Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2013
Ядвига Рогожа – эксперт Центра восточных исследований (Варшава), постоянный сотрудник журнала «Новая Восточная Европа» (Вроцлав).
Ядвига Рогожа
«Снизу постучали»: российское общество инициирует перемены[1]
С прошедшего года в публичном пространстве России набирает скорость процесс, который подспудно нарастал уже несколько лет. Идет износ правящего режима, его эффективность и способность достичь заявленных целей снижаются, равно как и поддержка со стороны активных общественных групп и части элиты[2]. Показательно, что процесс делегитимации системы не был запущен сверху «либеральной» частью политической элиты, но созрел внизу, в активных слоях общества, и уже оттуда стал распространяться на элиты. К тому же вырастал он из тенденций, которые первоначально способствовали консолидации путинской системы власти, прежде всего – из экономической стабилизации. Период prosperity, который пришелся на правление Владимира Путина, позволил россиянам удовлетворить насущные экономические нужды и психологическую потребность в стабильности. Это привело к формированию новой социальной общности, которую, упрощая, можно назвать средним классом[3]. Эта группа сочетает более высокий экономический статус с новойполитической культурой, а также со спросом на иную модельгосударства, более открытую и конкурентную.Недоминируя всоциальнойструктуре российского общества, она, тем не менее, располагает наиболее развитым социальным капиталом, а также интеллектуальным потенциалом.
Экономическая стабильность и технологический прогресс (в частности, развитие Интернета) запустили процесс, в результате которого упомянутая часть общества «переросла» путинский общественный договор, строившийся на принципе «лояльность/пассивность в обмен на благосостояние», и предъявила запрос на его изменение. Оформился спрос на плюралистическую систему, с большей автономией отдельных групп, независимыми и работоспособными институтами, обеспечивающими защиту их прав и закрепляющими четкие правила игры. Причем запрос этот, что показательно, проистекает не только из практических и экономических нужд упомянутой группы, но и из морально-этических соображений. Несмотря на развитие среднего класса и других активных общественных групп, высока вероятность того, что в ближайшем будущем в инициированных ими процессах они так и не станут субъектом, способным обеспечить реализацию собственных интересов, а их роль сведется к роли союзника одной из группировок внутри элиты. Однако главный вопрос состоит в том, будет ли продолжаться стабильное развитие гражданского общества в последующих политических циклах и смогут ли в более длительной перспективе сформироваться и окрепнуть институты гражданского контроля, которые станут противовесом для любой правящей элиты.
Сдвиг в сознании
Низоваягражданская активность проявлялась уже в середине2000-х годов, но в то время она была фрагментированной, локальной ичасто ограничивалась сугубо экономическими, прежде всего имущественными, вопросами[4]. Последующие годы внесли в этот процесс количественные коррективы и качественные изменения: число таких инициативпостоянно росло, и онираспространялись на сферы, не связанные непосредственно симуществом или благосостоянием определеннойгруппы людей. Хорошей почвой для развития низовой общественной активности оказался стабильный экономический рост, в ходе которого россияне приобретали активы и накапливали сбережения, пусть даже небольшие, которые стремились защитить. Важную роль сыграло также развитие Интернета, который сегодня является повседневным «орудием труда», средством коммуникаций, информации и развлечений более чем для40% россиян[5]. Широкий доступ к Интернету стал катализаторомперемен в массовом сознанииипривил установки, не совместимые с путинской системойвласти: привычку к плюрализму исвободному обмену мнениями, навыки самостоятельных суждений и действий.
