Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2013
Андрей Станиславович
Макарычев (р. 1965) – приглашенный исследователь Института Восточной Европы
Свободного университета Берлина.
Андрей Макарычев
Российские олимпийские дискурсы: эффекты унификации
и многообразия
Как
известно, глобальные мегасобытия в области спорта имеют свойство формировать
коммуникативные пространства, в которых региональные, национальные и
транснациональные идентичности раскрываются, как принято считать, не политическим,
но при этом весьма эффективным образом. Олимпийские игры особенно часто
вовлекаются в эту игру идентичностей и интерпретацию вопросов национальной
гордости, чести и славы в различных семантических контекстах[1]. Каждое
такое событие представляет собой «чистую доску, на которой заинтересованные
стороны оставляют свои послания»[2].
Подобно
прочим нарративам, определяющим идентичность, олимпийские дискурсы неизменно
задают как единство, так и различия. Предстоящая Олимпиада в Сочи, несомненно,
является частью большого кремлевского проекта по восстановлению
общенационального согласия как предварительного условия признания и успеха
России со стороны международного сообщества. Апелляции к единству нации
поддерживаются и легитимируются посредством их созвучия с глобальным
олимпийским дискурсом, который изначально развивался в рамках западных
представлений modernity, индустриализации, урбанизации, и
международной системы, базирующейся на понятии «нации-государства»[3].
Между
тем, спорт далеко не во всем поощряет идеал однотипной и монотонной
национальной идентичности. На Западе олимпийские виды спорта все чаще отражают
культурное многообразие[4]. Россия,
бесспорно, весьма далека от европейских стандартов мультикультурализма, которые
в последнее время горячо обсуждаются. Но дебаты об Олимпиаде в Сочи, тем не
менее, четко показывают гетерогенность политического, социального и культурного
пространства страны, как и разнообразие мнений, заглушающих унификаторские ноты
господствующего в Кремле гегемонистского дискурса.
Именно
отсюда и возникает исследовательская задача, к которой я обращаюсь в данной
статье. Могут ли спортивные мегапроекты, планируемые в России в ближайшем
будущем – а среди них, помимо Олимпийских игр, Универсиада 2013 года в Казани и
чемпионат мира по футболу 2018-го, – способствовать дальнейшей децентрализации
и плюрализации? Способны ли они упрочить территориальные, социальные,
культурные, этнические и прочие возможные идентичности и дискурсы, которые
отличаются от унитарного дискурса, навязываемого сверху? Или же возобладает
другой тренд, влекущий Россию к более иерархичному, «вертикальному»,
выстраиваемому сверху обществу, которое отстаивает президент Путин? Неочевидное
соотношение этих двух сценариев мне и хотелось бы раскрыть в этом материале.
Олимпийский
дискурс Кремля представляет собой такой инструментарий формирования
идентичности, в котором наличествуют четыре ключевых элемента. Во-первых,
Олимпиада в Сочи должна послужить укреплению единства России – это ключевое слово доминирует не только в
названии правящей партии, но и в путинской президентской кампании 2012 года.
Во-вторых, спортивная тема хорошо вписывается в кремлевский проект модернизации
и строительства более эффективного общества. В-третьих, одним из самых важных
посланий – которые Кремль хотел бы адресовать миру посредством олимпийского
проекта – выступает подтверждение российской «нормальности», соответствия универсально признанному
нормативному порядку. Наконец, в-четвертых, Москва желает продемонстрировать
свою способность эффективно обеспечивать безопасность, особенно на
Северном Кавказе, широко известном как самое опасное место в России.
Следовательно,
единство, модернизация, нормальность и безопасность оказываются ключевыми
вехами олимпийского дискурса Кремля. Каждая из них, однако, может быть
подвергнута сомнению, причем оспаривание, как я покажу ниже, может проистекать
из трех источников: они могут быть признаны несостоятельными в самой России и
за ее пределами или же пасть жертвами внутренней непоследовательности и
противоречивости самих кремлевских деклараций.
Ниже я
сосредоточусь на дискурсах и политических линиях, формируемых основными
акторами, вовлеченными в подготовку Олимпиады в Сочи. Учитывая непрозрачность
процесса принятия решений в России, упомянутые политические линии целесообразно
анализировать через призму теории речевых актов, которые совершаются
действующими лицами, стремящимися воздействовать на целевую аудиторию и
транслировать ей некие базовые послания[5]. Я
постараюсь также выделить намеренные и непредумышленные последствия реализуемых
политических курсов, предполагая, что они отнюдь не всегда влекут за собой те
результаты, которые ожидались.
