Беседа с Анатолием Ковлером, судьей Европейского суда по правам человека в отставке
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2014
Анатолий Иванович Ковлер (р. 1948) – судья Европейского суда по правам человека в Страсбурге с 1998-го по 2012 год, профессор права.
«Привычка коллег черпать информацию в “Википедии”, мягко говоря, удивляла»
«Неприкосновенный запас»: Анатолий Иванович, в качестве судьи вы очень часто на коллегиях выражали особое мнение и даже называли себя «диссидентом» в коллективе Европейского суда по правам человека. Оппозиционность была связана с тем, что вы представляли Россию?
Анатолий Ковлер: Нет, у меня это чисто академический зуд, научная потребность глубоко копать, а не скользить по поверхности, как иногда делают в ЕСПЧ. Особенно – в чувствительных делах. Знаете, к какому источнику суд обратился за историей вопроса, рассматривая дело об обучении цыганских детей в Хорватии? К «Википедии». Привычка коллег черпать информацию в планшете, упрощать материал, мягко говоря, удивляла. Обложившись альтернативными источниками, я писал особое мнение. За свою активность, разумеется, страдал: меня назначали в редакционные комиссии практически по всем постановлениям Большой палаты. А после ухода сказали, что Европейскому суду моей дотошности не хватает.
«НЗ»: На судебную практику по каким-то статьям ваша дотошность повлияла?
А.К.: Такие примеры были. После дела «Канаев против России» Европейский суд начал принимать жалобы от наших военнослужащих и государственных служащих. А до этого была устойчивая отрицательная практика: считалось, что чиновник не может жаловаться на государство, которому служит. В особом мнении по делу Канаева я высказал все, что накипело. Суд выслушал, развернулся на 180 градусов и применил 6-ю статью Европейской конвенции по правам человека («Право на справедливое судебное разбирательство») к государственным служащим. Их дискриминация, конечно, была несправедливой. Ведь Конвенция говорит о том, что она защищает «каждого», кто находится под юрисдикцией государства. Военнослужащие, полицейские – разве не люди? Кроме того, я настоял, чтобы право приоритетных жалоб распространили на пожилых людей. У нас, например, рассматривалось дело «Полупанова против России» по неисполнению судебного решения о выплате этой женщине пенсии. К тому моменту, когда ЕСПЧ, наконец, вынес решение, ей исполнилось 98 лет. Я заметил, что нельзя от всех наших заявителей ожидать такой воли к жизни. Коллеги заулыбались и согласились со мной.
«НЗ»: Российские чиновники часто обращаются в Европейский суд?
А.К.: Достаточно часто. Чаще других обращаются военнослужащие с жалобами на невыдачу квартир, невыплату выходных пособий и денежного довольствия. Много жалоб от военных пенсионеров; обращаются учителя, судьи, мэры. Приходят жалобы из Нижнетагильской колонии, где сидят бывшие сотрудники правоохранительных органов.
