Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2012
Джудит Кин – историк, специалист по истории гражданской войны в Испании, профессор Сиднейского университета (Австралия).
Джудит Кин
Сражаясь за Франко: русские белоэмигранты на стороне националистов[1]
Введение
Точное число русских белогвардейцев, воевавших в Испании, установить невозможно. По-видимому, от 80 до 100 человек пересекли границу, чтобы присоединиться к войскам генерала Франко в качестве добровольцев. Еще 10 русских записались в 1938 году в испанский Иностранный легион. По крайней мере две более многочисленные группы служили в карлистских частях, а несколько человек несли службу в рядах регулярной армии[2]. Белогвардейский генерал Николай Шинкаренко отмечает в своих воспоминаниях, что с февраля 1937 года и до конца испанской войны он встретил в подразделениях националистов около 50 белых добровольцев[3]. Еще один доброволец-франкист, Антон Яремчук, говорит о 80 русских, сражавшихся у Франко. В другом месте он приводит еще бóльшую цифру, ссылаясь на советскую газету от октября 1937 года, перечислявшую имена 128 русских эмигрантов, воевавших в армии националистической Испании. По крайней мере 180 человек из батальона Корнилова изъявляли готовность поступить на испанскую службу в последние месяцы 1936 года, хотя нам не известно, всем ли из них удалось добраться до Испании[4]. Наконец, некий грузинский князь привел с собой шесть соотечественников, намеревавшихся восстановить связь между «древней Иберией и Грузией»[5].
Так или иначе, но общее число было небольшим, даже если сделать поправку на высокие боевые потери среди русских. Яремчук и Шинкаренко, независимо друг от друга, сетовали на малочисленность добровольцев. Согласно Яремчуку, многие из его бывших сослуживцев, живя в эмиграции, просто отчаялись изменить свое положение к лучшему[6]. Аналогичным образом и Шинкаренко осуждал «мягкотелость» эмигрантской молодежи. По его словам, несмотря на наличие в ее среде скаутских групп, кадетских подразделений и спортивных организаций, которые во времена империи могли бы воспитывать мужчин в военно-патриотическом духе, молодые русские эмигранты отвернулись от традиций и упустили блестящую возможность приобрести в Испании военный опыт, который мог помочь России[7]. Важно также иметь в виду, что русское участие в испанской гражданской войне сдерживалось и командованием националистов, жестко регулировавшим въезд бывших белогвардейцев во франкистскую Испанию.
В большинстве своем белогвардейцы были единодушны с Франко в том, что гражданская война представляет собой «крестовый поход против коммунизма». Однако между испанцами и русскими существовали очевидные разногласия относительно последствий их общего предприятия. Для русских эмигрантов гражданская война в Испании представлялась возможностью реализовать грандиозный, хотя и романтический, замысел: воссоздать Добровольческую армию, рассеянную в изгнании. Благодаря офицерам и солдатам, снова надевшим военное обмундирование, моральный дух белогвардейцев должен был повыситься, а это позитивно сказалось бы и на всем сообществе эмигрантов. Нанеся решающий удар по большевикам на Пиренейском полуострове, возрожденная русская армия была бы готова вернуться домой и освободить матушку-Россию. Слабым местом в этом победоносном сценарии оказались Франко и его генералы. Русские ветераны и их организации не вызывали у них особого интереса, а фантасмагорический план использовать Испанию как тренировочный полигон для беглой Белой армии не пользовался симпатией.
Карьера генерала Шинкаренко, бывшего наиболее высокопоставленным белогвардейцем, оказавшимся в Испании, свидетельствует о трудностях, с которыми русские монархисты сталкивались во время гражданской войны. Этот офицер вынужденно признавал тот факт, что чаяния лидеров Белой армии касательно развития событий в Испании решительно противоречили ожиданиям испанцев, которым те служили.
Международные события и русские эмигранты
К середине 1930-х годов международная политика начала непосредственно сказываться на жизни русского зарубежья. Кипучая энергия гитлеровского государства и его воинствующий антикоммунизм покончили с достаточно ровным отношением русских эмигрантов к нацизму. «Пораженцы», состоявшие из представителей правых группировок, относились к новой Германии с благосклонностью. Считая главной задачей устранение Сталина, они были готовы к союзу с Гитлером, если это посодействует падению большевистского режима. В отличие от них «оборонцы» заявляли, что русские патриоты должны поддерживать свою страну перед лицом внешней угрозы. В их число входили не только левые эмигранты, включая эсеров, но и генерал Антон Деникин с некоторыми его сторонниками[8].
Гражданская война в Испании, получившая широкий международный резонанс, тоже расколола эмигрантское сообщество. Бóльшая часть эсеровских и меньшевистских журналов выступили против Франко. Его победа, настаивали они, поддержит фашистскую Италию и нацистскую Германию, а во Франции укрепит националистические группировки, не любившие всех эмигрантов, включая русских. Подобное прочтение политической ситуации было вполне правильным. Правительство Народного фронта, возглавляемое Леоном Блюмом, сделавшее для урегулирования правового положения русских, проживавших во Франции, гораздо больше, чем какое-либо другое французское правительство, постоянно подвергалось неистовым нападкам французских фашистов[9].
Но в большинстве своем, как показал инцидент, произошедший в октябре 1936 года, русские изгнанники не признали французский Народный фронт и солидаризовались с Франко. Тогда либеральный православный журнал напечатал статью, в которой преподаватель Свято-Сергиевского православного богословского института раскритиковал «лицемерие» Франко, обвинив его в проведении «крестового похода» во имя христианства при одновременном установлении тирании. Эти размышления вызвали бурю негодования в православных кругах Парижа, громко потребовавших увольнения автора. Его публично отчитал и парижский митрополит, хотя в конечном счете виновнику скандала удалось сохранить работу[10].
Генерал Деникин решительно поддерживал Франко, но был категорически против того, чтобы русские добровольцы отправлялись воевать на стороне националистической Испании. В этом пункте Деникин отходил от позиции учрежденного бароном Петром Врангелем Русского общевоинского союза (РОВС), руководители которого призывали своих членов вливаться в ряды франкистов. Как бы то ни было, к тому времени Деникин уже отошел от проблем, которыми интересовался РОВС, заявив о намерении начать спокойную и размеренную жизнь писателя-мемуариста[11].
