (р. 1987) – историк, окончил МГУ имени М.В. Ломоносова, проходил стажировку в Варшавском университете. Сфера научных интересов – социально-политическая история Польши конца XIX – начала XX веков, формирование польского национального самосознания.
Генрик Сенкевич (1846–1916) – автор всемирно известных исторических романов «Крестоносцы» и «Quo vadis?», лауреат Нобелевской премии в области литературы 1905 года, – до сих пор остается одним из самых узнаваемых и цитируемых польских писателей. Будучи признанным классиком, он, однако, далеко не всегда положительно воспринимается в Польше. Такая особенность рецепции Сенкевича заключается в том, что его имя и тексты овеяны патриотической легендой, которую принимают и воспроизводят – или, наоборот, отвергают – различные группы культурной элиты, претендующие на формирование общественного мнения. У значительной части польской интеллигенции автор «Quo vadis?» вызывает устойчивые ассоциации с другим известным писателем – борцом с национальной романтической мифологией Витольдом Гомбровичем (1904–1969).
«Он восстал против анахроничной и напыщенной Польши, страны семейных гербов, титулов и сабель на стенах, против Польши Сенкевичей, Бозевичей[1] и целующих ручки ясновельможных панов, […] словом – против той формы польскости, которая закостенела сама в себе за долгие годы неволи»[2].
Этими словами писатель Мариуш Вильк (в прошлом активист «Солидарности») предваряет русскоязычное издание «Дневника» Гомбровича, вышедшее в 2012 году.
Для Гомбровича нежелание быть причастным к официально одобренной форме национальной идентичности (сначала времен межвоенной Польши «II Речи Посполитой», а затем ПНР) было отнюдь не праздным вопросом, но побудительным мотивом его жизни и творчества в эмиграции. В 1953 году он писал:
«Мое положение как польского литератора становилось все более неприличным. По крайней мере я не горю желанием представлять хоть что-нибудь, кроме себя самого, но эту представительскую функцию нам навязывает мир вопреки нашей воле»[3].
«Национализация» литературы, против которой выступал Гомбрович, к середине XX века стала повсеместным явлением – корнями же она уходила в предыдущее столетие. Ее причина во многом была связана с утверждением национализма современного типа. Андре Жид в 1909 году сетовал на вкусы своих соотечественников-французов:
«Сколько сейчас развелось людей, которые, восхищаясь произведением искусства, заботятся не о том, чтобы оно было прекрасным, а о том, чтобы оно было французским в их понимании этого слова»[4].
Недовольство такой тенденцией в частности придавало импульс польской авангардной культуре, представителем которой был Гомбрович. Подобных ему оппозиционеров-одиночек не устраивала Польша и польскость, навязанная им вместе с доминирующей формой националистического дискурса. Эксплицируя свое недовольство и превращая его в жизненное кредо, они искали персонализированный образ «Другого» – яркое противопоставление самим себе. Недаром одним из главных творческих манифестов Гомбровича стало эссе с коротким названием «Сенкевич» (1953). Что же представлял собой прославленный автор «Крестоносцев» в глазах автора «Фердидурке»?
«Это вино, которым мы на самом деле упивались, и здесь сердца наши бились. […] И с кем ни поговоришь, с врачом, с рабочим, с профессором, с землевладельцем, с чиновником, всегда дело сводилось к Сенкевичу как окончательному, самому интимному секрету польского вкуса, польскому “сну о красоте”. Часто это был замаскированный Сенкевич – или не признанный, а лишь смущенно скрываемый, или даже порой забытый, – но всегда Сенкевич»[5].
Таким образом, Гомбрович постулировал наличие некоего общего знаменателя массовых увлечений поляков патриотической тематикой и при этом сожалел о зависимости своей культуры от «поставщика приятных снов», каким он считал автора «Огнем и мечом».
Проблема, выдвинутая Гомбровичем, – быть или не быть поляком по Сенкевичу (искать ли в истории источник патриотических чувств, быть ли набожным католиком, ставить ли интересы нации выше личных интересов, считать ли поляков более цивилизованным и нравственным народом, чем их соседей, чтить ли национальную традицию и так далее), – остается актуальной и полстолетия спустя, а корни ее можно обнаружить в 1880-х годах. Именно тогда фамилия классика превратилась в демаркационную линию между носителями разных типов польской идентичности.
Поскольку новые поколения сменяли старые, дискуссия возобновлялась с прежней силой. Почти всегда ее целью было самоутверждение двух или более сторон полемики, а не поиск консенсуса между ними. Характерная особенность споров о Сенкевиче заключается в том, что во многих случаях они вписывались в дискурсивные практики, создающие образы польской истории, нации и «идеального отечества». Служа материалом для подобных практик, символический капитал текстов Сенкевича проникал в оборот польской культуры и таким образом оказывал влияние на массовые представления о Польше и ее прошлом. В ХХ веке интерпретации наследия писателя, выработанные элитой, распространялись на рядовых обывателей через официальные институты (прежде всего школу), прессу, а затем телевизионные экраны и мониторы компьютеров. С одной стороны, массовая культура впитывала в себя традицию глорификации творчества Сенкевича, а вместе с ней и выдержанного в патриотическом духе нарратива польской истории. С другой стороны, весьма устойчивой оказалась и негативная традиция толкования романов, вышедших из-под пера первого польского нобелевского лауреата в области литературы. Для представителей данной традиции автор «Огнем и мечом» был важной частью официального канона, своего рода «Другим» – знаком, который удобно использовать при конструировании оппозиционного «Я». Без всякого преувеличения можно говорить о том, что Сенкевич выполнял функцию одного из конституирующих элементов разных форм польского национального самосознания, конфликтующих между собой.
