Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 1, 2012
Алексей Левинсон
Политический карнавал: заметки на память
Когда эти строки будут опубликованы, время их написания – январь 2012-го – даже если и будет помниться, то как очень далекое. Конец декабря – начало января, пора праздников и каникул, пьянки и путешествий, в этот раз стало днями стремительных политических процессов.
Напомню предысторию. Проведенные в преддверии декабрьских выборов в Государственную Думу опросы показали, что население страны, как и в ходе предыдущих кампаний, заранее ждет, что будут фальсификации и махинации. Опыт прошлых выборов говорил, что все равно эти результаты будут признаны. Но что-то настораживало. Так, оказалось, что в этот раз особенно много энтузиастов-добровольцев – более всего в Москве – собрались идти наблюдателями на избирательные участки, координируя свои действия и проверяя официальные результаты. Готовилась и другая сторона. В Москву на время выборов были введены пятьдесят тысяч служащих МВД – вдобавок к почти стотысячной столичной полиции.
Что-то должно было произойти – и начало происходить. Сигналы наблюдателей о фальсификациях были не только массовыми, но, благодаря новым возможностям коммуникации, публичными. Возмущение этим попранием конституционного права выбирать впервые вспыхнуло открыто. Первые – ожидавшиеся властью – уличные акции протеста 4-го и 5 декабря, митинги в центре Москвы против нечестных выборов, собравшие несколько тысяч горожан, были жестко разогнаны. Последовавшей на это реакции, оказалось, не ждали. За несколько дней число готовых открыто протестовать выросло в разы, на Болотную площадь 10 декабря пришли не менее двадцати тысяч, а говорили и про сто. Двумя неделями позже на проспект Сахарова пришло еще больше.
Лопнула Интернет-капсула, в которой десять лет сидело наше гражданское общество. Вышли и выразили себя не отдельные люди, не отдельные группы, а горожане. Сходство с 1991 годом заключалось в том, что на митинге можно было встретить «своих» – кого не видел давно и с кем заранее не сговаривался. Побывать на митинге стало нормой. Вроде нормы не смотреть телевизор. Людям в разговорах приходится объясняться, почему не ходили.
По данным опроса, проведенного «Левада-центром» на митинге 24 декабря, видно, что главным признаком тех, кто пришел на проспект Сахарова, было высшее образование. Демократические и либеральные взгляды – на втором месте. Доход выше среднего – на третьем. Вышли, стало быть, образованные. Но это не было похоже на известные по телерепортажам (которые не смотрим) демонстрации студентов и профессуры на улицах западных университетских городов. Общество пришло защищать не права или привилегии корпорации, а гражданские права как таковые. Поводом, как все знают, было покушение на честь и достоинство людей. Ведь не очень скрываемыми махинациями на выборах именно обществу наплевали в лицо и сказали – утрись. Будет по-нашему – не по-вашему. Как происходит уже десять лет.
Главным деянием власти, против которого восстала общественность, был обман. А кто у нас в обществе отвечал за честь и достоинство, кто хранил норму, что лгать нельзя? Была такая социальная группа – интеллигенция, – которая это делала. Может, она есть и теперь, но даже если ее уже нет, в культуре хранится этос (как совокупность норм, образцов) интеллигентности. Ему можно принадлежать целиком, быть его профессионалом и жрецом, можно с ним соотноситься частично и временно, можно его просто иметь в виду.
Даже тем, кто считает, что интеллигенция испустила дух, видно, что этот дух витает в обществе. И он, это точно, витал над Болотной площадью, он ощущался и на проспекте Сахарова. Особая предупредительность и подчеркнутое желание ни в коем случае не переходить на язык насилия, это в России – от интеллигенции. Российский средний класс, если он существует, взял у интеллигенции умение таким образом себя вести. Эту сторону своего облика – а не показное потребление – предъявил на этих собраниях средний городской житель себе и миру. Даже те, кто мог бы нарядиться, щегольнуть брендами и аксессуарами, были одеты нарочито средне, незаметно для московской толпы.
Не я первый, о чем сожалею, отметил, что у этих митингов много общего с карнавалом. Те, кто помнит атмосферу массовых демонстраций начала 1990-х, скажут, что при всей радости и легкости, которые были им присущи, игра, маскарад там не присутствовали. А здесь они проявились во множестве.
Быть может, заслуга привнесения маскарадного начала в нашу политическую жизнь принадлежит Путину. Это он решил являться руководимому им народу в облике то пилота, то дайвера, то рыболова, то лыжника. Путин же ввел в политический обиход обсценные шутки и на протяжении десяти лет сохранял монополию на этот пиар-инструмент. Но после 4 декабря 2011 года российское общество решило, наконец, ответить на многолетние оскорбления, и, не будь в поведении правителя этих элементов маскарада и игры, быть может, их не было бы и в реакции, которую он получил.
Элементы карнавала легче всего увидеть в использовании масок. Это были маски, которые надевают в эпидемию гриппа, только украшены они были словами «Мой голос украли». Это были листы с надписями, прикрепленные для всеобщего обозрения на верхнюю одежду. Это визуальные элементы политического карнавала. Более значимой можно считать карнавальную травестию перевертывания отношений верха и низа, о котором так много написано в знаменитых главах про западно-европейский карнавал в книге Михаила Бахтина о Рабле. Функцией карнавала, согласно его подходу, является осмеяние и низвержение тех, кто находится на социальном верху. Роль непристойностей и того, что Бахтин назвал «материально-телесным низом», при этом очень велика.
Что до низвержения верхов, то вряд ли в нашей ситуации оно будет иметь тот регулярный и по сути компенсаторный характер, как – по Бахтину – в средневековых городах Европы. Похоже, у нас если низвергли, то раз и навсегда. Бывшего (и, вероятно, будущего) президента низвергли с высот его знаменитого рейтинга, который для собравшихся на площади просто перестал существовать. Вдруг – именно вдруг – эти люди, рассерженные горожане, которых пытались унизить обсценными шуточками, почувствовали себя выше того, кто бросал им оскорбления. Иммунитет высшей власти враз исчез.
«Материально-телесный низ», к которому так часто обращался в своих шутках Путин, в изобилии оказался представлен на плакатах веселых граждан. Предложенные темы, в том числе презервативов, были возвращены сторицею. Как тем, что на одну шуточку о «контрацептивах» публика ответила сотней своих, сделав премьера их объектом и героем, так и тем, что их интеллектуальный уровень был подчеркнуто более высоким, чем у Путина.
В действительности же за шутками стояло серьезное высказывание. Путину не только ответили детскими словами, что – цитирую плакат – «Кто так обзывается, тот сам так называется». Его намерению вновь занять президентский пост сказали «нет», указав разными способами на то, что «гондон» – изделие для одноразового использования. Тем же обернулась для него другая шуточка – попытка назвать протестующих «бандерлогами». Предложенную ролевую игру приняли и написали на плакатах: «Змей, уползай!».
«Путин, уходи!» – это уже без шуток. Последовавшие за митингами дни обернулись не благодушной расслабухой, отдыхом после выплеска политических эмоций. Все пошло снова не так, как ждали власти, не сумевшие пока найти адекватного ответа. На попытку силового укрощения общество ответило удесятерением протеста. На попытку изобразить готовность к компромиссу и пообещать некую политическую либерализацию – потом, после выборов президента, которые проведем по-старому, – оно ответило радикальными программами. Отставками и уходами дело ограничиться не должно.