Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2014
Андрей Виленович Рябов (р. 1956) – эксперт «Горбачев-фонда».
Подъем новых социальных движений, представляющих собой пестрые и неоформленные конгломераты различных групп, гражданских инициатив, которые действуют в самых разных сферах социальной жизни и не имеют четких политических программ, был порожден глобальным финансово-экономическим кризисом 2008 года. В этих движениях, ставших воплощением современной формы гражданско-политического протеста, одновременно проявились его сила и слабость. Они возникали стремительно, вовлекая в оборот уличной активности многотысячные массы людей, принадлежащие к самым разным слоям населения и объединенные лишь одним – резким неприятием окружающих социально-политических реалий и политики властей. Но новые социальные движения не сформировали, да, наверное, и не могли сформировать реалистичную альтернативу существующим порядкам. Именно поэтому их возможности вызвать серьезные изменения в своих странах, как правило, остались ограниченными.
Долгое время считалось, что эти движения присущи в первую очередь странам, больнее всего ощутившим влияние кризиса, причем вне зависимости от того, к какой группе они относятся – наиболее развитым или же представляющим современную урбанистическую полупериферию. Эти государства – будь то, к примеру, США на одном полюсе или же недавно вступившие в Евросоюз страны Восточной Европы на другом полюсе – объединяло одно: в момент появления новых социальных движений они двигались по нисходящей кризисной траектории.
На этом фоне возникновение минувшим летом таких движений в Турции и Бразилии стало неожиданностью. Не то чтобы эти страны не были затронуты кризисом, но по крайней мере он не приобрел там острых форм. В целом же эти столь не похожие друг на друга государства, расположенные на разных континентах, опирающиеся на различные историко-культурные и политические традиции, считались вполне успешными и, самое главное, двигались по восходящей линии.
Истории успеха
Образ Бразилии в течение долгого времени ассоциировался с огромной страной, в значительной мере покрытой непроходимыми джунглями, а также известной уникальной природой, прекрасным кофе и великими футболистами. Однако за последние двадцать лет Бразилия сильно изменилась, достигнув значительных успехов в развитии национальной экономики. Наряду с подъемом традиционных ее секторов – сельского хозяйства и легкой промышленности – страна добилась огромного прогресса в создании современной энергетики и высокотехнологических отраслей. Так, Бразилия построила собственную аэрокосмическую промышленность, сумевшую занять достойное место на мировом рынке. Выпускающая самолеты компания «Embraer» стала третьей в мире по объемам производства после концернов «Boeing» и «Airbus». Бразильцы вошли в число мировых лидеров по разработке и производству биотоплива. В настоящее время некоторыми аналитиками-международниками Бразилия рассматривается в качестве потенциального кандидата на место одного из глобальных лидеров в XXI веке.
Примечательно, что выбранная страной в первой половине 1990-х годов стратегия развития последовательно реализовывалась сначала умеренно-реформаторскими правительствами, а затем их преемниками, представлявшими Партию трудящихся, занимающую ключевые позиции в левой части политического спектра. Но, пожалуй, наиболее значительным с точки зрения международного опыта социальным экспериментом, который удалось осуществить в Бразилии, явилась программа сокращения социального неравенства, которую страна в целом успешно осуществляет в условиях открытой рыночной экономики, не прибегая к жестким этатистским методам управления ею. Главным тормозом в развитии Бразилии долгое время считалось огромное социальное расслоение, фактически приобретшее цивилизационный характер. Десятки миллионов обитателей городских трущоб (фавел) не только не имеют доступа к достижениям и благам современной цивилизации, но и живут в ином социальном, культурном и ценностном пространстве. Таково наследие тяжелого колониального прошлого и постколониального настоящего, когда на протяжении нескольких столетий базой национальной экономики оставалось плантационное рабство. Огромные масштабы нищеты, являвшейся индикатором двухсекторности как бразильской экономики, где наряду с передовыми, встроенными в мировой рынок, отраслями соседствовали примитивные уклады, так и ее социального пространства в целом, препятствовали прогрессу страны.
В период модернизации конца XX – начала XXI века количество бедных стало стремительно сокращаться. И происходило это не в результате обычного для решения таких проблем наращивания социальных расходов и накачивания деньгами нуждающихся в поддержке групп населения. Модернизация по-бразильски ставила задачу преодоления двухсекторности за счет преимущественного развития образования, которое меняет саму структуру сознания, формирует новое видение мира и современные стратегии социального поведения, прививает интерес к освоению нового образа жизни. В это время новые университеты, причем доступные для выходцев из бедных слоев населения, появились в самых отдаленных концах страны. Миллионы молодых бразильцев изменили привычный образ жизни. Но эти огромные социальные сдвиги, как выяснилось позднее, уже в ходе подъема протестного движения летом 2013 года, породили и новые конфликты в бразильском обществе.