Но бывшее царское и белое офицерство все больше интересовалось испанскими событиями. С середины 1936 года во французской прессе начали появляться сообщения о гражданах разных стран, отправлявшихся через Париж в Испанию, чтобы присоединиться к интернациональным бригадам республиканцев. С этого же времени РОВС начал проводить все более настойчивые параллели между националистической Испанией и царской Россией. Союз регулярно организовывал для своих членов курсы по военной и политической истории. В июле 1936 года Валерий Левицкий, бывший руководитель политического департамента в правительстве Врангеля, прочитал курс лекций по международным отношениям, в котором затрагивалось знаменитое убийство испанского монархиста Кальво Сотело, послужившее, как известно, поводом к началу гражданской войны. Лектор уподоблял стремление РОВС победить большевиков и восстановить императорскую Россию той борьбе, которую вел Франко в католической Испании. Русская православная церковь в Париже и в других местах сочувствовала инициативам католического движения «Pro Deo», направленным на защиту католической церкви от коммунизма. По мнению его сторонников, политика секуляризации, проводимая революционерами в Мексике, России и Испании, была частью всемирного заговора атеистов по утверждению безбожия и сатанизма[12].
Казалось, интересы русских белогвардейцев и испанских националистов во многом совпадали. В связи с этим РОВС и его члены приветствовали возможность поддержать Франко. В конце 1936 года председатель РОВС, генерал Евгений Миллер, командировал генерала Павла Шатилова, бывшего корниловца, в Испанию, чтобы провести в штабе националистов переговоры об отправке за Пиренеи крупного подразделения бывших военнослужащих Белой армии. Но эти усилия ничем не увенчались. Для сбора белогвардейцев со всей Европы требовались большие деньги, которые путем многоступенчатых переговоров рассчитывали получить в Италии. Итальянское правительство, действительно, на определенном этапе предоставило русским эмигрантам обмундирование, а некоторые из них смогли вступить в итальянские смешанные бригады, однако большего от итальянцев добиться не удалось[13]. А лаконичные и неизменно отрицательные ответы Франко на предложения сформировать наряду с испанским Иностранным легионом Отдельный русский батальон вообще губили инициативу на корню. Франко не желал, чтобы националистическая Испания стала плацдармом для возрождения изгнанной Белой армии.
Шатилов вернулся в Париж с известием о том, что националисты разрешат пересечь границу лишь небольшим группам русских добровольцев. В результате 58 корниловцев, которые готовы были отправиться в Испанию немедленно, были разбиты на небольшие команды, получив приказ готовиться к отправке[14].
Надо сказать, что отношения между русскими эмигрантами и принявшими их французами всегда оставались довольно натянутыми. В мае 1932 года психически неуравновешенный русский эмигрант Павел Горгулов убил президента Французской Республики Поля Думера во время мемориальной церемонии РОВС, посвященной русским ветеранам Первой мировой войны. Это событие, как и последующая казнь Горгулова, вызвали взрыв общественного негодования в отношении русских и многочисленные призывы к полному изгнанию эмигрантов[15]. В первый год испанской войны русская эмиграция снова оказалась в центре внимания в связи с другим сенсационным событием. 24 сентября 1937 года среди бела дня и неподалеку от собственной квартиры был похищен генерал Евгений Миллер, председатель РОВС. За семь лет до того аналогичным образом исчез его предшественник на этом посту, генерал Александр Кутепов. В ходе полицейского расследования выяснилось, что в тот же день бесследно исчез и генерал Николай Скоблин, заместитель Миллера в РОВС. В прессе сообщалось о связи Скоблина с советскими спецслужбами; журналисты предполагали, что он вернулся в Советский Союз или был тайно переправлен НКВД в республиканскую Испанию, где был впоследствии ликвидирован. В любом случае о Скоблине больше никогда не слышали[16]. Его жена, известная исполнительница народных песен и любимица эмигрантского сообщества Надежда Плевицкая, была арестована, предстала перед судом и получила пятнадцать лет французской тюрьмы[17].
Пресса пестрела сенсационными сообщениями об этом деле. И левые, и правые в один голос заявляли о нежелательности присутствия во Франции крупных иностранных общин. Газета социалистической партии «LePopulaire» утверждала, что правое крыло русской эмиграции было недовольно Миллером из-за того, что он недостаточно активно призывал членов РОВС записываться в армию Франко[18]. Газета «L’Humanité», печатный орган Французской коммунистической партии, поднимала вопрос о возможном пособничестве военной организации РОВС в этом деле. Оба издания делали довольно неприятный прогноз: укрываемая Францией армия русских реакционеров превратится в угрозу национальной безопасности в случае сколько-нибудь значительного потрясения французской государственности. В свою очередь русские эмигранты считали, что французское правительство само позволяло агентам большевиков безнаказанно пребывать во Франции, но при этом в каждом зловещем событии спешило обвинить бывших белогвардейцев[19].
Для РОВС и отставного офицерства, представляемого этой организацией, идущая неподалеку чужая гражданская война едва ли могла быть более своевременной. Столкнувшись во Франции с нарастающей политической нестабильностью и ростом недоверия ко всем иностранцам, в особенности к русским, «бывшие» могли справиться с этими проблемами, присоединившись к франкистам для реализации своего воинского призвания. Энтузиазм белых ветеранов в отношении военной авантюры в Испании подкреплялся также желанием покончить с гражданской жизнью.
48-летний Шинкаренко был рад оставить позади «одиннадцать несчастных лет» в Париже, проведенные без друзей, в компании престарелой матери. Яремчук, которому в 1937 году исполнилось 47 лет, расплатился за квартиру, раздал знакомым свое небогатое имущество и уехал с небольшим саквояжем, в котором лежали только смена белья и документы. Когда французский чиновник в Париже, к которому он обратился за разрешением на выезд, спросил, не желает ли он поступить на службу во французскую армию, он категорически отверг такую возможность. Французское правительство, по его словам, было «полно евреев» и враждебно к белым русским, так что он с облегчением оставлял безбожную Францию ради богобоязненной Испании[20].
