Перевод с польского Ольги Морозовой
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2016
Перевод Ольга Морозова
Магда Долиньска-Рыдзек (р. 1988) – аспирант Института славистики и Центра изучения культуры Гиссенского университета имени Юстуса Либиха.
Антихрист как реальная политическая возможность наших времен уже не вызывает сомнений[1].
Слова митрополита Иоанна, которого Анджей де Лазари[2] называет «главным идеологом современного русского мессианизма», не единственный пример семантической актуализации фигуры Антихриста в контексте постсоветской (гео)политики[3]. Антихрист появляется как в многочисленных высказываниях иерархов РПЦ, так и в дискурсе журналистов, политиков и ученых[4]. Тем самым он выполняет функцию своеобразного политического мифа, мобилизирующего и укрепляющего российское общество.
По причине формальных ограничений в настоящей статье будут проанализированы лишь четыре (гео)политические концепции, являющиеся современными интерпретациями христианского нарратива об Антихристе: мессианская концепция митрополита Иоанна, «неоевразийство» Александра Дугина, представления о современной политической ситуации Ольги Четвериковой и концепция «невидимой Хазарии» Татьяны Грачевой.
В исследовательских целях нарратив об Антихристе и его актуализации рассматриваются как политический миф, то есть как «идеологически маркированный рассказ»[5] о политических событиях.
Политический миф как способ интерпретации реальности
Миф – это способ ощутить смысл в бессмысленном мире. Мифы – это повествовательные модели, придающие смысл человеческому существованию[6].
Одним из важнейших определений мифа, отсылающим к его политическому и идеологическому характеру, является концепция Ролана Барта[7]. Барт рассматривал миф как тип дискурса, производимый пропагандой и массовой культурой. Основываясь на лингвистических идеях Фердинанда де Соссюра, Барт воспринимал миф как «вторичную семиологическую систему». Данная система возникает, паразитируя на уже существующей семиологической конструкции и придавая знакам новые смыслы и коннотации.
На идеологический аспект мифа обращает внимание Кристофер Флуд, который опознает политический миф как «идеологически маркированный рассказ о политических событиях прошлого, настоящего и прогнозируемого». По мнению этого исследователя, любое мифическое повествование является носителем установок, ценностей и целей, присущих отдельной, поддающейся идентификации идеологии, санкционируя конкретный символический порядок. В таком ракурсе чрезвычайно важным оказывается коммуникативный потенциал мифа, охватывающий как (ре)продукцию политических мифов, так и их восприятие в данном социуме. Политические мифы могут быть представлены как посредством понятных и легко доступных рассказов об определенных событиях, так и с помощью других повествовательных форм: картин, плакатов, памятников, фильмов, коллективных церемоний и ритуалов[8]. Более того, политическая мифология неразрывно связана с поп-культурой, перерабатывающей и модернизирующей мифологические архетипы согласно потребностям современного человека[9].
Таким образом, миф служит чрезвычайно эффективным политическим инструментом: во-первых, он навязывает определенный способ толкования тех или иных событий; во-вторых, определяет образцы социального поведения; в-третьих, создает ощущение единства, придавая смысл человеческому существованию, вписывая его в исторический порядок.
По мнению Станислава Филиповича, силу политических мифов предопределяет их драматургический характер: политические теории в не меньшей степени, чем мифы, представляют реальность как место единоборства противоположных стихий и ценностей[10]. В свою очередь Роланд Боер показывает, что такого рода гностическое (основанное на представлении о конституирующем мир конфликте «добра и зла») мышление уходит корнями в эсхатологические и апокалиптические представления[11]. Такого рода представления помогают человеку смириться с внезапными и ощутимыми переменами при помощи мифа. Осознавая неустойчивость своего положения, люди склонны ожидать помощи извне. В данном контексте политический миф не только дает надежду на лучшее будущее, но и позволяет относительно просто объяснять окружающую действительность.
