Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 6, 2011
Нелли Эдуардовна Бекус (р. 1970) – философ, социолог, сотрудник Варшавского университета (Польша).
Кульшат Агибаевна Медеуова (р. 1966) – профессор кафедры философии Евразийского национального университета имени Л.Н. Гумилева (Астана).
Нелли Бекус, Кульшат Медеуова
Смена эпох как смена столиц: Астана как глобальный центр
Распад советского государства и крах социалистической системы привели к возникновению принципиально новых условий для развития постсоветских стран и городов. Столицы бывших союзных республик вдруг стали столицами независимых государств, в которых атрибуты советской идеологии стали вытесняться другими идеологическими проектами. Бывшие социалистические города оказались площадками для развития структурно новых политических, социальных и экономических отношений[1]. Поскольку социалистические города обладали своей пространственной и социальной структурой, они не могли внезапно, “за одну ночь”, превратиться из городов с плановой экономикой в города, встроенные в капиталистическую систему.
Исчезновение СССР из геополитической жизни бывших советских республик определило переход к мышлению в категориях национального развития. Это в свою очередь означало необходимость национализации городского пространства и визуального образа столицы. В некотором смысле все советские республики, в одночасье став новыми независимыми государствами, столкнулись с одной и той же необходимостью создания “базового набора” атрибутов собственной государственной независимости, в котором “столица” является одним из наиболее важных и наиболее символически нагруженных. Потребность в столице как в пространстве национальной репрезентации подразумевала сознательную работу по формированию текстуры городского пространства, способного совмещать старое и новое, функциональное и эстетическое. Эти традиционные задачи городского планирования в данном случае были подчинены главному: новое столичное пространство должно было стать материальным и символическим отражением национального развития нового независимого государства.
Столичный перенос
На первый взгляд, подход Казахстана к решению проблемы адаптации столичного пространства к новому национальному проекту является наиболее радикальным: перенос столицы из Алматы (Алма-Ата до 1993 года) в Астану в декабре 1997 года[2] и создание образа столицы “с чистого листа” с самого начала представлялся как констатация символического разрыва с предшествующей эпохой.
Ни одна из бывших союзных республик не использовала этого приема для артикулирования нового пути развития страны, но все исторические прецеденты дают основания утверждать, что за политическим решением о переносе столицы следуют изменения в общественном сознании[3]. Событийность переноса столицы состоит в знаковом разрыве с периодом, завязанным на старом центре, и в провозглашении начала нового этапа в жизни государства, который требует создания иного порядка в геополитическом и символическом ландшафте страны. Эти две составляющие – завершение предыдущей и начало следующей эпохи в жизни страны – и являются основными смысловыми элементами, которые закладываются в формат новой столицы.Показательно, что сама по себе идея строительства новой столицы не была принципиально новой для Казахстана. Свой столичный статус Алма-Ата приобрела похожим образом: 28 марта 1927 года на
VI Всеказахстанском съезде Советов было принято официальное решение о переносе столицы из Кзыл-Орды в Алма-Ату. Фактическая передислокация произошла только двумя годами позже, и, хотя современная история умалчивает об этом странном временнóм лаге, однако известно, что в течение этих двух лет предпринимались попытки создать базовую площадку для столицы на новом месте (в долине реки Или), не привязывая ее к форпостам, крепостям, оставшимся от колониального присутствия Российской империи[4].Алма-Ата являлась типично советским,
может быть, даже слишком советским, городом-столицей, построенным по классической линейной схеме. Столичный ландшафт был оформлен в соответствии с общими идеями советской архитектурной традиции и был почти не чувствителен к нюансам национального стиля. Многие официальные сооружения Алма-Аты проектировали известные московские архитекторы[5]. Но, несмотря на всю советскую унификацию городской среды, Алма-Ата стала городом со своим особым стилем. Интересно, что, описывая его, авторы прежде всего говорят о том, что город – зеленый, упоминая его многочисленные сады, парки и бульвары.В пользу переноса столицы из Алма-Аты в Астану приводились самые разнообразные аргументы – от экономических, экологических и функциональных до эстетических и геополитических. Например, говорилось о том, что Алма-Ата исчерпала резервы своего развития. В 1990-х население Алма-Аты приблизилось к отметке в полтора миллиона человек (миллионный рубеж был пройден еще в 1981 году), хотя по плотности застройки и густоте расселения город еще не достиг своих естественных пределов[6]. И все же горы, расположенные по южному периметру столицы, стали восприниматься фактором, ограничивающим возможность дальнейшего роста.
