Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 4, 2012
Ирина Марковна Бусыгина (р. 1966) – политолог, профессор МГИМО(У) МИД РФ.
Михаил Георгиевич Филиппов (р. 1963) – политолог, профессор Университета Бинхэмтон (штат Нью-Йорк, США).
Ирина Бусыгина, Михаил Филиппов
Агенты и принципалы: чего ожидать после «вертикали власти»?
Для любой территориально протяженной страны вопрос о характере взаимоотношений между центром и территориальными единицами (регионами) является одним из самых трудных. Неопределенность дальнейшего развития ситуации в России, усугубляемая появлением гражданского протестного движения, неизбежно затрагивает и сферу территориальных отношений. Так, одной из активно обсуждаемых институциональных новаций является возвращение к прямым выборам глав исполнительной власти регионов. Более того, есть веские основания ожидать, что политические реформы в случае своего продолжения приведут к принципиальному изменению характера федеративных отношений в России[1]. Причины и последствия такого влияния политических реформ на отношения между центром и регионами нашей страны мы и хотели бы обсудить.
В самой общей форме наш основной тезис заключается в том, что в федеративной стране любое значительное изменение политической системы неизбежно включает в себя пересмотр характера отношений между центром и регионами. На практике речь идет как о степени политической и экономической автономии, которой располагают регионы (субъекты федерации), так и о формальных и неформальных правилах, структурирующих взаимоотношения между ними и федеральным центром. В российском случае мы ожидаем очередного пересмотра федеративных принципов по мере расширения публичной конкуренции в политике и экономике. При этом в краткосрочном и среднесрочном плане политические реформы скорее всего приведут к обострению проблем территориального устройства, а возможных улучшений в виде эффективного развития федеративных отношений можно будет ожидать только в долгосрочной перспективе, после периода длительной неопределенности и сопровождающей ее череды кризисов.
Ниже мы пытаемся показать полезность использования модели отношений принципала и агента для понимания динамики федеративных отношений в России. По нашему мнению, ее основная ценность заключается в способности подчеркнуть единство различных подходов к территориальному устройству больших стран. При любом выборе – от имперского до федерального – требуется создать механизм контроля над действиями региональных властей со стороны политического центра. Общепризнанные выводы из теории отношений принципала и агента указывают, однако, на то, что успех такого контроля зависит прежде всего от системы политических стимулов и наличия в распоряжении центра достаточных ресурсов. Поэтому любые существенные изменения, затрагивающие политические правила игры и ограничивающие доступные центру финансовые ресурсы, приводят к кризису отношений с регионами.
Модель отношений между принципалом и его агентом столь же хорошо объясняет, почему политические правила игры (то есть институты, их задающие) работают не по отдельности, а только в комбинации друг с другом и с другими факторами, то есть только как система. Поэтому если осуществлять последовательный, шаг за шагом, институциональный переход, то положительных результатов такая реформа не даст до тех пор, пока новая политическая модель не будет построена до конца. Более того, издержки будут возрастать с каждым шагом, поскольку, когда старые правила уже перестают действовать, новые еще не действуют в полном объеме. С учетом того, что многие могут выигрывать от одних реформ, но потерять от других, компромиссы и половинчатые решения неизбежны. Однако половинчатые меры, как правило, недостаточны для того, чтобы запустить весь механизм игры по новым правилам. Соответственно, перспективы эффективного функционирования федерализма в России представляются весьма ограниченными.
Конституция нуждается в системе политических контрактов
В экономической и политологической литературе федерализм часто анализируют как процесс институционального «торга», закрепленного конституционным договором (контрактом) между различными уровнями власти. Более того, большинство исследователей считает формальный конституционный контракт, четко определяющий полномочия и права федерального центра и регионов, необходимым элементом федеративной формы государственности. Формальная сторона конституционного контракта, как правило, привлекает значительное внимание практиков и исследователей в любой федеративной стране. Значительно меньшее внимание уделяется проблеме реализации такого контракта.
