Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 2013
Бо Петерссон (р.
1960) – профессор Университета Мальмё.
Эмиль Перссон (р.
1982) – аспирант Университета Мальмё и Университета Лунда.
Бо Петерссон, Эмиль
Перссон
Политическое
мифотворчество и зимняя Олимпиада 2014 года
Зимняя
Олимпиада в Сочи самым тесным образом связана с международным имиджем России.
Оба российских президента, Владимир Путин и Дмитрий Медведев, рассматривали
предстоящие Игры как показательную акцию, свидетельствующую о возвращении
России статуса великой державы. Теоретически отталкиваясь от понятия
политического мифа, эта статья исследует вопрос о том, как российский державный
миф используется в официальном дискурсе, касающемся Олимпиады в Сочи.
Представляя
политический миф
Политические
мифы представляют собой убеждения, разделяемые населением того или иного
политического образования[1].
Они обеспечивают наличие универсальной смысловой основы, поддерживая
коллективную идентичность и подкрепляя легитимность тех политических лидеров,
которые действуют в согласии с этими мифами[2].
Вопреки общепринятому пониманию, фактическая истинность политического мифа не
имеет отношения к определению его политического потенциала[3].
Успешный политический миф либо просто считается
истинным, либо применяется так, как будто его считает истинным большая группа людей.
В силу
самой своей природы политические мифы выдвигаются и поддерживаются действующей
властью[4].
В тех случаях, когда они успешны, их включают в политические практики, ритуалы
и установления, а также интегрируют в преобладающие верования и нормы. Посредством
такой процедуры они нормализуются и обретают статус чего-то само собой
разумеющегося, защищая себя тем самым от критического анализа[5].
Зачастую,
однако, возникает напряжение между артикуляцией политического мифа сверху и
конкурирующими запросами на его истинность, идущими снизу. Дункан Белл
выдвигает понятие «мифопространства», под которым он понимает следующее:
«…Протяженная в темпоральном и территориальном
отношении дискурсивная сфера, где ведется борьба за контроль над воспоминаниями
людей и где обсуждаются, оспариваются или ниспровергаются националистические
мифы»[6].
Мифы,
пестуемые властями, и потенциально противоречащие им мифы, формируемые
социальными низами, соперничают именно в мифопространстве.
В свою
очередь, Рональд Боер выдвигает предположение о том, что политическому мифу
неизменно присущи внутренние противоречия: он может оспариваться и
опровергаться изнутри[7].
Если власть не в состоянии поддерживать взращиваемый ею миф, то он способствует
ее ниспровержению. Иначе говоря, любой миф содержит в себе зерно
саморазрушения. Вместе с тем, благодаря качеству, которое этот автор именует
«коварством мифа», мифологические конструкции способны формировать фикцию
абсолютной истины. К такой цели стремятся многие политики, и современные
российские лидеры не являются в этом исключением.
Российский
великодержавный миф
Есть все
основания констатировать наличие глубочайшей связи между верой в то, что Россия
есть и будет великой державой, пользующейся авторитетом и влиянием в
международных делах, и русской национальной идентичностью[8].
Владимир Путин, заявивший однажды, что Россия либо будет великой, либо ее не
будет вообще, выразил эту связь очень четко[9].
В данном случае, как и во многих других, Путин воспроизводит распространенное в
народе мнение и обращается к могущественному политическому мифу о России как о
несокрушимой державе, самой судьбой призванной к величию. Кстати, на практике
притязания на величие России не исчезали из политического дискурса даже в
период казавшегося бесконечным экономического и политического спада 1990-х
годов, пришедшегося на президентство Бориса Ельцина.
В годы
путинского правления глобальная конъюнктура, обеспечившая беспрецедентные цены
на нефть и газ, способствовала быстрому экономическому росту России. Благодаря
этому обстоятельству вновь зазвучали разговоры о восстановлении российского
величия, а показатели популярности Путина достигли невиданных высот. Президент
предстал перед населением как лидер, вернувший стране былой престиж, и
электорат вознаградил его за это.
