Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2014
Алексей Владимирович Макаркин (р. 1971) – первый вице-президент Центра политических технологий.
Первая мировая война долгое время считалась забытой российским обществом. По словам историка Алексея Миллера: «Первая мировая война потеряна, у нас нет ее в памяти. У нас не сохранилось в Москве ни единого кладбища людей, погибших в Первой мировой войне. А это, кстати, политика памяти, потому что они были сознательно уничтожены»[1]. Однако в последние годы ситуация начала быстро меняться, что обусловлено не только столетним юбилеем начала войны, но и ярко выраженными политическими причинами.
Запад: война как трагедия
Российские подходы к истории Первой мировой войны могут быть вписаны в общий контекст идеологического позиционирования страны и темы «притяжения – отталкивания» в отношениях между Россией и Западом. Восприятие Первой мировой войны на современном Западе связано с двумя ключевыми проблемами. Первая заключается в наличии двух идеологических традиций – условно говоря, правой и левой, – которым свойственны различные взгляды на проблемы не только современности, но и истории, не исключая, разумеется, и Первой мировой войны.
Правая традиция связана с глорификацией памяти о войне и акцентированием внимания на героизме ее участников. Для правых сил из стран-победительниц Первая мировая стала в определенном смысле предшественницей Второй мировой, так как в обоих случаях речь идет о противодействии агрессии, исходившей от Германии. В то же время для германских правых Первая мировая выглядит куда более «благородной» и «джентльменской» войной, чем Вторая мировая с ее массовыми военными преступлениями, которые правые ассоциируют преимущественно с СС и НСДАП, выводя из-под критики вермахт – как преемника военных традиций германской армии, проявившихся в том числе и во время Первой мировой войны.
Левая традиция, напротив, концентрирует внимание на заслугах антивоенного движения и на вине руководства всех стран – участниц войны в ее развязывании. Для левых Первая мировая война однозначно предстает массовым преступлением, историческим событием, которое нельзя даже сравнивать со Второй мировой, являвшейся борьбой против нацизма как абсолютного зла. Если для правых дезертир с фронта Первой мировой является преступником, то левые склонны его оправдывать как человека, отказавшегося от участия в империалистической бойне. Героем же для них представляется не награжденный высшими орденами офицер или солдат, а рабочий-активист, выступающий против войны, нередко оставаясь в явном меньшинстве (особенно на первой стадии военных действий, когда во всех странах имел место патриотический подъем). Для левых сил Первая мировая – предшественница тех войн, которые вел и ведет Запад после Второй мировой (вьетнамской, иракской и других).
Но между западными правыми и левыми, несмотря на серьезные идеологические разногласия, сложился и определенный консенсус. Его выражением выступает приоритетное восприятие Первой мировой войны как трагического события мировой истории. Гибель миллионов людей в затяжной позиционной войне, сопровождавшейся кровопролитными наступлениями, завершавшимися продвижением на несколько сотен метров вглубь эшелонированной обороны противника, привела к краху исторического оптимизма, основанного на безусловной вере в сочетание технического прогресса и всеобщего образования как гарантии от возвращения варварства.
Вторую проблему представляет вопрос о победе и поражении. В отношении Первой мировой войны он перестал быть актуальным для западных обществ, но продолжает волновать политиков. Так, Герхард Шрёдер в бытность германским канцлером отказывался приезжать в Париж на церемонии, посвященные Дню перемирия, которое завершило Первую мировую войну (во Франции и Бельгии это национальный праздник, отмечаемый 11 ноября). Ангела Меркель первоначально приняла приглашение на празднование 90-летия окончания войны вместе с представителями стран-победительниц, но затем отказалась ехать в связи с выбором Вердена в качестве места проведения церемонии. Этот город стал символом военной победы французской армии, отразившей генеральное наступление немцев, обескровившей противника и тем самым не позволившей ему реализовать свои стратегические планы на Западе. В частном порядке представители германской стороны заявляли, что церемония под Верденом может стать мероприятием, подспудно подчеркивающим милитаристское прошлое Германии, но вполне возможно, что речь шла просто о нежелании акцентировать внимание на одной из самых масштабных германских военных неудач 1914–1918 годов. Это принципиальный момент, поскольку в отношении Второй мировой войны Германия безусловно признает свою вину в развязывании агрессии, а немецкий канцлер регулярно присутствует на юбилейных церемониях, проводящихся в Нормандии – месте высадки союзных войск, ставшей их крупнейшей победой.