«НЗ»: Несколько лет назад, комментируя дело российского судьи Ольги Кудешкиной, вы сказали, что «на судью наложены тяжелые вериги лояльности судебной системе, в которой он служит». Поскольку теперь вы сами свободны от подобных «вериг», скажите, как Страсбург охраняет беспристрастность своих судей, обеспечивает ли он им «социальную защищенность»? Ведь должность европейского судьи не бессрочная, и, значит, придется возвращаться в свою страну…
А.К.: Прежде всего, никто не освобожден от элементарной порядочности и лояльности по отношению к коллегам и суду. Но и права на конструктивную критику у судьи никто не отнимал: для этого есть особое мнение, есть СМИ. Выйдя в отставку, я написал несколько критических статей о постановлениях Европейского суда, вынесенных без меня, включая дело о праве заключенных голосовать. Что касается социальной незащищенности судей, то такая проблема существует. Уже в первые годы работы ЕСПЧ на постоянной основе выяснилось, что почти все судьи «засветились» голосованием против «своих» государств по чувствительным для национальных властей делам. И, когда в 2001 году часть состава суда обновлялась, судьи от Австрии и Молдовы не были включены в список кандидатов, представленный властями. В 2004-м и 2007 годах та же участь постигла еще нескольких судей. Некоторые ушедшие в отставку коллеги вынуждены были либо искать работу за пределами своих государств, либо уйти в оппозицию к правящему режиму. Кроме того, все судьи «первого призыва» выпали из схемы пенсионного обеспечения Совета Европы, где даже уборщицы получают достойную пенсию. Такая ситуация делает положение бывших судей весьма уязвимым и, что печально, снижает интерес состоявшихся юристов к занятию места судьи в Страсбурге, даже если это вершина юридической карьеры. А недавно ЕСПЧ коммуницировал властям Венгрии жалобу[1] своего бывшего судьи Андраша Баки, смещенного с поста председателя Верховного суда под предлогом проводимой правительством реформы судебной системы. Подвела Андраша «вредная привычка» проявлять беспристрастность и принципиальность там, где следовало бы выказывать «гибкость» и «лояльность». В его жалобе есть указание на увольнение «в связи со взглядами и публичной позицией… высказанными по четырем вопросам фундаментальной важности для судебной системы». На кону здесь отстаивание принципа верховенства права и справедливости. Хочется надеяться, что Европейский суд вспомнит и про собственную резолюцию о судейской этике, и про Европейскую хартию о статусе для судей, и про рекомендации Комитета министров о независимости, эффективности и ответственности судей.
«НЗ»: Чем вы занимаетесь после возвращения из Страсбурга в Россию?
А.К.: В данный момент работаю в Конституционном суде, куда меня пригласил лично Валерий Дмитриевич Зорькин. Я советник по международному и европейскому праву, способствую выработке постановлений Конституционного суда по линии ЕСПЧ. Конституционный суд довольно регулярно, почти в каждом постановлении, ссылается на практику Европейского суда. Решений как судья я не принимаю, но с привычкой к особым мнениям часто высказываюсь по тому или иному поводу.
«Россия начинает работать по-европейски»
«НЗ»: Россия впервые за много лет перестала быть лидером по количеству жалоб, подаваемых гражданами в Европейский суд. Наша доля сейчас составляет 14,6%, это меньше, чем у Италии и Украины. Чем обусловлен перелом?
А.К.: Основная заслуга в ликвидации «завала» из российских жалоб, поданных в ЕСПЧ, принадлежит группе российских юристов, которые с 2011 года работают в Страсбурге. Прежде всего сказывается эффект от ратификации Россией 14-го протокола к Европейской конвенции по правам человека, который позволил рассматривать дела по ускоренной процедуре. Напомню, что Государственная Дума долго сопротивлялась его ратификации, ссылаясь на то, что протокол создаст трудности для индивидуальных заявителей. С 2006-го по 2010 год Россия оставалась единственной из 47 стран, не подписавшей протокол. За это время ком нерассмотренных российских жалоб в суде нарастал и к 2010 году достиг 150 тысяч. Урон был нанесен всему Европейскому суду, и Российская Федерация направила в помощь ЕСПЧ двадцать юристов, которые занялись предварительной обработкой поступивших заявлений, разгребая эти «залежи». Предвидя вопрос об объективности юристов, присланных государством, скажу, что их отбирал сам Европейский суд из числа 40–50 кандидатов, прошедших предварительный тест. Работают они самоотверженно: это не команда ликвидаторов, а именно команда юристов. Уже через год после ратификации протокола общий объем жалоб в ЕСПЧ снизился до 128 тысяч, а к декабрю 2013 года – до 99 тысяч. Потом суд пошел по пути объединения жалоб в одно производство, что тоже ускорило их рассмотрение.
«НЗ»: С этого года требования к подаче жалобы в ЕСПЧ ужесточены. Есть мнение, что тем самым создан фильтр на пути широкого доступа к европейскому правосудию. Мотивы, конечно, всем понятны: рассматривая жалобы годами, суд в Страсбурге сам невольно нарушает принцип разумности сроков судебного разбирательства. Но останется ли он доступным?
