Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2015
Речь ниже пойдет о самой переоцененной вещи в современном мире – о сексе. Всем известно, что общественное сознание как той части мира, которую условно называют «Западом», так и тех мест, что определяют как «Восток», или даже «Юг», находится под огромным влиянием «секса» как темы, как круга проблем, как явления. Религиозные консерваторы и экстремисты Востока и Юга сражаются с сексом в западном понимании этого понятия (а другого, кстати, не бывает). На Западе секс стал объектом сложнейшей и тончайшей системы жестких запретов (во всем том, что касается несовершеннолетних, гендерных прав и прочего) и самой широкой свободы, впрочем, тоже непросто организованной. Эта свобода вызывает отторжение у многих даже внутри западного общества, но недовольство это принимает самые что ни на есть западные формы. Наконец, секс – наиболее продаваемый товар поп-культуры, этой наиважнейшей и наимогущественнейшей институции нашего мира. В поп-культуре секс – и тема, и художественный прием, и контекст, и табу, и даже главное сырье того, что можно назвать «вторичным воспроизводством», то есть главное сырье таблоидной прессы, пропитанной сплетнями и светскими историями из мира кино, поп-музыки, поп-литературы и так далее. Те же, кто сражается с поп-культурой и «обществом потребления», революционные деятели арт-андерграунда, тоже используют секс на всю катушку – а как еще можно оскорбить общество, если не в области его верований[2] и не в приватном телесно-эмоциональном пространстве его сексуальной жизни?[3] Оттого о сексе стоит говорить.
Я взял два сюжета, так или иначе связанных с сексом, которые произошли за последний год. Оба сюжета поп-культурные, казалось бы, не очень серьезные, однако если внимательно их проанализировать, то многое можно понять про современное западное общество. У обоих сюжетов одна и та же главная подводная тема: секс как инструмент социальной и расовой геттоизации – инструмент политический на самом деле. В каком-то смысле в данном случае можно даже говорить о «политике секса».
1. Розовое солнце пролетариата
В мире происходит множество странных вещей, некоторые из которых вдруг становятся темой ожесточенных споров, – причем мало кто понимает, отчего об этих вещах вообще стоит помнить, думать, дискутировать. Свифт гениально высмеял борьбу «остроконечников» с «тупоконечниками», добавив сюда еще сюжет о настоящей политической войне между сторонниками высоких каблуков и низких. Понятно, что великий ирландский мизантроп имел в виду религиозные войны и схватки на английской политической арене между вигами и тори – все события исключительной серьезности и важности. Но, поместив действие первой книги о приключениях Гулливера в Лилипутию, сделав жалко-комичными междоусобные войны в карликовом королевстве маленьких людей, он предложил нам увидеть истинный масштаб «общественных дискуссий» как таковых. Из-за чего ломаются копья? Отчего люди дубасят друг друга кулачищами? Зачем потоками льется кровь? Неужто из-за того, чтобы иметь право осенять себя двоеперестием, а не троеперстием? Или потому, что Главную Книгу должны читать на неизвестном языке специально обученные люди, не знающие удовольствий/страданий секса? Или, наоборот, Книгу стоит перевести на наше обычное наречие и подсунуть каждому, разрешив к тому же высказывать свое мнение по поводу изложенного? Наконец, кто должен иметь больший вес при назначении премьера: монарх или избранные узким кругом знати и богачей профессиональные представители «воли народа»? С одной стороны, за это можно перегрызть глотку ближнему своему – но, с другой, разве все это имеет хоть какое-то значение по сравнению с Божьим Промыслом или даже с существованием любой отдельной человеческой жизни? Конечно, все зависит от точки наблюдения и представлений о масштабах. Но где небезынтересные для профессионалов переводческие затруднения с Ветхим и Новым Заветом, Кораном и так далее – а где миллионы погибших, замученных, страдавших? Не разные ли это миры? Впрочем, подкованные в теологии демагоги уничтожат мои доводы. Но данный текст сочинен не для них.
Так было и так есть: люди мучают и убивают друг друга из-за всяких пустяков; при этом важны не сами пустяки, а желание людей мучать и убивать друг друга. На пути этого желания лучше не стоять – так страсти только распалишь. Хотят грызть глотки друг другу – пожалуйста, посмотрим на них с легким сожалением и отойдем в сторону. До тех пор, конечно, пока они не захотят убить нас.