Одним из главных последствий распространения Интернета с точки зрения развития гражданского общества был демонтаж властной монополии на информацию. Уже со второй половины 2000-х годов Рунет можно было рассматривать как все более полновесную информационную альтернативу. Интернет сломал существующий «нисходящий» информационный механизм отношений между государством и обществом, из репродуктора и комментатора новостей превратившись в их генератор[6]. Его пользователи могли создавать и распространять альтернативную информацию и тем самым пробивать брешь в государственной пропаганде и «виртуальной действительности», транслируемой государственными телеканалами. Произошло своеобразное повторение гласности: «табуированные» в течение многих лет факты, связанные с деятельностью властей разных уровней, выявлялись и транслировались в больших масштабах. Возрос интерес россиян к тому, что можно назвать «состоянием государства». Рядового гражданина, не разбиравшегося в сложных вопросах государственного устройства, волновали, тем не менее, такие темы, как коррупция в высших эшелонах власти или милицейский произвол. Фотографии предполагаемого дворца Владимира Путина в окрестностях Геленджика облетели всю Россию, а выкладываемые в сети откровения самих сотрудников силовых ведомств позволили людям представить масштабы морального и организационного разложения «органов».
Этот интерес в какой-то отфильтрованной форме просочился даже в среду молодых пользователей Рунета, которые политикой принципиально не интересовались. К примеру, на популярных в этих кругах сайтах с «демотиваторами» примерно с 2010 года появлялось все больше политических сюжетов. Интернет-мемы вроде «партии жуликов и воров», придуманного Алексеем Навальным, входили в широкий обиход. Вновь обрела популярность политическая сатира, которая сначала прошлась по Дмитрию Медведеву и его инициативам, а потом пошла в атаку на Владимира Путина. На тот момент насмешка и возмущение были в основном реакцией на реальность, относительно которой граждане чувствовали себя бессильными. Тем не менее, Интернет породил сдвиг в общественном сознании, который разрушил устоявшиеся информационные стереотипы и клише мышления вроде «хороший царь – плохие бояре», привел к десакрализации власти и разоблачению иллюзии ее эффективности.
Интернет как «костыль» для гражданского общества
Другим ключевым последствием распространения Интернета стала возможность обойтицентрализованное и подцензурное пространство «реального мира». Интернет стал своего рода «протезом гражданского общества»[7]–платформой инициатив, где практиковалисьгражданские навыки, которыене могли развиваться в«оффлайне»,строго регламентируемом властью.Интернет предоставил возможность для консолидации людям и группамс похожими и порой неприемлемыми в официальном миревзглядами, а также для координациинезависимыхинициатив.В виртуальномпространстве образовывались квазиинституты, которые просто не могли появиться в пространстве официальном. Субститутами политических партийстановились сетевые сообщества, объединенные общими идеямииинтересами, а форумом для обмена информацией имнениями, своеобразным «местом для дискуссий», стала блогосфераи социальные сети,особеннорусскийсегмент «Facebook».
Наряду с деятельностью, непосредственносвязанной сполитикой,Интернет стимулировал развитие аполитичных инициатив, благотворительных, потребительских, правозащитных, культурных и так далее. С помощью сети эти инициативы получали общероссийскую огласку и находили союзников по всей стране, побуждая людей из других регионов,борющихся спохожими проблемами, активизировали тех, кто прежде чувствовал себя бессильнымпротив«системы». К примеру,инициативы «Синих ведерок», а затем «РосЯмы» не только наглядно показалимасштабы дорожных проблемво всей стране,но и подталкивали к борьбе с вип-произволом на дорогах, предоставляя гражданам нужную информацию и юридическую поддержку. С их помощью многие узнали, что местные власти обязаны отремонтировать аварийный участок дороги за месяц с момента подачи заявления; в итоге – власти оказались заваленными подобными требованиями. В свою очередь инициативы, связанные с наблюдением за выборами («Голос», «РосВыборы», «Гражданин наблюдатель»), посредством Интернета сформировали целую системуинформирования и организации наблюдателей. В результате энергияобщественноговозмущения фальсификациями была претворена в создание армииорганизованных и юридически грамотных активистов. В начале 2013 года они приняли участие в кампании по регистрации членов участковых избирательных комиссий с правом решающего голоса, запущенной в преддверии выборов в Мосгордуму имэра Москвы (2014-й и 2015 годы). В этих и других инициативах желающие могли либо принять непосредственное участие, либо оказать финансовую поддержку (благодаря Интернету краудфандинг стал явлением повсеместным), либо перепостить информацию в своем аккаунте или блоге.