Несмотря на прошедшие десятилетия, в Польше 2000–2010-х годов отношение к Сенкевичу все еще служит индикатором предрасположенности поляков к той или иной конфигурации публичного дискурса (назовем их условно «либерально-модернизаторской» и «консервативно-патриотической»). В 2007 году на страницах сборника научных статей и материалов «Зачем Сенкевич?»[6] были опубликованы результаты опроса, проведенного среди известных деятелей польской культуры и науки (писатели Чеслав Милош и Станислав Лем, кинорежиссер Анджей Вайда, историки Ян Кеневич и Марцин Куля, филологи Анджей Менцвель и Ежи Аксер и другие). Респонденты отвечали на вопросы о том, как они воспринимают творчество Сенкевича в контексте начала XXI века (нуждается ли в нем современная Польша, и если да, то в каком качестве). Хотя многие ответы и носили нейтральный характер, в целом они распределились между двумя точками зрения: для одних автор «Огнем и мечом» был не более чем эпизодом в истории польской литературы, с которым не жаль расстаться, для других – по-прежнему живительным источником национального самосознания или как минимум писателем, заслуживающим «новых прочтений».
В современной Польше отзывчивость к авторитету Сенкевича сохраняет аудитория католического радио «Мария». Достаточно ввести слово «Sienkiewicz» в поисковую систему веб-сайта этой радиостанции, чтобы увидеть, сколь часто оно встречается в ее вещании. Еще больший интерес вызывает контекст его употребления. Например, в публикации от 6 августа 2012 года («Перезагрузка памяти») известный бард и педагог Анджей Колаковский утверждал, что либеральные политики, эти «новые конструкторы действительности», намеренно поощряют «забывание» народом своей истории:
«Ее [истории] знание позволяло полякам восстановить чувство собственного достоинства, ощутить себя хозяевами в собственной стране, без лишних усилий отделить национальное наследие от идеологии узурпаторов»[7].
Опасениями либерального истеблишмента перед «подлинным» национальным прошлым Колаковский объясняет в том числе сомнительную, на его взгляд, экранизацию романа «Огнем и мечом» (1999, режиссер Ежи Гоффман):
«Авторитеты спорили, должно ли это быть точное воспроизведение текста Сенкевича или же политкорректная картина, в которой угнетенный польскими магнатами украинский люд отстаивает свои законные права. Что вышло, мы знаем. Фильм, который отвечал бы даже требованиям сталинских цензоров: психопат Иеремия Вишневецкий, хладнокровно убивающий украинцев, спившаяся шляхта, неспособная к борьбе, а на этом фоне – любовная интрига, пейзажи Диких полей и харизматичный Богдан Хмельницкий. На случай, если бы зритель не знал, что думать, ведущий “авторитет” Яцек Куронь после премьеры […] объяснял хитросплетения времен, убеждая, что Володыёвский и Заглоба не знали польского языка, потому что были… русинами»[8].
Отсылки к текстам Сенкевича слышны и в церковных проповедях. Например, в 2012 году епископ Игнаций Дец, проповедуя в первую неделю Великого поста, объяснял слушателям радио «Мария» смысл Христовой заповеди «Возлюби врага своего…». Не ограничиваясь евангельскими примерами следования данному принципу, отец Дец привел также сцены из романов «Крестоносцы» (Юранд из Спехова прощает Зигфрида) и «Quo vadis?» (Главк прощает Хилона)[9].
Стоит упомянуть и докторскую работу доминиканского монаха, теолога Анджея Белята, под названием «Уберечь Европу. Генрик Сенкевич – апологет христианства и защитник латинской цивилизации» (2012), а также его книгу «Сенкевич и его напутствия полякам» (2014)[10]. (Записи эфиров с участием отца Белята, отвечающего на вопросы о своих публикациях, выложены на сайте радио «Мария»[11].) Все это свидетельствует о неослабевающем интересе польского католического клира и его паствы к текстам автора «Quo vadis?».
Заглянув на статистику слушателей вышеупомянутой радиостанции (41% – люди в возрасте 60–75 лет; 40% – в возрасте 40–59 лет; 46% – люди, получившие среднее образование; 25% – получившие высшее образование[12]), а также приняв к сведению «национально-католическую» ориентацию «Марии», близкую электорату Ярослава Качиньского и партии «Право и справедливость» («ПиС»), можно составить социологический портрет современного поляка, у которого Сенкевич по-прежнему пользуется авторитетом.
Одновременно с этим к автору «Огнем и мечом» периодически обращаются носители иного типа ценностей – подчеркнуто светских и артикулированных в ключе «современности» и «будущего», для которых тексты Сенкевича – это прежде всего архаический «миф». Так, например, известный театральный режиссер Ян Клята, симпатизирующий кругам публицистов левого толка из журнала и дискуссионного клуба «Крытыка политычна», деконструирует «фундамент польскости» в своем спектакле «Трилогия», премьера которого состоялась в 2009 году. Как написано в одной из рецензий на спектакль:
«Клята выстраивает пронзительный, горький образ Польши – страны, пребывающей в постоянной мобилизации, с мифом, который переносится из поколения в поколение, о героической смерти за веру (точнее против других вер) и за отчизну»[13].
В иронической манере творчество автора «Огнем и мечом» подается в спектакле варшавского театра «IMKA» «Сенкевич. Greatest Hits» (2011), режиссер которого Кшиштоф Матерна позволил героям разных произведений писателя встретиться на одной сцене. Интересно, что в репертуаре театра этот спектакль чередуется с другим представлением – «Дневники Гомбровича»[14].
Весьма любопытен и материал польского «Newsweek», в 2011 году опросившего депутатов Сейма о том, что они намерены читать во время каникул[15]. Как выяснилось, наибольшим спросом у парламентариев пользуются Сенкевич, британский историк Норман Дэвис[16] и популярный журналист Мариуш Щигел. Причем автору «Огнем и мечом» отдают предпочтение члены фракции «Право и справедливость», выражающие приверженность патриотическим ценностям, тогда как депутаты от либеральной «Гражданской платформы» склонны обращаться к европейцу Дэвису и корреспонденту «Газеты выборчей» Щигелу. Стоит упомянуть и о читательских предпочтениях главных антагонистов польской политической истории второй половины 2000-х годов – братьев Качиньских и Дональда Туска. Если первые известны способностью цитировать по памяти «Трилогию», то нынешний председатель Европарламента держит на рабочем столе произведения античных писателей и историков[17]. Когда в ходе президентской гонки 2005 года Лех Качиньский и Туск отвечали на вопрос о том, какие книги они прочли за свою жизнь дважды, лидер «ПиС» назвал «Тома Сойера», «Гекельберри Финна», «Трилогию» Сенкевича и «Волшебную гору» Томаса Манна, а глава «Гражданской платформы» признался, что более десяти раз перечитывал «Робинзона Крузо» и был погружен – на тот момент – в творчество Збигнева Херберта[18].