Глобальный
спорт в пост-/трансполитическом мире
Сложные
семантические связи, соединяющие спорт и политику, можно рассматривать в двух
концептуальных контекстах. Во-первых, слияние политического и спортивного
влечет за собой деполитизацию и маргинализацию таких нормативных тем, как права
человека, транспарентность власти, экология, низовая демократия и так далее.
Это обусловлено нарастающей глобализацией, характеризуемой сплавом спорта с
медийной развлекательной культурой. Глобальный спорт, уходя все дальше от
первоначальных идеалов олимпийского движения, сближается с миром глобальной
индустрии развлечений, коммерческой рекламы и массовой культуры, избегающим
обременения ценностями[6]. Даже
апеллируя к национальным чувствам, олимпийская реклама использует наиболее
популярные виды спорта в качестве «пустых символов, лишенных внутреннего
содержания, […] единственный смысл которых в том, чтобы быть эмблемой группы,
признаваемой ее членами и выделяющей их в гетерогенном пространстве иных мифов
и символов»[7].
В русле той же логики политика (или, точнее, постполитика, как сказали бы
многие критики) во всем мире все более замещается карнавальными действами,
неотъемлемой частью которых оказываются спортивные мегасобытия.
В
попытках постполитической инструментализации спорта присутствует заметное
эстетическое измерение. Во многих странах спорт сделался биополитическим
(воплощенным в человеческом теле) заменителем государственной идеологии; из
этого факта произрастает особая эстетика спорта как ключевого элемента
политически ангажированных публичных акций. Владимир Путин, погружающийся на
морское дно и возвращающийся назад с чудесно обретенной древней амфорой или
позирующий в качестве дзюдоиста и наездника, – такие примеры хорошо
иллюстрируют расширение зоны публичного перформанса на стыке политики и спорта.
Во-вторых,
возможна трансполитическая трактовка оси «спорт–политика». Понятие
«трансполитика» было предложено Жаном Бодрийяром для того, чтобы описать
присущую политике тенденцию выходить за рамки собственной сферы, расползаясь по
всей общественной ткани и теряя в процессе свои нормативные принципы. Кремль
целенаправленно выводит границы спортивного дискурса за пределы стадионов и
атлетических арен, приписывая спортивным достижениям более широкие и замкнутые
на идентичность смыслы. Так, по мнению Константина Косачева, нынешнего главы
Россотрудничества (правительственного агентства, отвечающего за гуманитарное
сотрудничество с зарубежными странами), спорт является разновидностью «мягкой
власти», которую Россия должна активнее использовать в публичной дипломатии. Он
проводит, например, глубокомысленные параллели между триумфом российской
команды на чемпионате мира по хоккею 2012 года и успехами российской внешней политики.
И все же
политическая проблематика порой возвращается в публичный дискурс, превращая его
в площадку сопротивления преобладающим и гнетущим пост- и трансполитическим
дискурсам. Хорошим примером здесь может служить политическая реакция
европейских приверженцев нормативной, в том числе и правозащитной, политики в
отношении недемократических режимов, принимающих спортивные мегасобытия. К
примеру, хотя германские инициаторы политического бойкота Украины как хозяйки
футбольного Евро-2012, а также Белоруссии как организатора чемпионата мира по
хоккею 2014 года предпочитают определять свой подход как «этическую дилемму»,
их действия, в конечном счете, оказываются сугубо политическими. Этот тренд,
вне всякого сомнения, затронет и Олимпиаду в Сочи, успех которой уже ставится
под сомнение из-за управленческой неэффективности российских властей,
игнорирования экологических проблем, нарушения прав мигрантов и пренебрежения
устойчивым развитием территорий.
Четыре
столпа российского олимпийского дискурса
В этом
разделе я рассмотрю четыре ключевых элемента олимпийского дискурса Владимира
Путина – принципы единства, модернизации, нормальности и безопасности – и
покажу, как каждый из них может быть поставлен под вопрос альтернативными
суждениями. Я попытаюсь показать, что гегемонистский дискурс способен лишь
частично фиксировать смыслы, приписываемые этим идеям, а из множества иных
дискурсов проистекает большое количество альтернативных интерпретаций, которые,
в конечном счете, мешают Кремлю объявить себя единственным средоточием
позитивно определяемой и всеобъемлющей национальной идентичности[8].