Однако
идея об исконной великодержавности, присущей России, – далеко не единственный
миф, утвердившийся в российской политике. Столь же влиятелен нарратив о
циклично возвращающихся в русскую жизнь «смутных временах»[10].
Внешне два мифа противоречат друг другу, но взаимоотношения между ними более
сложны, чем может показаться на первый взгляд. Это динамическая связь, в
которой один нарратив возмещает неполноту другого[11].
Два мифа диалектично переплетаются, постулируя, что ни навсегда данная и
неоспоримая слава, ни глубочайшее падение не составляют конченого удела России.
Парадигматическое
«смутное время», приходящееся на период между 1598-м и 1612–1613 годами,
характеризовалось политической сумятицей, социальным хаосом и иностранной
оккупацией. Восхождение Михаила Романова на царский престол, состоявшееся в
1613 году, обозначило символическое завершение «смуты». В петровское
царствование Россия вновь сделалась великой: ее успехи в европейской политике
вселяли тревогу в соседей, а экономический прогресс вызывал уважение. Пример
Петра с тех пор сделался символом того, что статус великой державы вполне
достижим. Главный урок его царствования в перспективе современного
политического мифа видится в том, что Россия, вопреки всем ее проблемам,
способна достичь вершин международной власти – при условии, что лидеры страны
будут прозорливыми и настойчивыми, а народ останется сплоченным и готовым к
жертвам.
Концепция
смуты пережила века, сохранив свою значимость для российской политики[12].
С одной стороны, смутные времена воспринимались как период национальных
унижений, но, с другой стороны, способность преодолевать их, согласно
описываемому национальному мифу, свидетельствует о моральной стойкости и силе
русского народа, а также об обоснованности российских притязаний на
великодержавный статус. Единственное, что требуется для выхода из затруднений, –
это появление целеустремленного и энергичного лидера, умеющего сплотить людей
для того, чтобы вывести страну из кризиса, покончить с вредным иностранным
влиянием и вновь сделать Россию признанной в качестве великой державы. Таким
образом, ключевыми ингредиентами обоих политических мифов, повествующих о
преодолении смуты и возвращении великодержавности, оказываются сильный лидер и
мощь народа – разумеется, объединенного и преодолевшего внутренние распри.
Мы
утверждаем, что во время первых двух президентских сроков Путин успешно
задействовал оба эти мифа. Согласно бытовавшей тогда воображаемой конструкции,
самым недавним примером «смуты» стали ельцинские 1990-е, отмеченные глубоким
экономическим кризисом и зависимостью России от западных кредитов и займов. То
было также время внутренних неурядиц и центробежных тенденций, наиболее ярким
примером которых стала война в Чечне. Получив власть, Путин сразу объявил, что
государство, которое должно быть сильным, ослабело, и начал действовать
соответственно этому тезису. Он запустил в оборот такие концепты, как
«диктатура закона» и «суверенная демократия», подчеркивая свое стремление
навести порядок в российском доме, вновь сделать Россию уважаемой и показать
всем, что она сама себе хозяйка[13].
Эта программа пользовалась несомненной популярностью и снискала ему репутацию
победителя смуты, вернувшего России былое могущество.
Долгое
время Путин весьма искусно подпитывал свою легитимность из этого
мифологического источника. Но до каких пор практика обращения к этому
символическому ресурсу может быть действенной? Как долго два доминирующих мифа
смогут сохранять гегемонию в российском мифопространстве? Если исходить из
политических событий выборного 2011/12 года, то может показаться, что их
доминирование уходит в прошлое. В фундаменте легитимности, столь заботливо закладываемом
Путиным на протяжении двух президентских сроков, явно обнаружились трещины.
Путин, которому исполнилось 60, предстает уже не таким находчивым и энергичным,
как прежде. Но Олимпиада в Сочи способна предоставить ему новый шанс для
демонстрации напора и силы, причем не только внутри страны, но и за ее
пределами.
Российский
великодержавный миф встречает Олимпиаду
Несмотря
на постоянно звучащие уверения в обратном, спорт в целом и Олимпийские игры в
частности тесно переплетаются с политикой. Язык и символика спорта, как
замечает Майкл Биллиг, часто заимствуются из военного дискурса: в них
господствует риторика победы, поражения, схватки[14].