Наконец, около десяти лет назад в польских СМИ разгорелся скандал вокруг заявлений министра образования Романа Гертыха, предложившего ввести в обязательный список школьного чтения романы «В пустыне и пуще», «Потоп», «Крестоносцы» и «Quo vadis?», при этом вычеркнув из него Гомбровича и ряд других известных писателей XX века. Необходимость этого решения чиновник объяснял тем, что Сенкевич «создал современный польский патриотизм; его книги являются настолько существенным элементом культуры, что даже употребление польского языка без знания этих книг было бы невозможным»[19]. Среди участников полемики вокруг инициативы министра образования был и главный редактор «Газеты выборчей» Адам Михник, обвиненный Гертыхом в «левацкой» ненависти к Сенкевичу. Михник, обороняясь и невольно оправдываясь, признался, что автор «Трилогии» был его любимым писателем, что он охотно к нему возвращается, а многие места из его романов помнит наизусть[20].
Произведения Сенкевича по-прежнему используются и в качестве тематического ресурса в различных областях развлекательной индустрии. Например, фильм Ежи Кавалеровича «Quo vadis?» (2001) до сих пор остается самым дорогим в истории польского кино после 1989 года (его производство обошлось в 18 миллионов долларов США)[21], а картина Ежи Гоффмана «Огнем и мечом» (1999) – самой посещаемой (более 7 миллионов зрителей в кинотеатрах Польши)[22]. (При этом список наиболее посещаемых польских фильмов всех времен возглавляют три экранизации романов Сенкевича: «Крестоносцы» Александра Форда, «В пустыне и пуще» Владислава Слесицкого и «Потоп» Ежи Гоффмана[23].) В 2009 году вышло в свет дополнение культовой ролевой видеоигры «Mount & Blade» – «Mount & Blade. Огнем и мечом», позволившее игроманам окунуться в воображаемый мир Речи Посполитой, Московского царства и Крымского ханства XVII века. К концу 2014 года в Подляском воеводстве планировалось создание исторического парка «Трилогия», посетители которого смогли бы оценить реконструкции исторических построек, инсценировки сражений, реквизит экранизаций Гоффмана, а также научиться отливать пули для мушкетов (в настоящий момент проект заморожен)[24]. Также в 2014 году Гоффман при поддержке Польского института киноискусства отреставрировал и заново смонтировал «Потоп» (значительно его сократив), что позволило вернуть картину на большой экран[25].
Тем не менее, несмотря на перечисленные факты, утверждать, что в «III Речи Посполитой» Сенкевич пользуется не меньшей популярностью, чем в предыдущие периоды, было бы, пожалуй, преувеличением: с одной стороны, его тексты, даже в адаптированных версиях, теряются в мозаике современной массовой культуры, а с другой, не соответствуют потребностям элитарного читателя. И все же 2014–2016 годы убеждают нас, что фигура Сенкевича все еще остается востребованной в контексте идеологических противостояний, разворачивающихся вокруг тем национальной идентичности и модернизации. Более того, мы становимся свидетелями очередного раунда публичных споров о Сенкевиче, участники которых волей-неволей оживляют традицию полемики конца XIX – начала XX веков. Удостовериться в справедливости этого тезиса нам поможет воссоздание хроники дебатов последних лет и анализ их основных мотивов.
6 сентября 2014 года в Польше состоялась общегосударственная акция «Национальные чтения “Трилогии”». Ее инициатором выступил президент Бронислав Коморовский, заявивший в обращении к согражданам: «“Трилогия” заключает в себе образ многокультурной Польши, выражение наших печалей и мечтаний, хронику наших военных и духовных побед»[26]. К дежурным словам о том, что цикл романов Сенкевича о Речи Посполитой XVII века «формировал целые поколения поляков», Коморовский добавил призыв «прочесть этот текст заново, задать ему современные вопросы, задуматься над тем, что он сообщает нам о нынешней Польше и поляках».
Одним из первых на президентскую инициативу отозвался известный театральный критик и колумнист «Газеты выборчей» Роман Павловский. Одобряя пропаганду чтения как таковую и одновременно осуждая попытки возродить казенный культ автора «Огнем и мечом», Павловский с риторической досадой вопрошал: «Почему сразу Сенкевич?». (Впрочем, публицист не обратил внимания, что «Трилогия» стала книгой «Национальных чтений» не совсем «сразу» – к тому времени чтения проходили третий год подряд, а предыдущие их сезоны были посвящены поэме Адама Мицкевича «Пан Тадеуш» и пьесам Александра Фредро.) В завершение статьи автор обратился к аудитории с ироническим призывом: «Давайте уж лучше читать в рамках общепольской акции “Игру престолов”! Крови и приключений столько же, зато никаких следов национальной мегаломании»[27].
Такая позиция, выраженная на страницах одного из крупнейших польских изданий (к тому же либеральных), не могла не вызвать соответствующей реакции в правых кругах. Так, на портале с характерным названием Prawy.pl Павловского и «Газету выборчу» обвиняли в «дикой, почти звериной ненависти к католицизму»; сравнивали с нечистой силой, на которую произведения Сенкевича действуют, подобно святой воде; к тому же публицисту и его единомышленникам вменяли страх перед тем, что «бескомпромиссный польский патриотизм возродится и отнимет у некоторых неполяков их былые привилегии»[28]. Главный редактор прокатолического портала Fronda.pl Томаш Терликовский писал, что журналисты из «Выборчей» пытаются возбудить всеобщую неприязнь к Сенкевичу, поскольку «кто-нибудь, не дай Бог, прочтет его и поймет, что польскость – это не проблема, а прекрасное наследие, которое мы должны хранить»[29]. Автор газеты «Жечпосполита» Филип Мемхес в саркастическом духе описал позицию Павловского, которая, по его мнению, заключается в желании подчинить культуру борьбе с дискриминацией разного рода меньшинств:
«Если бы героем “Трилогии” был гомосексуальный афроамериканец, подставляющий голову преследующим его польским гомофобам, Павловский, вероятно, счел бы, что такое чтение должно быть включено в школьную программу»[30].