Единство
Концепт
национального единства выступает центральным компонентом гегемонистского
дискурса Кремля. С точки зрения кремлевской олимпийской стратегии, Игры в Сочи
должны подтвердить могущество единой России, эффективно управляемой из единого
властного центра, руководимого харизматическим лидером.
В русле
этого нарратива управление большим спортом в России почти всецело
монополизировано государством, которое посредством спортивных федераций
занимается как финансовыми, так и организационными делами спортсменов. В
подобном стремлении к централизации есть еще одна важная сторона: Кремль
стремится использовать Олимпийские игры для того, чтобы укрепить собственное
влияние в крупнейших корпорациях[9], ужесточить
бюджетный контроль над некоторыми регионами и даже перейти, фактически, к
прямому управлению некоторыми субъектами федерации[10]. В своей
спортивной политике Москва заново утверждает себя в качестве ключевого центра
принятия решений, надзирающего за регионами и дарующего им право реализовать
мегапроекты на собственных территориях. Эта политика подкрепляется негласными
сделками, заключаемыми между Москвой и региональными властями. Распределение
федеральных бюджетных ресурсов обычно оказывается следствием непрозрачных
соглашений между федеральной и региональной бюрократиями.
Именно
под этим углом зрения масштабное строительство в Сочи подталкивает амбициозные
проекты, предполагающие создание лыжных курортов в соседних северокавказских регионах
и финансируемые за счет федеральной целевой программы «Юг России». В
специальных «горнолыжных курортных зонах» обеспечиваются налоговые льготы для
резидентов и упрощаются процедуры получения виз для иностранцев. Промоутеры
этих проектов утверждают, что они будут способствовать развитию Северного
Кавказа и ликвидации экономической пропасти между процветающим Сочи и нищими
соседними территориями. Кремль рассчитывает также на то, что более жесткий
контроль над местной экономической жизнью поможет в конечном счете укротить
местные элиты, которые будут более глубоко интегрированы в российскую экономику[11]. Однако,
как говорят критики, за широко рекламируемыми туристическими и горнолыжными
проектами скрывается фактическое присвоение федеральной собственности
региональными кланами[12]. Кроме
того, при реализации этих проектов игнорируются российские законы, требующие
проведения публичной экологической экспертизы накануне любого крупномасштабного
строительства[13].
Наконец, подобное положение вещей уже вызывает негодование руководителей других
регионов, которые чувствуют себя отодвинутыми на второй план из-за огромных
вложений в Краснодарский край и Северный Кавказ[14].
Для
кремлевской политики исключительную важность имеет символическое измерение.
Путин лично выступает одним из главных творцов олимпийского дискурса. Многие
считают, что проведение Игр в Сочи – исключительно его персональная заслуга. Не
удивительно, что выбор кавказского леопарда в качестве талисмана предстоящей
Олимпиады был предопределен личным мнением Путина[15]. Таким же
единоличным президентским решением, хотя и принятым под давлением международной
экологической общественности, стала передислокация сочинской трассы для бобслея[16].
Олимпийский
дискурс, продвигаемый Кремлем, включает некоторые элементы ностальгии по
советской эпохе и ее спортивным достижениям, которые были утрачены в 1990-х.
Свидетельством тому выступают многочисленные отсылки к московской Олимпиаде
1980 года, превратившейся в символ, широко эксплуатируемый властью для
поддержания воспоминаний о былом наследии великой державы. Постоянные
реминисценции по поводу победоносной хоккейной серии 1972 года, в которой
советская команда разгромила канадцев, дополняют эту ностальгическую пропаганду
символов прошлой славы.
Практика
рекрутирования выдающихся спортсменов в правящую «Единую Россию» также призвана
подчеркивать связь между спортом и духом национального единства. Ирина Роднина,
легендарная советская фигуристка, став депутатом Государственной Думы, курирует
ряд спортивных проектов, целью которых выступает поддержка интеграционных
инициатив Кремля на постсоветском пространстве. За подобной ангажированностью
стоит все та же логика «мягкой силы»: согласно Константину Косачеву,
сегодняшние атлеты – это завтрашние политики и дипломаты[17].
