Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2012
Николай Александрович Митрохин (р. 1972) – научный сотрудник Центра восточноевропейских исследований университета Бремена. Автор книг «Русская партия: движение русских националистов в СССР» (2003), «Русская православная церковь: современное состояние и актуальные проблемы» (2004), опубликованных в серии «Библиотека “НЗ”».
Николай Митрохин
«Личные связи» в аппарате ЦК КПСС[1]
Аппарат ЦК КПСС как центральная управленческая структура формально правящей в СССР коммунистической партии[2] был организацией с жестко регламентированными методами работы и строгой иерархией. Любая бумага в нем проходила минимум пять этажей административной вертикали, многократно согласовывалась с различными (но далеко не со всеми) заинтересованными персонами. Внутри аппарата этот формальный порядок поддерживался отвечавшим за документооборот общим отделом и центром принятия внутрипартийных управленческих решений – секретариатом ЦК. Также существовал институт заведующих секретариатами отделов аппарата, лично отвечавших за соблюдение всех норм делопроизводства. В результате подготовка аппаратом ЦК любого решения была процессом, во-первых, очень долгим, во-вторых, закрытым для внешнего контроля, в-третьих, парадоксальным образом приводящим к увеличению влияния на процесс различных лоббистов.
Побочным результатом такой формализации, которая на политическом жаргоне того периода называлась «бюрократизацией», становилось появление неформальных методов решения вопросов. Они не вписывались в бюрократические рамки, но ускоряли принятие решения или заставляли учитывать те или иные интересы, которые при формальном подходе к делу могли бы быть обойдены. Возможности решить тот или вопрос неофициально, особенно используя систему уже устоявшихся неформальных контактов, назывались, согласно советскому лексикону, «личными связями». Перевод решения проблемы из формальной в неформальную плоскость автоматически изымал из оборота вопрос о личной заинтересованности человека, продвигающего тот или иной «вопрос», в его разрешении. Однако в любом случае при «решении вопроса» с помощью «личных связей» необходимо было соблюдать определенный этикет, осознавать свое положение в иерархии и рубежи, которые в рамках внутриаппаратных антикоррупционных практик ни в коем случае нельзя было переступать. Например, ни в коем случае нельзя было зарекомендовать себя «рвачом», то есть человеком, который, пользуясь своими «личными связями», стремится быстро заработать или резко улучшить свое материальное положение иными способами («выбить» себе квартиру, автомобиль, внеплановую поездку за рубеж). При этом помощь другим (пусть это будут друзья или бывшие коллеги работника аппарата) считалась нормой.
В данном тексте не будет разбираться вопрос о том, как «личные связи» сопряжены с социальной практикой «блата». «Блат» был способом получения тех или иных материальных ресурсов конкретным лицом за счет имеющихся «личных связей» или социального статуса, принадлежности к определенной группе, коррупции. А «личные связи» были скорее делом коллективным и не всегда напрямую вели к получению личной (или даже групповой) выгоды. Поэтому в некоторых случаях «личные связи» можно описать как «блат», но далеко не всегда.
Являются ли «личные связи» коррупционным поведением?
При этом аппарат ЦК КПСС не был коррумпированной организацией, если посмотреть на него с точки зрения понимания коррупции в развитых странах того времени. Не известно ни одного случая (кроме крайне сомнительного узбекского – или «хлопкового» – дела начала 1980-х), чтобы работники аппарата ЦК получали взятку в денежной форме или в виде сверхдорогих подарков (как, например, машины, дома, золотые украшения)[3]. Они не заказывали дорогих французских коньяков, а их жены не летали на шопинг в Париж и Милан. Их дети имели, безусловно, лучшие возможности для получения образования внутри страны, но не учились в Оксфорде и не тратили сотни тысяч долларов в казино Монако. Короче, в их случае мы не видим ничего, что было релевантно коррупционному поведению не только второго–третьего эшелона чиновничества «третьего мира» (например, шахского Ирана 1970-х годов), но даже правительственных чиновников Италии и Японии того времени. Скорее по общему модусу это напоминало некоммунистические страны Северной Европы, где банальную взятку заменяло участие в длительных больших социальных союзах, обеспечивающих едва ли не пожизненную конвертацию «личных связей» в долгую социальную ренту.