По иронии судьбы следующий год стал триумфальным для правоконсервативных сил Польши: 24 мая президентом был избран представлявший «Право и справедливость» Анджей Дуда, а 25 октября «ПиС» одержала уверенную победу на парламентских выборах, получив 38% голосов избирателей и 51% мест в Сейме. Одним из первых шагов новой власти в области культурной политики стало объявление 2016 года «Годом Генрика Сенкевича» (в связи со 100-летием его смерти). Цель этого шага, согласно постановлению Сената, «воздать заслуженные почести Великому Поляку и содействовать популяризации его творчества, а также идей, заключенных в его книгах, – в первую очередь идей патриотизма и традиционных ценностей»[31]. Оживить память о Сенкевиче призваны многочисленные публикации популярного и академического характера[32], а также культурные инициативы, главной из которых, вероятно, станут «Национальные чтения “Quo vadis?”», намеченные на 3 сентября[33].
Обосновывая в Сейме идею сделать автора «Трилогии» культурным патроном 2016 года, член фракции «ПиС» Иоанна Лихоцкая, припомнила «Газете выборчей» фельетон Павловского и заявила о формировании пренебрежительного отношения к Сенкевичу в «III Речи Посполитой», а также о намеренном вытеснении его книг из школьного образования. Намекая на причины стремления прежнего либерального правительства избавиться от классики патриотизма, Лихоцкая заявила: «Сенкевич всех нас, несмотря на происхождение, превращает в шляхту, народ рыцарей. А теперь скажите мне, каким народом легче управлять – рыцарским или крепостным?»[34]
Уже во время заседания Сейма, на котором выступала Лихоцкая (22 декабря 2015 года), ее оппоненты в лице депутата партии «Гражданская платформа» Эльжбеты Гапиньской опротестовали попытку «ПиС» провозгласить себя единственной политической силой, способной по достоинству оценить заслуги Сенкевича. Сама Гапиньская, характеризуя классика, сместила акцент с его борьбы за «традиционные ценности» на его плодотворную общественную деятельность (помощь больным и голодающим и так далее), а также напомнила: «Это он сказал, что лозунгом всех патриотов должны быть слова “чрез отчизну к человечеству”, а не “ради отчизны против человечества”»[35].
Отреагировать на постановление парламента и выпад Иоанны Лихоцкой поспешил и Роман Павловский: если в 2014 году он призывал аудиторию «Выборчей» не читать Сенкевича вовсе, заменив его Джорджем Мартином, то в 2016-м, учитывая изменившиеся политические реалии, выразился иначе: «Давайте читать Сенкевича по-новому,.. как взрослые люди»[36]. К Павловскому на страницах той же газеты примкнул кинокритик Якуб Маймурек, один из редакторов «Крытыки политычной»: «Сколь бы насмешливую улыбку не вызывал у нас казенный культ Сенкевича, провозглашаемый депутатом и редактором Лихоцкой, давайте не будем отдавать его правым, будем читать его по-своему – это чтение может быть полезным»[37]. Таким образом, интеллектуалы либеральных и левых взглядов задались целью помешать своим оппонентам извлечь из романов о стародавней Речи Посполитой максимум политической выгоды.
Стоит обратить внимание на то, как в последнее время обосновывается актуальность Сенкевича. В вышеуказанном постановлении Сената бросается в глаза фраза о «хранящем универсальные ценности романе “Quo vadis?”, который сегодня, в минуту столкновения цивилизаций, обретает дополнительное, современное значение». Так произведение писателя, проводящее аналогии между преследованиями христиан в Риме при императоре Нероне и гонениями на католическую церковь и нападками на «польскость» в Германской империи времен Бисмарка, включается в современный контекст: контекст сирийского кризиса и «противостояния Запада исламскому фундаментализму». Похожие заявления можно обнаружить и в прессе: например, Маймурек находит актуальным чтение «Трилогии», поскольку «в нашу дверь стучит исламский мир», а Польша «стоит перед выбором между лояльностью к украинским союзникам и верностью своим кресовым фантазиям и волынским травмам». В данном случае публицист, по-видимому, намекает на то, что образы разнузданных казаков и «воющей черни» из романа «Огнем и мечом» подпитывают недоверие поляков к Украине – стране, которая выбрала «европейский путь развития» и нуждается в защите от восточного агрессора. Двумя годами ранее историк литературы Анджей Менцвель недоумевал, почему именно «Трилогию» выбрали предметом общенациональной читательской акции «именно тогда, когда потомки Богдана Хмельницкого […] еще раз в своей истории поднялись на борьбу за независимость»[38].
В завершающей части статьи попробуем выяснить, как функционируют, группируются и что подразумевают те или иные высказывания о Сенкевиче, звучащие в польской медийной среде в течение последних нескольких лет. Начнем с того, что почти каждое из этих высказываний содержит аксиологическое противопоставление идей современности и традиции. Так, в глазах правоконсервативных публицистов писатель предстает носителем истинной польскости, а его романы – источником оптимизма во времена глумления над традиционными ценностями, противоядием от губительных плодов модернизации, импульсом для нового национального возрождения. Современность в понимании правых – агрессивная среда, опасная для принципов, конституирующих польскую идентичность; чтение же Сенкевича должно помочь тем, кто верен своей истории и религии, пережить времена политической гегемонии либералов и «криптокоммунистов».
В частности, уже упомянутое радио «Мария» не раз напоминало слушателям, как чтение «Трилогии» вдохновляло поляков на ратные подвиги и мирное созидание. В 2010 году архиепископ пшемысльский Игнацы Токарчук (1918–2012), родившийся недалеко от Збаража (крепости, в которой главные герои «Огнем и мечом» дают отпор войскам Хмельницкого и хана Исляма III Гирея), вспоминал Польшу своего детства и юношества:
«Источником вдохновения для строительства основ нового государства была наша история и культура, особенно творчество Генрика Сенкевича. В школьном возрасте я зачитывался его романами. К тому же я ходил в гимназию его имени в Збараже. А еще мы с друзьями ездили в места, изображенные писателем, проверяя, верно ли он их воссоздал. Так мы убеждались, насколько глубоко наш великий писатель знал польскую землю и историю. И сами узнавали ее лучше»[39].