Между тем, особенностью любого конституционного договора, включая федеративный, является его «неполный» характер, то есть принципиальная невозможность описать в нем все потенциально спорные ситуации и пути их решения. И, сколько бы ни призывали юристы четко прописать в конституции принципы федерализма, в реальности это можно сделать только в самых общих чертах. Поэтому на практике конституционный контракт обязательно дополняется другими контрактами нижестоящего уровня, которые задают «правильные» стимулы для игроков, ответственных за практическую реализацию конституционных принципов. Соответственно, применение конституции на практике оказывается зависящим от множества институциональных деталей, которые невозможно предусмотреть в основном законе. Именно поэтому, производя заимствования из одних и тех же исторических конституционных текстов, новые демократии, как правило, получают весьма несхожие результаты. Вместе с тем, при одной и той же конституции в стране могут практиковаться весьма различные политические режимы. Например, практика демократии и федерализма в России претерпела существенные изменения, пребывая в рамках формально остававшейся неизменной Конституции 1993 года. Да и американская Конституция допускала при своей принципиальной неизменности очень существенные изменения практики федерализма.
Федеративные страны сталкиваются с дополнительными сложностями при реализации конституционного контракта. Дело в том, что при федерализме в отношения вступают очень мощные институциональные игроки – регионы и территории, как правило, обладающие значительными экономическими и политическими ресурсами. Принуждение регионов к тому, чтобы они следовали указаниям центра, зачастую оказывается весьма трудным и дорогостоящим предприятием. Как правило, утверждается, что для успеха федеративной модели прежде всего необходимо задать стимулы (установить контракты) политикам федерального и регионального уровней. Для эффективного функционирования федерации политики сами должны следовать не только букве, но и «духу» конституции, требуя того же друг от друга. В противном случае, если у политиков нет стимулов, побуждающих их уважать основные принципы и дух конституции, они всегда изыщут способ обойти конституционные ограничения, формально оставаясь в рамках дозволенного. Ведь конституция, как уже отмечалось, является «неполным» контрактом и не может предусмотреть всего. В итоге, в такой федерации либо нарастает дезинтеграция, либо федерализм превращается в пустую формальность.
Любая федеральная конституция разделяет полномочия федеральных и региональных властей. При федерализме, по крайне мере в некоторых сферах, региональные политики получают полномочия действовать самостоятельно, в то время как в других сферах они выступают в качестве зависимых агентов федерального центра. Федерализм также требует взаимности – в каких-то сферах федеральные политики должны быть зависимы от регионов и их представителей. Регионам к тому же необходимо найти баланс взаимоотношений с местными властями, особенно крупных городов. Такое переплетение взаимозависимостей на фоне принципиальной невозможности прописать все возможные обстоятельства в конституции создает множество трудноразрешимых проблем. Тем не менее, в больших странах с разнообразием региональных особенностей наиболее сложной проблемой остается, как правило, именно выстраивание отношений с региональными властями как агентами политического и экономического центра страны. Каким же образом можно обеспечить условия, при которых региональные политики действуют в интересах и центра, и регионов? И, главное, как отвратить региональные власти от действий, разрушающих территориальное единство страны?
С точки зрения выстраивания отношений с региональными властями как агентами центра, федерализм является лишь одной из возможных конституционных форм. Вместе с тем, при любой конституционной форме территориальной организации сохраняется необходимость заинтересовать региональные власти в действиях, выгодных политическому центру. Какая бы модель ни была положена в основу территориального устройства – имперская, федеральная, унитарная или все более популярная в современном мире модель многоуровневого государственного управления, – проблема обеспечения готовности региональных властей действовать в качестве добросовестных агентов центральной власти неизменно напоминает о себе. Важно подчеркнуть, что различные методы ее разрешения имеют свои плюсы и минусы, позволяющие лучше справляться с одними затруднениями за счет игнорирования других. Таким образом, универсального и идеального решения не просто нет; сам баланс достоинств и недостатков меняется как с течением времени, так и по мере технологического, экономического, политического и социального развития.