Турция, где преобразовательная энергетика вестернизирующих реформ, осуществленных основателем Республики Мустафой Кемалем (Ататюрком), улетучилась еще к середине прошлого века, за последние двадцать лет также совершила гигантский скачок в социально-экономическом развитии. Из полузакрытой страны «третьего мира» она превратилась в одну из самых динамичных держав, став членом «Большой двадцатки» – объединения государств с самыми крупными национальными экономиками. Причем наиболее заметных успехов Турция достигла в начале нынешнего столетия, после того, как в 2002 году к власти пришла умеренная исламистская Партия справедливости и развития (ПСР). Позиции кемалистской буржуазии, тесно связанной с государством, потеснило новое поколение предпринимателей из внутренних районов Анатолии, которые смогли продвинуть экономические интересы страны далеко за ее пределы. Лоббистом их интересов и выступила ПСР. Ее лидер и бессменный c 2003 года премьер-министр Турции Реджеп Тайип Эрдоган, ставший символом успехов страны, казалось, мог не беспокоиться за устойчивость своей власти. По крайней мере его партия намеревалась бессменно править как минимум до 2020 года.
В отличие от Бразилии, Турция не создала современного научно-технологического сектора, но при этом превратилась в «региональную мастерскую». Это позволило турецким компаниям начать мощную экономическую экспансию в соседние регионы: в страны Ближнего Востока, Центральной и Восточной Европы, постсоветского пространства. Рост экономической мощи Турции обусловил и резкую активизацию ее внешней политики по этим направлениям. И, хотя добиться заметных сдвигов на пути к реализации заветной цели турецких элит – вступлению в Европейский союз – так и не удалось, а попытка Анкары стать политическим лидером Восточного Средиземноморья натолкнулась на неприятие со стороны арабских стран, за Турцией прочно утвердилась роль одной из наиболее влиятельных региональных держав.
Истории неудач
Массовые протесты в обеих странах, отдаленных друг от друга тысячами километров, возникли практически синхронно, в июне 2013 года, и вроде бы на «пустом месте». Поводами в обоих случаях послужили события, не имевшие общенационального политического значения. В Бразилии таким поводом стало решение властей крупнейшего мегаполиса страны Сан-Паулу о повышении платы за проезд на муниципальном транспорте на 7%, а в Турции – намерение мэрии крупнейшего турецкого города Стамбула снести парк Гези, на месте которого планировалось возвести новый торговый центр[1]. Однако оба события быстро вызвали масштабную общенациональную волну протестов в обеих странах. В Турции этому немало способствовали жестокие действия полиции по разгону демонстрантов. В рядах протестующих объединились представители самых разных социальных и профессиональных групп и политических взглядов. В Турции наряду с экологами в движение «Парк Гези» активно включились различные гражданские инициативы, группы активистов левой направленности, националистов и даже некоторые исламисты. Столь же пестрым оказался состав протестующих и в Бразилии, где к ним поначалу попытались примкнуть криминальные элементы из городских трущоб крупнейших городов. В обоих случаях протесты отнюдь не были бунтами маргиналов, «социальных лузеров», которым нечего терять, кроме своего положения в самом низу социальной лестницы.
Как и в других странах мира, где подобные явления возникали на пике глобального финансово-экономического кризиса, протестные движения в Бразилии и Турции не создали, да и не стремились создать, устойчивых организационных структур. Их требования хотя и носили политический характер, все же не дотягивали до того, чтобы оформиться в какие-то общие политические программы, с которыми обычно выступают партии или иные политические субъекты, претендующие на власть. Как ранее и в других странах, протестующие резко отмежевались от попыток оппозиционных политических партий распространить свое влияние на новые движения и использовать их в собственных целях. Главным фактором, объединявшим протестующих в обеих странах, стало не только неприятие политики находящихся у власти сил. В более широком плане выступления отражали протест различных общественных слоев против несправедливости нынешних политических порядков в целом – со всем их истеблишментом, как властным, так и оппозиционным. В этом и Бразилия, и Турция практически не отличались от всех других государств, где в свое время также возникали столь же массовые и одновременно аморфные движения протеста.
И все же на этом, казалось бы, понятном общем фоне остается неясным важнейший вопрос: какие именно механизмы трансформировали недовольство десятков тысяч людей конкретными решениями местных властей в общенациональные движения протеста, возникшие в странах, находящихся на восходящей траектории своего развития? Можно ли все объяснять лишь влиянием глобализации, в условиях которой передовой опыт одних государств, в том числе и в плане протестной активности населения, благодаря современным средствам коммуникации тут же становится достоянием остальной части мира? Наверное, лишь отчасти: в плане воспроизводства некоторых организационных форм (палаточных лагерей, например, на Таксиме) и некоторых внешних атрибутов, символики, лозунгов. А дальше включается национальная специфика, которая, как мы увидим, на самом деле также отражает общемировые закономерности, но только другого характера.