Если официальные причины переноса связывают с географическими доводами и сопряженными с ними соображениями безопасности (Алма-Ата находится не в центре республики, а на юге, в сейсмогенной зоне, где могут происходить разрушительные землетрясения), то неофициальный дискурс часто использует аргумент геополитического, вернее, этнополитического характера. Новая столица Астана должна была помочь преодолеть существовавший в советском Казахстане региональный “раскол” республики на русскоязычный индустриальный север и казахский аграрный юг[7].
По своим исходным позициям Алма-Ата первой трети
XX века, разумеется, отличается от Астаны 1990-х. В пользу Акмолы, население которой согласно переписи 1989 года составляло почти 281 тысячу человек, выступало ее удачное расположение в центре страны, на пересечении крупных транспортных магистралей. Уже налаженная система снабжения теплом, водой и энергией, а также наличие коммуникационных сетей облегчали процесс переноса столицы. В отличие от Алма-Аты, в Акмоле отсутствовали сколько-нибудь серьезные ограничения для роста: город находится на севере казахского мелкосопочника, в месте, где две степные речки Ишим и Нура протекают по соседству.
Столица как стратегия нового самоописания
Процесс пре
вращения республиканских столиц в центры суверенных государств, происходивший на территории бывшего Советского Союза, во многом шел по одному и тому же сценарию. От других бывших республик Казахстан отличался не столько самими задачами, сколько их масштабом. Основная задача, которую необходимо было решить в Астане, – это формирование центра принятия политических решений, создание инфрастуктуры, необходимой для претворения этих решений в жизнь. Все это была связано с мобилизацией и организацией политических и культурных элит, их включением в процесс институционализации национального государства и наполнением его реальными событиями. Это в свою очередь должно было привести в действие различные механизмы культурной натурализации нации, основанные на репрезентативных стратегиях нового самоописания.В Астане максимальная национализация городского пространства и проведение отчетливой границы между советским прошлым и независимым будущим во многом совпадает с постсоветской трансформацией Ашхабада.
Различие между этими двумя проектами можно обнаружить в стратегиях самоописания. Ашхабадские хроники постсоветского строительства безупречны так же, как безупречны очертания нового Ашхабада[8]. Своеобразная стерильность застройки обеспечивается тем, что здесь нет случайных проектов, и это касается не только официозной (представительной) архитектуры, но и жилых домов, которые выглядят как дома одной серии: здания из белого мрамора с навершиями в национальном стиле размещены в центре кварталов и сопровождаются фонтанно-парковым обрамлением, завораживающим своей восточной расточительностью. И хотя в Туркмении столица осталась на прежнем месте, здесь имела место внутригородская миграция зон застройки. В структуре Ашхабада достаточно четко прослеживается различие между советским городом, советскими памятниками и новым городом, новыми памятниками периода независимости[9].Артикуляции отказа от советского прошлого стала одной из главных символических задач и в Астане. Стратегии национализации городского пространства Акмолы/Астаны, являющегося продуктом советской эпохи, связаны с формированием нового образа столицы, процесса, в котором наследие советского прошлого превращается в качественно иной урбанистический феномен. Новый образ должен был совместить в себе идеи цивилизованности и открытости глобальному миру с принципами национальной самобытности.
Астана являет собой пример городского пространства, в котором последовательно осуществляется радикальный уход от исторической предзаданности.Сама идея возникновения новой столицы в Астане является радикализацией отношения к предыдущим периодам казахской истории, в том числе тем, что были запечатлены в прошлом Целинограда/Акмолы. В 2001 году в конкурсе на эскиз-идею Генерального плана победил проект японского архитектора Кисё Курокавы, предложившего концепцию симбиотического города. Эта концепция отталкивается от архитектурной практики регионализма и японской традиции метаболической архитектуры, что является мягкой формой критики так называемой интернациональной архитектуры[10].
Методологическая инверсия таких архитекторов-метаболистов, как Кендзо Танге и Кисё Курокава, состоит в призыве осознать, что вечных городов не бывает и потому необходимо сосредоточиться на приспособлении к изменениям, а не пытаться сохранить “вечные” образцы градостроительной истории. Решение о разделении между старым и новым городом Астаны по линии реки Ишим легко вписывалось в эту концептуальную рамку. Следуя идее симбиотического города, который никогда не останавливается в своем развитии, Курокава оставляет старый город, расположенный на правом берегу, прошлому, а строительство нового административного центра и нового города планирует на левом берегу. Тем самым задается принципиально новый формат города, не сдерживаемый городским ландшафтом, доставшимся в наследство от прошлых эпох. Прошлое города, а вместе с ним и отрезок советского периода истории, тем самым выносится за скобки нового центра. Город становится “чистым листом”, его пространство оказывается экраном для стратегий национальной репрезентации и полигоном для использования современных методов эстетического и функционального архитектурного развития.