Фактически
спорт в России превращается в игровую и неидеологическую имитацию того, в чем
остро нуждается Кремль, – «национальной идеи»[18], которая
одним из деятелей «Единой России» была переложена на спортивный язык: «всегда
быть первыми»[19].
Вся семантика российских Олимпийских игр, включая благословление атлетов
иерархами православной церкви, традиционные инвективы в адрес иностранных
арбитров, стремящихся «засудить» наших спортсменов, и так далее, тесно связана
с обретением национального единства, гарантирующего защиту от враждебных
происков.
Но если
взглянуть на дело более критично, то можно обнаружить, что Олимпиада в Сочи
одновременно стала точкой кристаллизации иных дискурсов, скептических в
отношении кремлевского благоприятствования национальному единству. Радикальная
оппозиция в лице Бориса Немцова, Гарри Каспарова и Владимира Милова предлагает
собственную историю сочинской Олимпиады как грандиозного финансового
мошенничества и источника чудовищной коррупции, разрушающей окружающую среду и
лишающей население любых ощутимых выгод от предстоящего спортивного праздника.
Их обличения выглядят особенно убедительными на фоне шести уголовных дел,
возбужденных Следственным комитетом в отношении государственной корпорации
«Олимпстрой», и череды отставок ее руководителей[20]. Подобные
факты лишний раз обнажают коррупционную природу российского унитарного
государства, которое хронически неспособно справиться с массовым воровством.
Унификаторский
дискурс Кремля подрывается сомнениями по поводу того, целесообразно ли тратить
такие огромные деньги на реализацию спортивных мегапроектов в нынешней России,
обремененной огромным количеством нерешенных социально-экономических проблем.
Значительной части населения Северного Кавказа проекты горнолыжных курортов
кажутся абсолютно бессмысленными. В свою очередь многие россияне, проживающие в
других частях страны, считают инвестиции в Северный Кавказ главным
инструментом, задействованным Кремлем для сохранения этого региона в составе
России. Некоторые критики подозревают, что ни Сочи, ни близлежащие курорты не
смогут соперничать с грузинскими туристическими центрами, которые уже сегодня
посещаются туристами без виз[21]. Что
касается региональной политики, то все громче звучат критические голоса тех
жителей Сочи, которые убеждены, что именно из-за олимпийского строительства их
город перестал быть популярным пунктом низкобюджетного туризма, растратив
конкурентные преимущества относительно соседних регионов, например, Абхазии.
Другие скептики апеллируют к региональной идентичности: по их логике, Олимпиада
в Сочи, будучи событием мирового масштаба, почти не принесет дивидендов местным
жителям, поскольку после 2014 года олимпийская инфраструктура неизбежно
подвергнется коммерциализации, а экологический ущерб от масштабной
реконструкции города так и не будет восполнен.
Кроме
того, глобальные спортивные проекты придают импульсы множеству региональных
инициатив, не всегда согласующихся с централистскими посылами Москвы. Так,
Республика Татарстан собирается использовать Универсиаду для продвижения
собственного неформального лидерства, предлагая Казань в качестве
«испытательного полигона» для Олимпиады в Сочи, а также для открытия
собственных выходов в глобальный мир. Подключение провинциальных городов со
всей России к проведению международных спортивных мероприятий, включая
чемпионат мира по футболу 2018 года, не столько способствует формированию
всероссийской идентичности, опекаемой из единственного центра, сколько создает
предпосылки для укрепления локальных социально-культурных идентичностей и
умножения точек роста за пределами Москвы.
Итак,
спорт далеко не всегда выступает объединяющей силой. Социальное пространство
спорта самого по себе кажется достаточно неоднородным, и поэтому преобладание в
нем кремлевской символики отнюдь не гарантировано.
Модернизация
Включение
спортивной проблематики в доминирующий модернизационный дискурс представляет
собой интересную, хотя и спорную попытку обогатить и разнообразить изначально
технократическое понимание развития, пропагандируемое Кремлем. Весьма характерно,
что Косачев упоминает спортивные победы в одном смысловом ряду с производством
конкурентоспособных автомобилей и российским экономическим соперничеством с
развитыми странами[22]. Он прямо
ссылается на рейтинг, предложенный консалтинговой компанией «Ernst & Young» и инновационным центром в Сколково, согласно которому
спортивные успехи являются важным фактором, предопределяющим международный
потенциал России и ее привлекательность в мире[23].