Федеральные отношения как проблема «принципал–агент»
Проблему контроля над представителями территориальных властей удобнее всего обсуждать, применяя методы анализа взаимоотношений агентов и принципалов, которые используются в экономических науках. Например, складывающаяся в России «вертикаль власти» хорошо описывается в рамках классической модели «принципал–агент»:
«А (агент) подотчетен Б (принципалу) при соблюдении двух условий. Во-первых, А обязан (по крайней мере в некоторой степени) действовать от лица Б. Во-вторых, Б имеет возможность – через формальные институты или неформальные правила – наградить или же наказать А за его действия»[2].
Причем любая модель принципал-агентских отношений предполагает, что интересы принципала и агента различны. Это означает, что у агента есть возможность использовать данные ему полномочия в собственных интересах, а не в интересах принципала. Данный факт в свою очередь заставляет принципала тратить усилия и дополнительные ресурсы на мониторинг поведения агента. Сердцевиной проблемы становится информационная асимметрия между принципалом и агентом в пользу последнего.
Агентская теория описывает и объясняет ситуации, в которых актор (принципал) контролирует агента, однако в то же время вынужден делегировать ему часть решений и полагаться на то, что последний будет действовать в его интересах. Эта проблема имеет глубокие теоретические корни, восходящие к работам Макса Вебера; ее далеко идущие последствия значимы для самых различных дисциплин и ситуаций[3]. Современный политический анализ широко использует агентскую теорию для объяснения двух типов отношений: между сообществами и их представителями и между избранными политиками и бюрократией.
Предлагаемое нами использование модели отношений между принципалом и агентом для объяснения различных принципов территориальной организации государств является новаторским, хотя в ряде исследований уже обсуждалась проблема принципала и агента в контексте федеративных и многоуровневых отношений[4]. Необходимо также заметить, что многие исследователи федерализма, не обращаясь непосредственно к указанной модели, тем не менее привлекали весьма сходный язык и методологию для анализа контроля над региональными властями, имеющего место при федеративном устройстве.
Проблема контроля агента в экономике и политике
Как же принципал может проконтролировать своего агента? Экономическая наука дает ясный ответ: необходимо заставить агента разделить с принципалом часть риска, связанного с достижением результатов деятельности. Это, правда, влечет за собой неизбежное увеличение расходов на компенсацию его усилий – плату за риск. Другими словами, даже самый эффективный контракт с агентом требует дополнительных расходов. Реальный выбор приходится делать между потерями от бесконтрольности и издержками от дополнительных компенсаций, выделяемых агенту. Поэтому проблема контроля агента является главным образом проблемой ограничения издержек и потерь. Она обостряется, когда ресурсы ограничены: в таких ситуациях приходится продолжать делегирование полномочий и обеспечивать контроль, не имея при этом возможности адекватно вознаграждать агентов. Если же финансовые ресурсы безграничны, то нет и проблемы контроля; точнее говоря, ее довольно просто разрешить. Применительно к практике российского территориального устройства такое утверждение означает, что бюджетные ресурсы выступают одной из ключевых переменных успеха. Именно поэтому наибольшие трудности с контролем над регионами испытывал режим Ельцина, а наименьшие – режим Путина. При этом нет уверенности, что выстроенная Путиным «вертикаль власти» сможет обеспечить адекватную мотивацию региональных руководителей в случае углубления финансового кризиса, начавшегося в 2008 году.
Следует подчеркнуть, что проблема контроля над деятельностью агентов легче решается в экономике, чем в политике. В экономической сфере типичным примером рассматриваемой здесь модели будет наем работодателем (принципалом) рабочего (агента) для выполнения каких-то задач. При этом работодатель хотел бы, чтобы рабочий трудился с максимальной отдачей и высоким качеством, рабочий же предпочел бы сделать работу с наименьшими издержками и быстрее. Одним из способов, позволяющих оценить усилия рабочего, является наблюдение за его действиями, предполагающее последующую корректировку заработной платы или даже увольнение. Однако осуществление такого наблюдения может оказаться весьма затратным; иногда само время работодателя слишком ценно и дорого для осуществления постоянного контроля. В подобных случаях решением мог бы стать контракт, формирующий правильные стимулы, нацеленные на повышение эффективности деятельности рабочего, скажем, контракт с разделом прибыли: рабочие работают хорошо – прибыль компании возрастает – рабочие получают часть прибыли в виде бонусов – все оказываются в выигрыше. Однако прибыль может упасть и из-за причин, не зависящих от самих рабочих, а они при этом все равно лишатся своих бонусов. Это естественно, поскольку описываемая схема мотивации требует от рабочих взять на себя часть предпринимательского риска. Сказанное означает, что в обмен за принятие рабочими части риска предприниматель вынужден будет платить больше, компенсируя их риск.