Сюжет, о котором пойдет речь ниже, не того накала. Здесь, слава Богу, никого не убивали, ограничиваясь полемикой и взаимными оскорблениями. Но так как времена сейчас онлайновые, то и оскорбления онлайновые, они тонут в потоках ненависти и раздражения, изливаемого подавляющим большинством тех, кто привык в любую свободную минуту поглядывать на светящийся экран гаджета. Ничего страшного. Но нам важен механизм возникновения общественного скандала по поводу, который даже сами участники при серьезном размышлении назовут несущественным. Более того, кто знает, может, неожиданный поворот событий приведет к тому, что и по этому поводу примутся проливать кровь? Кто, к примеру, мог подумать, что довольно посредственные рисуночки парижских карикатуристов вызовут то, что они вызвали? Конечно, рисунки на самом деле не при чем: слабоумные молодые люди из плохих районов убили почти два десятка людей только потому, что хотели как-то отомстить за свои несложившиеся жизни; карикатуры они в жизни не разглядывали – разве что перед тем, как анонимный провокатор и (уже настоящий) террорист не послал их на задание. Но – еще раз – нам важно не это, а то, как ничтожная, казалось бы, вещь перемещается в центр общественного внимания.
В середине января 2015 года в Британии разгорелся нешуточный скандал. Начался он как сенсация, а в свою «боевую» стадию перешел несколько дней спустя. 16 января известный таблоид «The Sun» вышел без традиционной для него фотографии девушки топлес на третьей странице. В прессе и социальных сетях поднялся большой шум; дело в том, что Page 3, как ее здесь называют, считается чуть ли не национальной институцией вроде монархии, красных телефонных будок или builder’s tea[4]. Более того, вокруг «третьей страницы» давно бушевали страсти, но особенно – в последние годы, когда левые либералы, феминистки, объединившись с борцами за нравственность, подняли настоящую общественную кампанию против гологрудых девушек в известном таблоиде. 16 января казалось, что прогресс победил мачистскую традицию; более того, даже газета «The Times» (собственность того же человека, что и «The Sun» – Руперта Мэрдока) 20 января сообщила со ссылкой на собственные источники, что таблоид сдался и «третья страница» проваливается в то самое прошлое, где уже любовно разложены по музейным ящичкам (и заботливо посыпаны нафталином) пристрастия англичан к теплому пиву, крикету и еще одному таблоиду (кстати, тоже воспетому Джорджем Оруэллом), покойному ныне «News of The World». Однако борцы с таблоидным сексизмом торжествовали всего шесть дней. 22 января «The Sun» вышел с фотографией модели топлес и поясняющей надписью:
«В связи с сообщениями в других средствах массовой информации мы хотели бы уточнить: перед вами Страница Три и перед вами изображение Николь, возраст 22 года, из Борнмута. Мы намерены принести извинения от имени журналистов бумажной прессы и вещательных медиа, которые провели последние два дня, письменно и устно обсуждая нас»[5].
На картинке действительно можно было увидеть полностью освободившуюся от верхней части одежды девушку из Борнмута. Лицо ее было несколько искажено кривой ухмылкой, предположительно изображающей разом иронию и торжество, один глаз прищурен, другой прямо смотрел на читателя – мол, как же мы вас ловко разыграли! Отличился и начальник пиар-службы «The Sun» Дилан Шарп, запостивший в своем твиттере четыре фото Николь с пояснением, кому именно мигает провинциальная красавица. У твита Шарпа (помимо обычной аудитории) пять адресатов: четыре журналиста и политик. Собственно, хамоватый Шарп хотел сказать: мол, мы победили ханжей, феминисток и леваков. Однако произошла неприятность: Twitter не та сеть, где можно запросто посылать незнакомым людям эротические фото. То есть можно, конечно, но приватно. Плюс ко всему пятый адресат, точнее, пятая адресат, 65-летняя Харриет Харман – лейборист, член Палаты общин от лондонских районов Камбервелл и Пекэм, бывший действующий министр по делам женщин, а до майских парламентских выборов заместитель главы теневого кабинета, – никакого отношения к дискуссиям вокруг Page 3 не имела. Шарп попал впросак; он потом извинялся, но это уже неважно. В конце концов, левая пресса вынуждена была признать: сражение с сексистами из «The Sun» придется продолжить; составители антитоплес-петиций вернулись к любимому занятию. Вот и вся история.