19 мая 2013 года в Варшаве прошел один из многочисленных митингов в поддержку католического телеканала «TV Trwam», стремившегося получить доступ к наземному цифровому вещанию. Выступавший перед публикой журналист Войцех Рещиньский указывал, что недалеко от занимаемой им трибуны в 1905 году проходила патриотическая манифестация с участием самого Генрика Сенкевича – именно тогда жители российской части Польши впервые после январского восстания 1863 года смогли пронести по улицам изображения герба Речи Посполитой[40]. Связывая события прошлого и настоящего, оратор заявлял: «Потому мы и собрались здесь, у стен Королевского замка, под бело-красным флагом и […] белым орлом, что хотим быть верными польской традиции». Пренебрежение властей к «TV Trwam», по мнению Рещиньского, внушает тревогу за «право на получение достоверной информации и даже за судьбу нашей латинско-христианской цивилизации, ибо, как говорил Генрик Сенкевич, “католицизм сделал нас частью мировой культуры, соединил с Западом, оставил на нашей польской душе печать Европы”»[41].
Характерный пример включения автора «Трилогии» в патриотический дискурс 2000–2010-х годов – статья писательницы Барбары Вахович «Прекрасные уроки польскости», опубликованная в газете «Наш дзенник» (15 января 2014 года), печатном «побратиме» радио «Мария» и «TV Trwam». В тексте, в частности, собраны и прокомментированы цитаты из сочинений польских лицеистов, учащихся школ имени Сенкевича:
«Существуют книги настолько великолепные, что они всегда пробьются сквозь стену агрессивной современности. Это “библия польского патриотизма” – “Трилогия”».
«Сегодня, когда уже не поймешь, что творится в этой нашей “Польше”, нам всем надо убежать туда, в далекие поля, и, прислушиваясь к цоканью копыт нашего воинства, вспомнить, что “ничто не есть слишком большая жертва для отчизны”»[42].
Сторонники модернизации, разумеется, трактуют оппозицию «современность/традиция» совершенно иначе, поэтому и романы Сенкевича для них не терапевтическое чтение, а повод для размышлений о том, как шляхетская ментальность (особенно идеология сарматизма[43]) влияет на общественное сознание поляков в постсоциалистический период. Устойчивость мифов, унаследованных от «рыцарского народа» времен I Речи Посполитой, представляется либеральным и левым публицистам одной из главных причин польского провинциализма, неспособности общества к полноценной европеизации институтов, источником религиозного фанатизма и неприятия Другого. Роман Павловский пишет:
«Автора “Пана Володыёвского” правые читают как писателя, компенсирующего польские комплексы и чувство собственной неполноценности. Он создает миф о гордом и несгибаемом шляхетском народе, защищающем себя от напора шведов, казаков и язычников. Он рассказывает о Польше, выполняющей историческую миссию оборонительной заставы христианства (“повернутой в другую сторону”, как остроумно пошутил Антоний Слонимский), причем Польшу и польскость он однозначно отождествляет с католицизмом.
Звучит знакомо? Таков почти полный набор убеждений, образующих сегодняшнюю идеологическую модель “ПиС”. Их милости панове Качиньский, Кухчиньский и Брудзиньский благодаря Сенкевичу могут ощутить себя наследниками Скшетуского, Володыёвского и Лонгина Подбипятки, а его милость пан Зёбро может войти в роль Кмицица – предателя, вернувшегося на путь истинный»[44].
Глорификация Сенкевича, по мнению оппонентов правых, – признак того, что Польша остается «инфантильной» страной, неуверенно ощущающей себя в европейском окружении. Якуб Маймурек отмечает, что «никто во Франции не ищет рецептов национального единства у Дюма, так же, как в Великобритании, в прозе Вальтера Скотта». При этом, по мнению публициста, те же «Три мушкетера», написанные на полвека раньше, по всем статьям превосходят «Огнем и мечом».
«Герои Дюма гораздо “современнее” тех, что у Сенкевича. […] Персонажи Сенкевича – за исключением завораживающе витального, напряженного Кмицица, – выглядят бумажными, одномерными, ребячливыми и впадающими в детство – нынешней читательнице[45] трудно себя с ними соотнести»[46].
В то время, как француз изображал «мир замужних дам, заводящих себе любовников, тайных свиданий, которые устраивались под покровом ночи при помощи верных слуг, любовных измен и интриг», поляк предлагал вниманию читающей публики лишь «похищенных женщин, хранящих добродетель», и «мужчин, приносящих обеты целомудрия», что «не может не вызвать невольной улыбки»[47]. Впрочем, чтение Сенкевича не только забавляет: у Павловского, например, вызывает недоумение, как может вызывать гордость за национальное прошлое и «укреплять сердца»[48] «история об одном рыцаре, который посадил своего врага на кол, просверлил ему глаз, а затем поджег» (имеется в виду казнь сотника липковских татар Азьи Тугай-беевича из романа «Пан Володыёвский»). С точки зрения Павловского, единственное, что Сенкевич «укрепляет» в поляках, – привычка некритически воспринимать свое прошлое.
Другая характерная черта анализируемых высказываний, кому бы именно они ни принадлежали, – их алармистские интонации. Для адептов правой идеологии предметом опасений является сохранность традиционных ценностей и каналов их распространения. Усматривая в действиях либеральных властей первой половины 2010-х годов антипольский заговор, консерваторы болезненно реагируют на любые признаки маргинализации образцов патриотической культуры. Особенное беспокойство у критиков либерализма вызывает постепенное «исчезновение» «Трилогии» из обязательной школьной программы. Священник Ежи Яновский, выступавший одним из организаторов конференции «Январское восстание и Сенкевич» (2013), делился с докладчиками своими опасениями:
«Наблюдая за польским школьным образованием, мы видим все большие пробелы в том, что касается польской культуры. “Вырубается” национальная, сенкевичевская классика, поэтому главная цель конференции – распространение христианской культуры, созидание польскости и патриотизма»[49].