Многие формы общественной жизни можно рассматривать как цепочки или сети принципал-агентских отношений или контрактов, посредством которых принципалы стараются побудить агентов к тому, чтобы последние действовали в их интересах как можно более продуктивно[5]. Так, в политической сфере складываются различные типы таких отношений, включая отношения между гражданами и политиками, политиками разного уровня, а также политиками и чиновниками. В демократиях действуют несколько взаимосвязанных механизмов реализации контроля принципалов над своими агентами. В основе их лежит подотчетность политиков во время выборов[6]. Среди неэлекторальных механизмов решения этой задачи обычно упоминают свободные СМИ, независимую судебную власть и развитое гражданское общество.
К сожалению, политическая сфера отличается несколькими особенностями, затрудняющими выстраивание отношений между принципалами и их агентами. Наиболее существенно то, что в политике агент часто выполняет двойную функцию, с одной стороны, служа принципалу (например, гражданам), а с другой стороны, принуждая принципала следовать выгодным для него правилам. Классическим примером такого агента является демократическое государство, обладающее значительной автономией, полномочиями и ресурсами и опирающееся в выполнении своих функций на армию, полицию и секретные службы. Другим примером служит обоюдная зависимость политиков федерального и регионального уровней, взаимно выступающих принципалами и агентами друг для друга. В современных условиях столь же противоречивую роль все чаще выполняют международные организации и интеграционные объединения (например Европейский союз).
Кроме того, в сфере экономических отношений средством, эффективно дисциплинирующим как принципала, так и агента, выступает рынок. Он вынуждает обоих выстраивать более или менее стабильную систему стимулов и вознаграждений. При прочих равных условиях и принципал, и агент разорятся, потеряют доход или заработок в том случае, если не смогут наладить взаимодействие. В политической же сфере неоптимальные отношения между принципалами и агентами, отсутствие должных стимулов и ответственности способны сохраняться в течение продолжительного периода. История знает многочисленные примеры политических режимов, переживающих стагнацию на протяжении длительного времени и страдающих от засилья неэффективной и коррумпированной бюрократии.
Детальные инструкции, взывания к совести или стимулы?
Любое решение «проблемы агента» предполагает понимание того, что прямое наблюдение за ним стоит слишком дорого, а связь между действиями агента и конечными результатами неизменно слаба. Представим себе, что агент может выбирать между двух альтернатив: быть «честным» или быть «нечестным». Этот выбор влечет для принципала два альтернативных результата – «хороший» или «плохой» соответственно. Выбирая, агент должен действовать в интересах принципала в обмен на оговоренное вознаграждение. Допустим также, что принципал не в состоянии осуществлять прямое наблюдение за агентом и поэтому он судит о его скрытых действиях и вознаграждает (или не вознаграждает) по конечному результату. Если бы результаты зависели только от действий агента, то, оценивая их, принципал мог бы полностью полагаться на наблюдаемый итог. Но, как правило, агент, объясняя неважный конечный результат, способен привести убедительные доводы в пользу того, что всему виной стали какие-то не зависящие от него обстоятельства. Иными словами, ситуация такова, что конечные результаты не полностью, а лишь в какой-то степени определяются усилиями агента. Здесь возникают четыре возможных сценария:
|
Действие агента |
Наблюдаемый результат |
|
|
Нечестное |
1.Плохой |
2.Хороший |
|
Честное |
3.Плохой |
4.Хороший |
Принципал не в состоянии провести различие ни между первой и второй возможностями, ни между третьей и четвертой. И, если он хочет повысить вероятность получения «хорошего» результата, он может предпринять следующее.