В то же время спустя всего год после своего громкого отказа Меркель впервые в истории франко-германских отношений приняла участие в праздновании Дня перемирия в Париже. Вместе с президентом Франции Николя Саркози она зажгла вечный огонь около Триумфальной арки на Елисейских полях. «Мы не можем стереть из памяти свое прошлое, но у нас есть способ справиться с его пережитками, – заявила канцлер Германии в торжественной речи. – Именно для этого мы объединились и хотим продемонстрировать всему миру, что преодолеть боль прошлых лет можно». «Мы не отмечаем победу одного народа в войне с другим, – сказал Саркози. – Мы отдаем дань испытанию, одинаково тяжелому для обеих сторон»[2]. Мероприятие прошло предельно корректно и нарочито благожелательно к проигравшей стороне: во время торжественной церемонии у Триумфальной арки были подняты флаги Франции и Германии, а также прозвучали гимны обеих стран. Саркози и Меркель поклялись в том, что их народы больше никогда не пойдут друг на друга с оружием в руках. Причем незадолго до церемонии французский президент посетил празднование Дня объединения Германии, проходившее в Берлине.
Россия: неизвестная война
Таким образом, для Запада, несмотря на все идеологические и политические различия, Первая мировая война остается трагической аномалией, альтернативой которой выступает единство западного мира на основе солидарного принятия демократических ценностей. Для современной России ситуация выглядит прямо противоположным образом. Начнем с того, что восприятие Первой мировой войны в течение последнего столетия претерпевало коренные изменения. В период существования Советского Союза Первая мировая была непопулярной темой как для историков, так и для общества. До Великой Отечественной эта война, которую в 1914 году называли Второй Отечественной, сравнивая со знаменитой войной против Наполеона, именовалась «империалистической». Нетрудно заметить, что такой подход ближе к позиции западных левых, хотя, разумеется, не полностью ей идентичен: вместо пацифистского антивоенного компонента на первый план выходил революционный аспект.
В послевоенные годы негативные коннотации исчезли, но даже с нейтральной формулировкой – «Первая мировая» – эта война не получила официального признания. Хотя бы потому, что Владимир Ленин, главный персонаж советской истории, был одновременно и основным «пораженцем», добившимся превращения войны империалистической в войну гражданскую. Именно в связи с этим сознательно уничтожались и материальные свидетельства о той войне – как, впрочем, и о некоторых других «неудобных» для советской власти аспектах отечественной истории. «Август четырнадцатого» Александра Солженицына не сильно изменил ситуацию, хотя получил широкое распространение в самиздате и вызвал пропагандистскую кампанию власти, в ходе которой было сделано одно хорошее дело: на русском языке издали классическую работу Барбары Такман «Августовские пушки», призванную отвлечь советскую аудиторию от запретного плода[3]. Однако общественного интереса к военным операциям в Восточной Пруссии книга Солженицына не повысила – значительно больший резонанс вызвал ее антиленинский характер, означавший разрыв с присущей шестидесятникам традицией противопоставления двух советских вождей: Ленина и Сталина.
В постсоветской России цензурные ограничения были сняты. Концепция «империалистической войны» потеряла актуальность после падения советской власти и дискредитации коммунистической идеологии. Более того, в России сейчас по сути дела нет традиции, аналогичной западной левой: даже КПРФ, считающаяся левой партией, по сути оказывается глубоко консервативной, традиционалистской политической силой. Почти полное отсутствие левой альтернативы проявляется не только в подходе к историческим проблемам, но и в других сферах, например, в почти единодушном голосовании Государственной Думы за ряд законов «консервативной волны». Поэтому в современных российских условиях возобладал тот подход к восприятию Первой мировой войны, который близок к подходу европейских правых. При этом, однако, его отличают более заметные патриотические обертоны и отсутствие «западного» консенсуса относительно войны как общей трагедии.
Впрочем, внимание к Первой мировой войне в первые два десятилетия существования новой России оставалось незначительным. Сохранение памяти о ней до 2012 года носило локальный характер; иногда оно поддерживалось государством, но не особо им поощрялось. Мемориальным центром в Москве стал расположенный недалеко от метро «Сокол» парк, не принадлежащий к числу основных столичных достопримечательностей. Однако такой выбор был сделан не случайно: именно на этой территории находилось Братское кладбище, созданное в 1915 году для захоронения солдат и офицеров, павших на фронте. В советское время оно было уничтожено; от всего кладбища сохранилась лишь могила умершего от ран московского студента Сергея Шлихтера – сына известного большевистского деятеля. На памятнике выбита типичная для советской эпохи надпись: «Жертве империалистической войны».