А.К.: Во-первых, напомню, что суд сам реформ не запускает, это делают государства-участники Европейской конвенции. Суд, скорее, оказывается жертвой этих реформ. Однако никаких препятствий для заявителей из-за изменения формальных требований к жалобе я не вижу. Более жесткими, по сути, стали два пункта: объем жалобы уменьшен до 20 страниц, и предусмотрены более жесткие сроки ее подачи – четыре месяца вместо шести. Это не более чем наведение порядка. Ведь обращения в Европейский суд наши граждане пишут «левой ногой», присылают исповеди весом в 1,5–2 килограмма. Юристы вынуждены все эти мемуары читать, а это тормозит работу над другими жалобами. Нет оснований и для утверждений о том, что новая система благоволит богатым: формуляр жалобы можно аккуратно заполнить самостоятельно, без помощи адвоката. В целом, при всей строгости норм ЕСПЧ, он всегда работал без лишнего формализма, оставляя за собой возможность прибегнуть к «собственному усмотрению» при изучении конкретной жалобы.
«НЗ»: Тем временем в России появляются специализированные адвокатские организации, работающие по линии Страсбурга.
А.К.: Да, и хорошо, что появляются специализированные адвокаты и правозащитники, проводятся тематические семинары для юристов, выходит масса интересной литературы. С жалобами, предназначенными для Европейского суда, пора работать на профессиональной основе, потому что защита прав человека – это на 80% процедура, а не поиск вселенской справедливости. Россия начинает работать по-европейски. То, что у нас называют «ужесточением правил», для европейских адвокатов является нормой. Кому-то четырех месяцев мало? Так он и в шесть не укладывался.
«НЗ»: Согласно годовому отчету ЕСПЧ, в прошлом году из 129 принятых в отношении России постановлений Европейского суда 40 касались нарушений права на справедливое судебное разбирательство. Дела подобной категории – чисто российская специфика?
А.К.: Статья 6 Европейской конвенции по правам человека («Право на справедливое судебное разбирательство») является слабым местом для всех стран. Недавно, кстати, база данных ЕСПЧ стала доступна на русском языке. В ней содержится вся судебная практика, постатейно. Из нее видно, что примерно половина заявителей жалуются на несправедливость гражданского и уголовного правосудия и на нарушения 5-й статьи («Право на свободу и личную неприкосновенность»). Здесь нет никакой российской специфики. По этим статьям наработана большая практика, и не мудрено, что в девяти случаях из десяти суд находит нарушения. В делах против России чаще всего это злоупотребление арестами, плохие условия содержания в СИЗО, осуждение на основании полицейской провокации, несвоевременный вызов сторон в процессе, игнорирование свидетелей защиты. Но не все случаи одинаковы: бывает, государство аргументированно объясняет длительность судебной процедуры сложностью дела. Есть и адвокатская тактика – затягивать процесс. Судьи ЕСПЧ исходят из материалов дела и того, что говорит им профессиональная совесть.
«НЗ»: В прошлом году вы назвали 15-летний юбилей присоединения России к Европейской конвенции «незамеченным явлением». На ваш взгляд, можно говорить о появлении единого с Европой правового пространства? Даже на языковом уровне наш «суд» исторически подразумевал «осуждение», а не «правосудие», как в Европе.
А.К.: Юбилей действительно прошел тихо: он не был отмечен вниманием ни российских официальных лиц, ни даже «либеральных» СМИ. В лучшем случае Европейский суд по правам человека упоминался несколькими днями раньше в связи с известным постановлением по делу «Тимошенко против Украины». Но, с другой стороны, критиковать значительно легче, чем мыслить позитивно. Российско-европейский диалог в области прав человека начат, идет с переменным успехом, а его результаты, пусть пока и скромные, налицо. Наконец-то сошли на «нет» споры об «обязательной» или «консультативной» природе постановлений ЕСПЧ для государств-участников, хотя то тут, то там выбрасываются флаги «правового суверенизма».