Александр Веркаса также указывает на то, что мышление с помощью символов, на которое опираются мифологические конструкции, помогает человеку справиться с ситуациями неуверенности и когнитивного диссонанса. Символ не только позволяет сориентироваться в новой реальности, но и «приобщиться к неизвестному»[12]. По этой причине, как утверждает Мария Ахметова, люди часто обращаются к мифологическим конструкциям во время кризисов. Миф и символ дают возможность объяснить сложные процессы – особенно в ситуации, когда рациональные аргументы оказываются недостаточными. Одним из примеров может служить период постсоветской трансформации. Перед лицом внезапных политических, социальных и экономических перемен российское общество нуждалось в достоверном объяснении новой действительности. Это привело к своего рода «ренессансу» мифического мышления как на уровне медийного дискурса, производимого властью, так и на уровне общественных настроений. В поисках внутренней устойчивости общество сперва обратилось к образу прекрасного и многообещающего капиталистического будущего, затем создало образ внешнего и внутреннего врага и, наконец, обременило его ответственностью за все неудачи[13].
В этом контексте интересным и одновременно радикальным примером конструирования образа врага являются повествования, использующие фигуру Антихриста. Такие истории отсылают к специфической роли, которую в русской культуре играла легенда об Антихристе, опираясь на эсхатологическое мышление и вписывая современную политику в контекст апокалиптической борьбы добра со злом.
Антихрист в России
История русского Антихриста может быть описана и как история русской государственности[14].
Принадлежащая всей христианской культуре легенда об Антихристе в православии имеет особое значение. Как весомая часть русского imaginarium на протяжении веков она подвергалась множеству исторических и семантических трансформаций. В России Антихрист не только персонифицировался как последний враг, противник Христа, лжемессия или царь-узурпатор. Антихрист являл собой воплощение «злой материи мира», искажение истинных христианских ценностей. Наряду с историческими личностями (Наполеоном, Распутиным или Петром I) русская историософия отождествляла фигуру Антихриста и с некоторыми социально-политическими системами: самодержавием, социализмом, коммунизмом или либеральной демократией[15]. По мнению Вардана Королева: «Каждая эпоха в развитии русской историософии создавала своего Антихриста, имевшего мало общего со Зверем из “Откровения” Иоанна»[16].
Предполагалось, что если крещеная, православная Русь является воплощением Бога, то где-то должна существовать ее противоположность – церковь последователей Сатаны. В конце концов, католическая церковь, которая ранее воспринималась всего лишь как «метафизический антипод» православия, стала олицетворением «царства Антихриста»[17]. Это означало, что только православная Россия, последовательница традиций Святой Руси, является единственным возможным апологетом настоящей веры.
По мнению Эльжбеты Пшибыл, заметной популярностью в России пользовалась концепция трех лет власти Антихриста, предшествующих повторному пришествию Христа. Ожидание парусии (второго пришествия Иисуса Христа) оказало заметное воздействие на русскую историософию. К важнейшим и наиболее влиятельным эсхатологическим трудам средневековой России принадлежали как переводы византийских сочинений на эту тему, так и труды соотечественников (митрополита Илариона, Кирилла Туровского, Авраама Смоленского)[18]. Конечным итогом апокалиптических видений и антилатинских настроений стала концепция «Москва – Третий Рим», созданная старцем псковского Спасо-Елеазарова монастыря Филофеем. В 1524 году Филофей в письме к царю Василию III изложил свою концепцию истории, согласно которой как первый, так и второй Рим (Константинополь) пали вследствие ереси и измены настоящей вере. Поэтому именно Москва, будучи последним христианским земным оплотом, одержит окончательную победу над Антихристом. Видение псковского монаха не только легло в основу последующей идеологии Московского государства как царства Божьего на земле, но и стало наглядным примером сакрализации власти. Царь (живая икона Иисуса Христа), стоящий на страже духовной исторической миссии, должен был победить антихристианские силы[19].
Концепция «Москва – Третий Рим», а также рассуждения на тему Антихриста и конца света нашли новое воплощение в литературе XVII века. Полемика того времени концентрировалась вокруг реформ патриарха Никона, приведших к расколу православной церкви. Хотя Собор, созванный Алексеем I в 1666 году, лишил Никона патриаршества, его реформы все равно были признаны каноническими, а их противники (старообрядцы) преданы церковной анафеме[20]. В результате преследований со стороны церковных иерархов и царской власти старообрядцы были вынуждены «уйти в подполье». Цезарий Водзинский подчеркивает, что раскол стал переломным событием в истории России, а его последствия имели не только религиозный, но также социальный и политический характер[21].