В Германии и США даже сейчас (а в 1960–1970-е годы гораздо более открыто) члены правительства, сотрудники администрации президента, помимо должного исполнения своих обязанностей, связаны сотнями обязательств не только перед конкретными людьми, но и перед различными типами социальных союзов, в которых они принимают участие. Взамен оказанной услуги чиновник получает бонусы, не сводящиеся к прямой и немедленной материальной выгоде. Это повышение его статуса в рамках того социального союза, члену которого он помог; получение «разменной валюты» в виде взаимных обязательств того человека или тех людей, которым он сделал благо (услуги, которые рано или поздно могут трансформироваться в ответную помощь ему самому или тем людям, на которых он укажет); удовлетворение собственных амбиций – или по-своему понимаемого чувства долга; обеспечение занятости после выхода на пенсию (например, членство в правлениях организаций и ассоциаций) и тому подобное.
Аналогичным образом данный механизм работал и применительно к аппарату ЦК КПСС 1960–1980-х годов. Правда, его изучение осложняется тем, что власть в СССР стремилась к уничтожению неподконтрольных ей институционализированных горизонтальных связей, более-менее организованных несоветских социальных институтов, и потому до сих пор мы о них так немного знаем. То, что в США или Западной Европе было легальным членством в том или ином союзе (или же называлось «лоббизмом»), в СССР этого периода относилось к понятию «личные связи».
В какие же социальные союзы мог быть вовлечен аппаратчик ЦК и для кого он использовал свои «личные связи»? Прежде всего, это тайные политические группы (или даже протопартии), как, например, исследовавшаяся мною ранее «Русская партия»[4] или близкие к ней по структуре, но иные по идеологическим модусам, «ревизионисты» и «сталинисты». Это общественные движения, в частности «ветеранское», «женское» и «защитников природы», которые имели как легальную, так и неформальную составляющие. Это региональные и профессиональные лоббистские группы, занимающиеся главным образом выбиванием новых средств и прочих «материальных ресурсов» для своих социальных страт (например, шахтеры, энергетики, оборонщики, железнодорожники). Это люди с «малой родины» чиновника. Это, конечно, его личная «клиентура» и креатура (имеющаяся, впрочем, далеко не у каждого чиновника), которую он мог продвигать вверх. И это более или менее обширный дружеский круг, который в условиях тотального дефицита стремился использовать знакомства с работником аппарата ЦК в свою пользу.
Случай Геннадия Гусева
Рассмотрим в качестве примера «личные связи» рядового инструктора отдела культуры ЦК в 1968–1978 годах Геннадия Гусева. С ним было проведено наибольшее количество бесед (42), и общее число уже отредактированных страниц расшифровки его интервью составляет более пятисот[5].
Гусев работал в секторе литературы отдела культуры и будучи убежденным русским националистом был своего рода «сторожевой собакой», курируя «национальных» (то есть неславянских) писателей в РСФСР и часть республиканских писательских союзов на Кавказе и в Центральной Азии. Самым важным его социально-политическим активом в момент прихода в аппарат ЦК КПСС являлась сравнительно длительная (6 лет) работа в аппарате ЦК ВЛКСМ. Многочисленные контакты и «личные связи» с бывшими сотрудниками ЦК ВЛКСМ 1960-х годов, инкорпорированными в различные советские партийные и госструктуры, давали ему не только определенный уровень политической поддержки и страховки от неприятностей. «Комсомольская братия», как он называет своих бывших коллег, была главным инструментом для получения альтернативной информации из интересующих его идеологических сфер – и даже оказания влияния на них.