В Турции общим знаменателем протеста стало неприятие авторитарного стиля правления, характерного для Партии справедливости и развития и лично Эрдогана. Здесь слились недовольство действиями властей, привыкших произвольно изменять городскую застройку, не считаясь с интересами жителей, и сопротивление вестернизированных общественных слоев, составляющих значительную часть городского населения страны, попыткам ПСР расширить внедрение исламских норм в повседневную жизнь граждан. В этих попытках многие увидели намерение Эрдогана и его партии пересмотреть фундаментальные политико-правовые основы светского государства в Турции, заложенные основателем Республики Мустафой Кемалем. Недовольство охватило и часть бизнеса в связи с тем, что со временем наиболее привлекательные проекты и подряды стали по преимуществу доставаться компаниям, близким к Эрдогану и его окружению. Своей авторитарно-высокомерной реакцией на первые протесты в Стамбуле премьер-министр лишь подхлестнул их распространение. Он демонстративно уехал из страны с плановым официальным визитом в Марокко, дав понять, что не намерен прислушиваться к требованиям протестующих людей. В результате в течение короткого промежутка времени протесты охватили более шестидесяти турецких городов, в том числе все крупнейшие. Если не самому Эрдогану, то представителям возглавляемой им власти все же пришлось идти на диалог с «улицей». Так, в вопросе о судьбе парка Гези, сыгравшем роль триггера в появлении мощного движения протеста, власть оказалась вынужденной пойти на уступку: решение об его уничтожении было отменено.
В Бразилии главной причиной протестов стало недовольство коррупцией, а также качеством доступного образования и здравоохранения. Особое раздражение в обществе вызвали огромные бюджетные траты на организацию и проведение в стране чемпионата мира по футболу, который состоится в 2014 году. Выяснилось, что закупки техники в США и Китае, как и сами строительные работы, совершались по завышенным расценкам, в то время как сами спортивные сооружения сдавались в эксплуатацию с очевидными недоделками. Апофеозом этого «антифутбольного» недовольства стали события в Белу-Оризонти, где накануне полуфинального матча Кубка конфедераций перед главным городским стадионом состоялась стотысячная акция протеста. Как и по всей стране, демонстранты требовали, чтобы те огромные средства, которые тратятся на проведение чемпионата мира и других дорогостоящих турниров мирового уровня, были направлены на развитие образования, здравоохранения и инфраструктуры городов, включая, конечно, и муниципальный транспорт. Негодование протестующих вызывали также высокий уровень коррупции в государственном аппарате и полиции.
В отличие от Турции, реакция бразильских властей на возникновение движения протеста была другой. Дело в том, что в этой стране на протяжении последних тридцати лет внутриполитический процесс развивался в условиях жесткой конкурентной борьбы. На президентских выборах победившие кандидаты выигрывали у своих соперников с небольшим перевесом и только во втором туре. К тому же нынешний президент страны Дилма Руссефф, как и ее предшественник Лула да Силва, являвшийся выходцем из социальных низов, представляли левую Партию трудящихся. Они прошли суровую школу борьбы с военным режимом и всегда стремились последовательно защищать интересы общественных низов. При таких условиях правительство Бразилии не могло высокомерно отмахнуться от народного возмущения, как это попытался сделать Эрдоган. Поэтому в первые же дни протестов президент Руссефф пообещала перераспределить государственные доходы от нефти и газа в пользу развития образования и здравоохранения. Она также заявила о намерении усилить борьбу с коррупцией и попыталась убедить общественное мнение, что возведение и подготовка спортивных сооружений к чемпионату мира по футболу 2014 года осуществляется не за счет бюджета. Таким образом, в Бразилии власть сразу же заявила о готовности принять значительную часть требований протестующих. Но даже после таких обещаний волнения пошли на убыль далеко не сразу, а в ноябре, правда, в гораздо меньших масштабах, повторились вновь.