Это всего несколько инициатив из несметного количества, порожденного Интернетом. Стоит отметить, что, разумеется, политические и гражданские инициативы отнюдь не доминируют во всей Интернет-активности. Политически ангажированная доля пользователей сети оценивается на уровне 12–13% – а в глазах многих исследователей Интернетне является достаточно серьезной альтернативой, способной заменить другие институты и каналы воздействия на общественное мнение[8].Тем не менее,именно Рунет пробил брешь в официальноминформационном пространстве. Порожденные им инициативы способствовалиформированию установок, характерных длядемократических обществ: навыков низовой самоорганизации, консолидации ради общихинтересов,стремления к повышениюправовой культуры и формированию механизмов гражданского контроля. Это постепенно помогало преодолевать укоренившиесяв российскомобществе пассивность,атомизацию ислабо развитуюправовую культуру, которые в течение долгого времени делали людей восприимчивыми кманипуляциямсо стороны власти[9].
Из онлайна в оффлайн
Навыки, приобретенные в сети, отразились насоциальной и политической реальности. Массовыйполитический протест после декады социально-политической апатии – лишь один из примеров. По сути многочисленностьуличныхмитингов – далеко не единственное мерило успеха оппонентов режима. Ключевым является отказ отполитической и гражданской пассивности, которая более точно определяласостояниеумовроссиянпри Путине, чем активная поддержка режима. Именно эту пассивностьвласти укрепляли всеми способами, что хорошо иллюстрируетпамятныйтекст Льва Гудкова и Бориса Дубина«Общество зрителей»[10].
Характерно, что дажеинициативы, в корне неполитические(потребительские, имущественные, экологические), по мере своей реализации заставляли задумываться о сути «системы», регулирующей указанные сферы.Борьба за индивидуальные интересы и права неизбежноприводила кстолкновению ссистемой в целом, обнажала слабость и инертность государственных структур,масштабы их коррумпированности. По ходу дела гражданин начинал понимать, наскольконеэффективно,некомпетентно, а иногда и «антисоциально» его государство. Такая конфронтация быстро излечивала от иллюзии обещанного welfarestateи упования на патернализм[11].
Формированиенавыков защиты прав иинтересовтак же вело кпреодолениюглубоко укоренившегося взаимногонедоверияи восстановлению социальных и общечеловеческих связей. Поначалу умение защищаться практиковалось «на себе», а потом эти навыки оказывались полезными в помощи другим.Как подчеркивает ТатьянаВорожейкина, «самозащита является первым и необходимым шагом для того, чтобы в обществе могли возникать более общие формы солидарности»[12]. Масштаб этого явления в последние два года сильно увеличился: появляются все новые люди, «новые неравнодушные», готовые лично работать на благо других или потратить на это свои деньги, время, знания.
Наряду с преодолением взаимногонедоверия назревала потребность в сообществе, в «чувстве локтя». Митинги рубежа 2011–2012 годов придали многим именно это ощущение общности, сообщали силу и отвагу. Люди, многие годы чувствовавшие себя маргиналами, испытали эйфорию от того, что их много, что вокруг «такие хорошие лица». Волна активности породила очередные формы коллективного действия в публичном пространстве, которые, в отличие от «страдальческих» акций «Стратегии 31», попросту доставляли удовольствие (по крайней мере, до определенного момента). Несколько московских митингов переродились в стильные «пикники» с участием множества молодых людей. В столице собирались многотысячные «прогулки» с художниками и писателями, читали стихи под открытым небом, наслаждались изменениями в Парке Горького. Тысячи незнакомцев брались за руки и стояли в «белом кольце», что раньше казалось невероятным в Москве, где господствуют спешка, суета, раздражительность и агрессия. После многих лет публичного, общественно-политического «отсутствия» многие охотно выходили из дома за «чувством локтя», за общностью с теми, кто тоже «против течения».