Гусев также являлся активистом «Русской партии», хотя и не относился к числу ее «вождей». Из них почти никто не работал в аппарате ЦК. Но Гусев тесно со многими из них общался, консультируя по поводу процессов, происходящих в аппарате, планируя дальнейшие действия и получая в ответ важную для своей работы информацию из литературной среды (а также благорасположение некоторых руководителей Союза писателей СССР и РСФСР). По другой, но близкой идеологической линии он тесно сотрудничал с ветеранским движением, особенно издательским его блоком, что до сих пор обеспечивает ему подработки в виде редактуры различных сборников на тему Второй мировой войны.
Гусев также активно участвовал в деятельности неформального «краснодарского» землячества – сообщества московских чиновников – выходцев из этого региона. Там начала складываться его комсомольская карьера. В годы работы в ЦК КПСС и позже к нему нередко обращались его бывшие друзья и коллеги по региональной комсомольской организации рубежа 1950–1960-х годов. А он в свою очередь мог рассчитывать на помощь и покровительство хорошо знающих его бывших партийных руководителей региона того же периода, занимающих высокие позиции в Москве. В результате он уже через несколько лет после ухода из ЦК (успев поработать директором издательства) получает высокий пост помощника члена Политбюро, который перед своим назначением возглавлял Краснодарский край.
Гусев также принадлежал к сообществу выпускников философского факультета МГУ начала–середины 1950-х, сыгравшему важную роль в идеологической сфере работы ЦК КПСС в 1970–1980-е годы. Два участника этого сообщества, его бывшие однокурсники (с разными политическими взглядами – Наиль Биккенин и Ричард Косолапов) обеспечили его уход из ЦК с реальным повышением в должности и общественном статусе, которого без их помощи не могло бы произойти.
И, наконец, через жену – инструктора отдела торговли Ждановского райкома партии Москвы – у него налаженные «личные связи» с одним из руководителей крупного магазина в Москве, который на регулярной основе обеспечивал их хорошими продуктами по государственным ценам.
Когда в 1990-м году Гусев был уволен из Совета министров РСФСР, для него вроде бы наступили иные времена: он получал нищенскую пенсию, как и, например, его бывший начальник, член Политбюро. Однако, использовав «личные связи», Гусев оказался на должности сначала секретаря одного из союзов российских писателей (националистического), а затем первого заместителя главного редактора журнала «Наш современник» – ведущего литературного издания русских националистов. Эта работа была не столько доходна, сколько общественно значима, и в любом случае это было гораздо лучше участи бедного пенсионера. Кстати, его приятель по комсомольскому бюро философского факультета МГУ Наиль Биккенин, примкнувший в ЦК к более успешным в итоге «ревизионистам», закончил свою жизнь на подобном же посту – главного редактора «толстого» общественно-политического журнала «Свободная мысль». На пике своей карьеры он сменил в должности руководителя главного партийного журнала «Коммунист» – их третьего приятеля по факультету – «сталиниста» Ричарда Косолапова, но в связи с крахом СССР журнал «Коммунист» вынужденно преобразовался в «Свободную мысль», ставшую главным российским политическим изданием умеренных левых.
Как возникали «личные связи» между работниками аппарата ЦК КПСС
Очевидно, что человек приходил на работу в аппарат с уже имеющимся социальным бэкграундом, со сложившимися «личными связями». Но как они возникали внутри ЦК? Вполне естественным было бы, если «личные связи» между работниками аппарата ЦК возникали бы в ходе совместной работы, как проявление «командного духа». Однако в аппарате ЦК подобный «дух» не приветствовался. Отношения между коллегами были в среднем довольно «чопорными». Всякие сближающие социальные практики – вроде совместных торжеств или семейных выездов на природу – были фактически под запретом[6]. Употребление алкоголя в здании ЦК (что для других советских учреждений являлось нормой) было не просто категорически запрещено, но и (в большинстве отделов) жестоко каралось (нередко немедленным увольнением). Информанты, опрошенные в рамках проекта, на вопрос о том, приглашали ли они коллег на дни рождения или другие семейные праздники, практически единодушно заявили, что подобное «было принято» только в юбилеи (то есть раз в пять–десять лет). И то юбилей необходимо было справлять дома, не в ресторане, что с учетом размера советских квартир сильно ограничивало количество гостей.