Характерна эволюция подходов к мемориализации этого места. В начале 1990-х годов на бывшем Братском кладбище сторонники правых политических взглядов – монархисты и казаки – установили ряд памятников. Набор монументов носил ярко выраженный «белый» характер, не совместимый с «красной» идеологией и традицией. Позднее эти сооружения были перенесены к находящемуся неподалеку Храму Всех Святых. Уместно сказать, что здесь же находится и самый спорный, пожалуй, московский памятник, установленный крайне правыми активистами и посвященный военачальникам царской и белой армий, которые во время Второй мировой войны сотрудничали с германскими властями (Петру Краснову, Андрею Шкуро и другим)[4]. Он расположен на территории православного прихода и не имеет государственного статуса. Памятники у храма на Соколе неоднократно становились объектами острых конфликтов и вандализма, но государство старается напрямую не вмешиваться в связанные с ними события, не желая, видимо, конфликта с «православной общественностью».
В 1998 году положение дел на Братском кладбище заметно изменилось: к 80-й годовщине окончания войны на территории парка под эгидой государства была создана мемориальная зона с небольшой часовней и четырьмя памятными знаками. Таким образом, увековечение памяти о Первой мировой войне было выведено из сферы политических интересов ультраправых маргиналов. Интересно, что на одном из памятников царские боевые награды – Георгиевский крест и звезда ордена Святого Георгия – изображены наряду с советским орденом Красной Звезды. Иначе говоря, в мемориальной зоне уже тогда начала воплощаться идея преемственности истории. В 2000 году рядом с часовней установили мемориальную плиту в память о погибших в Великой Отечественной войне, а в 2013-м в границах мемориала появилась еще одна плита – «Дочерям России, павшим в войнах ХХ века». Этот памятник заложили на месте захоронения сестры милосердия Любови Константиновой; в данном случае общий исторический контекст явно шире увековечения имени женщины, умершей от тифа во время Первой мировой войны. В 2004 году, к 90-летию с начала войны, на территории парка был открыт мемориальный комплекс с несколькими новыми памятниками.
Россия: проигранные победы
Как это нередко бывает в современной России, мощный импульс к продвижению темы Первой мировой войны был дан сверху. 27 июня 2012 года Владимир Путин, выступая в Совете Федерации, затронул эту тему. Отвечая на вопрос одного из «сенаторов» относительно финансовых проблем, возникших при восстановлении русского военного кладбища в Сербии, российский президент заявил об отсутствии разницы между Первой и Второй мировыми войнами, а также о том, что в ходе Первой мировой войны «речь шла прежде всего о геополитических интересах стран, вовлеченных в конфликт». Замалчивание войны Путин прямо связал с тем, что Россия проиграла ее проигравшей стороне (он назвал это «уникальной ситуацией в истории человечества»), что стало результатом «национального предательства тогдашнего руководства страны», то есть большевиков. Оговорившись, что коммунисты искупили свою вину перед родиной в ходе Второй мировой войны, Путин продолжил свою мысль:
«Что мы потеряли после того, как капитулировали! Огромные территории, огромные интересы страны были отданы, положены, непонятно ради каких интересов, ради партийных интересов только одной группы, которая хотела стабилизировать свое положение у власти».
И, наконец, Путин напомнил историю о том, что когда по окончании Первой мировой войны победители шли по центру Парижа, то «наши воины, которые героически сражались на фронтах Первой мировой войны, стояли в стороне и плакали»[5].
По-видимому, в глазах Путина историческая тема тесно увязывалась с современностью: как раз на 2012 год пришлось противостояние власти и радикальной оппозиции, которую власть активно обвиняла в работе на Запад. Примечательно, что в марте 2014 года Путин в своем выступлении, посвященном присоединению Крыма, назвал оппозиционеров «национал-предателями» – термин, отсылающий к его же характеристике большевиков времен Первой мировой войны.
Характерно, что реакция нынешних российских коммунистов, явно «обиженных» за своих предшественников, также укладывалась в модель «удара в спину», хотя, разумеется, ими были названы другие виновники. Геннадий Зюганов объявил заявления Путина «антиисторическими». В качестве причин «расшатывания основ империи» и поражения в Первой мировой войне лидер коммунистов называет «бесконечную кадровую чехарду в армии и правительстве, организованную Николаем II». Говоря о персонах, ответственных за крах империи, лидер КПРФ упомянул и представителей буржуазно-помещичьих кругов, требовавших отречения царя, а также эсеров и деятелей буржуазных партий, которые задерживали идущие в Москву и Петроград составы с продовольствием, желая спровоцировать голодные бунты. (Историки, кстати, подобных фактов не отмечали.) В числе виновников, по версии Зюганова, оказались Временное правительство («единомышленники наших нынешних либералов») и белогвардейские лидеры, продолжившие «политику дробления и растаскивания России на куски»[6]. Отметим в связи с этим, что адмирал Колчак отказался признавать независимость даже Финляндии, не говоря уже об Эстонии, а Деникин крайне негативно относился к любой украинской власти – как гетманской, так и республиканской. Понятно, что зюгановская альтернатива путинскому подходу была не менее идеологизированной: лидер КПРФ стремился оправдать своих предшественников.