Отлучение старообрядцев от православной церкви было причиной бурного развития полемической старообрядческой литературы, выражающей своеобразное историософское видение. На страницах этих трудов реформы Никона представлялись не чем иным, как результатом действий Антихристa[22]. С течением времени в пределах старообрядческого движения стали возникать различные согласия, толки и изводы, каждый из которых иначе объяснял произошедшее, но при этом их все в равной степени волновал вопрос конца света. Произошла своего рода инверсия порядка: согласно старообрядцам, Россия уже не являлась третьим Римом и царством Божиим на земле. Напротив, она переменилась в подвластное лжецарю царство Антихриста[23]. Антихрист отождествлялся не только с царем-изменщиком, но также с таинственными демоническими силами, управляющими Россией с момента раскола. Кроме того, русский Антихрист был важной фигурой не только для историософии старообрядцев. По словам Константина Исупова, вместе с приближающимся концом XIX века в Российской империи усилились эсхатологические и апокалиптические настроения. Народ предчувствовал скорое наступление «конца истории», а легенда об Антихристе подверглась многим новым интерпретациям в современной исторической и религиозно-философской публицистике[24].
К важнейшим актуализациям фигуры Антихриста в русской культуре XIX века принадлежит образ Великого инквизитора. В романе «Братья Карамазовы» Достоевский представляет протагониста ложным Мессией, который провозглашает христианские ценности в отрыве от фигуры самого Христа. Предостерегая от подмены истинных христианских ценностей «антиценностями» ренессансного гуманизма, Достоевский пророчествует наступление тоталитарной утопии, в которой государством управляет безжалостный и циничный Антихрист-инквизитор. Таким образом, «Легенду о Великом инквизиторе» следует понимать не только как критику католического Запада, показанного в виде царства Антихриста, но и как осуждение социалистических идей и «тирании» материалистического позитивизма, отрицающих бессмертие души[25].
Мировоззрение Достоевского оказало заметное влияние на мыслителей русского религиозного ренессанса, прежде всего на Николая Бердяева, Василия Розанова и Владимира Соловьева[26]. Последний, увлеченный фигурой Великого инквизитора, в «Краткой повести об Антихристе» описал экуменического правителя Аполлона – пацифиста, филантропа и гуманиста, который должен привести к гибели европейскую цивилизацию и христианские ценности. Интересно, что «евразийский Антихрист» Соловьева не только ссылается на видение Достоевского, но также переносит эту идею в историческое пространство. Согласно его видению, Антихрист есть не только религиозное понятие или абстрактная риторическая фигура, но и реальная историческая угроза[27]. Именно это представление закрепилось в русской религиозной и философской мысли первых десятилетий ХХ века. В итоге и Первая мировая война, и октябрьская революция были восприняты как приход Апокалипсиса. Эмигрантские, религиозные и диссидентские группы и кружки, а также отдельные движения, сохранившиеся внутри уцелевшей церкви, продолжали пользоваться фигурой Антихриста в контексте новой, антихристианской, власти. Наряду с работами философов-эмигрантов (Николая Бердяева, Дмитрия Мережковского или отца Сергея Булгакова) появляются и новые интерпретации трудов святых отцов церкви. Интересным примером переноса апокалиптических видений на движение истории является «Роза Мира» – эзотерический трактат Даниила Андреева, в котором Антихристом выступает Сталин[28].
Русские мыслители видели «происки» Антихриста не только в большевистском перевороте (Бердяев), но также и в царском самодержавии (Мережковский) или в либеральной демократии (Константин Леонтьев). Россия, защитница истинного христианства, во всех перечисленных концепциях выполняла центральную и одновременно парадоксальную роль: была и местом пришествия Антихриста, и местом окончательной победы над ним.