Курили работники аппарата в основном у себя в кабинетах, так что типичной советской «курилки» с длинными неформальными разговорами в ЦК не было. Основным вариантом неформального общения были совместные походы на обед. Обычно сотрудник делал это в достаточно стабильной компании коллег из своего сектора, реже отдела, и надо было обладать исключительными коммуникативными способностями, чтобы таким способом расширить свой круг общения за пределы отдела.
«По работе» «личные связи» возникали чаще всего в результате совместной разработки представителями различных отделов документов ЦК (постановлений Политбюро, отчетных докладов секретарей ЦК и членов Политбюро, материалов к пленумам). Это делалось, как правило, временными «бригадами», составленными из представителей различных отделов. Они проводили много времени вместе, проживая в период подготовки доклада на «дачах» ЦК. Там можно было выпивать и проводить время в непринужденных беседах. Другое дело, что в подобных «бригадах» принимали участие не более 10% сотрудников любого отдела. Это были почти всегда одни и те же люди, обладавшие способностью писать в требуемой заказчиками тональности.
Для обычного сотрудника ЦК в налаживании «личных связей» внутри этой организации были, конечно, важны различные виды официальных и полуофициальных социальных союзов, существовавших в ЦК на свободной и полусвободной основе. В первую очередь, это спортивные команды, занимавшиеся в спорткомплексе ЦК (организованном там же, на Старой площади, в 1970-е годы) или турниры, проводимые на нерегулярной основе (например, ежегодные шахматные или волейбольные состязания между отделами аппарата ЦК), общество рыбаков; уже упоминавшиеся постоянные компании посетителей столовых ЦК в обеденное время и более-менее стабильные компании людей, вместе отдыхавших в выходные в санаториях ЦК; круг активистов партийных и профсоюзных бюро аппарата ЦК и его отделов.
Благодаря этим социальным союзам внутри аппарата ЦК его работник мог развить свои «личные связи» среди коллег, и получать альтернативную информацию, и более эффективно лоббировать свои инициативы. Гусев уже до прихода в ЦК был опытным аппаратчиком, работавшим в Москве несколько лет, к тому же очень общительным. Поэтому он легко «влился в коллектив». Многих работников брали в ЦК из провинции или из московских экспертных институтов; у них в ЦК было не так много знакомых. Более того, место нового сотрудника в иерархии ЦК было строго определено. Призванный на работу в этот орган, он, конечно, знал двух–трех будущих коллег, но в первые недели, как правило, оказывался в одном кабинете с таким же, как и он, инструктором. Последний далеко не всегда хотел (и мог) объяснить ему эффективную стратегию деятельности в новых условиях.
В таком случае новый сотрудник отправлялся в путешествие по кабинетам ЦК в поисках любых знакомых, даже случайных. Он быстро находил тех, кто хоть когда-то работал в партийной организации его региона и имел с ним хотя бы случайный контакт, или тех, с кем он имел общих знакомых. То же самое происходило в отношении «отраслевых» знакомых, с которым он работал в одной профессиональной сфере. Так происходило его «причащение» (на новом уровне) к региональному или отраслевому клану, но эти контакты, как правило, не были достаточными и обычно носили горизонтальный, а не вертикальный характер. То есть инструкторы дружили на основе региональной общности с другими инструкторами (максимум с заведующими секторами), но не с руководителями, обретавшимися уровнем выше[7]. Для людей, более активно ищущих «личных связей» (чего хотели далеко не все, потому что чрезмерная активность в этом направлении внутри аппарата не поощрялась), была возможность сделать это с помощью упомянутых выше социальных союзов. Их наиболее популярной формой были как раз спортивные команды. В них, например, инструктор мог познакомиться с помощником секретаря ЦК или консультантом из другого отдела.
Так вырастала очередная «личная связь», которая будучи включенной в систему «личных связей» конкретного работника аппарата ЦК помогала другим его связям осуществлять более эффективное социальное взаимодействие.
Насколько «личные связи» были нужны?