Нарастание противоречий
Во время первого президентства Владимира Путина россияне в большинстве своем если не приветствовали, то вполне мирно уживались с авторитарной, жесткой и регулируемой сверху системой, ибо «справедливой» компенсацией за ее недостатки казались государственное распределение благ и декларативная уверенность в том, что «Россия встает с колен». Однако со временем удовлетворение базовых социально-экономических потребностей, технологический прогресс (развитие Интернета) и смена поколений способствовали гражданской модернизации, которая не находила отражения в модернизации общественно-политической сферы. Постепенно выявилось противоречие, которое упрощенно можно свести к известной формуле «Notaxationwithoutrepresentation». Активной и преуспевающей части общества стало не хватать действующих институтов, защищавших бы ее права – на собственность, а впоследствии и на субъектность, в том числе, право на политическое представительство, насмешкой над которым казались очередные партийные проекты, выдвигаемые властью. При этом пресловутое taxation казалось непомерным еще и из-за коррупционной ренты, включенной в стоимость любых товаров и услуг[13], из-за отсутствия гарантий сохранения приобретенной собственности, учрежденной компании или достигнутой позиции.
Кроме осознания «цены» («дани»), выплаченной системе при отсутствии гарантий, противоречия порождались ощущением ограничения в развитии (система административных и прочих барьеров) ичувством морального протеста, обусловленного пересечением все новых и новых этических границ. Здесь уместно упомянуть многолетнее заключение Светланы Бахминой, фальсификации во время думских выборов 2011 года, «двушечки» для участниц «PussyRiot» и запрет усыновления детей американцами.
Режим не только не пытается смягчить эти противоречия, но и решительно отвергает саму возможность диалога с «несогласными».После возвращенияПутинав Кремльвласти инициировали процесс, который можно назвать «реакционной консолидацией»[14]. Запущена волнаограниченийпо отношению ко всем формам гражданской активности,в том числе аполитичным – таким, как волонтерское движение. Власть стремится показательно увеличить издержки, связанные с оппозиционной, а также «чрезмерной» общественной и гражданской активностью, причемкак финансовые, так и карьерные или репутационные.
Тем не менее, репрессивные действия Кремля кажутся попыткойостановитьлавинукриком«Не сметь!».В краткосрочной перспективе такая политика, наверняка, сведет на нет отдельныеинициативы,отобьет у части людей охоту что-то делать, а у части спонсоров – желание оказывать финансовую поддержку.Однако ужесточение репрессий может лишь ускоритьэрозию системы. Во-первых, оно идет вразрез с ожиданиями активных групп в обществе и большой части элиты. Попытка подавить нарастающееброжение в элитах мерами устрашения только увеличивает опасения и недовольство в этих кругах, все чаще рассматривающих политического лидера не как гаранта и дистрибьютора средств и активов, а как фактор риска. Во-вторых, совершаемые при этом властью ошибки и актыцинизма возмущают людей и подталкивают их к новому действию, как это было в случае с «законом ДимыЯковлева».
Формирование альтернативы
Тем временем происходящее в обществе можно рассматривать как начало формирования альтернативы существующей правящей элите и созданной ею модели общественно-политического устройства. Этот процесс выявляет фальшивость предлагаемого режимом выбора между существующей системой с ее представителями, с одной стороны, и насильственной и бессмысленной революцией, с другой. О неизбежности такой альтернативы, кстати, говорят и за пределами России, в частности, в Польше, причем делают это люди, которых сложно записать в союзники Путина. Мнимая дилемма «Если не Путин, то кто?» метко спародирована одним из лозунгов протеста – «Если не Путин, то кот». Сейчасобществонаходитсявактивномпоиске,пытаясь уйти от навязываемой ему дихотомии. Постепенно происходит расщепление гражданской активности на направления политическое и общественное, способное в долгосрочной перспективе создать прочную гражданскую основу.