В аналогичном ключе выстраиваются заявления и других правых, призванные подчеркнуть их дискриминируемое положение в Польше и выразить готовность защитить свои интересы. Войцех Рещиньский так обращался к варшавским митингующим:
«В эту минуту, когда из школ изгоняются патриотическая поэзия и литература, и даже творчество самого Генрика Сенкевича, когда из поколения Колумбов – героев Варшавского восстания – делают сексуальных девиантов, когда министр культуры финансирует книги, в которых святые для нас слова “Бог, Честь, Отчизна” заменяются на “Труп, Ужас, Чужбина”, мы еще настойчивее должны добиваться свободного для нас пространства культуры, традиции и веры»[50].
И, хотя Бронислав Коморовский, как уже упоминалось, лично инициировал «Национальные чтения “Трилогии”», его действий оказалось недостаточно, чтобы умиротворить правых. «Почему господин президент сидел тихо, как мышь под веником, когда правительство Д. Туска устраняло из списка школьного чтения патриотические произведения, конституирующие польскость?» – вопрошал, например, в своем блоге на Niepoprawni.plвроцлавский деятель «ПиС», а ныне куратор просвещения в Нижней Силезии Роман Ковальчик[51].
С не меньшим постоянством об угрозе говорят и представители леволиберальной общественности, которые в свою очередь считают Сенкевича не жертвой чиновников-реформаторов, а наоборот – идеологическим орудием в руках конкурентов из «Права и справедливости». Соглашаясь с тем, что «Трилогия» помогала полякам «вернуть чувство собственного достоинства» в конце XIX века, сторонники модернизации Польши считают, что в современных условиях наследие Сенкевича оказывает на общество сугубо негативное влияние:
«Узкий кругозор наших политиков, сарматское “хоть все заложи, а себя покажи”, крайний индивидуализм, препирательства о том, кто настоящий поляк, – все это фатальное наследство популярных романов Сенкевича. Симптомы этой болезни мы можем встретить на каждом шагу: от псевдоусадебной архитектуры и безумной езды на польских дорогах до воинственного католицизма родом с шанцев Ясногурского монастыря»[52].
При этом, чем более анахроничным и вредным выглядит консервативное истолкование Сенкевича, тем более необходимым, по убеждению авторов «Газеты выборчей», становится придание текстам классика современных интерпретаций. Хотя в данном отношении «Трилогия» демонстрирует «сопротивление материала», стоит искать и популяризировать «взрослые» подходы к ее чтению – «с пониманием всех замалчиваний и фактических ошибок, какие совершил [автор] (например, при описании роли князя Иеремии Вишневецкого или в отношении колонизации Украины)»[53].
Несколько таких способов обозначает Якуб Мамурек, ориентирующийся в том числе на практики актуализации литературной классики в других странах: «Что может быть лучше для оживления прозы Сенкевича, чем история “Огнем и мечом” с точки зрения Богуна? Или апокрифичная история Оленьки, поддающейся обольщениям Радзивилла?» Подходящим примером современного прочтения романов Сенкевича Маймурек видит поставленный в 2011 году спектакль вальбжихского Драматического театра «В пустыне и пуще». В сценической обработке режиссеров Вероники Щавиньской и Бартека Фрончковяка одноименный роман становится «отправной точкой исследования польских представлений об Африке и наших колониальных фантазий, которым отсутствие каких-либо колоний нисколько не мешало цвести». Еще более удачным примером Маймурек считает «Обитель inversus» (2003) – работу художника Томаша Козака, перемонтировавшего каноническую экранизацию «Потопа» (1974) таким образом, что ее главный герой Анджей Кмициц не участвует в обороне Ясногурского монастыря от шведов, а наоборот – руководит его осадой, зверствует, богохульничает. С точки зрения публициста, Козак проблематизирует сарматизм со свойственным ему идеалом шляхетского мужества и страстности, который лежит «в основе любого “патриотического”, коллективного, конструирующего проекта». Козак показывает, что буйное естество Кмицица в романе и фильме сдерживается лишь его любовью к женщине, а не будь ее – кто знает, как раскрылся бы характер персонажа? Наконец, Маймурек предлагает читать «Трилогию» в паре с нашумевшей книгой социолога Яна Совы «Фантомное тело короля» (2011):
«Английская революция укоротила на голову короля, но при этом усилила английское государство. В Речи Посполитой Сенкевича все наоборот: хотя тело Яна Казимира и было спасено, триумф Речи Посполитой оказался мнимым; кризис выявляет отсутствие государства, предвещает его окончательное падение столетием позже»[54].
Стоит упомянуть и о том, что участники современных дебатов о Сенкевиче нередко обращаются к высказываниям публицистов, литераторов и политиков прошлого, сломавших немало копий в аналогичных спорах. Это относится прежде всего к таким известным критикам автора «Огнем и мечом», как философ Станислав Бжозовский (1878–1911), чье наследие сегодня культивируется редакторами «Крытыки политычной», и Витольд Гомбрович. Те же Роман Павловский и Якуб Маймурек в своих статьях цитируют Бжозовского, писавшего, что Сенкевич – «классик польской темноты и шляхетского невежества», а поляки среди европейских наций еще в XVII веке превратились в народ «ротозеев». Еще интереснее, что звучащие сегодня аргументы, обличающие произведения классика, во многом напоминают доводы критиков конца позапрошлого столетия. К примеру, известный публицист и однокашник Сенкевича Александр Свентоховский (1849–1938) обвинял писателя в стремлении угодить своим покровителям – аристократам и консервативным политикам Галиции; Павловский же спустя столетие пишет о том, что «Трилогия» позволяет «их милостям Качиньскому, Кухчиньскому и Брудзиньскому» сравнивать себя с героями оборонительных войн против казаков, шведов и татар. В свою очередь Анджей Менцвель – крупнейший специалист по биографии и творчеству Бжозовского – усматривает в подборе текстов для «Национальных чтений» признак «возобновления эндецкой концепции нашего литературного ареопага» – то есть обращение политических элит к культу Сенкевича, который создавали приверженцы национально-демократического движения (эндеки) в межвоенный период[55].