В декабре 2012 года в своем послании Федеральному Собранию Путин вновь вернулся к теме «забытой» войны, предложив отдать долг памяти ее участникам. Уже до конца года был принят федеральный закон о 1 августа как дне памяти воинов, погибших в Первой мировой войне. События 1914–1918 годов стали очередной возможностью для национального самоутверждения, которое вписывается в общий контекст восприятия российской истории немалой частью современной российской элиты. Это отношение ярко выразил председатель отдела Московского патриархата по взаимоотношениям Церкви и общества, протоиерей Всеволод Чаплин, который заявил в 2014 году, что важно воспитывать гражданина России «победителем, а не жертвой»: «Не агрессором, но победителем. Победителем и на поле битвы, и в спортивных соревнованиях, и над определенными жизненными обстоятельствами»[7].
В этом контексте уместно упомянуть, что еще в 2006 году в Центре национальной славы России (ЦНСР), попечительский совет которого возглавляет руководитель ОАО «РЖД» Владимир Якунин, прошла международная конференция, посвященная теме другой – Крымской – войны, которая в исторической науке считается проигранной Россией. Накануне конференции вице-президент ЦНСР Михаил Якушев дал большое интервью, в котором отметил следующее:
«С точки зрения достижения целей, которые ставила перед собой Россия в этой войне и из-за которых она вступила в нее (не по своей воле, а будучи вынужденной к этому провокационной политикой других европейских держав), а именно: ради сохранения и утверждения на веки вечные статус кво святых мест Палестины – Россия войну за христианские святыни выиграла!»[8]
Хотя Якушев и отметил, что «в военно-политическом отношении эта “победоносная” война была для России неудачной», но все же общий акцент он делал на военно-религиозной победе русского оружия. Кстати, в интервью Якушева важно еще одно положение: бесспорно «справедливый» характер Крымской войны для России, которая стала жертвой западных интриг.
Но если ЦНСР остается все же относительно локальной организацией, то две другие, появившиеся позднее, куда более масштабны в плане своих замыслов. Российская власть занялась реализацией продуманной «политики памяти», составными частями которой выступают подготовка единого учебника истории, создание своего рода «исторической инфраструктуры» и продвижение государственнического взгляда на исторические события. В 2012 году было основано Российское историческое общество (позиционирующее себя как преемник Императорского русского исторического общества, существовавшего в 1866–1918 годах), учредителями которого выступили Российская академия наук, МГУ, Санкт-Петербургский университет, МГИМО и ряд других авторитетных организаций. В том же году указом президента России было учреждено Российское военно-историческое общество, также выступающее в роли преемника аналогичной дореволюционной организации. Оба общества, в частности, активно занялись подготовкой к годовщине начала Первой мировой войны, празднование которой становится одним из элементов «политики памяти».
Навстречу юбилею
В 2013 году был образован российский оргкомитет по подготовке к столетию Первой мировой войны, который возглавил спикер Государственной Думы Сергей Нарышкин, одновременно возглавляющий Российское историческое общество. Находясь в Париже с рабочим визитом в феврале 2013 года, Нарышкин заявил: «Мы должны быть вместе и хранить память о тех русских солдатах, которые сражались в составе Русского экспедиционного корпуса, и о французских летчиках, которые сражались в составе “Нормандии-Неман”»[9]. Таким образом, он, как и Путин, провел четкую связь между двумя мировыми войнами.
Показательно, что если этот думский деятель обращал внимание на факторы, сближающие Россию и Запад, то министр культуры Владимир Мединский (он же председатель Российского военно-исторического общества) в начале 2014 года говорил о западных союзниках в Первой мировой войне куда более прохладно. Возможно, на это повлияло ухудшение отношений между Россией и Западом, которые серьезно испортились еще до присоединения Крыма. В интервью журналу «Огонек» Мединский заявил:
«Мы сокрушительно проиграли войну, в которой по праву одержали победу. Понесли неимоверные жертвы и не только отказались от плодов победы, но еще и отрезали от себя жирный ломоть в пользу проигравшей стороны»[10].