Во-первых, принимая во внимание иерархический характер отношений между ним самим и агентом, принципал может использовать инструкции, в которых одно действие («честность») будет предписано, а другое («нечестность») будет запрещено. Для политиков и государственных чиновников подобными инструкциями служат конституция, международные и внутренние законы, права человека, должностные руководства и так далее. Кроме того, в России, по традиции, принято полагаться на указы. Так, в 2007 году президент издал указ «Об оценке эффективности деятельности органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации», устанавливающий более четырех десятков основных показателей, по которым следует оценивать работу губернаторов.
Во-вторых, намереваясь изменить предпочтения агента в свою пользу, принципал готов использовать убеждение. Например, можно повышать культурный и образовательный уровень чиновников и бюрократов, взывать к их совести или стыдить. Так, в 2008 году в предвыборных выступлениях Дмитрия Медведева звучали традиционные идеи о том, что чиновникам необходимо становиться более сознательными. Однако на практике российскому политическому руководству все больше приходится полагаться на узкий круг лично преданных исполнителей и друзей, включая одноклассников, родственников, сослуживцев.
Наконец, в-третьих, принципал может прибегнуть к стимулам, меняющим для агента привлекательность тех действий, которые он выбирает. Подобное использование стимулов следует рассматривать как стратегическое усложнение первоначальной схемы вознаграждения за конечный результат. Благодаря стимулам выбор в пользу «честности» может оказаться выгодным для агента.
В целом можно говорить о том, что использование инструкций направлено на сокращение имеющихся у агента альтернатив, а использование стимулов нацелено на повышение привлекательности выбора в пользу эффективных опций. Использование убеждения в свою очередь направлено на конвергенцию интересов принципала и агента[7]. Именно такая модель отношений предполагается классической теорией федерализма. При федеративном порядке (то есть при существовании двух политически автономных уровней власти, обладающих собственной легитимностью) представители политического класса стремятся занять выборные должности на национальном и на региональном уровне. Почему они стремятся к получению должностей – с целью ли помочь народу или же желая укрепить свое материальное благополучие, – отдельный вопрос. Однако, когда политики федерального и регионального уровней оказывают друг другу помощь в борьбе за должности, когда они взаимодействуют, поддерживая в центре тех, кто помогает им на местах, возникает система, подобная американской или германской. В развитых политических и партийных системах такого типа федеральный и региональный уровни интегрированы между собой в той мере, в какой люди, работающие на разных уровнях, взаимосвязаны через заинтересованность друг в друге – в частности, в рамках политических организаций, к которым они принадлежат. Множественность точек, в которых протекают политические процессы, выигрываются выборы, работают законодательные органы, и создает пространство для возникновения взаимной заинтересованности между рассредоточенными представителями политического класса.
Взаимное дополнение стимулов, которые вдохновляют политиков, действующих на различных уровнях, ведет к формированию успешно функционирующих федераций. Данный тезис находит подтверждение в наиболее «образцовых» случаях США и Германии. К этому списку можно добавить также Индию, Австралию и Швейцарию. Перечисленные системы являются и успешными демократиями, причем в случае с Индией демократия работает вопреки изначально сложным экономическим обстоятельствам и этнорелигиозным конфликтам.
В России отмена прямых выборов губернаторов, сужающая поле политической конкуренции, поставила региональную исполнительную власть в положение агента по отношению к власти федеральной, выступившей в роли принципала. Действительно, в новой системе губернаторы подчинялись федеральной власти, которая располагала набором рычагов для их наказания или вознаграждения. При этом основными требованиями принципала по отношению к агенту выступали поддержание лояльности и обеспечение «заказанных» центром электоральных результатов. За пределами этих договоренностей, то есть при их исполнении, центр попустительствовал региональным властям, предоставляя им широкую свободу действий, которая и выступала в качестве агентского вознаграждения. Помимо этого, региональные власти располагали возможностями расширения упомянутой свободы, используя в свою пользу информационную асимметрию, – иначе говоря, предоставляя принципалу неполную информацию о своих действиях или же попросту дезинформируя его. Доступ к распределению богатства поддерживал единство «вертикали власти» и механизмы лояльности. Согласно Владимиру Гельману и Сергею Рыженкову, в современных российских условиях акторы локальных режимов «знают, что аппарат власти безразличен к некоторым результатам политического процесса». Федеральный центр требует от региональных властей лишь поддержания системы социального патронажа, гарантий определенных электоральных результатов и обеспечения политически спокойной обстановки[8].