К ссылкам на автора «Крестоносцев» в контексте событий начала XX века прибегают и правые: например, на вышеупомянутом митинге в поддержку «TV Trwam» прозвучали слова не только о «балконном» выступлении писателя, приветствовавшего толпу соотечественников после провозглашения в Российской империи Октябрьского манифеста 1905 года, но и о ненавистных Сенкевичу социалистах: «На улицах Варшавы проходили и менее многочисленные, но весьма шумные демонстрации с лозунгом “Долой белого гуся” – так некоторые глумились над нашим Орлом». Тот факт, что митингующие (или по крайней мере их часть) воображают себя наследниками Сенкевича, а последователями тех давних социалистов считают либеральных политиков и симпатизирующую им прессу, подтверждает последняя фраза из выступления Войцеха Рещиньского: «Я хотел бы еще раз привести слова Генрика Сенкевича, которые можно посвятить правящим ныне либералам, а также посткоммунистической левой общественности, доминирующей в СМИ: “Горе тем народам, которые свободу любят больше, чем отчизну”»[56].
Итак, для современных дебатов о Сенкевиче характерно следующее: 1) их политическая обусловленность – спорят представители конкретных партий и авторы солидарных с ними изданий («Право и справедливость» против «Гражданской платформы», радио «Мария» и консервативные Интернет-ресурсы против «Газеты выборчей» и так далее); 2) стремление участников полемики «присвоить», «приватизировать» наследие автора «Quo vadis?» для решения актуальных политических задач (к примеру, «Год Сенкевича» позволяет «ПиС» продемонстрировать себя в роли истинных защитников польской культуры); 3) предопределенность дебатов 2000–2010-х годов предшествующей публицистической традицией (варшавские позитивисты versus краковские «станчики» в 1880-е годы, левый фланг «Молодой Польши» versus консерваторы и национал-демократы в конце 1890-х – начале 1900-х годов). Отметим, что в польской публицистике встречаются и попытки отрефлексировать перечисленные правила – тексты, авторы которых призывают обратить внимание на историческое измерение описанных нами дебатов и не поддаваться инерции их воспроизводства и соблазну противопоставления друг другу авторитетных имен[57]. Впрочем, едва ли в условиях усиливающейся борьбы сторонников и противников польской модернизации можно рассчитывать на то, что этот призыв многими будет воспринят как руководство к действию.
[1] Владислав Бозевич (1886–1946) – офицер, капитан польской армии межвоенного периода, автор «Польского кодекса чести» (1919), неофициального, но широко признанного документа, предписывающего правила «достойного» разрешения конфликтов между образованными людьми (главным образом с помощью поединка).
[2] Вильк М. Урок Гомбровича (страницы дневника) // Гомбрович В. Дневник. СПб., 2012. С. 7.
[3] Гомбрович В. Дневник. С. 25.
[4] Жид А. Национализм и литература // Он же. Достоевский. Эссе. Томск, 1994. С. 188.
[5] Гомбрович В. Сенкевич // Он же. Дневник. С. 712.
[6] Ankieta «Nasza opinia o miejscu twórczości Sienkiewicza we współczesności» // Po co Sienkiewicz? Sienkiewicz a tożsamość narodowa: Z kim i przeciw komu? Warszawa, 2007. S. 374–403.
[7] Kołakowski A. Resetowanie pamięci (www.radiomaryja.pl/informacje/resetowanie-pamieci).
[8] Ibid.
[9] «Ojcze, przebacz im, bo nie wiedzą, co czynią» (Łk 23, 34a) (www.radiomaryja.pl/kosciol/ojcze-przebacz-im-bo-nie-wiedza-co-czynia-lk-…).
[10] Bielat A. Ocalić Europę. Henryk Sienkiewicz – apologeta chrześcijaństwa i obrońca cywilizacji łacińskiej. Sandomierz, 2012; Idem. Sienkiewicz i jego rady dla Polaków. Sandomierz, 2014.
[11] См.: www.radiomaryja.pl/multimedia/o-henryku-sienkiewiczu-chrzescijanstwie-i-… www.radiomaryja.pl/multimedia/o-henryku-sienkiewiczu-chrzescijanstwie-i-….
[12] По данным газеты «Жечпосполита» от 2 декабря 2011 года (www.rp.pl/artykul/763785.html).
[13] Larum grają. Sporny mit sienkiewiczowski (www.polityka.pl/kultura/teatr/284036,1,recenzja-spektaklu-trylogia-rez-j…).
[14] См. официальный сайт театра «IMKA»: http://teatr-imka.pl/repertuar.html.
[15] Poselski ranking pisarzy. Sienkiewicz czy Szczygieł? (http://polska.newsweek.pl/poselski-ranking-pisarzy–sienkiewicz-czy-szczygiel,80519,1,1.html).
[16] Норман Дэвис называет себя «британско-польским историком», несмотря на свое несомненно британское (валлийское) происхождение. Автор многочисленных работ об истории Центральной и Восточной Европы, прежде всего Польши. Среди последних книг: Davies N. Trail of Hope: The Anders Army, An Odyssey Across Three Continents. Oxford, 2015.
[17] Ferfecki W. Kaczyński lubi o buntach, Tusk o tyranach (www.rp.pl/artykul/618139.html; http://info.rp.pl/artykul/618139.html?print=tak&p=0).
[18] Debata Kaczyński–Tusk: ostatnia szansa dla niezdecydowanych (http://wiadomosci.wp.pl/kat,1342,title,Debata-Kaczynski-Tusk-ostatnia-sz…).
[19] Giertych: Sienkiewicz i papież musi pozostać (www.wprost.pl/ar/107606/Giertych-Sienkiewicz-i-papiez-musi-pozostac).
[20] Michnik A. Czy Sienkiewicz był trockistą. Giertych zdemaskował moją lewacką nienawiść do Henryka Sienkiewicza (http://wyborcza.pl/1,81878,4199418.html).
[24] Podlaskie. Wiosną 2013 r. ruszy budowa Parku Historycznego Trylogia (http://wyborcza.pl/1,91446,12885176,Podlaskie__Wiosna_2013_r__ruszy_budo…); Mielnik bez “Trylogii”. Marszałek zabrał pieniądze na park tematyczny (http://bialystok.wyborcza.pl/bialystok/1,35235,14782546,Mielnik_bez__Try…).
[27] Pawłowski R. Sienkiewicz to klasyk polskiej ciemnoty i nieuctwa (http://warszawa.wyborcza.pl/warszawa/1,34889,16601000,_Sienkiewicz_to_kl…).
