Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2012
Алексей
Левинсон
Марш
к новому парламенту
«Марш миллионов», состоявшийся 15 сентября в
Москве, вызвал весьма противоречивые комментарии. Прежде всего, по-разному
оценивается число участников: мнения полицейских властей и организаторов
митинга, как и в прочих случаях начиная с декабря 2011 года, различаются примерно
на порядок. Милиция говорит: «Вас мало! (что означает: «Что вас слушать…»); организаторы
же утверждают: «Нас много!» (то есть: «Извольте нас слушать!»). Можно
предположить, что первые вводят в оценку некий понижающий, а вторые – некий повышающий
коэффициент.
Есть оценки и самих участников – они интересней
всего. В них отражаются и ожидания, и наблюдения, и разница между тем, чего
ждали, и тем, что увидели. В данном случае, похоже, в среде участников единое
ощущение выработаться не успело, поэтому оценки, которые автор собирал по
горячим следам, тяготели к полюсам: «К сожалению, меньше, чем я думал(а)» и «К
счастью, все-таки больше, чем я думал(а)».
Так же разнятся впечатления о настрое этого
митинга. Одни хотели испытать там замечательное чувство подъема и
воодушевления, которое им ведомо по первым подобным акциям, чувство лихой
коллективной отваги и замечательной дружбы незнакомых между собой людей. Хотели
– и ушли ни с чем. Другие тащились, как на работу (это их слова), проклинали собственную
несвободу в этой борьбе за свободу. А на митинге увидели самоотверженных
старушек, придумывавших и писавших на картонках слова, мудрее и сильнее,
звучавших с трибуны; увидели людей, которые добирались издалека, чтобы
исполнить свой гражданский долг; увидели, наконец, как их много, пришедших
через силу. И потому очарование и разочарование попеременно встречались в
ответах на вопрос: «Ну, как там было?».
Противоречат друг другу и те, кто обсуждает,
так сказать, теорию уличного протеста. Выходившие на первые митинги в декабре
2011 года понимали, что будут не одни (большинство так или иначе договаривались
с кем-либо), но не ожидали, что таких, как они, то есть «нас», окажется столь
много. Это первое впечатление, возникавшее еще на подходах к месту митинга,
было и остается одним из самых сильных, если не самым сильным для большинства
участников. Каждый следующий митинг заставляет трепетать: соберется ли столько
же участников, будет «нас» больше или меньше? Численность собравшихся оказалась
чуть ли не важнейшим фактором протеста.
Собственно, социальный эффект оказалось
возможным конвертировать в политический именно ввиду массовости: власти испугались
численности как таковой. Дальнейшие события показали, что боялись они не штурма
Кремля, не возможной атаки – к этому-то они были подготовлены собственной
идеологией насилия. А вот мирное и массовое действие российские власти не
понимают и переносят с трудом. Сколько раз за последние сто с небольшим лет в
России стреляли именно в мирные и массовые демонстрации. Почаще, чем смиряли
вооруженные выступления.
Словом, число участников, массовость – ключевой
фактор. Митинг с меньшей численностью, чем предыдущий, многими расценивается
как неудачный. Это распространенное мнение об акции 15 сентября. Но у
теоретиков уличного протеста есть и другой аргумент: нельзя останавливаться,
нельзя дать огню погаснуть. Мы были, и мы придем еще, власти боятся нашего
упорства. Они пугают нас, пугаясь все больше. Если посмотреть на акцию 15
сентября с этой точки зрения, то ее можно назвать неудачей, но только тех, кто
решил бороться с митинговой активностью методами устрашения, террора.
Но устрашение не помогает. Увеличили штрафы до
запредельных, народ все равно идет. Стали множить преследования «участников
массовых беспорядков» 6 мая. Народ идет. Увеличили ответственность за
нарушения. Не помогает. Дмитрия Гудкова лишили мандата, показали – Дума пойдет
на все ради защиты этого строя, сложившегося порядка вещей. Массовая
демонстрация протеста состоялась.