Белогвардейцы в Испании
Русские отправлялись в Испанию в надежде, что через Мадрид будет пролегать обратная дорога в Санкт-Петербург. Эти настроения были зеркальным отражением идеи, вдохновлявшей многих других эмигрантов, вступавших в республиканские интернациональные бригады[21]. В долгосрочной перспективе миссией Белой России виделась победа над безбожным коммунизмом в Испании, позволяющая затем открыть на родине второй раунд борьбы с большевиками, из которого белым суждено будет выйти победителями[22]. Биографии 38 белых волонтеров говорят о том, что все они были людьми среднего возраста, профессиональными военными царской армии и ветеранами, прошедшими Первую мировую и гражданскую войны в России. Почти каждый из них эвакуировался из Крыма с войсками Врангеля[23].
Баронесса Мария Врангель, вдова покойного генерала, проживавшая в Бельгии, создала комитет для оказания помощи семьям военнослужащих, отправившихся сражаться на стороне националистов. Во время войны ее брюссельская группа собрала средства для поездки в Испанию православного священника, отца Александра Шабашева, для духовного попечения над русскими добровольцами. Этот священнослужитель был награжден за храбрость в годы Первой мировой войны, а во время гражданской войны в Крыму благословлял врангелевцев на бой. На протяжении десяти дней он колесил по всему Арагонскому фронту, проводя православные службы и принимая причастие[24]. В Испании служили еще три православных священника. Среди них был князь Иван Шаховской, в годы Второй мировой войны окормлявший православную общину Берлина, а позже ставший архиепископом Сан-Франциско[25].
Печатный орган РОВС, журнал «Часовой», открыто выступал за Франко, а его главный редактор Василий Орехов принимал деятельное участие в отборе первого контингента новобранцев для националистической Испании. Пока эти добровольцы воевали, РОВС изыскивал деньги для отправки на фронт одежды, сигарет и шоколада, а его журналпо спискам, составленным руководством РОВС, распределял помощь между их семьями.
На протяжении всей испанской войны «Часовой»публиковал восторженные статьи о Франко, националистической Испании и пугающие материалы о жизни при «красных». Шинкаренко говорит даже о том, что генерал Франко материально поддерживал Орехова. Так это или нет, сказать трудно. Конечно, выступления Франко регулярно перепечатывались в этом издании, а глава франкистов несколько раз выражал на его страницах свою признательность за поддержку. Например, в номере от 15 ноября 1936 года он поблагодарил редактора за горячие поздравления в адрес националистов в связи с «блестящими победами наших героических войск над красными ордами». Каудильо также говорил о «Часовом»как о «замечательном журнале», вносившем большой вклад в «общее дело»[26]. Значительная часть каждого выпуска в период гражданской войны была посвящена именно Испании; в журнале имелась постоянная рубрика «Письма из Испании», где русские добровольцы рассказывали о фронтовой жизни.
Но, несмотря на общую ненависть к коммунизму и убеждение в том, что республиканская Испания является полностью «красной», интеграция белых добровольцев в армию Франко проходила нелегко. Напряженность во взаимоотношениях между франкистами и белогвардейцами отражала взаимное недоверие, нараставшее с обеих сторон.
Первым препятствием для русских, желавших записаться в армию Франко, стало пересечение испанской границы. Белые отправлялись на юг малыми группами. Подобно добровольцам-интернационалистам, пешком преодолевавшим Пиренеи из Франции, русские антикоммунисты платили контрабандистам, чтобы те провели их через горы. Первая партия осуществила такой переход в октябре 1936 года.
12 февраля 1937 года генералы Анатолий Фок и Николай Шинкаренко в сопровождении двух младших офицеров прибыли в Сан-Себастьян. Местные дворяне встретили их с большой любезностью, устроив в комфортабельной гостинице. На следующий день русские отправились в Бургос, чтобы завербоваться на службу. Здесь, однако, они столкнулись с серьезной проблемой. Армейское начальство франкистов не пожелало принять генерал-майора Фока, несмотря на то, что он был высокопоставленным русским военным, участвовавшим как в Первой мировой, так и в гражданской войне в России. Испанцы посчитали, что в свои 57 лет он был слишком стар, чтобы воевать. Ему посоветовали вернуться во Францию, что стало настоящим потрясением для Фока. Он попросил не принимать во внимание его военные заслуги, зачислив на службу в качестве простого солдата, но ему вновь отказали. Как находчивый и сообразительный человек Фок предложил вынести суждение о его возрасте исходя из практики. На глазах у изумленной аудитории он выхватил ружье у стоявшего рядом караульного и ловко выполнил серию сложных военных трюков. После такой демонстрации удали и энтузиазма испанцы уступили и подписали с ним контракт.
Второй сложностью для русских стал выбор непосредственного места службы. Первоначально верховное командование националистов собиралось отправлять их во французский батальон. Никто из русских не говорил по-испански и, поскольку большинство прибыло из Парижа, было решено считать их франкоговорящими. Это казалось разумным решением, но Шинкаренко и Фок решительно отказались служить с французами, таккак не питали симпатий к «безбожной Франции». Вместо этого они предпочли присоединиться к карлистам, у которых чувствовали себя как дома. Карлистский лозунг «Бог, родина и король» напоминал их собственный – «За веру, царя и Отечество». Кроме того, карлисты позволяли русским выходить на парады под царским флагом и носить на рукавах трехцветные монархические нашивки[27].
Еще одна группа из семи русских эмигрантов выехала из Парижа 16 марта 1937 года и прибыла в Ирун, где через несколько дней к ней присоединились другие отряды. По крайней мере два подразделения белогвардейцев влились в карлистские части. Самая большая группа русских эмигрантов была зачислена в подразделение Марко де Белла. Они храбро сражались в ожесточенных боях при Бельчите в августе–ноябре 1937 года[28]. Кроме того, русские привлекались к организации радиопередач, подготавливаемых националистами для республиканцев. В этом проекте, по-видимому, отразилась убежденность франкистов, что все иностранцы, воюющие за республику, так или иначе были русскими, хотя в действительности в интернациональных бригадах служило очень мало выходцев из России.
Испанские власти не признавали российских воинских званий, и поэтому все русские офицеры начинали военную карьеру заново – в качестве рядовых. Для профессиональных военных это было оскорблением, тем более что многие из них считали подготовку, полученную в царской армии и подкрепленную опытом двух крупных войн, чем-то недостижимым для испанцев. (Русские, правда, проиграли обе эти войны.) Как и другим иностранным добровольцам, служившим у националистов, русским пришлось привыкать к испанским командам и уставам. Первоначальная подготовка, которую получали Фок и Шинкаренко, включала в основном строевые навыки; генералы презрительно называли это дурной шуткой[29]. Нет нужды говорить, что такое отношение не способствовало взаимной любви русских и испанцев.