Оставляя церковные стены и все дальше отходя от образа Зверя из «Откровения» Иоанна Богослова, легенда об Антихристе была спроецирована на плоскость истории, став частью политического дискурса[29]. Особенно часто фигура Антихриста стала использоваться в политических и геополитических концепциях после распада Советского Союза.
Антихрист и постсоветский (гео)политический дискурс
В то время, как в религиозном плане Антихрист символизирует лжемессию и антитезу Христа, в политическом дискурсе он прежде всего означает основного врага, с которым суждено сойтись в последней битве. Примером могут послужить многочисленные политические и геополитические концепции, распространенные в постсоветской России, в которых фигура Антихриста представляет одновременно антагонистическую силу по отношению к православию, гегемонию Соединенных Штатов и антихристианский характер современных социокультурных процессов.
Примером рассматриваемой религиозно-политической концепции являются труды скончавшегося в 1995 году митрополита Иоанна[30]. Согласно словам православного иерарха, помещенным в эпиграф к данной статье, Антихрист представляет собой не только религиозную угрозу, но и реальную политическую перспективу сегодняшнего времени:
«Процесс апостасии, разложения живого и цельного христианского мироощущения, предсказанный Господом Иисусом Христом почти два тысячелетия назад, близок к завершению. По всей видимости, Бог судил нам стать современниками “последних времен”. Антихрист как реальная политическая возможность наших дней уже не вызывает сомнений»[31].
Итак, на нашу долю выпало стать свидетелями «последних времен». Наступило время борьбы между идеалами Святой Руси и всемирным «космополитическим царством с Антихристом во главе»[32]. По мнению иерарха, Запад – «последователь» модернизма, экуменизма, всемирных гуманистических ценностей – предался власти Антихриста и стремится к разрушению «Святой Руси». Более того, посредством деятельности международных организаций он привел Российскую Федерацию к расколу: наступило время анархии, космополитизма, бесстыдства и культа богатства. Однако Россия (благодаря православным ценностям, которые, согласно Иоанну, являются гарантией российской государственности) исполнит миссию, возложенную на нее Богом. Православная Россия не только победит западного Антихриста, но и создаст Новую Русь – «последнее убежище истинной веры»[33].
Другой постсоветской геополитической концепцией, отсылающей к фигуре Антихриста, является политическая теория Александра Дугина и опирающееся на нее неоевразийское движение. Несмотря на то, что противоречивые идеи Дугина на первый взгляд имеют маргинальный характер, они постепенно проникают в правительственную и академическую среду, а также в СМИ современной России[34]. После распада Советского Союза Александр Дугин занимал ряд влиятельных позиций, выступая то как главный идеолог НБП, то как один из советников председателя Госдумы Геннадия Селезнева; в 2009–2014 годы Дугин руководил кафедрой социологии международных отношений и Центром консервативных исследований при социологическом факультете Московского государственного университета. Кроме того, в Высшем совете международного «Евразийского движения», основанного Дугиным в 2003 году, состоят представители правящих элит РФ[35].
Созданное Александром Дугиным неоевразийство базируется на политической доктрине, сформулированной «белой эмиграцией» в 1920-е годы. Эта геополитическая концепция предполагает, что Россия не принадлежит ни Западу, ни Востоку, но представляет собой отдельную цивилизацию – Евразию[36]. Свою идею Дугин изложил в двух изданиях: «Основы геополитики» (1997) и «Основы Евразийства» (2002), причем первая книга даже использовалась в качестве учебника в военных училищах Министерства обороны РФ.
Дугин утверждает, что ключевую роль при осуществлении геополитического проекта, целью которого является создание евразийской империи, должна выполнять религия[37]. В связи с этим идеолог сформулировал принципы «сакральной географии», согласно которой Россия (расположенная в центре Мирового острова, в Сердце Материка) с помощью православия противостоит Соединенным Штатам Америки – «Царству Антихриста»[38]. Итак, конфликт между Россией и Западом имеет не только политический, но также глубоко идеологический и религиозный характер. Дугин пишет:
«Силы, группы, мировоззрения и государственные образования, которые совокупно называют “Западом” и которые являются после победы в “холодной войне” единоличными властителями мира, за фасадом “либерализма” исповедуют стройную эсхатологическую богословскую доктрину, в которой события светской истории, технологический прогресс, международные отношения, социальные процессы и т.д. истолковываются в апокалиптической перспективе. Западный Антихрист старается убедить мир, что на самом деле “Антихристом” является его планетарный и духовный враг, континент Россия и ее тайный полюс, т.е. мы»[39].