Вместе с тем, подобные «личные связи» реально были нужны только для относительно систематического получения информации, длительных, спланированных кампаний по лоббированию той или иной инициативы – или же, наоборот, отстаивания своих позиций в определенном вопросе. Например, в ходе борьбы с «ревизионистским» (который теперь чаще называют «либеральным») крылом в идеологической сфере Гусев и его единомышленнники по «Русской партии» иногда задействовали все (или почти все) «личные связи». Но в обычной ситуации, когда к Гусеву или любому другому работнику ЦК обращались по линии его «личной связи», он поступал проще. Он звонил работнику аппарата ЦК, отвечающему за конкретную тематику, по телефону и высказывал от своего имени просьбу или пожелание.
В этом отношении аппарат ЦК был организацией, весьма открытой для «своих». Не только Гусев, но примерно 50% опрошенных рассказывали о том, как при необходимости они просто звонили в нужный им отдел или сектор, выясняли, кто конкретно им нужен, а дальше приходили к нему на встречу или ограничивались разговором по телефону. И, как правило, их проблема – в том числе довольно запутанная (и, возможно, личная) – решалась.
Например, Ольга Ольшанская – рядовой секретарь[8] общего отдела, отвечавшая за сортировку документов, – в начале 1980-х годов сумела упросить заведующего сектором административного отдела помочь в переводе мужа-генерала с позиции начальника военного училища в Калининграде на московскую должность. К тому моменту муж возглавлял училище уже 12 лет, она почти столько же работала в ЦК и сохраняла за семьей московскую квартиру и прописку. Вскоре после просьбы для мужа нашлось место в столице[9].
Валерий Пименов – заместитель заведующего отделом машиностроения в 1980–1988 годах, видный член неформального ленинградского управленческого клана – имел налаженные связи с земляками из районного центра Ермишь Рязанской области. В нем он рос до 17 лет, там жила его мать, в Ермишь он регулярно ездил уже из Москвы отдыхать и рыбачить. Местная номенклатура, среди которой были его друзья детства, активно использовала это для нужд района. Пименов с удовольствием рассказывает, как помогал им строить дороги, получать оборудование для местной телевизионной вышки и даже поставить памятник погибшим на войне. Он реалистично оценивает свой немалый по меркам аппарата ЦК КПСС административный вес и говорит, что многое делалось по его звонку и просьбе. Однако делалось чаще то, что касалось его сферы контроля и ответственности. Другие его коллеги по его звонку достаточно охотно соглашались только на встречу с просителями из Ермиши, а далее уже решали сами, с учетом, конечно, «веса» Пименова, но исходя из собственных планов и возможностей. Желаемый результат в таком случае достигался не всегда[10].
Конечно, Ольшанская и Пименов могли обратиться к конкретному чиновнику ЦК со своим вопросом, условно говоря, раз в пять лет, если не раз в жизни. Делай они это чаще, их запросто можно было бы обвинить в использовании аппарата ЦК в личных целях. Что влекло за собой, как минимум, жесткий разговор с заведующим или парторгом отдела, а скорее всего немедленное увольнение.
***
Подводя итог, позволю себе заметить следующее. Работники аппарата ЦК КПСС в большинстве своем были, безусловно, весьма идеологизированными, ангажированными и преданными режиму. Других туда не брали. При этом, конечно, они весьма охотно пользовались теми тайными для большей части населения благами и льготами, которые предоставлял им режим. Они логично рассматривали это как компенсацию за свой труд, как в целом справедливую оценку их деловых качеств и преданности. Не меньше, чем льготы, для них значил и высокий общественный статус, который они получали в качестве работников аппарата, и открывавшиеся после окончания работы в ЦК карьерные перспективы.
Все это они могли мгновенно потерять, если бы их изгнали из аппарата ЦК КПСС с «волчьим билетом» – даже не за коррупцию, а лишь подозрение на нее. Поэтому они крайне осторожно подходили к любым видам потенциально компрометирующих контактов. Сотрудники весьма аккуратно строили свои «личные связи» внутри аппарата и старались активно регулировать старые контакты с целью отказа от наиболее сомнительных.