Особенно удручающим обстоятельством русским военным казалось то, что большинство испанцев, с которыми они встречались, вообще не представляли, что бывают русские какого-то другого цвета, помимо красного. Испанцы также почти не знали о том, что Россия была страной с такой же древней и славной религиозной и имперской традицией, как и Испания. Для националистов понятия «русский», «красный», «Коминтерн» и «коммунист» были взаимозаменяемыми. Как следствие, испанцы с трудом верили, что русские способны быть «белыми», монархистами и антикоммунистами.
Типичными выглядят жалобы белого добровольца, сообщавшего на страницах «Часового» о глубоко раздражавших его рассуждениях испанцев о том, что «Троцкий убил Ленина» или, хуже того, что «владыка Сталин сверг прежнего царя». По словам другого корреспондента этого журнала, он был чрезвычайно тронут, услышав от испанского сослуживца признание в том, что, повстречав белогвардейцев в Испании, тот впредь не будет считать всех русских коммунистами. Ранее этому русскому солдату постоянно приходилось объяснять испанцам, что Россия и СССР не одно и то же.
Испанское невежество по части русской истории, включая элементарное незнание того факта, что с 1917 года русские раскололись на большевиков и их противников, влекло за собой то, что русские добровольцы зачастую чувствовали себя изолированными в своих батальонах, постоянно ощущая нужду доказывать военную и политическую состоятельность. Отставной офицер, направленный в часть карлистов, испытал немалое облегчение, когда по прибытии в часть встретил на этом участке Арагонского фронта еще нескольких русских. Хотя они были завербованы в качестве «простых солдат», всем им очень скоро удалось продемонстрировать знания и умения офицерского уровня. По мнению упомянутого новобранца, это заставляло испанцев относиться к русским как к «братьям».В большом материале для «Часового» тот же доброволец подчеркивал, насколько важно было поддерживать репутацию солдата русской императорской армии. Испытывая признательность за возможность носить царские нашивки и русские медали, солдат высказал мнение, что с большевиками надо бороться на фронте, а не в ресторанах и конференц-залах Парижа.
Отсутствию у испанцев представления о русских изгнанниках и их истории соответствовало столь же упрощенное восприятие русскими окружавших их испанских реалий.Иберийский опыт очень часто воспринимался белыми сквозь призму гражданской войны в России, а ее обстоятельства механически переносились на Испанию. Именно в ходе тех эпохальных событий складывалось «белое» миросозерцание. Как следствие, в большинстве русских описаний испанской гражданской войны особенности местной ситуации почти не просматриваются. Испанский ландшафт служит лишь декорацией для привычного сражения междурусскими белогвардейцами и русскими большевиками – как в английском кукольном театре, где злой красный Панч обводит вокруг пальца самоотверженную и простодушную белую Джуди.
Язык, с помощью которого русские добровольцы описывают свой пиренейский опыт, вполне предсказуем. Типичным можно считать рассказ русского эмигранта, присоединившегося к франкистам в испанском Марокко. Его определили в испанскую регулярную армию, а боевое крещение состоялось вАндалусии, но, тем не менее, своими настоящими противниками этот боец считал русских большевиков, а не испанских республиканцев. По его словам, большевики совершали в Испании такие же зверства, как и в России:повсюду были сожженные церкви и трупы священников, а в одном маленьком городке «белым» достались портреты Сталина и Ленина, а также антирелигиозныеплакаты и атеистические брошюры. Все это, продолжает он, производилось по специальному указанию Сталина, переданному его мадридским агентам. В Испании Красная армия вела себя так же, как и в России. Испанская гражданская война разворачивалась под полным контролем Сталина. Он лично приказывал расстреливать офицеров и солдат после каждого поражения красноармейцев. В Испании, как и в России, Белая армия «защищает веру, культуру и всю Европу»[30].
Публикации «Часового» нередко настаивали на том, что Испания стала частью всемирного «иудео-большевистского заговора»; на это, по мнению авторов журнала, однозначно указывали еврейские фамилии лидеров республики, сталинских офицеров и членов Комитета по применению соглашения о невмешательстве в дела Испании. Соответственно, писал редактор журнала, победа Франко станет «жестоким ударом по мировому коммунизму», ведь «красная власть в Испании – это огромный шаг к большевизации Европы»[31]. Почти все испанские статьи «Часового» связывали и сопоставляли Испанию и царскую Россию. Так, испанский корреспондент РОВС писал, что, чем больше он сравнивал две войны, тем меньше понимал, как вообще «белые» могли проиграть в России. Ведь если речь шла о «белой контрреволюционной гидре», как выражались большевики, а в Испании победа белых над красными кажется несомненной, то почему за три года гражданской войны в России они были разгромлены?[32]
Звания и деньги
Имелись и другие, более прозаические, но неотложные, проблемы, обременявшие повседневную жизнь русских добровольцев.Они касались денег и званий.В Испании платили только добровольцам, служившим в Иностранном легионе. Такое положение вещей ставило русских, воевавших в карлистских частях или в регулярной армии, в весьма затруднительное положение.Большинство из них не имели финансовой поддержки, а многие оставили дома нуждающиеся семьи.РОВС делал все возможное, чтобы поддержать родственников солдат и офицеров, сражавшихся в Испании, но этого было не достаточно.
Шинкаренко неоднократно ставил этот неприятный вопрос перед Франко и генеральным штабом.Он указывал, что русские, в отличие от испанских военнослужащих, не могли время от времени обращаться за финансовой поддержкой к родным.По воле исторического «несчастного случая» у «белых» не было собственной страны или какой-либо другой опоры[33]. Шинкаренко тщетно просил Франко установить для русских солдат хотя бы небольшое жалованье. Не имела последствий и его просьба к Франко касательно помощи ему лично, которая позволяла бы сводить концы с концами. Даже формулировка этой просьбы, адресуемой одним офицером («имеющим пять ранений ветераном трех войн») другому офицеру не смогла пробить каменную стену молчания.
Все русские поступили на службу к националистам в качестве рядовых.Никому из них не удалось сохранить звания, полученные в царской армии, и непризнание прошлого военного опыта очень задевало их.Многие жаловались на то, что, даже заручившись рекомендацией к повышению в связи со своими новыми боевыми заслугами, они не могли продвинуться, поскольку начальство оставляло такие предложения без внимания, а следовательно, офицерское звание и содержание оставались для них недоступными. Между тем, в полевых условиях продвижение по службе и сопутствующие вознаграждения были обычной практикой во всех армиях[34].