Политическая оппозиция пока находится в началепути. Стоящие перед ней задачи, по мнению Льва Гудкова, таковы:
«[Создание] альтернативных коммуникационных структур, разработка автономной (и альтернативной по отношению к власти) повестки дня, создание “параллельного правительства” и управленческих структур, необходимых для накопления альтернативного кадрового потенциала – людей, обладающих опытом и достаточной компетентностью для того, чтобы в ситуации острого кризиса и раскола власти быть в состоянии взять на себя управление страной»[15].
В последние годыпоявилась – пока довольно разрозненная – когорта новых лидеровпротестного движения, претендующих на представление интересов «недовольных».Были предпринятыпервые попыткикоординации действий в рамках движения: создан Координационный совет оппозиции. Эти шаги могут казаться неловкими и неумелыми, прикрывающими личные амбиции и тонущими в разногласиях. Однако эти гражданские «ясли» есть проба базовых демократических механизмов: культуры диалога и компромисса, толерантности, умения определять собственные интересы и понимать интересы других.
Активность оппозиции порождает сразу несколько вопросов. Ограничится ли она формированием персональной альтернативы, сводящейся к девизу «Россия без Путина», или же будет предпринята попытка разработать системную альтернативу? Насколько возможен консенсус между различными группами внутри оппозиции и их союзниками в элите относительно общей программы-минимум? Ограничится ли будущая программа преобразований косметическими коррективами или же она станет началом обновления, включающего реформу политической системы? Как предостерегает Лилия Шевцова, несмотря на то, что личностный потенциал правящей элитыподорван, потенциал «самодержавной» власти вполне устойчив, и такая система власти может быть воспроизведенадажепосле сменыправящей верхушки[16].
Наряду с политической активностью идет постепенная аккумуляция социального капитала и развитие гражданского общества. Это изобилие инициатив разного рода, которые, скорее, составляют широкую, децентрализованную совокупность, нежели упорядоченную коалицию. Кстати, их зачастую отличает противоречивое отношение к оппозиционным политическим лидерам, пытающимся «оседлать» общественное брожение. Процесс приращения социального капитала не быстр, и, хотя это обстоятельство принято считать его недостатком, оно в то же время является гарантией закрепления происходящих изменений. Ворожейкина напоминает о риске «преждевременной демократизации», которая на рубеже 1980–1990-х не позволила мощному на тот момент гражданскому движению выстроить новых политических форм и институтов:
«Постепенное накапливание сил организациями гражданского общества в условиях слабеющего авторитарного режима более плодотворно для последующего демократического развития, чем быстрая и радикальная политическая реформа, в условиях которой новые демократические институты столь же быстро и неизбежно наполняются старым содержанием»[17].
Поэтому долгосрочное развитиесоциального капитала и общественных институтов столь жеважно, как и появлениеполитической альтернативы. Ведь, по мнению Ворожейкиной, именно уход многих активныхпредставителейнизовыхсоциальныхдвиженийвполитику стал одной изпричин провала предыдущего этапа демократизации, так как в результатене смог сложиться достаточно сильныйпротивовес власти в виде развитых общественных институтов.
Преграды на пути
Российское общество предъявило новый политический запрос, однако даже в случае начала преобразований нет гарантии, что именно оно получит от них выгоду.Во-первых, на данный моментобщество не располагает серьезными структурами, кадрами и программой, которые могли бы стать основой альтернативнойсистемы. Первые попытки созданияинституциональногопротивовесагосударственному административному ресурсу только предпринимаются.Во-вторых,те группы в элитах, которые можно считатьсоюзниками общества в оппонировании репрессивному режиму, обнаруживают непоследовательность, как только дело доходит до демонстрации ими приверженности реальнойтрансформации системы[18]. Насколько можно судить, для этих элитных групп общественное недовольство является фактором, легитимирующим возможные перестановкив верхних эшелонах власти и замену неудобного лидера на нового, что сведется всего лишь к поверхностной «настройке» действующей системы.Наконец, в-третьих, определенные риски влечет за собой социальная структураРоссии с ее контрастами между отдельными группами. В социуме отсутствует общая система ценностей (связанных, например, с модернизацией), которую разделяло бы большинство. Разница в направлении развития отдельных социальныхгрупп –модернизированных зон изастойных анклавов – повышает рисксоциальнойконфронтации[19]. Правда, в хорепессимистическихголосов особняком звучит прогноз, предоставленный Центром стратегических разработок:
«К концу 2010-х годов экономический рост в сочетании с переходом двух поколений бэби-бумеров в старшие возрастные группы приведет к кардинальному изменению соотношения сил между двумя социальными полюсами. Впервые в истории России средний класс превратится в наиболее многочисленную социальную группу и получит количественное электоральное превосходство над противоположным социальным полюсом»[20].