Такой порядок весьма напоминает имперский. Понятно, что в современных условиях никакая степень внутрисистемного принуждения не может обеспечить жизнеспособность многонационального государства, пока это идет вразрез с интересами региональных элит. Поэтому империя пытается заинтересовать региональные элиты стабильностью центра посредством устранения политической конкуренции и «назначения» в элиту на основе личной преданности центральному руководству[9]. При этом, не располагая достаточными ресурсами для тотального контроля над регионами, империя вынужденно допускает элементы нецентрализации (не путать с децентрализацией) – то есть безразличие и терпимость к действиям региональных властей за пределами существующих договоренностей.
Восстановление губернаторских выборов: что изменится?
Закон о прямых выборах губернаторов вступил в силу 1 июня 2012 года, выборы по новой процедуре намечаются ближайшей осенью в четырех субъектах федерации: в Амурской, Белгородской, Брянской и Новгородской областях. Обозначит ли восстановление выборов поворот к эффективному федерализму? Ответ на этот вопрос подсказывает рассмотренная выше модель отношений между принципалом и агентом. В нынешних российских условиях восстановление процедуры губернаторских выборов, даже с так называемыми «президентскими» и «муниципальными» фильтрами, будет означать, что региональные избиратели превращаются в еще одного потенциального принципала для губернаторов. При этом наряду с элитными группами влияния в центре и регионах безусловным принципалом по-прежнему остается Кремль.
Институциональная теория демократии говорит о том, что при демократическом режиме основным механизмом, посредством которого граждане добиваются контроля над политиками, являются выборы. Они дают возможность гражданам отказывать в переизбрании политикам, которые не действуют в их интересах[10]. Однако использование выборов в качестве институционального механизма, поддерживающего политический контроль, имеет серьезные ограничения. Избиратели не способны контролировать своих агентов в полном объеме, поскольку отношения между ними и политиками основываются на весьма несовершенном наблюдении: граждане просто не в состоянии получать исчерпывающую информацию о поведении политиков и адекватно ее интерпретировать.
Кроме того, ущербность подобного контроля неизбежна из-за разницы в критериях, которые избиратели используют для оценки политиков. Именно эта разница позволяет политикам «натравливать» одних избирателей на других и тем самым становиться вообще никому не подконтрольными[11]. Другим способом, позволяющим политическим деятелям уклоняться от контроля, выступает, например, сочетание популярных действий с непопулярными. В таких случаях граждане вынуждены оценивать политических деятелей исходя из некого числа «важных» проблем и не учитывая «менее важные». Наконец, политики, реализуя непопулярные решения, могут в глазах избирателей «поделить вину» с чиновниками: ведь избиратели знают, что в осуществлении политических решений политикам необходимо сотрудничество с агентами государства.
Еще более существенные прорехи в контроле возникают тогда, когда политики и чиновники подотчетны по многим направлениям и задачам одновременно: концентрация надзорных усилий на одной задаче может привести к недоработке в отношении других задач[12]. Если принципалов несколько, возникает вероятность такого поведения агента, при котором он заставит контролирующие инстанции конкурировать между собой за контроль над собой и соглашаться лишь на дополнительные послабления этого контроля. Формальный анализ проблемы принципал-агентских отношений при наличии множественных задач и многочисленных принципалов ведет к следующему заключению: если поведение агента оценивается на основании противоречащих друг другу критериев, его гораздо сложнее контролировать, стимулируя желательные действия. Это проблема не раз детально анализировалась[13].