Уместно напомнить, что Россия вошла в систему Конвенции не безродной Золушкой. В отличие от ряда «новых демократий», на ходу переписывавших свои конституции под стандарты Совета Европы, Россия предъявила Европе Конституцию 1993 года – довольно впечатляющий каталог прав и свобод гражданина. Все эти годы идет наработка правовой базы для имплементации положений Конвенции: Конституционный, Верховный, Высший арбитражный суды внесли существенный вклад в утверждение принципа прямого применения норм международного права нашими судами. Среди них, например, появившаяся в Уголовно-процессуальном кодексе норма, позволяющая возобновлять производство по уголовному делу при наличии новых обстоятельств, к числу которых отнесены и постановления суда в Страсбурге. Растет совпадение позиций Конституционного суда Российской Федерации и ЕСПЧ. Инцидент – а именно так, на мой взгляд, следует оценивать эту ситуацию – с нашумевшим делом «Маркин против России», когда ЕСПЧ превысил меру критики позиции Конституционного суда по деликатному вопросу права мужчин-военнослужащих на длительный отпуск по уходу за ребенком, нужно рассматривать скорее как исключение из правил[2]. По сути своей это «конфликт толкования» – довольно частое явление в отношениях между судебными инстанциями.
«НЗ»: Но, если верить исследованиям правозащитников, например, фонда «Общественный вердикт», российские суды в повседневной практике не готовы руководствоваться позициями ЕСПЧ как обязательными. Дела-клоны плодятся: есть, например, «пилотное» постановление по делу «Ананьев и другие против России» 2012 года по жалобам на пыточные условия содержания в СИЗО, но есть и свежая коллективная жалоба фигурантов «болотного дела» по той же статье. Страсбургский суд на этом фоне выглядит разовым источником «высшей справедливости», слабо влияющим на положение дел в стране.
А.К.: Здесь надо исходить из принципа «не стреляйте в пианиста – он играет, как может». Министерство юстиции России за рекордные сроки подготовило дорожную карту реформы правосудия, кое-что сделано. Я согласен, что сделано мало. Но в следственных изоляторах хотя бы начали отгораживать отхожие места от обеденного стола – и, слава богу, что начали с этого. Стараются набивать в камеры меньше людей, чтобы на одного сидельца приходилось одно койко-место. Однако не вина Минюста, что этому ведомству ежегодно на 30–40% урезают ассигнования на реформу: соответственно, нет денег на строительство новых изоляторов и их модернизацию. Что касается возможности обжалования в национальных судах условий содержания под стражей и меры пресечения (а кроме дела Ананьева, было постановление ЕСПЧ по делу «Венедиктов против России», в котором суд констатировал отсутствие в России эффективного механизма такого обжалования), то в некоторых регионах суды уже удовлетворяют подобные иски. Хотя скорее в порядке исключения, чем правила. На самом деле и без законодательных правок можно найти зацепки для положительного разрешения подобных дел, была бы воля. Прогрессивные адвокаты добиваются компенсации для своих клиентов. Конечно, хотелось бы, чтобы в законодательстве появились специальные разделы.
«НЗ»: А кто в России занимается «согласованием» курса страсбургского суда с нашей внутренней практикой и ведет мониторинг исполнения постановлений?
А.К.: Поскольку ответчиком перед ЕСПЧ выступает государство, то и мониторинг ведет оно же. Весной 2011 года президент Дмитрий Медведев подписал указ о мониторинге исполнения постановлений Конституционного и Европейского судов, возложив эту задачу на Министерство юстиции. В прошлом году оно опубликовало сенсационный доклад, содержавший перечень исполненных и неисполненных постановлений. Свой мониторинг ведет и Верховный суд – в отношении дел, затрагивающих проблемы правосудия, будь то неисполнение судебных решений (дело «Бурдов против России – 2») или нарушение принципа правовой определенности в результате неоднократных пересмотров дела в надзорном порядке (дело «Рябых против России»). Целый отдел пересматривает дела, попавшие в поле зрения Страсбурга. Верховный суд принял ряд постановлений, разъясняя судам общей юрисдикции правовые позиции Европейского суда. Среди них, например, постановление о нарушении Россией права на свободу и личную неприкосновенность ввиду массового применения заключения под стражу в качестве чуть ли не единственной меры пресечения. Верховный суд настойчиво и детально разъяснил возможности применения залога и домашнего ареста как мер, альтернативных аресту. И даже генеральная прокуратура определила свой жанр доведения позиции ЕСПЧ до сведения прокуроров на местах: это рассылка «инструкций» – например, письма о недопустимости злоупотреблений со стороны полиции.