Таким образом, «западный Антихрист», по образцу Великого инквизитора, под предлогом благосостояния, свободы и либерализации провозглашает секуляризацию и нигилизм, тем самым вытесняя истинное христианство на периферию общественной жизни[40]. Кроме того, будучи олицетворением демонических сил, Запад пытается убедить мир в том, что Россия, то есть его «планетарный и духовный враг», является Антихристом. По мнению Алиции Цуранович, такого рода убеждения не основываются на имперских амбициях российского государства, но являются эффектом антизападнического ресентимента[41].
Однако неоевразийство является лишь частью обширной и более сложной идеологии, основы которой сформулировал Александр Дугин. По его мнению, новая политическая теория должна быть альтернативой для западного империализма, который рассматривается в качестве наибольшей угрозы, направленной против Российской Федерации. Автор заявляет, что важнейшими политическими идеологиями ХХ века являлись либерализм, коммунизм и фашизм. Первая – победила две остальные. По этой причине аксиологической осью политики стала освобожденная от коллективной идентичности личность. Личность взяла верх над классом (осью коммунизма) и государством (осью фашизма)[42].
Согласно Дугину, чтобы окончательно сформулировать «четвертую политическую теорию», следует «расшифровать парадигму постмодерна». Автор перечисляет три основные антропологические парадигмы, соответствующие трем крупным историческим эпохам: премодерну, модерну и постмодерну. В то время, как премодерн подразумевает под собой мир традиций, мир sacrum, взаимодействие со сферой мистики, модерн закрывает доступ к трансцендентному миру, сводя познание к сфере разума. Отрицание метафизики и Бога постепенно переносит человека в эпоху постмодерна, который в свою очередь вбирает в себя мир демонический – противоположность человечества. Одним из признаков данной эпохи является своего рода «трансгуманизация, вооруженная современными технологиями»[43]:
«Постмодерн (глобализация, постлиберализм, постиндустриальное общество) легко распознается как “царство Антихриста” (или его аналогов в других религиях – “даджал” у мусульман, “эрев рав” у иудеев, “кали-юга” у индусов и т.д.). И теперь это не просто мобилизующая массы метафора – это религиозный факт, факт Апокалипсиса»[44].
Автор представляет постмодерн как приход «царства Антихриста» и реального Апокалипсиса и формулирует концепцию радикального субъекта – «народа-богоносца», призванного предохранить православную Россию от демонических сил. Дугин ссылается как на православные традиции, так и на русский мессианизм, основанный на византийском правиле «симфонии» светской и духовной власти. Антитезой радикального субъекта видится Дугину «радикальный Антихрист», семантическое значение которого тесно связано с христианской культурой. Тем не менее «радикальный Антихрист» – это не только религиозное и семантическое явление. Если, согласно Дугину, Антихрист может изображать «непосредственную онтологическую реальность» – значит, он выполняет немаловажную роль и в политике[45].
В политическом контексте легенду об Антихристе рассматривает и Ольга Четверикова, доцент МГИМО. Согласно ее теории, создание «нового мирового порядка» – это прежде всего осуществление религиозной идеи. Ссылаясь на пророчества святых отцов церкви, Четверикова считает, что в результате духовной революции (которая должна произойти одновременно с политическими и экономическими преобразованиями) материализм и атеизм потеряют свою актуальность. Доминирующими явлениями станут демонический мистицизм и оккультизм. Власть завоюет Антихрист, который под предлогом единогласия и толерантности будет реализовывать масонскую формулу: «порядок посредством хаоса»[46]. В одном из интервью Четверикова отметила:
«Ведь Антихрист и будет примирителем (из падшей церкви, как говорит наша традиция). Вот поэтому сейчас и нужно создавать образ папы римского как примирителя во всем этом хаосе, как сакральной фигуры, воплощающей образ религиозного лидера всего человечества. Папа для всех – бедных и богатых, христиан и мусульман, верующих и грешников»[47].