Логика,
присущая отношению российского правительства к спорту, привносит в глубоко
технократическое ядро модернизации скромную социальную добавку. Это дополнение,
впрочем, не меняет управленческой, чисто административной, постполитической
сути официального модернизационного проекта, который обходит стороной ключевые
проблемы государственной расточительности и коррупции, неэффективности
бюрократии и недостаточного инвестирования в человеческий капитал, игнорируя
при этом мнение гражданского общества. Все это широко обсуждалось в российских
медиа и социальных сетях с самого запуска олимпийского проекта. В итоге
кремлевское видение модернизации вступает в противоречие с ожиданиями
радикальных политических реформ и либерализации публичной сферы России,
которые, конечно же, не входят в список приоритетов администрации Путина.
Кроме
того, путинские (и медведевские) попытки использовать олимпийскую риторику для
пропаганды здорового образа жизни – а для будущего России этот вопрос
чрезвычайно важен, так как масштабы потребления алкоголя и наркотиков сегодня
угрожают национальной безопасности, – в основном бьют мимо цели. Конечно,
олимпийские образы оказывают определенное воздействие на молодежь, желающую
предпочесть спорт курению или пьянству, но, в конечном счете, подлинными
бенефициариями олимпийских видов спорта оказываются крупные коммерческие
компании. Продажа дорогой спортивной экипировки (снаряжения для хоккея,
аксессуаров для лыж и сноуборда) стала в России модным и растущим бизнесом, в
котором приближающиеся Олимпийские игры занимают видное место. Рекламируя
Олимпиаду как свидетельство обновления России, государство фактически действует
как агент корпоративного бизнеса.
Нормальность
Естественно,
Кремль желает использовать Олимпиаду как подтверждение того, что Россия есть
«нормальной страна» и неотъемлемая составляющая международного сообщества.
Однако в кремлевской трактовке «нормальности» наличествуют серьезные оговорки,
поскольку предполагается, что «нормальная» великая держава обладает несомненной
привилегией играть мускулами.
Националистическая
риторика, сопровождающая олимпийские приготовления, сливается с голосами тех,
кто призывает Россию к реваншу за унизительное поражение в Ванкувере в 2010
году, где российская команда заняла лишь одиннадцатое место – наихудший
результат за всю историю участия страны в зимних Олимпийских играх. Хорошие
спортивные показатели могут служить той же цели: симпатизирующие Кремлю
комментаторы с удовольствием использовали относительный успех российской
сборной (бронзовые медали) на европейском футбольном чемпионате 2010 года,
провозгласив появление «поколения реванша»[24]. Кремль
изо всех сил увязывает спорт с триумфальным «вставанием с колен»; разумеется,
эту задачу решить проще, нежели обеспечить выработку общественного консенсуса в
отношении демократии, прав человека и гражданских свобод.
Российская
элита довольно часто обращается к конфронтационной риторике на стыке спорта и
политики, порицая недружественный грузинский режим за поддержку черкесского
движения и осуждая «Запад, который усматривает в сепаратистских поползновениях
на Северном Кавказе средство для реализации своих планов»[25]. После
Олимпиады в Пекине портреты российских чемпионов, изображенные на билбордах в
центре Москвы, сопровождались слоганом «Они сражались за Родину»[26], явно
отсылающим к семантике Великой Отечественной войны.
Безопасность
Москва,
несомненно, хотела бы использовать Олимпиаду в Сочи для ребрендинга в качестве
эффективного гаранта безопасности в регионе. Кремль заинтересован в
десекьюритизации своей кавказской политики и затушевывании вооруженного
сопротивления исламистов и радикальных националистов в регионе[27]. Наилучшим
примером такого подхода выступает Чечня. До тех пор, пока чеченский президент
Рамзан Кадыров сохраняет личную преданность Путину, ему будут разрешать такую
степень автономии, о которой в 1990-е годы нельзя было даже мечтать.
Подстраиваясь под требования Грозного, Кремль обнаружил себя в странной
ситуации: его политическая субъектность утверждается не посредством власти
санкционировать ситуации исключения и таким образом устанавливать особые режимы
безопасности, но, напротив, через способность нормализовать, или подвергать
десекьюритизации, бывшие мятежные регионы.