Так что если рассматривать аппарат ЦК КПСС 1960–1980-х годов как бюрократическую структуру, а основную массу ее работников, как чиновников, то мы не увидим в ней никаких особенных отличий от аналогичных бюрократических структур в северном полушарии. Некоррумпированное, достаточно компетентное, дисциплинированное чиновничество, родившееся в семьях высшего и среднего класса сталинской эпохи, окончившее образцовые советские школы и получившее дипломы лучших учебных заведений страны[11]. Советская административная элита. С «личными связями», которые были эрзацем официального или полуофициального членства в социальных и лоббистских сетях. А в какой стране в это время их, собственно, не было?
[1] Этот текст является одним из результатов деятельности проектов «“Телефонное право”: группы влияния в аппарате ЦК КПСС в 1953–1985 гг.» (поддержан Gerda Henkel Stifftung, Германия, 2006–2008); «“Личное мнение”: влияние личных взглядов работников аппарата ЦК КПСС на внешнюю и внутрению политику СССР в 1964–1985 годах» (поддержан DFG, Германия, 2009–2012). В рамках проектов в 2006–2012 годах было опрошено около 100 бывших сотрудников аппарата ЦК, причем многие были проинтервьюированы по нескольку раз, а также собрано около 40 воспоминаний, изданных малыми тиражами; эти книги никогда не попадали на полки магазинов, а распространялись среди друзей и бывших коллег.
[2] На мой взгляд, вместо «диктатуры партии» и тем более «диктатуры рабочего класса» в СССР имела место коллективная диктатура членов Политбюро, которые использовали партийный аппарат как один из рычагов воздействия на население страны.
[3] Единственный известный мне в 1970-е годы случай, когда сотрудника аппарата ЦК (отдел торговли и бытового обслуживания) «поймали на взятке» был таков: «курируемые» чиновника подарили ему на юбилей дефицитное кожаное пальто. Как оказалось, это была провокация – во внутренюю полость пальто вшили лоскут ткани со словом «Взятка». Этого оказалось достаточно, чтобы чиновника отдали под суд.
[4] Подробнее см.: Митрохин Н. Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953–1985 гг. М.: НЛО, 2003.
[5] Впрочем, случай Гусева не единственный. Не менее десяти информантов, опрошенных в ходе проекта, наговорили по сто и более страниц уже расшифрованного и отредактированного текста. Некоторые фрагменты интервью с Гусевым и его краткая биография опубликованы, см.: Митрохин Н. Геннадий Гусев: «Моя жена была секретарем комсомольской организации центрального универмага» // Неприкосновенный запас. 2009. № 3(65) (http://magazines.russ.ru/nz/2009/3/mi6.html); Он же. На идеологическом посту: 1960-е. Воспоминания сотрудников ЦК КПСС // Неприкосновенный запас. 2008. № 4(60) (http://magazines.russ.ru/nz/2008/4/pa15.html). Полный текст расшифровки интервью находится в личном электронном архиве автора статьи.
[6] На данный момент мне известна всего одна «компания» коллег из аппарата ЦК КПСС, которая регулярно собиралась во внеслужебной обстановке. Это группа сотрудников отдела машиностроения первой половины 1980-х годов.
[7] Последние при случайных встречах их «не замечали», хотя ранее они, возможно, даже дружили или находились в тесных рабочих отношениях.
[8] В этом отделе данная должность соответствовала рангу «инструктора» и «референта» в других.
[9] Интервью автора с Ольгой Ольшанской. Москва, 2008 год. Личный электронный архив автора.
[10] Интервью автора с Валерием Пименовым. Москва, 2010 год. Личный электронный архив автора.
[11] Подробнее об этом см.: Митрохин Н. Аппарат ЦК КПСС в 1953–1985 годах как пример закрытого общества // Новое литературное обозрение. 2009. № 6(100) (http://magazines.russ.ru/nlo/2009/100/mi44.html); Он же. Революция как семейная история: из интервью и мемуаров работников аппарата ЦК КПСС 1960–1980-х годов // Антропология революции. Сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 435–476.