По образцу Великого инквизитора и под предлогом единогласия и толерантности папа римский (Антихрист) приведет к полному разрушению христианских ценностей. После этого «новый мировой порядок» создаст антицерковь, наполненную оккультизмом и антихристианской символикой[48].
Легенда об Антихристе находит воплощение также в геополитической концепции «глобальной Хазарии», сформулированной Татьяной Грачевой[49]. Так же, как и митрополит Иоанн, Грачева утверждает, что в наше время происходит борьба за православную Россию, которую при помощи глобализации стремится уничтожить глобальная Хазария – «царство Антихриста», управляемое иудео-масонскими элитами. «Невидимая Хазария» означает для Грачевой глобальное еврейское влияние на крупнейшие мировые бизнес-структуры. Грачева утверждает, что современные евреи являются потомками хазар, которые в VIII веке приняли иудаизм и соединились с изгнанным из Палестины еврейским племенем Дана. Согласно Библии, именно это племя должно было породить Антихриста. Действия евреев против России вызваны в свою очередь жаждой отомстить за разгром хазарской армии киевским князем Святославом в 965 году[50].
Сквозь призму истории России, Священного писания и пророчеств святых отцов Грачева истолковывает историю Святой Руси, равно как и управляемой «силами Антихриста» Европы. В своем исследовании Грачева отмечает, что «глобальная консолидация власти» означает построение через мировую войну глобального государства (глобальной Хазарии) во главе с Антихристом. Именно это является конечной целью хазарских банкиров. Однако Россия «как оплот православия и национальной государственности в мире стала главным препятствием на пути осуществления этих зловещих планов»[51].
Грачева подчеркивает, что «глобальная Хазария» стремится к разрушению Российской Федерации при помощи различных средств: экономики, политики и идеологии. По ее мнению, в скором времени наступит последнее искушение России, а вместе с ним и неизбежная война с царством Антихриста. В данной ситуации единственным спасением для русской нации является сильная православная вера и централизованная власть, ибо только православный царь сможет предохранить свой народ от Антихриста и привести его к возрождению Святой Руси.
Заключение
Рассмотренные актуализации легенды об Антихристе, безусловно, вписывают данный феномен в современную (гео)политическую реальность. Антихрист перестает быть исключительно религиозным явлением и становится идеологическим врагом, угрожающим России здесь и сейчас. Использование мифа об Антихристе демонизирует образ «иного», определяя его в качестве радикальной противоположности православному «я». Такое понимание фигуры «иного» опирается на широко распространенные в современной России антизападные и антиамериканские стереотипы (преимущественно времен «холодной войны»). Важно помнить, что обращение к легенде об Антихристе в целом характерно для периодов внезапных перемен и внутренних кризисов. Фигура Антихриста позволяет заметно упростить картину мира и, таким образом, организовать окружающий человека символический универсум, пришедший в движение. Одновременно с этим идеологизированный миф об Антихристе оказывается эффективным политическим оружием: он не только навязывает определенный способ толкования событий и предлагает образцы правильного социального поведения, но и создает ощущение единства, придает смысл человеческому существованию, погружая его в контекст высшего, эсхатологического порядка.
Перевод с польского Ольги Морозовой
[1] Митрополит Иоанн (Снычев). «Одоление смуты». Слово к русскому народу. СПб.: Golden Ship, 2011 (www.golden-ship.ru/knigi/8/ioann-snichev_OS.htm). Митрополит Иоанн (Снычев) – в 1990–1995 годы митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, второй человек в иерархии РПЦ.
[2] De Lazari A. Skąd nadchodzi Antychryst? Kategoria Zachodu w nacjonalistycznej myśli rosyjskiej (szkic) // Falęcki T. (Ed.). Skąd przychodzi Antychryst? Kontakty i konflikty etniczne w Europie Środkowej i Południowej. Kraków: Wydawnictwo Naukowe Uniwersytetu Pedagogicznego, 2004. S. 139–144.