Если подсчитать риски, которые брал на себя
каждый участник, и сравнить их с такими же рисками, скажем, в феврале, то получится,
что «цена» для каждого пришедшего на нынешнее шествие во много раз больше. А
если перейти от подсчета индивидов к разговору о действиях общества, то можно
сказать, что властям было недвусмысленно показано, что мирный протест
продолжает развиваться и устрашение не является адекватным инструментом для его
остановки.
Протестный процесс меняется. Так, в комментариях
участников и наблюдателей немало было сказано, сколь разнородны ряды
участников. В словах ветеранов протеста сквозило даже некоторое
недовольство/недоверие: от присутствия политически и духовно чуждых им сил было
не по себе. Многие из них полагали, что их протест – настоящий, а те, кто
примкнул позже, имеют мотивы не такие чистые, они «просто пиарят
себя».
Но можно посмотреть на эту ситуацию иначе: манифестантам
в декабре 2011-го удалось нащупать и выразить то, что волнует не узкую группу,
а значительную часть общества. Потому к их движению и стали примыкать все новые
и новые группы. Закономерно, что конкретные мотивы у каждого свои, закономерна
и ревность зачинателей.
В этот раз «еще более пестрый», более левый
состав демонстрации был ее преимуществом: надо понимать, что массовые ресурсы
протестного движения как раз «слева». Но если оценивать настрой демонстрации не
по цвету знамен, а по политическим ориентациям участников, то лидерство «правых»
продолжает сохраняться. Вот данные опроса, проведенного «Левада-центром» на
митинге 15 сентября, участники отвечали на вопрос «Люди каких политических
взглядов наиболее близки вам по своим идеям?».
Как и на митингах 2011 года, первые два места занимают
«демократы» (29%) и «либералы» (23%) (в нашем политическом жаргоне это
фактически синонимы). Далее идут, как и раньше, коммунисты (17%).
Национал-патриоты являются следующей по значимости политической силой (12%), и в
этом есть элемент новизны. На Западе такие силы считаются правыми, у нас же они
принадлежат скорее левому крылу. А вот социалисты и социал-демократы, которым
выразили поддержку 10%, и «зеленые» (10%) у нас скорее «справа», хотя согласно международным
практикам это левые силы. Понятно, где стоят те, кто назвал себя «новыми левыми»
(7%). Наши анархисты (4%) ведут себя как правые, «антифа»
(3%) тоже скорее относятся к правому флангу. Слева или справа числить «консерваторов»
(3%) и «монархистов» (5%), сказать затруднительно.
В целом политический спектр протеста выглядит
живым и разнообразным. Ясно, что площадь дает возможность проявиться таким
политическим или протополитическим силам, которые
наша формальная политическая система просто не видит. Еще 4% опрошенных назвали
другие более мелкие политические группы, а 13% участников отказались
ассоциировать себя с какой-либо политической силой Это особенно интересно, если
вспомнить, что опрос проходил в пространстве, безусловно политическом, – об
этом не давали забыть полицейские овчарки, автозаки и
шеренги полиции как непременный фон всего мероприятия.
А вот спектр политических задач, которые
участники митинга считают первоочередными. На первом месте (впервые!) оказался
«независимый суд» (44%). На втором – первоначальный лозунг этих протестов: «Свободные
и честные выборы» (35%.) Новым стало включение требований «обеспечения
социальной справедливости» (33%). Далее следует «равенство всех граждан перед
законом, независимо от их богатства, места в вертикали власти, также
национальности и пр.» (32%). Смены власти, ухода Путина в отставку требуют 24%;
свободы слова, отмены цензуры на телевидении – 23%. «Ясной национальной
политики в защиту русских» – 20%, «изменения Конституции с целью реального
закрепления разделения властей» – 19%. Задачи «гражданской инициативы,
самоорганизации общества снизу» ставят 18%; прекращения преследований по
политическим мотивам – 16%. Резкого ограничения монополизма государства в
экономике потребовали 12%.
Стоит сравнить повестку этого протопарламента на проспекте Сахарова с тем, чем занята Дума
на Охотном ряду, чтобы понять, кого волнуют стратегические вопросы развития
страны, а кого – сиюминутные задачи сохранения строя.