Казалось бы, пустяк, ерунда, обсуждать тут решительно нечего, все это интересно разве что досужей британской публике да многочисленным журналистам, которым, чтобы есть, нужно о чем-то писать. Но, если вдуматься, история с Page 3 затрагивает чуть ли не все струны социальной, культурной и даже политической жизни Великобритании. Более того, она странным образом заранее предопределила исход майских парламентских выборов в стране – я имею в виду катастрофический провал Лейбористской партии и рост поддержки националистов из UKIP[6].
Прежде всего газета. «The Sun» был основан в 1964 году как политический печатный орган социальных радикалов. Иными словами, издание для политически активных рабочих, профсоюзных лидеров и интеллектуалов со склонностью к социалистическим идеям. В таком состоянии газета просуществовала до рубежа 1960–1970-х годов, когда ее купил печально известный австралийский медиа-магнат Руперт Мэрдок. Издание было убыточным, Мэрдок превратил леволейбористский листок в таблоид вроде к тому времени уже традиционных «News of The World» и «Daily Mirror». В 1970 году на третьей странице издания была напечатана фотография немецкой модели Стефани Ран в ее «природном одеянии». С этого началась история настоящего «The Sun» и «третьей страницы». Впрочем, потребовались почти десять лет, чтобы Page 3 стала цветной и ежедневной. Сама газета оказалась самой популярной в стране благодаря скандальным публикациям и огромному вкладу в «культ звезд», этот еще один типично-британский феномен новейших времен. Выйдя на первое место в Соединенном Королевстве по тиражу, «The Sun» заставила и другие таблоиды регулярно печатать модели топлес. Что касается политики, то бывший оплот британского социализма и радикализма стал важным союзником Маргарет Тэтчер и партии консерваторов. Потом газета поддерживала «новый лейборизм», который по сути был исправленным изданием тэтчеризма, но в последние годы она вернулась в лагерь тори – именно в таком качестве таблоид внес огромный вклад в поражение лейбористов в мае 2015 года.
Любопытную роль в этом сюжете сыграла главная аудитория «The Sun» – рабочий класс (в широком, конечно, значении – не только молотобойцы или шахтеры, а класс «наемных работников» вообще). В смысле социального спектра, читатель газеты не сменился, но вот радикально иным стало то, что именно он читает. Раньше – про справедливость и социализм, сейчас – про скандалы в мире поп-звезд вперемежку с призывами поддержать «наших героев» (имеются в виду британские солдаты в Афганистане, а раньше в Ираке, а еще раньше на Фолклендах). Конечно, состав «рабочего класса» довольно сильно изменился – «настоящих пролетариев» стало очень мало после того, как Тэтчер и ее соратники уничтожили «настоящую, традиционную» британскую индустрию, добычу угля, металлургию, крупное машиностроение. Но это процесс вполне естественный для почти всех западноевропейских стран эпохи outsourcing. Изменился не столько состав пролетариата, сколько его культурные и политические запросы, иной стала и его политическая роль. Раньше он был локомотивом прогрессивных перемен в британском обществе, которые сделали эту страну основательно социалистической (бесплатная медицина, социальное жилье, пособия и прочее), сейчас это оплот традиционализма и даже ксенофобии. Самые «пролетарские» районы Англии голосуют сегодня за националистов из UKIP.
Соответственно, поменялась и аудитория левых в этой стране. Рассчитывать на «белый рабочий класс» особенно не приходится, оттого левая пресса все больше и больше «молодеет» (главная леволиберальная газета «The Guardian» «будто написана детьми», как пошутил недавно один мой леволиберальный сосед по лондонскому леволиберальному району Долстон). Также явно не для рабочего класса предназначены публикации о тонких кулинарных трендах (sustainable, eco-friendly, vegan[7]), о лучших винах недели, о романах Джулиана Барнса, о последнем альбоме Бьорк, о том, как надо одеваться хипстерам, и о трудностях «трансгендерного перехода». Газета «The Guardian» исключительно интересная, спору нет, но ровным счетом никакого отношения к жизни 85–90% населения этой страны она не имеет, прежде всего – к тем, что пьют builder’s tea. Однако – и это совсем уже странно – проблем с аудиторией «The Guardian» явно не испытывает, причем владеет ею не мегаденежный мешок типа Мэрдока. Еще одна британская загадка.