Если это предвидение сбудется, в российском обществе впервые за двадцать лет появится критическая масса, заинтересованная не только в технологической, но и в глубокой политической и социальной модернизации.
Организационныйимператив
Одним из приоритетов общества является дальнейшая организационная работа, причем важен план как политической, так и гражданской активности. Организационный императив, о котором писал Самюэль Хантингтон в 1968 году,как нельзя болееподходит кнынешней ситуациив России:
«Социальная и экономическая модернизация подрывает старые формы власти и разрушает традиционные политические институты. И не обязательно она создает новые формы или новые политические институты. Однако, расширяя политическое сознание и политическую активность масс, она создает острейшую в них необходимость. […] Организация есть путь к политической власти, но она же и фундамент политической стабильности и тем самым – предпосылка политической свободы»[21].
Потребность в последовательной организационной работе, даже с осознанием долгосрочностиперспективы, подчеркивают и давние активисты антикоммунистической оппозиции в Польше, которые в 1970–1980-х годах создавали альтернативные общественные структуры без видимой надежды на быстрый крах режима. В результате их действий появились профсоюзное движение«Солидарность», которое со временем насчитывало десять миллионов членов, и Комитет защиты рабочих, который объединял, казалось бы,противоположные группы противников режима – интеллектуалов и пролетариев. Экспертные советы, связанные с этими структурами, разрабатывали программу будущих изменений (членом такого совета при «Солидарности» был Лешек Бальцерович). Один из участников тогдашних событий и будущий автор книги о Комитете защиты рабочих Ян Скужински писал:
«Общественное сопротивление коммунизмув Польшедлилосьпочти полвека, пока существовала Польская Народная Республика. Сопротивление это было разрозненным, не создающим политической альтернативы. Любую альтернативу взародыше уничтожала власть коммунистов, зиждущаяся на тройноймонополии: организации, информации и политического представительства. Эту монополию разрушила деятельность Комитетазащитырабочих. Комитет подорвалпретензии компартии на представление национальныхинтересов, противопоставив всевластию партии идеюсамоорганизации, а массовойпропаганде –свободу слова, недосягаемого для цензуры»[22].
При этом горизонт изменений сначала казался недостижимым: современники зачастую относились к лидерам антикоммунистической оппозициикак к«опасныммечтателям и политическим романтикам». Скужински резюмирует: «И все-таки у нас получилось. Эта историяневероятна, но правдива»[23]. Остается надеяться, что получится и у российского общества, уже сделавшего первые шаги от традиционной, верноподданнической политической культуры к современному гражданскому обществу.
[1] Первая часть заголовка отсылает к афоризму Станислава Ежи Леца: «Когда я упал на самое дно, снизу постучали».
[2] Среди прочих этот процесс описывает Кирилл Рогов, см.: Рогов К. Политические циклы постсоветского транзита // ProetContra. 2012. Т. 16. № 4–5. С. 6–32.
[3] Эта общность, состоящая преимущественно из жителей больших постиндустриальных городов, получила уже не одно название: «первая Россия», «урбанизированное постиндустриальное сообщество», «креативный класс» и так далее. По оценкам российских экспертов, она составляет от 10% до 25% российского населения, хотя, согласно некоторым мнениям, «средняя прослойка» общества в России охватывает более 45%. Вместе с тем, ни одно из упомянутых определений не объемлет полностью всех групп «недовольных властью». Это понятие намного шире и, помимо среднего класса, включает в себя представителей других социальных групп.