Награждение атлетов медалями, как и празднования по случаю победы национальной
сборной, так же напоминают о культуре войны: герои возвращаются домой,
триумфально сокрушив врагов нации.
Россия
тоже не чужда гибридизации спорта и политики. Отказываясь направлять своих
атлетов на Олимпийские игры с самого своего образования в 1922 году, Советский
Союз изменил позицию по этому вопросу после Второй мировой войны: в 1952-м его
команда впервые участвовала в Олимпиаде в Хельсинки. Перед тем, как выдать
разрешение на направление советских олимпийцев в Финляндию, председатель
государственного Комитета по физкультуре и спорту был вынужден гарантировать
лично Сталину их крупный успех на спортивных аренах[15].
С тех пор любое выступление советских или российских атлетов на Олимпийских
играх, успешное или провальное, рассматривалось в качестве своеобразного
индикатора глобального статуса России.
Соответственно,
в российском дискурсе взаимосвязь между успехами атлетов – или отсутствием
таковых – и могуществом государства почти никогда не ставилась под сомнение.
Так, выступление российской команды на зимней Олимпиаде в Ванкувере в 2010 году
повсеместно было воспринято как фиаско. Явно держа в уме концепт «великой
державы», тогдашний президент Дмитрий Медведев заявлял, что спортивные поражения
воспринимаются россиянами глубже, чем гражданами других стран:
«У
нас спорт – больше, чем спорт, поэтому столько переживаний из-за выступления
сборной. В других странах люди посмотрели телевизор, выключили и расслабились,
а у нас после этого на месяц разговоров, переживаний, кто сделал, кто не
сделал, кто виноват, как кого наказать и так далее. […] В общем, очень
эмоционально люди все это воспринимают. Но в то же время это неплохо, потому
что это показывает, что мы, как принято говорить, извините за пафос, все-таки
по душевному устройству – нация победителей»[16].
В то же время Медведев подчеркивал важность
награждения атлетов-победителей государственными наградами, восстанавливая тем
самым систему поощрения спортсменов, которая использовалась в советское время.
По его словам, это делает медалиста центром общественного внимания, заставляет
стыдиться тех, кто несет ответственность за провал в Ванкувере, и, что наиболее
важно, позволяет «хорошо подготовиться к Сочи»[17].
Иными словами, в мировом спорте России тоже нужно выходить из кризиса и
восстанавливать свое законное величие.
С момента своего запуска сочинский проект тесно
ассоциировался лично с Путиным, который инвестировал в успех предстоящих Игр
немалую долю своего политического престижа. В одном из своих выступлений
президент весьма показательно заявил:
«Мы с вами готовим крупнейшее международное
событие, международный праздник и праздник для всего российского народа. Мы не
можем допустить, чтобы этот праздник хоть для одного российского гражданина был
омрачен проблемами, которые мы создадим в ходе этой работы. Проблем не должно
быть ни у кого, а если они возникают, они должны быть справедливым образом
решены»18.
Лейтмотивом официальной риторики выступает мысль
о том, что Олимпиада в Сочи объединит и мобилизует россиян для общего дела. Эта
идея хорошо резонирует с великодержавным мифом и мыслью о том, что крупные
достижения возможны лишь там, где люди сплачиваются вокруг энергичного вождя.
Следовательно, как часто подчеркивают, Игры затронут не только регион Сочи, но
и каждого российского гражданина. Тема народного единства зачастую сопрягается
с различными общественными вызовами; в этой связи официальная пропаганда
заявляет, что единение вокруг Сочи-2014 поможет России преодолеть самые
разнообразные трудности. В одном из интервью 2011 года президент оргкомитета
«Сочи 2014» Дмитрий Чернышенко даже сравнил предстоящую Олимпиаду с «волшебной
палочкой», призванной преобразить все сегменты общества19.
Вперед,
к возрождению России!