И все же
эффективность государства в преодолении социальных конфликтов, технологических
катастроф и природных бедствий остается в российском обществе предметом острых
дебатов. Наиболее серьезные вызовы представляют террористические угрозы,
незаконная миграция, а также природные катастрофы – например, смертоносное
наводнение в Краснодарском крае летом 2012 года, с которым власти явно не
справились. Защита окружающей среды и экологическая безопасность также остаются
в фокусе общественных протестов в Сочи и Краснодарском крае. Все эти вопросы
требуют от государства не столько защиты от внешних врагов, сколько более
практичной заботы о безопасности человека.
Подготовка
Олимпиады в Сочи радикально обнажает местные пробелы в сфере безопасности. Ярким
примером в данном отношении может служить общественный резонанс, вызванный в
2010 году массовым убийством в казачьей станице Кущевская неподалеку от Сочи:
«“Кущевский синдром”, распространенный по всей России,
то есть переплетение криминала, бизнеса, власти и репрессивных органов,
является еще одним подтверждением деградации системы – она не может
функционировать даже по своим правилам»[28].
Иначе
говоря, прежде, чем реализовать кремлевские притязания на поддержание
внутреннего мира и гармонии, России предстоит пройти долгий путь. Комендантский
час, введенный в Сочи в мае 2012 года, подчеркнул остроту проблем безопасности,
причиной которых стал наплыв рабочих-мигрантов со всего Кавказа, а также с
Балкан и из Турции, находящихся в конфликтах с местным населением. Нарастающие
опасения по поводу безопасности на Играх в Сочи обнаруживаются и в попытках
мобилизовать ресурсы казаков, весьма заинтересованных в том, чтобы узаконить
себя в качестве низовой – и очень консервативной – силы, способной поддерживать
правопорядок. Попытки изобразить казаков в качестве особого «приграничного
народа», стиль жизни которого отличает его от прочих народов России, лишь
осложняют положение дел с безопасностью на юге России. Прозвучавшее летом 2012
года из уст губернатора Краснодарского края Александра Ткачева обещание
мобилизовать казачьи подразделения на сдерживание «массового притока кавказцев»
было воспринято в качестве меры, которая сомнительна с правовой точки зрения и
рискованна в политическом плане. Ведь он фактически предложил ограничить
свободу передвижения российских граждан внутри их собственной страны, вызвав
резкую реакцию в соседних субъектах федерации. Обращение к столь архаичным
инструментам поддержания безопасности способно спровоцировать негативные
процессы в этнических республиках Северного Кавказа, которые отличают себя от
остальной России не только из-за очевидной специфики культурной идентичности,
но и в силу особых геополитических ориентаций.
Вопросы
этнической идентичности и исторической памяти в острейшей и наиболее
приближенной к проблемам безопасности форме были сформулированы черкесским
движением, которое подвергло сомнению имперское наследие России и,
следовательно, затронуло официальный нарратив российского величия. Раздраженное
отношение Кремля к требованиям черкесов признать их жертвами геноцида со
стороны царской России свидетельствует о том, что Москва понимает сложность
ситуации, но никаких коммуникативных стратегий в данном отношении у нее нет.
Так, по словам депутата Государственной Думы Сергея Маркова, черкесские
активисты, настаивающие на признании «черкесского геноцида», «развращают и
предают собственный народ и найдут свое место на свалке истории»[29]. Вместо того,
чтобы вести диалог по болезненным вопросам истории, Москва предпочитает заново
утверждать собственное верховенство, которое, в конечном счете, не укрепляет, а
расшатывает безопасность. В ответ на вызовы, связанные с безопасностью,
федеральное правительство наращивает в регионе военное присутствие, которое
«явно указывает, где находятся приоритеты Москвы: Северный Кавказ
рассматривается ею как враждебная территория, нуждающаяся в контроле
посредством жесткого милитаристского присутствия»[30]. По мнению
Валерии Новодворской, сегодня олимпийский спорт, в отличие от времен Древней
Греции, не выступает миротворцем, а узаконивает насилие и угнетение, делая
каждого из нас «частью орущей толпы»[31].
Обострение вопросов безопасности накануне Игр в Сочи лишь привносит в политику
Москвы на Северном Кавказе новые ограничения и подстегивает требования южных
регионов России, состоящие в том, что федеральная власть должна обращаться с
ними особым образом.