[3] Политика понимается здесь как «стремление создать новое целое коллективной жизни» народа. Данное стремление должно касаться «конкретной социальной реальности», а также «абстрактного воображения, которое должно его определять» (Kaczorowski P. Polityka // Encyklopedia PWN (http://encyklopedia.pwn.pl/haslo/polityka;3959606.html)). Под геополитикой в свою очередь понимается «политическая доктрина, утверждающая, что феномены, процессы и политические факты определяются географическими условиями» (Lach Z., Skrzyp J. Geopolityka i geostrategia. Warszawa: Akademia Obrony Narodowej, 2007. S. 194–196).
[4] Шевченко М. Геи как оружие антихриста (www.youtube.com/watch?v=nNAZwVkWUvo); Платонов О.А. Русское сопротивление на войне с антихристом. М.: Столица-принт, 2010.
[5] Flood Ch. Political Myth: A Definition // Segal R.A. (Ed.). Myth. London; New York: Orthodox University Press Canada, 2007. Vol. I. P. 296–297.
[6] May R. Cry for the Myth. New York: Norton, 1991. Р. 15.
[7] Barthes R. Myth Today // Idem. Mythologies. New York: Hill and Wang, 1972. P. 114.
[8] Flood Ch. Op. cit. P. 296–297.
[9] Siewierska-Chamaj A. Mit polityczny jako fundament ideologii. Próba analizy. Kraków; Rzeszów; Zamość, 2009. S. 52.
[10] Filipowicz S. Mit i spektakl władzy. Warszawa: Państwowe Wydawnictwo Naukowe, 1988. S. 115; Siewierska-Chamaj A. Op. cit. S. 20.
[11] Boer R. Political Myth: On the Use and Abuse of Biblical Themes. Durham: Duke University Press, 2009.
[12] Verkasa A. Symbol as a Cognitive Tool // Psychology in Russia: State of the Art. 2013. № 6(1). Р. 57–65.
[13] Ахметова М. Конец света в одной отдельно взятой стране. М., 2010; Ачкасов В.А. Взрывающаяся архаичность: традиционализм в политической жизни России. СПб., 1997. С. 23.
[14] Исупов К.Г. Антихрист (Из истории отечественной духовности). Антология. М., 1995. С. 7.
[15] Там же. С. 17–18; Королев В.Б. Образ Антихриста в русской историоссофской мысли (www.pravaya.ru/faith/11/74).
[16] Королев В.Б. Образ Антихриста в русской историоссофской мысли.
[17] De Lazari A. Op. cit.
[18] Przybył E. W cieniu Antychrysta: idee staroobrzędowców w XVII wieku. Kraków, 1999. S. 26–60; Fedotov G. Russian Religious Mind. Kievian Christianity. New York: Harper, 1960.
[19] Успенский Б.А., Живов В.М. Царь и Бог (Семиотические аспекты сакрализации монарха в России) // Успенский Б.А. Избранные труды. Т. I. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1996. С. 205–337.
[20] Riasanovsky N.V., Steinberg M.D. Historia Rosji. Kraków: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagiellońskiego, 2009. S. 205–206.
[21] Wodziński C. Trans, Dostojewski i Rosja czyli o filozofowaniu siekierą. Gdańsk: Słowo/Obraz/Terytoria, 2005. S. 15–17.
[22] Przybył E. Op. cit. S. 26–60.
[23] Wodziński C. Op. cit. S. 23.
[24] Исупов К.Г. Указ. соч. С. 5–34.
[25] Urbankowski B. Dostojewski: dramat humanizów. Warszawa: Krajowa Agencja Wydawnicza, 1994. S. 256.
[26] Mazurek S. Rosyjski renesans religijno-filozoficzny. Próba syntezy. Warszawa: Wydawnictwo Instytutu Filozofii i Socjologii PAN, 2008.
[27] Кантор В. Антихрист или вражда к Европе: становление тоталитаризма // Октябрь. 2001. № 1 (http://magazines.russ.ru/october/2001/1/kantor.html).