Европа и не-Европа
«НЗ»: В последнее время Россия всячески выказывает пренебрежение к различным европейским институтам, включая, например, Парламентскую ассамблею Совета Европы и сам Совет Европы. Как вы полагаете, не дойдет ли дело до предложений о том, чтобы выйти из-под юрисдикции Европейского суда, от которого столько головной боли?
А.К.: Парламентская ассамблея Совета Европы – это все же не весь Совет Европы, а лишь парламентская институция, наделенная политическими функциями. И, тем более, это не Европейский суд. Правовое пространство России и Европы, разумеется, должно быть единым: в том и был главный смысл нашего вступления в него более пятнадцати лет назад. Выход из него будет означать сползание на обочину европейской цивилизации. Все-таки европейская система защиты прав человека – неоспоримое достижение человеческого гения, которое копируют на других континентах. Вслед за Европейской конвенцией по правам человека появились Американская конвенция, Африканская хартия прав человека и народов, Арабская хартия прав человека и даже Исламская декларация прав человека. В последний документ, кстати, включено право, которого нет ни в одной другой конвенции, и оно мне очень нравится: право на достойное погребение. Суд в Страсбурге стал прототипом для создания Межамериканского суда по правам человека, Африканского суда. Сейчас создается Арабский суд по правам человека, а на островах Фиджи недавно состоялась учредительная конференция по созданию Суда по правам человека Австралии и Океании. По Европейскому суду уже гуляют стажеры из этих стран. Если бы система Конвенции не была жизненной и эффективной, ее не копировали бы в различных регионах мира.
«НЗ»: Вы верите в то, что в будущем о правах человека будут говорить на едином, общем языке? Запад, как представляется, утратил монополию на эту идею, когда на мировую арену вышли религиозно-традиционалистские и партикулярные системы права регионального уровня. Русская православная церковь, например, в последние годы много говорит о «православном понимании» прав человека.
А.К.: Права человека исчезнут, если потеряют универсальность. Универсальность выражает принципиальное единство всех человеческих существ: все мы – люди. Из этой концепции исходили авторы конституций последнего поколения во многих странах, в том числе и авторы российской Конституции 1993 года. Но, конечно, миссионерское распространение своей, единственно верной, концепции, кем бы она ни навязывалась – Америкой, Европой или Советским Союзом, – ни к чему хорошему не ведет. Более того, навязывание идеи прав человека в узком понимании отторгает от нее миллионы и миллионы людей. Даже, казалось бы, устоявшиеся представления о минимуме прав для каждого из нас требуют постоянного уточнения.
«НЗ»: Какие направления в международном праве сейчас актуальны, если исходить из практики страсбургского суда?
А.К.: Есть классическое направление, куда входят гражданские и политические, а также экономические, социальные и культурные права. Есть бурно развивающаяся категория коллективных прав: среди них право на мир, право народов на самоопределение, права меньшинств, право на благоприятную окружающую среду. И я бы выделил новое поколение прав, становление которых происходит на наших глазах, – это так называемые соматические, или телесные, права, включающие все, что связано с вопросами эвтаназии, альтернативного зачатия, прав эмбриона. Кроме того, развиваются биологическое право, которое включает биоэтику, и права, порожденные новыми технологиями: например, на защиту персональных данных в Интернете или на защиту от всепроникающей слежки и съемки.
«НЗ»: Вероятно, поэтому Европейский суд любит определять Конвенцию как «живой инструмент»?