Новые времена
Итак, в обеих странах главной причиной социальных протестов стали изменившиеся общественные потребности, резко выросшие в период стремительного экономического развития. В Турции еще со времен Ататюрка привыкли к тому, что экономический рост лишь укрепляет авторитарную власть, более того, он становится возможным лишь благодаря такой власти. Очевидно, что аналогичным образом думал и Эрдоган, за плечами которого была история национального успеха, хотя авторитаризм нынешнего турецкого премьера имеет другое институциональное воплощение. Он существует в условиях реальной многопартийности и глубоко интегрирован в наличные демократические институты. Однако в течение последнего десятилетия в сознании значительной части турецкого общества произошли глубокие изменения. В процессе роста благосостояния, формирования современного городского среднего класса, ориентирующегося на западные стандарты, возникло и отторжение авторитарного правления, в каких бы формах оно ни проявлялось. Постепенно стал складываться запрос на продолжение и углубление демократических перемен. Как продемонстрировали летние волнения в Турции, сегодня многие ее граждане уже не удовлетворяются участием в конкурентных выборах. Они хотят, чтобы власть четко осознавала границы своей компетенции и перестала диктовать гражданам, как им нужно жить. Они желают иметь власть, подотчетную обществу, готовую и способную решать сложные проблемы путем диалога с различными группами, представляющими самые разные интересы.
Парадоксальные изменения в ходе модернизации последнего двадцатилетия произошли и в Бразилии. Повсеместное развитие и распространение образования привели к тому, что требования к его качеству, как и к качеству здравоохранения, существенно выросли. Социальные группы, еще недавно фактически не имевшие доступа к этим общественным благам, продвинувшись вверх по социальной лестнице в процессе реформ, ныне высказывают неудовлетворение уровнем медицинского обслуживания, состоянием больниц, поликлиник, школ и университетов. То, что их вполне устраивало вчера, уже не устраивает сегодня.
Традиционно в Бразилии успехи национальной команды по футболу, пятикратно становившейся чемпионом мира, играли роль своеобразного механизма социальной компенсации для обитателей фавел и других беднейших слоев населения. Для многих из них достижения темнокожих мальчишек, которые когда-то, как и они сами, гоняли тряпичный мяч на соседнем пляже, а теперь стали звездами спорта мировой величины и миллионерами, были символами того, чего на самом деле никогда не может случиться в их собственной судьбе. Это напоминало эффект латиноамериканского телесериала, когда по телевизору показывают красивую сказку про Золушку, превратившуюся в прекрасную принцессу, но зрители хорошо осознают, что ничего подобного в их реальной жизни не произойдет никогда. Поэтому появление десятков тысяч демонстрантов, скандировавших лозунги «FIFA, убирайся домой!», в стране, где футбол не только национальный вид спорта, но еще и часть национального образа жизни, стало настоящим шоком для бразильского политического класса и левого правительства, которое, как казалось, должно было бы хорошо знать запросы своего электората. Но времена меняются, и слепое поклонение футболу перестает быть безусловной ценностью для десятков миллионов представителей среднего класса и социальных низов. Наращивание инвестиций в здравоохранение и образование оказывается более важным, чем очередная победа национальной сборной на мировом чемпионате.
Таким образом, неожиданный взлет протестной активности в Бразилии и Турции показал, что его причиной может быть не только кризис, резко ухудшающий положение средних городских слоев, но и рост потребностей значительной части населения, для которой возможности, предоставляемые существующим политическим социальным порядком, уже не кажутся такими приемлемыми, как это было прежде. Как и в других странах мира, протестные движения в Турции и Бразилии вряд ли трансформируются в новые политические проекты. При этом какие-то попытки создать к очередным выборам на базе активистов прошедших уличные баталии новую политическую партию или общественно-политическое движение, способные бросить вызов существующему истеблишменту, наверняка, будут предприниматься. Даже успешное превращение гражданского движения в политическое неминуемо будет означать, что ему придется расстаться с «неформальным» уличным прошлым и начать играть по правилам парламентской демократии с неизбежными компромиссами, согласованиями интересов, коалиционной политикой и ответственностью перед избирателями. Но это уже совсем другая история.
* * *
Однако и на истории новых социальных движений протеста точку пока ставить рано. Очевидно, что их появление в столь разных по уровню развития странах указывает на недостатки современной демократии, на наличие в ней «недостающих элементов», которые позволяют при нынешних, даже хорошо отлаженных, институтах расцветать коррупции и безответственности властей. В силу именно этих дефектов в поведении властных элит укореняются приверженность манипулированию обществом, а в их сознании растет убеждение в том, будто массовые слои населения – всего лишь пассивный объект управленческих стратегий, но никак не самостоятельный игрок с собственными интересами и целями, заслуживающими внимания. Но в то же время очевидно и то, что на создание этих «недостающих элементов», которые, по-видимому, будут связаны с расширением сферы прямого политического действия и новейшими информационными технологиями, на их встраивание в систему современной демократии уйдет определенное время. Однако уже сейчас нынешний истеблишмент в возрастающей степени будет вынужден считаться с появлением на политическом поле нового игрока, требующего таких изменений.
[1] О событиях лета 2013 года в Турции см. также: Ильинцева К. «Турецкое лето»: причины и следствия бунта на Босфоре // Неприкосновенный запас. 2013. № 5(91). С. 188–198. – Примеч. ред.