[4] Это протесты против монетизации льгот, движения в защиту жилищных прав, против уплотнительной застройки, принудительных выселений и так далее. См.: Ворожейкина Т. Самозащитакакпервыйшаг к солидарности //ProetContra. 2008. Т. 12. № 2–3. С. 6–23.
[5] См. опрос ФОМ в ноябре 2012 года (http://runet.fom.ru/Proniknovenie-interneta/10714).
[6] Один из первых значимых симптомов этого процесса в 2010 году описала Юлия Латынина: «Еще два года назад путешествие Путина по трассе Чита – Хабаровск на желтой “ладе-калине” было бы новостью, а все саркастические замечания (неважно, в газетах или Интернете) по поводу отсутствия в России дорог, ментов в кустах, двух “лад” на подхвате – были бы именно комментариями. Вес комментария и новости не равен. Сейчас члены клуба “Диверсант” сняли собственную пленку, на которой видно, как кортеж Путина, состоящий из нескольких десятков иномарок, не считая двух “лад” в запасе, мчится по дороге, и выложили ее в Интернет – и эта пленка является не комментарием, а новостью» (см.: Латынина Ю. Либо Интернет уничтожит режим, либо режим уничтожит Интернет // Ежедневный журнал. 2010. 13 сентября (www.ej.ru/?a=note&id=10384)).
[7] Rogoża J. The Internet in
[8]См. выступление Льва Гудкова на дискуссии «Политическая ситуация в России, осень 2012: потенциал и перспективы политической реакции» (www.liberal.ru/articles/5853).
[9] Rogoża J. Op. cit.
[10]См.: http://ps.1september.ru/2002/20/12.htm.
[11] Ворожейкина Т. Указ. соч. С. 18.
[12]Там же.
[13] Как показало проведенное в 2012 году исследование «TransparencyInternational», коррупционная составляющая в стоимости пакета молока в России составляет от 15% до 30% (http://transparency.org.ru/v-rossii/vliianie-korruptcii-na-roznichnuiu-tcenu-moloka).
[14] См. выступление Кирилла Рогова на дискуссии «Политическая ситуация в России, осень 2012: потенциал и перспективы политической реакции» (www.liberal.ru/articles/5853).
[15] Гудков Л. Социальный капитал и идеологические ориентации // ProetContra. 2012. Т. 16. № 3. С. 28.
[16] Шевцова Л. Политические итоги 2012 года: последний этап упадка режима // Forbes.ru. 2012. 25 декабря (www.forbes.ru/sobytiya-column/231428-politicheskie-itogi-2012-goda-poslednii-etap-upadka-rezhima).
[17] Ворожейкина Т. Указ. соч. С. 15.
[18] Как указывает Лилия Шевцова, «у самодержавия как системы правления есть ресурсы, в том числе и поддержка буржуазных сил, порожденных российским капитализмом. Новая буржуазия и обслуживающие ее группы мечтают вырваться из-под диктата силовой бюрократии. Но все дело в том, что они не готовы к свободной политической конкуренции и правовому государству. Они хотят свободы для себя, которую бы гарантировал мудрый лидер, – он должен их оберегать одновременно и от засилья бюрократии, и от “люмпен-пролетариата”. Так что вот парадокс: в России падение путинского режима может облегчить воспроизводство самодержавия в новой персонификации». (Шевцова Л. Указ. соч.).
[19] Гудков Л. Указ. соч. С. 29.
[20] Белановский С., Дмитриев М. и др. Движущие силы и перспективы политической трансформации России. Доклад Центра стратегических разработок. М., 2012. С. 69.
[21] Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004, С. 449.
[22]Skórzyński J. Siła bezsilnych. Historia Komitetu Obrony Robotników. Warszawa: Świat Książki, 2012. S. 13.
[23]Ibid. S. 17.