А.К.: Именно так. Но при этом, с одной стороны, нужно покончить со снобистским отношением некоторых европейцев к правам человека в других регионах, а с другой стороны, стоит помнить, что именно «старушка Европа» была колыбелью международного права. Будучи судьей ЕСПЧ, я неоднократно выступал с особым мнением по этому поводу и часто получал поддержку. Так, две фразы в постановлении ЕСПЧ по известному делу «“Партия справедливости” против Турции» заставили меня в свое время разразиться особым мнением. Вот первая: «Плюрализм правовых систем… не может считаться совместимым с системой Конвенции». Вторая – еще лучше: «Шариат несовместим с основными принципами демократии в том виде, в каком они выражены в Конвенции». Я написал примерно следующее: извините, но почему правовая и судебная система, имеющая тысячелетнюю историю, должна буквально соответствовать Европейской конвенции, которой без году неделя? В другом деле против Турции речь шла о ношении хиджабов в государственных университетах, и судья из Бельгии поддержала меня в том, что суд как юридический орган должен избегать оценок религиозных традиций. Судейская инициативность не должна обострять конфликтов между культурами, тут нужен осторожный и гибкий подход, всеобщий культурный компромисс: есть минимальный стандарт международных прав, jus cogens, и есть региональные религиозные традиции. Поэтому 15-й протокол Европейского суда официально закрепляет за государствами право на «поле усмотрения».
«НЗ»: А разве введение в Конвенцию принципа «усмотрения» диктовалось не тем же снобизмом некоторых стран по отношению к суду в Страсбурге и желанием сузить его полномочия? Идея 15-го протокола, кажется, принадлежит Великобритании?
А.К.: Такого рода разговоры идут не только в Великобритании и России. Они вспыхивают в Швейцарии, недавно в Голландии прошла целая кампания под лозунгом о том, что ЕСПЧ – главный враг европейской демократии. Понимаете, многих раздражают удары в чувствительные места, которые вынужден наносить Европейский суд. Часть национальных элит и истеблишмента спит и видит, как бы удавить его. Нововведения действительно могут стать «шелковым шнурком» для суда, если спекулировать и распоряжаться ими по-хозяйски. У Европейской конвенции вообще тяжелая судьба, сопряженная с постоянной борьбой и противодействием государствам, в том числе самым демократичным. Но, с другой стороны, в мире нет ни одного международного документа, работающего столь эффективно.
«НЗ»: Кроме 15-го протокола, есть и 16-й, мало кем пока подписанный и почти необсуждаемый. Если не ошибаюсь, в нем заложен механизм обращения к ЕСПЧ как органу консультативному. Что это может означать для дальнейшей эволюции суда?
А.К.: Эта идея тоже принадлежит изощренному британскому гению. Предполагается, что высшие суды государств смогут обращаться в Страсбург за заключениями о толковании Конвенции применительно к конкретным делам. Однако такое заключение будет носить рекомендательный характер: «хочу – следую, хочу – нет». Пока протокол ратифицировала только Ирландия. Но процесс, тем не менее, запущен. Конечно, Европейский суд эволюционирует. Продолжится начатое движение в сторону превращения его в конституционный суд Европы, в толкователя Конвенции. Государства именно к этому его подталкивают. Суд возьмет на себя крупные вопросы, а мелочь будет возвращать в страны для разрешения на основе наработанных прецедентов. Перспектива эта отдаленная, но ничего с ней не поделать.
Беседовала Юлия Счастливцева
Москва, апрель 2014 года
[1] Коммуницирование представляет собой этап рассмотрения жалобы Европейским судом по правам человека, предполагающий официальное сообщение о ней государству-ответчику. Наряду с уведомлением о поданной жалобе государству предлагается ответить на вопросы суда. Государство-ответчик реагирует посредством представления меморандума, то есть излагает свою позицию по жалобе. Коммуницирование означает переход к активной стадии производства. – Примеч. ред.
[2] В 2010 году, когда Конституционный суд России возмутился решением ЕСПЧ по делу офицера Константина Маркина, Анатолий Ковлер заявил, что задача Европейского суда «не насолить государству, а выявить изъяны национальной правовой системы и помочь их исправить». – Примеч. ред.