Получается «The Sun» с ее «третьей страницей» – действительно традиционная британская институция. Только традиция эта недавняя: она коренится в недрах той Великобритании, которая была создана реформами Маргарет Тэтчер. Тэтчер мечтала превратить Соединенное Королевство в Соединенные Штаты; в результате она превратила его в комбинацию сверхвеселого, сверхциничного и сверхбогатого Лондона, этой «прачечной для нечистых денег со всего мира» и не шибко преуспевающей, бедноватой, иногда даже почти нищей провинции. Получилась новая страна и новое общество, в котором по сравнению со временами Черчилля и Клемента Эттли все перевернуто, все обозначает совершенно иные вещи. Пролетариат поддерживает экономические интересы аристократии, владеющей около 90% территории Англии; левые ведут тонкие беседы о том, что с модой на примитивное «Шардоне» следует решительно кончать, а самые прогрессивные борцы против традиционной морали и устаревших взглядов на человеческое тело сражаются с безобидными девушками без лифчика, бесконечно поминая о «морали». А ведь были времена, правда, в другой стране, во Франции, когда по парижским улицам ходили леваки с лозунгами «Девушки, снимите лифчики! Это революционизирует!».
P.S. Отдельная тема для разговора – критика «третьей страницы» как софт-порно. Это уже чистое ханжество, ведь в нашем мире любое настоящее порно находится от нас в двух кликах компьютерной мышкой – или в нескольких прикосновениях к экрану айфона.
2. Ритмическое социальное сотрясение
Сейчас, когда я пишу это, клип рэп-исполнительницы Ники Минаж (Nicki Minaj) «Anaconda» посмотрели почти 485 миллионов человек – только на YouTube[8]. К моменту публикации настоящего текста – готов поспорить! – это число подтянется к полумиллиарду. Ну, и потом, думаю, прибавится десяток-другой миллионов. Получается седьмая часть населения Земли. В сущности, Ники Минаж вполне могла бы основать новую великую державу, раза в три больше Российской Федерации, на гербе и флаге которой непременно должна красоваться жопа. Да, жопа.
Основательная, но физкультурно безупречно тренированная женская задница начинает трястись на 21 секунде этого клипа – и так до четырех минут сорока девяти секунд, когда «Anaconda» заканчивается. Задница и только задница – главная героиня песни; наберите в Google словосочетание nicki minaj anaconda lyrics и насладитесь – текст очень любопытный, даже поучительный. Если продраться сквозь рэперские и сленговые словечки, то перед нами разворачивается история взаимоотношений некоей девушки с двумя кавалерами. Первый – наркодилер из Детройта, где у него есть дворец (и прочая параферналия gangsta rap[9]); второй же – просто чернокожий, обладающий исключительными сексуальными возможностями (об одном из органов его тела в песне говорится так: «выше любой башни, не говоря уже об Эйфелевой» – мой вольный, слегка окультуренный перевод). Впрочем, второй любовник тоже вовлечен в продажу неких субстанций, под воздействием одной из которых лирическая героиня, по ее же собственному утверждению, и находится. В песне много восклицаний, рэперских частушек, назойливого упоминания секса в автомобиле и тому подобного. Но главные тут не люди, а часть человеческого тела. Большая Толстая Задница:
Да, ему нравится этот жирный зад
Да, это для одной из сучек с жирным задом в е…чем клубе
Да, так где же в клубе сучки с жирными задами?
Е…ть худых сучек, е…ть тех самых худых сучек в клубе,
Хотела бы я посмотреть на худых сучек с большими жирными задами в долбаном клубе,
Е…ть тебя, сучка худа, ЧТО???
У меня большой жирный зад. Вперед[10].
Теперь немного о видеоряде, который интереснее текста песни. Трястись главная героиня клипа «Anaconda» начинает, как мы уже упоминали, на 21 секунде; самое большое количество переливающихся плотью задниц в кадре – пять. Чаще всего важнейшая часть тела самой Ники Минаж и ее танцовщиц решительно ничем не прикрыта – два полушария разделены веревочкой стрингов, и только. На четвертой минуте клипа (если быть точным, 3:37) на экране появляется мужчина. Он довольно грустно сидит на стуле посреди большой пустой комнаты и наблюдает активное задоверчение Ники Минаж. Непонятно, то ли она дразнит его таким образом, демонстрируя гендерную власть, то ли, наоборот, это усталый хозяин, перед которым наложница исполняет танец, принимаемый ею за эротический или даже порнографический. Мужчина печально смотрит на то, как прыгают мышцы и жировые отложения под блестящей кожей исполнительницы; один раз он даже пытается до них дотронуться, но получает шутливый отлуп. Отплясав, Ники Минаж отправляется восвояси, а кавалер еще более грустно хватается за голову. Что он думает? Не исключено, что-нибудь вроде: «Боже, какая дура!».