Какое же решение проблемы контроля над политиками предлагает существующая аналитическая литература? Контроль посредством выборов есть лишь половина дела; его необходимо дополнить так называемым «горизонтальным контролем», основанным на взаимном присмотре политиков друг за другом. Чтобы стать эффективной, эта разновидность контроля нуждается в наличии государственных агентств, которые уполномочены наблюдать, контролировать и при необходимости налагать санкции за незаконные действия на другие агентства. Подобные учреждения должны обладать не только правовыми полномочиями, но и достаточной степенью автономии в отношении других государственных служб. Агентства, обеспечивающие горизонтальную подотчетность, традиционно включают исполнительную, законодательную и судебную власти, однако в современных демократиях в их число входят еще и институт омбудсмена, счетные палаты, налоговые органы и так далее. В ситуации изоляции каждый из них едва ли может действовать эффективно: их решения, конечно, способны повлиять на общественное мнение, однако обычно результативность их деятельности проявляется в судебных постановлениях или, например, в намерении законодательной власти инициировать процедуру импичмента президента. Эффективный горизонтальный контроль рождается из работы не изолированных агентств, но сетей агентств, нацеленных на поддержание верховенства права.
Горизонтальный контроль и подотчетность разрушаются двумя различными, хотя иногда и поддерживающими друг друга, способами. Первый способ Гильермо О’Доннелл называет «посягательством»: это вторжение одного государственного агентства в законную компетенцию другого. Второй способ он определяет как «коррупцию»: это получение государственным актором незаконного вознаграждения. По мнению О’Доннелла, в долгосрочной перспективе новым демократиям стоит больше опасаться посягательства, нежели коррупции, поскольку посягательства угрожают самому существованию демократии, в то время как коррупция лишь ослабляет ее. Более того, посягательство серьезно мешает развитию относительно автономных государственных институтов, которые действовали бы в соответствии с четко определенными полномочиями, как это происходит в формально устоявшихся демократиях[14].
К сожалению, сказанное выше означает, что возврат к прямым выборам губернаторов без кардинальной смены политической системы приведет лишь к ослаблению контроля за региональными лидерами, причем как со стороны Кремля, так и со стороны граждан. По мнению президента Центра стратегических разработок Михаила Дмитриева, при быстром распространении на регионы недовольства сложившейся в стране ситуацией, события могут развиваться следующим образом:
«…Выборы губернаторов приведут к кардинальной трансформации политической ситуации в стране. Это будет примерно так, как происходило с Михаилом Горбачевым в конце 1980-х годов, когда выборы в республиканские парламенты дали гораздо бóльшую легитимность местным республиканским лидерам и создали для них стимулы оппонировать ослабленной центральной власти. В России идущие на более открытые выборы губернаторы могут получить дополнительный потенциал легитимности. И они будут мотивированно оппонировать федеральным властям, потому что федеральные власти будут терять популярность, а недовольное население будет ждать от губернаторов протестных действий. И это будет иметь последствия, в чем-то похожие на то, что происходило с Советским Союзом в конце 1980-х годов, то есть ослабление центральной власти в пользу тогда еще республиканских властей. Потом это перекинулось и на внутрироссийскую федеральную власть в начале 1990-х годов»[15].
Но это, как представляется, взгляд оптимиста. На наш взгляд, можно ожидать и более неприятных последствий. Во-первых, возвращение выборов губернаторов при сохранении их фактической зависимости от центра повлечет за собой появление над губернаторами двух принципалов с конкурирующими интересами в лице федеральной власти и граждан. Данное обстоятельство, с одной стороны, поставит губернаторов в более сложную игровую ситуацию, но, с другой стороны, предоставит им потенциальную возможность для маневра и уклонения от «правильных» действий посредством манипулирования и игры на противоречиях интересов двух принципалов.
И, во-вторых, даже если возвращение выборов губернаторов рассматривать как важный и необходимый шаг в направлении подлинной федерализации, то он явно недостаточен: проблема состоит в том, что сменой одного института обойтись невозможно. Институты – в данном случае федеративная институциональная подсистема – работают только все вместе, как единая система. Иными словами, федерализм требует не только демократического конкурентного политического процесса, но и так называемых гарантий. А во что вырождаются территориальные отношения при отсутствии подобных условий и гарантий, мы хорошо знаем из недавнего опыта российского федерализма.