Примечательно указание Яремчука на случай, когда белый доброволец, продемонстрировавший необычайную храбрость в бою, получил повышение от старшего по званию офицера царской армии, но при этом не был отмечен командованием националистов.Этот факт свидетельствует о странной ситуации, в которой русским приходилось действовать в качестве отдельной маленькой армии внутри вооруженных сил Франко[35]. Но при этом любой намек на то, что русские добровольцы подчинялись альтернативной структуре, для верховного командования испанцев, как и для любой иной армии, был бы решительно не возможен.
В конце войны, в ходе празднования победы Франко и распределения наград среди победителей, все русские эмигранты были повышены до лейтенантского звания. Эта акция была расценена ими положительно и в определенной мере компенсировала отсутствие признания в военные годы.Несколько лет спустя, во время Второй мировой войны, Шинкаренко с удивлением и радостью обнаружил, что его офицерское звание обеспечило ему небольшую военную пенсию от испанского государства.
Шинкаренко начинал войну в карлистском подразделении генерала Томаса де Сумалакарреги.Фок и еще два офицера, вместе с которыми он прибыл в Испанию, довольно быстро были переведены в батальон Донна Мария де Молина, где уже сражались несколько белых добровольцев.Шинкаренко отказался ехать с ними, поскольку считал, что сосредоточение всех русских в одной испанской части помешало бы формированию отдельного русского подразделения. Кроме того, он отзывался о русских добровольцах в батальоне Донна Мария де Молина как о кучке отщепенцев, погрязших в интригах и склоках. После того как Фок, попав в окружение республиканцев, покончил с собой в бою под Бельчите в октябре 1937 года,Шинкаренко остался наиболее высокопоставленным представителем белогвардейцев в Испании[36]. Провоевав четыре месяца, он получил серьезное ранение в голову и лечился в военном госпитале в Сарагосе. Выздоровев, русский генерал перешел в испанский Иностранный легион, где, как он надеялся, прежний боевой опыт получит большее признание.В легионе Шинкаренко несколько раз пытался добиться более высокой должности, но не преуспел в этом.
Фок, Шинкаренко и прочие русские офицеры были военными старой школы.Значение класса и касты, как и присущие дворянину правила поведения, усваивались ими с рождения[37]. Шинкаренко, например, был убежден в том, что представители одного и того же класса повсюду одинаковы, поскольку есть незримые, но непоколебимые основы, на которых держится их общая культура. Так, все они «умеют пользоваться ножом и вилкой», «читали “Робинзона Крузо”», «прекрасно знакомы с жизнью Юлия Цезаря». Разумеется, присущая Шинкаренко прочная вера в социальную иерархию была серьезно поколеблена, когда люди, которых он считал равными себе в социальном и военном плане, начали обращаться с ним как с простым солдатом.
В начале 1938 года, сражаясь под Толедо, Шинкаренко высокомерно отмахнулся от похвалы своего непосредственного командира, поскольку не считал, что похвала испанского майора должна что-то значить для русского генерала. Приводя в дневнике мнение о своем начальнике – тот, мол, знает лишь азбуку военного дела и не более того, – Шинкаренко отмечает, что оценка русского офицера, прошедшего школу императорской армии, куда более весома, чем мнение какого-то испанца о русском военном.
Шинкаренко особенно негодовал по поводу пренебрежительного отношения к себе со стороны испанских офицеров. Добившись перевода в испанский Иностранный легион, он предполагал, что удостоится личной встречи с его командующим, генералом Хуаном Ягуэ. Раздраженный, он проводил часы в бессмысленном ожидании перед зданием штаба легионеров.Шинкаренко не мог поверить, что командир легиона не знает о русском бригадном генерале, ожидавшем его аудиенции. Поведение испанца было расценено им как пренебрежение.По мнению Шинкаренко, испанцу следовало понимать, что русский генерал наносит ему визит не каждый день.Когда, наконец, эти двое через несколько месяцев столкнулись лицом к лицу – Ягуэ инспектировал часть, в которой служил Шинкаренко, – русский, стараясь привлечь к себе внимание, вытянулся, как флагшток, но командир Иностранного легиона просто прошествовал дальше вдоль строя, словно вовсе не заметил выделяющуюся фигуру с трехцветной русской нашивкой.Позже, в 1938 году, когда Шинкаренко, утомленный «бесплодной» осадой Мадрида, добился перевода на юг, в штаб марокканцев, Ягуэ сделал вид, будто не заметил этого. Но, едва русский устроился на новом месте, как поступил приказ Ягуэ, предписывавший ему немедленно вернуться в прежнюю часть и ждать дальнейших распоряжений. Через пять дней пришла весть о том, что Шинкаренко предстоит отправиться на север, чтобы присоединиться к батальону в Сарагосе, – невзирая на то, что его перевод к марокканцам был разрешен канцелярией самого Франко и у русского генерала имелся соответствующий документ.Единственным объяснением «загадочного поведения» испанского генерала, по мнению Шинкаренко, было то, что он завидовал статусу и опыту русского подчиненного.
После перевода в Сарагосу Шинкаренко, по его признанию, в основном просиживал за игрой в шахматы, пока не исхитрился перевестись в штаб-квартиру генерала Хосе Энрике Варелы в Теруэле.Здесь, на завершающей ступеньке испанской карьеры, Шинкаренко вновь почувствовал несправедливое пренебрежение со стороны командования.Он присоединился к штабу Варелы в феврале 1939 года, оставаясь там во время последующих «зачищающих» операций в Каталонии.Приятно отобедав с командиром корпуса и начальником штаба в первый же вечер по прибытии, Шинкаренко на следующий день был огорошен сообщением о том, что из-за «острой нехватки столовых приборов» в дальнейшем ему предстоит столоваться с младшими офицерами.Он списал это оскорбление на незнание генералом Варелой социальных тонкостей, которое, в свою очередь, было обусловлено «низким происхождением» испанского военачальника.Признавая, что распознать в Вареле плебея было все же очень трудно, Шинкаренко в мемуарах настаивает на том, что в качестве командира испанец был не слишком одарен и, безусловно, крайне тщеславен.