Другой
важной проблемой остается Абхазия, которая расположена в непосредственной
близости от Сочи и, согласно данным Федеральной службы безопасности, широко
используется террористическими организациями для переброски оружия и вербовки
боевиков[32].
Создается впечатление, что Москва осознает проблемы, обусловленные неэффективностью
пограничного контроля, и пытается предпринимать какие-то шаги в этом
направлении. Но политически Москве явно не хватает четкой стратегии в отношении
этой территории, отпавшей от Грузии. Подтверждением тому явилось состоявшееся в
марте 2012 года неожиданное назначение губернатора Краснодарского края Ткачева
представителем президента России в Абхазии. Наделение главы региональной
исполнительной власти внешнеполитическими полномочиями не имеет аналогов в
российской дипломатической практике и фактически создает предпосылки для
дублирования работы Министерства иностранных дел[33]. Кроме
того, репутация Ткачева неоднозначна из-за его вовлеченности в коррупционные
скандалы и приверженности националистической риторике. Все это показывает
нехватку имеющихся в распоряжении Москвы квалифицированных кадровых ресурсов,
позволяющих проводить на Северном Кавказе продуманную и долгосрочную политику.
Заключение
Как и во
многих других странах, в России спортивные события глубоко вписаны в нарративы,
созидающие идентичность. Выходя за рамки игры и развлечения, спорт выполняет
ряд других, более утилитарных, функций: например, мобилизует национальный дух и
обеспечивает поступление в государственную казну финансовых ресурсов. Это
умножение не связанных напрямую со спортом смыслов[34] делает
спортивные дискурсы важными компонентами производства имиджа, выстраивания
идентичности, практики социально-политического обособления или, наоборот,
вовлечения.
В этом
тексте я очертил два сценария, унификации и диверсификации, которые выходят далеко
за пределы тематики Олимпийских игр. Так, в центре событий пребывает
деполитизированный кремлевский дискурс, увязывающий Олимпиаду с российской
модернизацией, внутренней сплоченностью, нормализацией и умением решать
проблемы безопасности. Внешне дискурсивная стратегия Кремля вполне гармонирует
со столь же деполитизированной позицией большинства мировых спортивных
институтов. Как в России, так и за границей деполитизация должна
рассматриваться как своеобразный, но порой весьма эффективный тип властного инструмента,
активно используемого властями национальными (например, Путиным в России или
Януковичем на Украине) и международными (в лице Международного олимпийского
комитета, Союза европейских футбольных организаций, Международной ассоциации
хоккея на льду и другими).
И все же
кремлевский дискурс централизации встречает сопротивление со стороны иных групп
интересов, которые делают упор не столько на унификацию, сколько на
эмансипацию, и оспаривают предпосылки унитаристов. Устойчивость официального
дискурса, как было отмечено вначале, подрывается разными факторами. Один из них
привносится извне: вся проблематика Олимпиады в Сочи вписывается в западные
попытки морального обличения авторитарных режимов, использующих спортивные
события для упрочения собственной легитимности. В указанном смысле полемика по
поводу дальнейшей изоляции режима Януковича путем политического бойкота
Евро-2012 на Украине имеет некоторые последствия и для России. Кроме того,
международная активность черкесской диаспоры, как и обсуждение того, насколько
безопасной будет грядущая Олимпиада, так же выступают факторами внешнего
давления, с которым придется столкнуться России.
Но самые
серьезные покушения на кремлевский олимпийский дискурс производятся изнутри. С
одной стороны, из рядов оппозиции постоянно звучат речи о том, что олимпийская
политика властей является коррупционной, финансово неэффективной, безразличной
к сохранению окружающей среды, нечувствительной к локальным контекстам,
несправедливой для других регионов и так далее. С другой стороны, кремлевский
дискурс сам по себе не убедителен и не последователен, поскольку идеи
модернизации, единства и нормализации в российском контексте функционируют как
пустые символы, которые можно интерпретировать в зависимости от предпочтений толкователя.
Вот почему вполне можно представить себе, что, несмотря на весь словесный
фасад, воздвигаемый Кремлем, Олимпиада в Сочи откроет весьма неприглядный образ
России. Миру предстанет страна, вместо модернизации воспроизводящая устаревшие
практики эпохи феодализма, расколотая по этническим и религиозным линиям,
вынужденная платить огромную цену за поддержание мира внутри собственных
границ.