В мире поп-культуры производится немало дурацких вещей, но история с «Anaconda» выбивается из ряда. Прежде всего перед нами действительно очень слабое произведение, даже по рамкам выродившегося коммерческого рэпа и R&B[11], а клип снят так, что не оставляет сомнений: режиссер и актеры сознательно решились сделать самую смехотворную халтуру в своей жизни. Надо сказать, у них это получилось. Клип не только очень плохой – он смехотворный; более того, он на самом деле настолько лишен даже намека на сексэппил и любую непристойность, что его можно показывать в детских садах во время физзарядки. Тем не менее уже сейчас это произведение просмотрели почти полмиллиарда человек, и среди них практически нет дошкольников, я уверен. Сокрушительный коммерческий успех сопровождается невероятным шумом в прессе – обсуждаются наряды Ники Минаж, ее заявления, ее ссылки на модные бренды, ее войны с другими рэпершами и, конечно же, ее задница. Наиболее часто используемые контексты: ставшее уже почти субкультурой танцевальное упражнение booty shaking (трясение задницей) и, конечно же, twerking, что как понятие чуть пошире booty shaking, ибо имеет какую-никакую историю с географией, культурные и политические коннотации и даже включено в словари. Но на самом деле это то же – искусное, техничное сотрясание немаленькой женской задницей с целью спровоцировать сексуальные переживания – и в то же время запустить процесс социокультурной и этнической идентификации зрителя. Мол, белые, политкорректные, с университетским образованием, то есть «ненастоящие», идите в свои отстойные библиотеки и жалкие супружеские спальни, а цветные, дерзкие, открытые природным страстям, dirty, «подлинные», остаются здесь и трясут задницей. В современном мире нет более сложно и кропотливо сконструированной, тотально фальшивой концепции, чем эта, претендующая на естественность.
Мне кажется, стоит разрешить загадку клипа «Anaconda», и мы поймем устройство нашего мира, по крайней мере «западного мира». Это произведение искусства напоминает мне магический Алеф, в котором можно увидеть Вселенную, – только в данном случае вселенную общественного сознания; даже, пожалуй, во множественном числе: вселенную общественных сознаний. Сама по себе соблазнительная идея поместить полупорнографию – не так называемую «эротику», а именно нечто, имеющее отчетливое порнографическое происхождение, – в контекст массового искусства появилась в одной из городских субкультур расово разделенной Америки. Рэп – в том виде, в котором он сформировался в преимущественно черных районах американских городов, – делал ставку на собственную исключительную культурную значимость. Непристойный, «честный», сводящий все к «бабкам», «тачкам» и «телкам» рэп чернокожих был вызовом политкорректности образованной, «культурной», ханжеской – и либеральной одновременно – Америки, управляемой белыми. В каком-то смысле такой рэп (особенно после появления gangsta rap и превращения его чуть ли не в поп-мейнстрим) стал способом установления собственной расовой и социальной идентичности, которая прочитывалась – надо сказать, в очень модном тогда высоколобом ключе – как идентичность культурная. Любопытно также, что эта идентичность не отсылала (как было в 1960–1970-е) ни к истории чернокожего населения США, ни ко временам рабства или борьбы против сегрегации, нет в ней ни намека на традиционную музыкальную культуру «черной Америки» – спиричуэлы, блюз и так далее. Иными словами, это была попытка (притом очень удачная) сконструировать якобы этническую идентичность огромного количества людей на материале исключительно поп-культуры. Рэп стал одним из главных признаков принадлежности к «черной городской Америке»; соответственно, такая субкультура строилась на крайнем мачизме, она подчеркивала расовые особенности, редуцировала многообразие мира к «базовым простым вещам» – сексу, деньгам и смерти. Ненастоящему миру белых с его невзрачными феминистками противопоставлялся «реальный» мир, представленный как пестрый рай, куда попадают убитые в междоусобных войнах наркодилеры. Гуриями такого рая стали толстозадые рэперские подруги.
Здесь, конечно, заключена не очень-то невинная уловка. Никакого отважного противопоставления «белому миру» тут нет; наоборот, проповедники чернокожей субпоп-культуры, выступая против управляемого белыми мира, сами загнали свою паству назад – в гетто, отчетливо носящее расистский характер. Более того, сразу после первых коммерческих успехов чернокожей рэп-культуры она стала проникать сквозь самовозведенные границы новых гетто и превратилась в банальный экспортный товар вроде русских матрешек или машущих лапкой китайских кошечек. Белые поп-певицы с большим энтузиазмом принялись трясти задницами и изрекать непристойности, тщетно пытаясь переиграть на этом поле основоположников жанра. Получается – как мы видим на примере Майли Сайрус (а лет за десять до нее на примере Кристины Агилеры) – не очень хорошо. Зато продается отлично. Вопрос заключается в том, что же именно в данном случае продается.