Иными словами, Игры в Сочи предстают ключевым пунктом в процессе
возвращения Россией ее былого статуса и репутации на международной арене. В
2007 году «Левада-центр» поинтересовался у респондентов, почему они считают,
что Олимпийские игры нужны России. Вариант ответа, согласно которому
«организация Олимпийских игр поднимет международный престиж страны»,
пользовался наибольшей популярностью и был выбран 64% респондентов20. Бывший президент Дмитрий Медведев в
свою очередь утверждал, что высокий статус страны – хозяйки Олимпиады важен не
только в отношениях с другими странами, но прежде всего для самих россиян:
«Я уверен, что мы сможем
доказать всему миру, а прежде всего самим себе, что тот выбор, который был
сделан в 2007 году в Гватемале, не был случайным. Он показывает силу и мощь
нашей страны, наше желание побеждать, наши возможности создать прекрасные
условия для проведения Олимпиады, гостеприимство наших людей, нашу любовь к
спорту и наши силы сделать все для того, чтобы Олимпиада 2014 года запомнилась
всем людям, которые будут здесь, яркими спортивными достижениями, прекрасными
результатами и просто отличными впечатлениями»21.
Похоже,
что зимние Олимпийские игры 2014 года планируются с расчетом на то, что с их
помощью миру будет возвещено о возвращении России в разряд великих держав.
Именно в этом духе Путин, работавший тогда премьер-министром, комментировал
визит в Сочи делегации Международного олимпийского комитета, в ходе которого
гости, как сообщалось, были поражены скоростью возведения олимпийских объектов:
«Мне
была очень приятна их реплика, когда они уезжали после недавней инспекции. Они
сказали: “Теперь мы увидели всю мощь Российского государства!”. Это уникальный
олимпийский проект. Потому что то, что мы делаем, мы делаем с нуля, в чистом
поле, с белого листа. Это недешево. Но, с другой стороны, дает нам уникальный
шанс все сделать на основе самых современных последних технологий»22.
Главная
идея здесь, очевидно, в том, что Сочи-2014 будут способствовать экономическому
процветанию юга России и, самое главное, восстановлению международного престижа
страны. Оба эти компонента гармонируют с идеалами прогресса и
совершенствования, приписываемыми Олимпийским играм; но столь же хорошо они
согласуются с великодержавным мифом и мифом окончательного преодоления смуты,
поразившей Россию в 1990-е годы.
Итоговые
замечания
Концепт
политического мифа представляет собой полезный инструмент, применимый для
анализа не только внутренней и внешней политики, но и повседневного пересечения
политики и спорта. Предпринятый нами анализ подтверждает этот факт. Он также
раскрывает методы, благодаря которым российская политическая элита в третье
путинское президентство попытается использовать предстоящие Олимпийские игры
для демонстрации державной мощи как российскому обществу, так и внешнему миру.
Лично
для Путина, учитывая его истощившуюся политическую легитимность, Олимпиада-2014
может стать последним шансом на возрождение имиджа политика, полного энергии и
сил. После президентской гонки, отмеченной бросающимся в глаза отсутствием
сильных оппозиционных кандидатов, едва ли можно ожидать скорого появления
перспективного конкурента, готового бросить Путину вызов на его поле – в сфере
лелеемых им мифов о неминуемости державного возрождения и вечной опасности смуты.
А вот что действительно могло бы появиться снизу и дойти потом до самого верха –
и, вероятно, этот процесс уже начался, – так это противоположный политический
миф, актуализирующий иные исторические реалии и утверждающий, что России при
Путине угрожает новый застой, напоминающий о судьбе Советского Союза в 1970–1980-е
годы23.
Подобный
альтернативный миф, впрочем, стимулируется не столько последовательным и убедительным
его выстраиванием со стороны оппозиции, сколько провалами и неудачами власти.
Действительно, как уже отмечалось в начале статьи, наиболее серьезные вызовы, с
которыми сталкивается политический миф, обусловлены его внутренней природой.