[28] Wiejak A. «Szechterezada» klasyką niepolskiej ciemnoty (http://prawy.pl/6916-szechterezada-klasyka-niepolskiej-ciemnoty).
[29] Terlikowski T. Panowie z «Gazety Wyborczej» przeczytajcie «Trylogię», a potem o niej piszcie (www.fronda.pl/a/panowie-z-gazety-wyborczej-przeczytajcie-trylogie-a-pote…).
[30] Memches F. Sienkiewicz: mitoman, ksenofob, megaloman… (www.rp.pl/artykul/1139458-Sienkiewicz–mitoman–ksenofob–megaloman–––felieton-Filipa-Memchesa.html).
[31] Uchwała Senatu Rzeczypospolitej Polskiej z dnia 18 grudnia 2015 r. w sprawie ustanowienia roku 2016 Rokiem Henryka Sienkiewicza (http://monitorpolski.gov.pl/MP/2016/8/1).
[32] Например, Институт книги, крупнейшая в Польше государственная организация, поддерживающая распространение польской литературы по всему миру, в марте проводил конкурс, нацеленный на «выявление наиболее интересных художественных, научных, образовательных, документальных и популяризаторских инициатив, связанных с фигурой и творчеством нобелевского лауреата» (www.instytutksiazki.pl/wydarzenia,aktualnosci,34642,rok-sienkiewicza-201…).
[36] Pawłowski R. Czytajmy Sienkiewicza jako dorośli (http://wyborcza.pl/1,75475,19422726,czytajmy-sienkiewicza-jak-dorosli.html).
[37] Majmurek J. Sienkiewicz na nowo. «Trylogia» pokazuje, jak ucieka nam nowoczesna Europa (http://wyborcza.pl/1,75475,19589667,sienkiewicz-na-nowo-trylogia-pokazuj…).
[38] Mencwel A. Co znowu z tym Sienkiewiczem? (http://wyborcza.pl/1,75475,16693935,Co_znowu_z_tym_Sienkiewiczem____list_Andrzeja_Mencwela.html).
[39] Inspirował nas Sienkiewicz (www.radiomaryja.pl/informacje/inspirowal-nas-sienkiewicz). Интересно, что Сенкевич никогда не бывал в тех местах, где разворачивается сюжет «Огнем и мечом», а при описании Дикого поля, как полагает филолог Тадеуш Жабский, ориентировался на виды прерии, которую посетил во время путешествия в США. Влияние на его манеру письма оказали также прочитанные вестерны (Żabski T. Twórczośc Sienkiewiczaa literatura popularna i kultura masowa // Po co Sienkiewicz?.. S. 54–63).
[40] Речь идет о так называемом «балконном» выступлении Сенкевича. 5 ноября 1905 года по улицам Варшавы прошло 200-тысячное шествие, участники которого несли изображения белого орла на красном фоне. Процессия была организована в пику революционным выступлениям социалистов и по сути была призвана поддержать введение в Российской империи элементов конституционализма, сулившего полякам возможность создать собственную фракцию в Государственной Думе. Генрик Сенкевич приветствовал демонстрантов с балкона на улице Аллее Уяздовске и призывал их продолжать заниматься созидательной работой. См.: Sienkiewicz H. Przemówienie podczas procesji narodowej w Warszawie, d. 5 listopada r. 1905 (z balkonu w Alejach Ujazdowskich) // Idem. Dzieła. Warszawa, 1952. T. 53. S. 171–172; Kołodziej D. Henryk Sienkiewicz wobec rewolucji 1905–1907 // Annales Universitatis Mariae Curie-Skłodowska. Sectio F, Humaniora. Vol. 31. Lublin, 1978. S. 181–197.
[41] Chcemy być wierni polskiej tradycji (www.radiomaryja.pl/multimedia/chcemy-byc-wierni-polskiej-tradycji).
[42] Wachowicz B. Wspaniałe lekcje polskości (www.naszdziennik.pl/mysl/65316,wspaniale-lekcje-polskosci.html).
[43] Сарматизм – система социокультурных представлений, доминировавшая в среде польской шляхты с конца XVI до второй половины XVIII века. Основана на идее, что рыцари-шляхтичи происходят от древнего народа сарматов, что, с одной стороны, легитимирует их власть над «завоеванным» крестьянским населением, а с другой, – отличает от дворянства европейских стран с абсолютистским устройством.
[45] Трудно не обратить внимания на гендерно-ориентированную «читательницу» из этой цитаты – вероятно, Маймурек именно так представляет себе реципиента популярной литературы.
[47] Ibid.
[48] «На том кончается наша “Трилогия”; создавалась она не один год и в трудах немалых – для укрепления сердец». Эти слова, завершающие роман «Пан Володыёвский», широко используются при истолковании творческой миссии Сенкевича: внушать полякам, что они способны справиться с любыми невзгодами, зная о героизме своих предков.
[49] Ogólnopolskie spotkanie Sienkiewiczowskie 2013 (www.radiomaryja.pl/informacje/ogolnopolskie-spotkanie-sienkiewiczowskie-…).
[51] Kowalczyk R. Pytania o “Trylogię” (http://niepoprawni.pl/blog/4790/pytania-o-trylogie).
[53] Ibid.
[57] Помимо уже упомянутого Анджея Менцвеля, в эту группу можно записать Кшиштофа Володзько, опубликовавшего в Интернет-журнале «Нова конфедерацья» статью, полемизирующее с Романом Павловским и «Газетой выборчей». Приведем оттуда примечательную цитату: «Я – за Бжозовского, против Сенкевича. Я – за Сенкевича, против Бжозовского. Я прочитал и “Игру престолов”, и другие тома “Песни льда и пламени”. Всему найдется место в пейзаже польской (поп-)культуры» (см.: www.nowakonfederacja.pl/niezbednosc-sienkiewicza). Надо сказать, что и на страницах «Выборчей» с Павловским по-дружески спорит писатель Кшиштоф Варга: «Ты, Ромек, борешься со стереотипом при помощи стереотипа, а как выдается случай, демонстрируешь и замашки цензора, считая, что написанное полтора века назад должно отражать твои нынешние политические взгляды». См.: http://wyborcza.pl/1,76842,16614906,Varga___Trylogia__jest_antypolska__P….