[28] Исупов К.Г. Указ. соч.; De Lazari A. Op. cit.
[29] В настоящей статье даются примеры обличения внешних политических врагов. Но следует иметь в виду, что через фигуру Антихриста обозначаются также и внутренние политические или идейные враги. О российском дискурсе Антихриста в связи со стигматизацией гомосексуализма см.: Dolińska-Rydzek M., Van der Berg M. «Gays as a Weapon of the Antichrist»: Religious Nationalism, Homosexuality and the Antichrist on the Russian Internet // Sremac S., Ganzevoort R.R. (Eds.). Religious and Sexual Nationalisms in Central and Eastern Europe: Gods, Gays and Government. Leiden: Brill, 2015. P. 134–153.
[30] Анджей де Лазари считает митрополита Иоанна одним из духовных руководителей национализма в России: De Lazari A. Op. cit.
[31] Митрополит Иоанн (Снычев). «Одоление смуты». Слово к русскому народу.
[32] Он же. Русь соборная. Очерки христианской государственности (www.golden-ship.ru/knigi/8/ioann_snichev_rus_sobornaya.htm).
[33] Он же. Тайна беззакония (http://gosudarstvo.voskres.ru/ioann/tr1_2.htm).
[34] Umland A. Fascist Tendencies in Russia’s Political Establishment. The Rise of the International Eurasian Movement // Russian Analytical Digest. 2009. № 6. Р. 13–17.
[35] Idem. Pathological Tendencies in Russian “Neo-Eurasianism”: The Significance of the Rise of Aleksander Dugin for the Interpretation of Public Life in Contemporary Russia // Russian Politics and Law. 2009. № 47(1). Р. 76–89.
[36] Bäcker R. Międzywojenny eurazjatyzm: od intelektualnej kontrakulturacji do totalitaryzmu? Łódź: Ibidem, 2000.
[37] Curanović A. Czynnik religijny w polityce zagranicznej Federacji Rosyjskiej. Warszawa: Wydawnictwa Uniwersytetu Warszawskiego, 2010. S. 312–316.
[38] Madejski D. Pocałunek mongolskiego księcia. Eurazjatyzm Rosji w myśli Aleksandra Dugina (www.konserwatyzm.pl/artykul/3265/pocalunek-mongolskiego-ksiecia-eurazjat…).
[39] Дугин А. Конспирология. Последняя хитрость Антихриста (http://propagandahistory.ru/books/Aleksandr-Dugin_Konspirologiya/125).
[40] De Lazari A. Op. cit.
[41] Curanović A. Op. cit.
[42] Дугин А. Четвертая политическая теория. Россия и политические идеи ХХI века. М., 2009 (http://4pt.su/ru/content/chetvyortaya-politicheskaya-teoriya); см. также: Sykulski L. Koncepcja Radykalnego Podmiotu i «czwarta teoria polityczna» Aleksandra Dugina // Przegląd Geopolityczny. 2014. Т. 8. S. 229–242.
[43] Sykulski L. Op. cit.
[44] Дугин А. Четвертая политическая теория.
[45] Он же. К концепту «радикального Антихриста»: онтология и опыт. M., 2011 (dugin.livejournal.com/1799.html).
[46] Четверикова О.Н. Геополитика. Мир и приход Антихриста (www.youtube.com/watch?v=wQNWBrV_LK0); Она же. Речь идет о создании антицеркви // Православный крест. 2015. № 3(123) (www.3rm.info/publications/54560-olga-chetverikova-rech-idet-o-sozdanii-a…).
[47] Акопов П., Четверикова О.Н. Ватикан размывает христианские ценности (www.vz.ru/world/2013/11/7/658459.html).
[48] Четверикова О.Н. Речь идет о создании антицеркви.
[49] Грачева Т.В. Невидимая Хазария: алгоритмы геополитики и стратегии тайных войн мировой закулисы. Рязань: Зерна, 2009; Она же. Последнее искушение России. Рязань: Зерна, 2013; Она же. Память русской души. Рязань: Зерна, 2011.
[50] Она же. Последнее искушение России. С. 3.
[51] Она же. Память русской души. С. 15–16.