В то же время о США Мединский рассуждает как о единственном безусловном победителе в войне (как «кредиторе всех капиталистических держав»), которому России остается «разве что завидовать».
В рамках подготовки к юбилею было принято решение установить ряд памятников, посвященных прежде «непопулярной» войне. В частности, в Калининграде (бывшем Кёнигсберге) будет воздвигнут памятник «Героям Первой мировой войны». В Москве появится памятник, посвященный 100-летию Дальней авиации России (история которой началась с создания знаменитого самолета «Илья Муромец» Игоря Сикорского) и скульптурная композиция «Прощание славянки». Но главный памятник участникам войны было решено открыть на Поклонной горе, где уже давно существует мемориальный музей, посвященный героям Второй мировой войны. Обсуждается и вопрос о создании музея Первой мировой войны. А спикер Государственной Думы Сергей Нарышкин попросил провести оцифровку 7 миллионов карточек картотеки Бюро учета потерь на фронтах 1914–1918 годов (эта картотека находится в одном из архивов Тюменской области). Работа по оцифровке завершится, как ожидается, к 100-летнему юбилею окончания Первой мировой войны.
Впрочем, несмотря на активное продвижение темы Первой мировой войны в публичном пространстве, информированность россиян о ее событиях и персонах остается невысокой. На конкурсе «Имя Победы», прошедшем в 2013–2014 годах, где путем Интернет-голосования определялся самый выдающийся российский полководец, ни один из военачальников, отличившихся на этой войне, не попал в первую десятку. Лучший «результат», 13-е место, у адмирала Александра Колчака, известного россиянам не только по учебникам истории, но и по нашумевшему кинофильму. (Впрочем, Колчак более знаменит как «верховный правитель» периода гражданской войны.) Алексей Брусилов, чье имя связано со знаменитым «Брусиловским прорывом», стал лишь 18-м (он былpersona grata и для советских историков – с учетом службы в Красной армии, – хотя в конце сталинского правления упоминание о нем временно изымалось из официальной историографии в связи с выявившейся нелояльностью в отношении советской власти[11]). Ряд генералов, позднее командовавших белыми армиями, расположились в конце четвертого и в пятом десятке (Антон Деникин, Лавр Корнилов, Петр Врангель, Николай Юденич). Фактически командовавший русской армией в 1915–1917 годах Михаил Алексеев оказался лишь 73-м (несмотря на то, что он был одним из организаторов белого движения, его имя в этом качестве менее известно, так как Алексеев не командовал самостоятельной армией в гражданской войне). Что касается генералов Первой мировой, имена которых связаны прежде всего с этой войной, то все они, кроме Брусилова, оказались в последней четверти рейтинга ста генералов: это Павел Плеве (76-й), Василий Гурко (84-й), Дмитрий Щербачев (85-й), Владимир Селивачев (88-й)[12].
Видимо, масштабное присутствие темы Первой мировой войны в информационном пространстве повысит интерес к ней, хотя и вряд ли до уровня Отечественной войны 1812 года (не говоря уже о Великой Отечественной). Все же речь идет о войне, в которой России не было среди победителей. Политизация темы Первой мировой сохранится и в дальнейшем – наряду с аналогичной политизацией ряда других исторических событий. Разумеется, изучение истории «забытой войны» нельзя сводить только к актуальному политическому аспекту: речь идет и о квалифицированных трудах историков, и об искреннем увлечении энтузиастов. Но политический фактор создает «рамку» восприятия обществом исторических событий, которая призвана обосновывать концепцию, афористично сформулированную в позапрошлом столетии шефом тогдашней российской спецслужбы Александром Бенкендорфом: «Прошлое России удивительно, настоящее прекрасно, будущее же выше всяких представлений».
[1] См.: «Первая мировая война потеряна, у нас нет ее в памяти». Интервью с историком Алексеем Миллером // Постнаука. 2014. 28 марта (postnauka.ru/talks/24062).
[2] Цит. по: lenta.ru/news/2009/11/11/war.
[3] Такман Б. Августовские пушки. М.: Молодая гвардия, 1972.
[4] Подробнее о памятниках, находящихся у храма на Соколе, см. сайт мемориала: www.gsga.eto-ya.com/glavnaya.
[5] Цит. по: www.kremlin.ru/transcripts/15781.
[6] Цит. по: kprf.ru/otvet/107995.html.
[9] Цит. по: ria.ru/world/20130205/921428858.html.
[10] Цит. по: www.kommersant.ru/doc/2369707.
[11] Подробнее см.: Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.: РОССПЭН, 2001. С. 4–5, 378.
[12] См.: www.nameofvictory.ru.