С точки зрения испанцев, Шинкаренко отнюдь не был идеальным подчиненным.Он отличался завышенной самооценкой и был заядлым жалобщиком.Кроме того, присущее ему стремление, взяв дело в свои руки, лично вести переговоры по улучшению собственных условий, едва ли могло снискать расположение в боевых условиях.Скорее всего, помимо прочего, отношение испанских генералов к Шинкаренко и другим русским офицерам отражало личную оценку генерала Франко. Каудильо с нескрываемой прохладой относился к грандиозным планам белоэмигрантов. Держа русских генералов на расстоянии, он стремился ограничивать их амбиции.
Между тем, РОВС хотел возродить императорскую армию, расформированную и рассеянную по доброй половине земного шара. Первейшим пунктом этого проекта считалась необходимость сформировать самостоятельное русское подразделение, воюющее на испанской земле. Для поддержания дисциплины и повышения боевого опыта было очень важно, чтобы им командовали русские офицеры. Шатилов, Фок и Шинкаренко надеялись, что подобная структура составит костяк будущей армии. Этот план Шинкаренко изложил в пространной петиции, направленной Франко в июле 1937 года и начинавшейся с напоминания о том, что речь идет именно о «белых русских», – во избежание недоразумений эти слова выделены печатными буквами[38]. Если бы Франко разрешил сформировать отдельное русское подразделение, утверждалось в документе, множество русских солдат со всего мира откликнулись бы на призыв вступить в его ряды. В идеале Шинкаренко виделось пехотное соединение, подкрепленное пулеметными расчетами и пушками. Артиллерия, пояснял он испанскому верховному главнокомандующему, всегда оставалась сильной стороной русских войск. Уже сегодня, продолжал Шинкаренко, он получает пачки писем от бывших царских офицеров, интересующихся, как добраться до Испании и попасть в число добровольцев. И, если в настоящее время, из-за малочисленности русских в Испании, отдельное подразделение выглядит нереалистично, поддержка со стороны Франко быстро исправит ситуацию.
В частности, Шинкаренко хотел, чтобы Франко дал русским вербовщикам право самостоятельно решать, кто может пересечь границу с целью поступить на службу. Существовавшие на тот момент ограничения были настолько жесткими, что хорошие солдаты со значительным боевым опытом, способные стать отличными новобранцами, получали отказ. Шинкаренко ссылался на историю своего бывшего сослуживца из Марселя. В свое время тот служил в Крыму под началом самого Шинкаренко, по рекомендации которого и поехал в Испанию, но на пограничном пункте получил отказ и был отправлен домой. В результате из-за нехватки денег на обратный путь «отличный новобранец» оказался в затруднительном положении и даже проникся враждебностью к националистической Испании.В заключение автор петиции напоминал Франко, что белое движение и националистическая Испания разделили «благородное дело защиты европейской христианской культуры» и что русские с 1917 года сражаются с «нашими смертельными врагами» – «красными».Пять дней спустя от Франко пришел ответ, состоявший из одного предложения.Он поблагодарил Шинкаренко за «интерес, проявленный к борьбе испанских националистов», но отказал впросьбе[39].
С момента прибытия в Испанию Шинкаренко пытался добиться личной встречи сФранко. Он придавал огромное значение персональному общению одного офицера с другим, не сомневаясь, что, если бы с каудильо удалось поговорить с глазу на глаз, замыслы русских раскрылись бы полнее. В июле 1937 года он ходатайствовал о разрешении «приветствовать» испанского лидера лично, чтобы «передать, что чувствует старый солдат царской России». В том же месяце Шинкаренко ранили; свое пребывание в госпитале в Сарагосе он использовал для того, чтобы подготовить петицию с изложением планов Белой армии.Во время лечения знакомый монархист представил его генералу Альфредо Кинделану, также убежденному монархисту, командовавшему военно-воздушными силами националистов. Тот в свою очередь познакомил Шинкаренко с Хосе Антонио Сангронисом-и-Кастро, франкистским министром иностранных дел, который в итоге смог организовать желанную аудиенцию.
Встреча Шинкаренко с Франко состоялась 5 августа 1937 года, то есть в тот момент, когда каудильо уже успел получить и отклонить его ходатайство. Шинкаренко увидел Франко одетым в камуфляжную форму; он был стройнее, чем на фотографиях, но все же «довольно полным». Каудильо, «как и многие испанцы», был склонен к облысению, но имел «красивое, мужественное нордическое лицо».Разговор шел на испанском языке, что, вероятно, поставило русского в невыгодное положение, потому что даже в 1950-е годы, прожив в Испании довольно долго, Шинкаренко с большим трудом изъяснялся по-испански.Хотя Франко улыбался и спросил о его ранении, Шинкаренко почувствовал в его обращении «холодность».Шинкаренко просил о повышении в звании, поскольку, в конце концов, он был русским генералом.Франко ответил, что, безусловно, эта просьба требует обсуждения, и изъявил готовность перевести его в «более престижную» часть.Тут же позвонив начальнику штаба, Франко приказал, чтобы русского офицера немедленно зачислили в Иностранный легион.
Хотя Шинкаренко намеревался поднять вопрос о самостоятельном русском подразделении, он почувствовал, что Франко не желает говорить об этом.После столь долгого ожидания личной встречи с каудильо Шинкаренко был разочарован.Несмотря на то, что Франко был вполне предупредителен, в его обращении чувствовалась дистанция. Русский с огорчением отметил в своем дневнике, что если бы их вдруг поменяли местами и выдающийся иностранный генерал предстал бы перед ним самим, то он, Шинкаренко, сорвал бы медаль с собственной груди и тут же отметил бы ею собеседника – не просто за заслуги, а в знак уважения перед необыкновенной судьбой[40].
Восстанавливаясь в госпитале после ранения в голову, Шинкаренко также встретил Марию дель Кармен Поло, супругу Франко, навещавшую больничную палату и кратко побеседовавшую с несколькими пациентами, включая русского генерала.Он был тронут ее «скромностью и достоинством», хотя общение оказалось слишком беглым.Гораздо более обстоятельным было внимание, оказанное ему белоэмигрантскими общинами разных стран. Сообщения русскоязычной прессы о белом генерале, который был ранен, сражаясь в Испании за генерала Франко, вызвали шквал писем от женщин-эмигранток отовсюду, от Харбина до Конго, с пожеланием скорейшего выздоровления. В Испании Шинкаренко, вероятно, наиболее комфортно чувствовал себя среди женщин-аристократок, с которыми познакомился по прибытии в Сан-Себастьян в начале 1937 года и общение с которыми поддерживал во время своих периодических визитов в штаб-квартиру каудильо, где пытался добиться для себя более высокой позиции. Дамский угодник с хорошими манерами, он проводил приятные вечера в очаровательной компании, разговаривая по-французски и играя в бридж.После войны он вышел в отставку и поселился в Сан-Себастьяне, проживая в благородной бедности на скромную пенсию, определенную ему испанским правительством.