Продается расизм. Чернокожих прочно и навсегда увязывают с «телесным низом», воплощением которого становится сексуальная развязность и циничный гедонизм. Если белая исполнительница начинает вдруг что-то вроде booty shaking, то делает это она на сцене или на экране непременно в компании чернокожих танцовщиц. «When they were rappin’, they started getting down and dirty»[12] – гласит известная присказка, причем «getting down and dirty» означает прежде всего заниматься сексом. Рэп означает непристойность и секс, рэперы в основном чернокожие, соответственно, быть чернокожим означает быть непристойным и вечно сексуально озабоченным. Расистские стереотипы, изгнанные западным обществом в дверь, преспокойно вернулись видеоклипами на экранах. Ничто так не подчеркивает расовые различия и неравноправие, как широкая мода на эту разновидность рэп-культуры (конечно, речь здесь не идет обо всем жанре, который гораздо шире и интереснее данного феномена).
Бороться с этим невозможно, не нужно – да и просто глупо. Есть, впрочем, одна возможность – которую Ники Минаж и использует. Мало кто из полумиллиарда человек, посмотревших «Anaconda», понял, что видит совершенное произведение абсурдистского жанра. Если какая-то (немалая) часть современной городской жизни сводится к монотонным монологам наркодельцов и их подружек, можно же свести и эти монологи к чему-то одному! Например, говорить только «задница-задница-задница-задница-задница». А на экране только трясти задницей. Довести идиотизм одержимого порнографией и баблом сознания до одной точки, точнее – до двух механически сокращающихся, намазанных маслом полушарий. И намекнуть: мол, здесь конец перспективы. Никакого Фрейда, чистая логика.
[1] «Поговорим о с.». Аллюзия на знаменитую в 1980-е годы песню группы «Salt N Pepa» «Let’s Talk About Sex». Впрочем, английское слово society так же начинается с буквы s.
[2] Хотя большинство на Западе религиозно-индифферентно.
[3] Впрочем, если посмотреть на нынешний онлайн-поток домашнего видеопорно, очень многие предпочитают, чтобы миллионы глазели на их манипуляции с собственным телом.
[4] «Чай строителя» — традиционный горячий напиток английского рабочего класса, ведущий свое происхождение с начала прошлого века. Это очень крепкий, очень сладкий, черный чай, куда добавили немало молока. Напиток прекрасно восстанавливает силы и придает энергию уставшему от физических нагрузок организму. Если вы живете в Британии и вызвали сантехника, слесаря, строителя, ремонтника и так далее, непременно предложите ему builder’s tea. В британских ночлежках для бездомных и в благотворительных столовых для нищих и голодных бродяг выдавали tea and two slices — то есть вышеописанный чай и два кусочка хлеба (часто поджаренного) с маргарином (об этом можно прочесть в замечательной книге Джорджа Оруэлла «Фунт лиха в Париже и Лондоне»). Так что builder’s tea — символ не только пролетариата, но и люмпен-пролетариата.
[6] United Kingdom Independent Party (Партия независимости Соединенного Королевства) — партия правого националистического популистского толка, выступает против иммиграции и за выход из Европейского союза.
[7] «Сбалансированные», «экологически-выдержанные», «веганские» продукты питания.
[9] «Гангстерский рэп» — возникшее в середине 1980-х направление в хип-хопе. Главные темы «гангстерского рэпа» — деньги, уголовщина, наркотики, секс, разнообразные приметы «красивой жизни» вроде дорогих автомобилей, шампанского и так далее.
[10] «Yeah, he love this fat ass / Yeah, this one is for my bitches with a fat ass in the fucking club / I said, where my fat ass big bitches in the club? / Fuck those skinny bitches, fuck those skinny bitches in the club / I wanna see all the big fat ass bitches in the motherfucking club / Fuck you if you skinny bitches WHAT? I got a big fat ass. Come on».
[11] «Rhythm-and-blues», «ритм-энд-блюз», — направление в поп-музыке, прежде всего в США, основанное на блюзе и джазе. Считается преимущественно «расовой» музыкой, частью «черной культуры», хотя есть значительные примеры «белого ритм-энд-блюза».
[12] «Исполняя рэп, они становятся непристойными, гнусными».