Если те, кто находится у власти, не выполняют того, что они обещали делать в
рамках предписанной доминирующим мифом роли, политические мифы, первоначально
легитимирующие их властвование, могут обернуться против них. Сказанное,
конечно, касается и российского великодержавного мифа. На протяжении последнего
десятилетия в России весьма успешно пропагандировался образ сильного президента
(Путин), твердой рукой ведущего государство по пути возрождения. Но, если этот
образ окажется несостоятельным, а внутренние устои страны будут поколеблены,
избиратели могут отреагировать весьма жестко. А это в свою очередь определенно
подтолкнет разработку низовых контрмифов, несущих весть о том, что путинская
гегемония уходит в историю.
Вместе с
тем, для Путина и поддерживающих его элит Олимпиада в Сочи может представить
шанс для ниспровержения подобных сценариев и внушения обществу бесспорности
собственной правоты. По-видимому, Путин постарается сделать все, чтобы не
упустить такую возможность. Утверждая престиж России за границей, а также
укрепляя законность, порядок и иерархический контроль внутри страны, российский
лидер вполне способен завоевать новые очки, подкрепляющие его легитимность.
Олимпиада в Сочи, таким образом, вполне способна поддержать его личный
авторитет среди граждан и его международную репутацию, но вот на перспективах
демократии в России в целом и на Северном Кавказе в частности она может
сказаться не лучшим образом.
Это
будет далеко не первое и, конечно, не последнее использование Олимпийских игр в
политических целях. Известный девиз «Citius, altius, fortius» – «Быстрее, сильнее, выше» – проявит себя и в
Сочи, но пока не ясно, будет ли он распространяться только на честные
состязания атлетов, и если нет, то насколько далеко сместится фокус этого
знаменитого призыва.
Авторизованный перевод с
английского Андрея Захарова
[1] См.: Bar-Tal D. Shared Beliefs.
[2] См.: Esch J. Legitimizing the «War on Terror»: Political Myth in
Official-Level Rhetoric // Political Psychology. 2010. Vol. 31. № 3. P.
357–391; Della Sala V. Political Myth, Mythology and the European Union //
Journal of Common Market Studies. 2010. № 1. P. 1–19; McDonald М. «Lest We Forget»: The Politics of Memory
and Australian Military Intervention // International Political Sociology.
2010. Vol. 4. № 3. P. 287–302.
[3] Bottici C. A Philosophy of Political Myth.
[4] McDonald M. Op. cit.
[5] Della Sala V. Op. cit.
[6] Bell D. Mythscapes:
Memory, Mythology and National Identity // British Journal of Sociology.
2003. Vol. 54. № 1. P. 66.
[7] См.: Boer R. Political Myth: On the
Use and Abuse of Biblical Themes.
[8] См.: Lo B. Russian Foreign Policy in
the Post-Soviet Era: Reality, Illusion and Mythmaking.
[9] Shevtsova L. Putin’s
[10] См.: Соловей В. Россия накануне смуты //
Свободная мысль XXI. 2004. № 12. С. 38–48.
[11] См.: Petersson B. The Eternal Great Power…
[12] Cоловей В. Указ. соч.
[13] Petersson B. Between Glory
and Disorder: Political Myths in Contemporary Russian Politics. Paper for
the ASN 17th Annual World Convention.
[14] Billig M. Banal Nationalism.
[15] Rider T., Wamsley K. Myth,
Heritage and the Olympic
[16] Беседа президента Д.А. Медведева с чемпионами и призерами ХХI зимних Олимпийских игр в Ванкувере (www.kremlin.ru/transcripts/7105).
[17] Там же.
18 В.В. Путин провел
заседание Президиума Совета при Президенте РФ по подготовке Олимпиады 2014 года
в Сочи, 24 февраля 2009 года
(http://archive.premier.gov.ru/events/news/3443).
19 Дмитрий Чернышенко: Игры в Сочи как
волшебная палочка (www.sochi2014.com/media/press/interview/44559).
20 Россияне
о проведении зимней олимпиады 2014 года в Сочи (www.levada.ru/press/2007022104.html).
21 www.sochi2014.com/media/quotation.
22 www.sochi2014.com/media/press/publications/34386.
23 Petersson B. Between Glory
and Disorder…