Заключение
Нелегко с точностью определить, каков был военный вклад белоэмигрантов в победу франкистов. Сами они считали себя превосходными солдатами, имевшими за спиной блистательную воинскую традицию.Не удивительно, что в воспоминаниях об Испании они в основном описывают свои геройские подвиги.Между строк, однако, проступает менее радужная картина. Эти люди жили в мире, в котором мечта о возможном повторении событий 1918–1921 годов, ведущем к победоносному исходу, была единственной компенсацией за психологическое отчуждение и физическое изгнание. В Испании их потери были весьма высоки, и Шинкаренко не преминул подчеркнуть этот факт, убеждаяФранко принимать в армию больше русских.По крайней мере из 100 русских, сумевших завербоваться на испанскую службу, 34 погибли.Трудно сказать, однако, о чем столь высокие потери свидетельствуют в большей мере: о военной выучке или же о ее нехватке.Шинкаренко иФок считали делом чести всегда ходить под пулями не пригибаясь, и даже в окопах не отказывались от своих привычек, а это означает, чтоони превращались в ходячие мишени для противника. Результатом стало тяжелое ранение Шинкаренко пулей снайпера. Разумеется, это может свидетельствовать о мужестве ибесстрашии, но человеку со стороны подобное поведение кажется безрассудным. Столь старомодные представления о баталии приличествовали скорее эпохегусар, атакующих в степи широким фронтом, нежели военной стратегии кануна Второй мировой войны[41]. Среди русских потерь, которые перечисляет Яремчук, упоминаются Николай Зотов, раненный пятикратно, а также КонстантинКонстантинов, раненный трижды. ГенералФок, как уже говорилось, предпочел совершить самоубийство в Бельчите, чтобы не попасть в руки «красных».
Многие русские эмигранты, оставшиеся в Испании, в годы Второй мировой войны продолжили служить в испанской Голубой дивизии на Восточном фронте или в итальянской армии[42]. Эта непрерывность военной службы, вероятно, отражает дефицит иной профессиональной занятости, кроме военного дела. Впрочем, принято считать, что добровольцы всегда воюют лучше, чем призывники, аэти белые русские становились добровольцами несколькораз.
Шинкаренко и его товарищи презирали «пассивность» и «безынициативность» солдат националистов[43]. По словам Шинкаренко, в бою многие испанские солдаты хотели только избежать пули, а не победить врага.Русские утверждали также, что, даже когда испанские солдаты проявляли храбрость, их командиры демонстрировали неискушенность в искусстве ведения войны.Трудно определить достоверность этой оценки, поскольку она может быть результатом общего отношения русских, которых часто обходили в продвижении по службе, или гипертрофированного чувства превосходства, в котором они находили утешение.Они любили подчеркивать, что участвовали в большем количестве европейских конфликтов, чем испанцы, хотя старались не упоминать о том, что в двух своих последних войнах царская армия была разгромлена.Вместо этого Шинкаренко предпочитал приводить примеры, показывающие, как испанцы из обоих лагерей проявляли трусость в сражениях. В боях при Мондрагоне, например, противоборствующие стороны стояли друг против друга несколько недель, разделявшее их расстояние было невелико, но никто не был убит даже при артиллерийском обстреле.
Так или иначе, Шинкаренко был непреклонен во мнении, что сражения, увиденные им в Испании, были менее современны, чем европейские войны, в которых он участвовал между 1914-м и 1921 годами. Прежде всего испанская война отличалась пассивностью и медлительностью.Например, с весны и до зимы 1938 года Шинкаренко и его товарищи участвовали только в одном бою, причем испанские солдаты больше стремились уклониться от «свистящей пули», чем «атаковать врага».Это происходило не столько из-за отсутствия мужества, как считал Шинкаренко, сколько в силу того, что офицеры старались не проявлять инициативы. Исключением были некоторые баски, которые, по его мнению, были «трезвыми, практичными, хорошими» солдатами, хотя их офицеры тоже разочаровывали, так как знали военное дело только из учебников.
Но что получил от белых добровольцев Франко? Весьма немного.Их число было невелико и едва ли стоило всех усилий по вербовке и обучению. Несомненно, пометки на документах, касавшихся грандиозных проектов Шинкаренко, свидетельствуют о раздражении верховного командования националистов по указанному поводу.
На параде по случаю победы Франко, состоявшемся в Мадриде, русские эмигранты гордо маршировали как отдельное подразделение, неся флаг царской России[44]. Но после окончания войны они столкнулись с нищетой. У эмигрантских организаций не было средств на демобилизацию, и в результате многие русские остались в Испании, где вынуждены были искать себе заработок.Наиболее предприимчивые объединялись в творческие коллективы и путешествовали по стране с концертами традиционной русской музыки и танца.Те, кто вернулся в Париж, с началом Второй мировой войны были интернированы среди прочих лиц без гражданства[45]. В 1942 году некоторое количество русских эмигрантов записалось в Антибольшевистский легион, который набирался в Париже Жаком Дорио для борьбы на стороне Гитлера на Восточном фронте. Но это не стало выходом из тупика.После того как легион вступил на территорию России, русские снова, как в 1930-е годы, столкнулись с прежней дилеммой.Некоторые перешли в советские части, чтобы не сражаться против соотечественников на родной земле, в то время как другие, считая, что в рядах нацистов они помогают ниспровергнуть большевизм, уничтожали партизанские отряды в Польше и на Украине.
Когда началась Вторая мировая война, Шинкаренко вернулся во Францию и попытался вступить в ряды французской армии. Ему отказали по причине возраста и сомнительного правового статуса лица без гражданства. Он воспринял это как очередное проявление неуважения к славному прошлому царского офицера, но, когда в середине 1940 года Франция капитулировала, он «почувствовал облегчение» от того, что ему лично не довелось разделить этот позор.Шинкаренко умер в возрасте 78 лет в Сан-Себастьяне в 1968 году.