Перевод с английского Андрея Захарова
[1] Kraft R., Brummett B. Why Sport and Games Matter: Performative
Rhetorics in Popular Culture //
Brummett B. (Ed.). Sporting Rhetoric:
Performance, Games, and Politics.
[2] Miles S. Spaces for Consumption:
Pleasure and Placelessness in the
[3] Amara M. Olympic Sport and
International Debates in the Arab-Muslim World: Between Modernity and
Authenticity, Globalization and Localization // Preuss H., Liese K. (Eds.). Internationalism in the Olympic Movement: Idea and Reality between
Nations, Cultures, and People. VS Research Publishers, 2011. P. 42.
[4] См.: Henry I. Sport and Multiculturalism: European
Perspective.
[5] Balzacq T. A Theory of
Securitization: Origins, Core Assumptions, and Variants // Idem (Ed.). Securitization Theory: How Security Problems
Emerge and Dissolve.
[6] См.: Kistner T. Die Entertainment-Machine // Das Parlament. 2012. №
20–21 (14 mai). S. 9.
[7] Mock S. «Whose Game They’re
Playing»: Nation and Emotion in Canadian TV Advertising during the 2010 Winter
Olympics // Studies in
Ethnicity and Nationalism. 2010. Vol.
12. № 1. P. 207.
[8] См.: Torfing J. Discourse Theory: Achievements, Arguments, and
Challenges // Howarth D.,
Torfing J. (Eds.). Discourse Theory in European
Politics: Identity, Policy and Governance.
[9] См.: Jokisipila M. World Champions Bred by National Champions: the Role
of State-Owned Corporate Giants in Russian Sports // Russian Analytical Digest. 2011. № 95 (April 6). P. 8–11.
[10] См.: www.liberty.ru/Themes/Kak-spasti-Olimpiadu-v-Sochi.
[11]
[12] См.: http://slavya.ru/rings/viewtopic.php?t=3443.
[13] Немцов Б., Милов В. Сочи и Олимпиада (www.rusolidarnost.ru/boris-nemtsov-vladimir-milov-sochi-i-olimpiada).
[14] Зубаревич Н. Провалились в яму // Российская газета. 2012. 2
марта.
[15] Орех A. Вертикальный леопард // Ежедневный журнал. 2011. 28 февраля (www.ej.ru/?a=note&id=10847).
[16] Он же. Экологически чисто // Там же. 2008. 17
июля (www.ej.ru/?a=note&id=8228).
[17] Косачев К. Спорт интеграционных достижений (blog.rs.gov.ru/node/8).
[18] Подрабинек А. Футбольное сумасшествие // Ежедневный журнал.
2008. 25 июня (www.ej.ru/?a=note&id=8175).
[19] Гольц А. Партбилет на стол // Там же. 2010. 2 марта (www.ej.ru/?a=note&id=9914).
[20] См.: http://top.rbc.ru/society/11/08/2011/609944.shtml.
[21] Vatchagaev M. Plans to
Build North Caucasus Ski Resorts //
[22] Косачев К. За трудовую победу! (blog.rs.gov.ru/node/17).
[23] Он же. Можно ли измерить мягкую силу? (blog.rs.gov.ru/node/19).
[24] Гольц А. Демонстрация идентичности // Ежедневный журнал. 2008. 27 июня (www.ej.ru/?a=note&id=8191).
[25] Kireyev K. The
[26] Шендерович В. Награды нашли героев // Ежедневный журнал. 2008. 8 октября (www.ej.ru/?a=note&id=8466).
[27] Vatchagaev M. Soccer in the
[28] Шевцова Л. Россия: логика упадка // Новая газета. 2011. 14 сентября (www.novayagazeta.ru/politics/48497.html).
[29]
[30] Dzutsev V. Kremlin Chooses
Guns Over Butter Approach in Dealing with North Caucasus //
[31] www.echo.msk.ru/programs/personalno/522767-echo/.
[32] www.regions.ru/news/2406797.
[33] Маркедонов С. Неуместный представитель // Новая политика. 2012. 19 марта (www.novopol.ru/-neumestnyiy-predstavitel-text119675.html).
[34] Килдиушев О. Спорт как фактор
модернизации // АПН. 2010. 27 октября (http://apn-nn.ru/543330.html).