Перевод с английского Андрея Захарова
[1]Статьяпредставляетсокращенныйпереводглавыизкниги:
[2]Archivo Histórico Militar (AHM). Ávila. Cuartel General del Generalísimo-Estado Mayor, año de 1938. Документы 2/168/30/5 и список, включенный в серию «Año de 1937. 1/168/18/12. “Copia, LegionariRussidelTercio”», содержат имена 12 белогвардейцев, переведенных в итальянские подразделения. Историк белой эмиграции, профессор Виктор Боневский, и архивариус Кэрол Лиденхэм, сотрудники Гуверовского института, оказали большую помощь в поиске архивных источников. Шейла Фицпатрик составила список полезных мемуаров, оставленных белоэмигрантами, а Явор Сидеров и Кира Раиф помогли с переводами.
[3]Shinkarenko N.
[Typescript Memoirs – TSM].
[4] Яремчук А.П. Русские добровольцы в Испании, 1936–1939.
[5]Shinkarenko N. Op.
cit. Part 4.
[6]ЯремчукА.П. Указ. соч.С. 8, 365.
[7]Shinkarenko N. Op.
cit. Part 4.
[8]См.: Andreyev C. Vlasov and the Russian Liberation Movement:
Soviet Reality and Emigré Theories.
[9] Raeff M. Russia Abroad: A Cultural
History of the Russian Emigration, 1919–1939.
[10] Речь идет о публикации в журнале «Новый град», издававшемся в Париже (см.: RaeffM. Op.cit.P. 151, 216).
[11] Lehovich D.V. Op. cit.P. 454.
[12]Типиченвэтомсмыслеиспанскийпамфлет 1937 года:Nos freres catholiques sous
[13]AHM. Cuartel General del Generalísimo-Estado
Mayor. 2/168/18/2. Delegazione
Italiana. № 349. DIS
[14]ЯремчукА.П. Указ. соч. С. 2.
[15]Обубийствеиказнисм.:
Knight M. Girl Reporter in
[16] См.: LehovichD.V. Op. cit.P. 448.
[17] Эта история
легла в основу романа Анатолия Рыбакова «Страх». Осудебномпроцессесм.: Berberova N. The Italics Are Mine.
[18]LePopulaire. 1937. 24 September; 29 September; L’Humanité.1937. 21 September; 24 September; 25 September; 28 September. См. также: BeuclerA. RussesdeFrance // RevuedeParis. 1944. № 44(2). P. 866–896.
[19]
[20]ЯремчукА.П. Указ. соч.С. 5–7.
[21] По крайней мере один бывший офицер-корниловец, желая вернуться в Россию, присоединился к интернациональным бригадам. Его посрамленный старший брат объяснял такой поступок невзгодами эмигрантской жизни, из-за которых тот «связался с негодяями» (Яремчук А.П. Указ. соч. С. 368). Джон Корнфорд встретил в Барселоне целую группу тоскующих по родине белоэмигрантов, записавшихся в интернациональные бригады в надежде, что это поспособствует их возвращению на родину (см.: Watson K.S. Single to Spain. London: Arthur Barker, 1937. P. 104–107).
[22] Часовой. 1936. № 173. 1 сентября. С. 4.
[23]Яремчук А.П. Указ. соч.С. 365–373.
[24]Часовой. 1938. № 226. 15 декабря. С. 13; 1939. № 227. 1 января. С. 32–33.
[25]См.: Shinkarenko N. Op. cit.
Part 4.
[26]См.: Часовой. 1936. № 178. 15 ноября. С. 2.
[27]Часовой. 1937. № 187. 20 марта. С. 13; Яремчук А.П. Указ. соч. С. 11.
[28]Blázquez
L.B. Riesgo у
[29]См.: Shinkarenko N. Op. cit. Part 4.
[30] Часовой. 1936. № 173. 1 сентября. С. 5–6.
[31] Часовой. 1936. № 176. 15 октября. С. 1.
[32]Часовой. 1938. № 205. 1 февраля.С. 16.
[33] AGM. Ávila. 2/168/18/2. Cuartel General del Generalísimo-Estado Mayor. N. Schinkarenko. Hospital Militar Seminario. 7 July 1937. P. 10.
[34] Фрэнк Томас
рассказывает о знакомом белоэмигранте, который раньше служил в русском флоте и
был ветераном армии Врангеля, но, несмотря на проявленную в боях храбрость, так
и не смог получить повышения по службе (см.: ThomasF. BrotheragainstBrother: ExperiencesofaBritishVolunteerintheSpanishCivilWar.
[35]См.: ЯремчукА.П. Указ. соч.С. 48.
[36] В своих мемуарах Шинкаренко высказывает предположение о том, что, попав в Испанию, Фок впал в отчаяние, усомнился в возможности реставрации царизма и потому отошел от его грандиозных планов касательно будущего.
[37]Обэтомсм.: Littauer V.S. Russian Hussar: A Story of the Imperial Cavalry
1911–1920.
[38]AHM. Ávila. 2/168/18/12. Cuartel General del Generalísimo-Estado Mayor. Sección 1a. Organización unidades Rusas. Petitión del ex-general ruso Nicolas Schinkarenko para que se forme una unidad a base de oficiales у soldados rusos que hoy sirven a nuestro lado como voluntarios. P. 8–12.
[39]AHM. Ávila. 2/168/18/12.Cuartel General del Generalísimo Salamanca. 16 July
[40]См.: Shinkarenko N. Op. cit.
Part
4.
[41] О поведенческих стереотипах офицерства, распространенных перед Первой мировой войной, см.: LittauerV.S. Op. cit.
[42] Об этом свидетельствуют биографии 38 русских ветеранов, воевавших в Испании, которые приводит Яремчук.
[43]Если дело действительно обстояло так, то это вполне совпадает с выводом Майкла Сидмана о том, что в ходе гражданской войны испанские новобранцы с нарастающей неохотой подвергали свои жизни опасности (см.: Seidman M. Frentes en calma de la guerra civil // Historia Social. 1997. № 27. P. 52–58).
[44]Blázquez F. Op. cit. P. 102–103.
[45]В одной из своих работ Артур Кёстлер описывает мучения интернированных лиц без гражданства во Франции (см.: Koestler A. Scum of the Earth. London: Jonathan Cape, 1941).