Стремление к историзации, однако, не исчезает – меняется его вектор: новый центр постепенно обрастает новой версией столичной предыстории, связанной со средневековым городищем Бозок, найденным в пяти километрах от Астаны в 1998 году[11]. Идеологической реконструкции археологического раскопа придается очень важное значение в казахстанских медиа. Например, в своей книге “В сердце Евразии”[12] Нурсултан Назарбаев пишет, что нынешняя столица Казахстана возникла не на пустом месте, а на территории, обжитой человеком еще в глубокой древности.
Если история правого, акмолинского/целиноградского, берега, начинается с 1830 года, когда участник Бородинского сражения Федор Шубин заложил казачий форпост в урочище Караоткель, то история на левом берегу реконструируется с эпохи раннего Средневековья (VII–VIII века), а при желании может охватить и более древние периоды, относящиеся к эпохе бронзы: в продолжении улицы Сыганак – неподалеку от таких знаковых сооружений нового административного центра, как “Пирамида” (Дворец мира и согласия) и Дворец независимости, – был обнаружен царский курган конца I тысячелетия до нашей эры[13].
Суть такого рода увлечения новыми артефактами, новой риторикой исторической древности не столько в том, чтобы вытеснить при помощи архаической истории недавнее советское прошлое столицы, сколько в том, чтобы вписать историю Астаны в более широкий контекст многовековой номадической культуры.
Нестоличное прошлое Астаны
Урбанистическая предыстория Астаны является хрестоматийным примером становления социалистического города. Это история о том, как крепость – “точка колонизации степи” – вначале обретает свою торгово-купеческую (конец
XIX – начало XX века), а позже промышленную основу (в период Великой Отечественной войны в Акмолинск был эвакуирован ряд заводов). Собственно советский облик города сформировался благодаря Никите Хрущеву и эпохе освоения целины, спецпереселенцам и добровольцам. Свой след оставила и эпоха сталинских лагерей, ставшая особой темой в истории становления как советского, так и постсоветского города[14].Советский облик провинциального городка, существовавшего в реальности, был, конечно, далек от выставочных образцов уровня ВДНХ, но отдельные элементы советской урбанистической картины Целинограда могли служить классическим примером социалистического градостроительства.
Одним из сооружений советского периода, несших большую символическую нагрузку в пространстве города, был Дворец целинников, построенный по проекту латвийских архитекторов Петериса Фогелса, Ольгертса Крауклиса и Дайне Даннеберг. Этот дворец иногда называли рижским, что, возможно, связано не только с происхождением проектировщиков, но и с особыми советскими аберрациями. Во время визита Никиты Хрущева в 1961 году в городе не нашлось достаточно большого зала для проведения партийных совещаний краевого уровня, поэтому дворец был построен (в сознании простых жителей – перенесен из Риги) в максимально сжатые сроки. В средствах массовой информации можно встретить утверждение, что это был один из самых грандиозных проектов своего времени, поскольку был рассчитан на 2355 мест, а по масштабам и оборудованию считался вторым в СССР после Кремлевского дворца съездов[15]. Именно этот объект одним из первых претерпел символическую трансформацию в новой столице, превратившись в Конгресс-холл (1997–1998).
Лексический переход от советского Дворца целинников к постсоветскому Конгресс-холлу не случаен. Для первого периода постсоветской истории характерным было использование “западного” словаря. Дворцом целинников этот процесс не ограничился. Городской ЦУМ – классический объект советской торговли – стал называться “S
ine tempore”. На карте города возникли “Синема сити” (район торгового центра), пешеходная прогулочная галерея “Миллениум” (открыта в 2000 году, снесена в 2008-м). Тенденция давать новым объектам иностранные имена стала сходить на нет в 2007-м, когда было принято решение дать казахские названия крупным столичным объектам: кинотеатр “Синема сити” стал называться “Сарыарка” (“Желтая степь”), ресторан “Европа палас” – “Караоткел” (“Черный брод” – место, с которого начиналось строительство Акмолинской крепости), торговый центр “Сити маркет” – “Казына” (буквально – “Материальное изобилие”), бизнес-центр “Астана тауэр” – “Зангар” (“Высокий”).Целиноград был образцовым городом, отражающим принципы советской градостроительной школы. Генеральный план развития Целинограда был разработан в 1961–1962 году ленинградским проектным институтом (архитектор Григорий Гладштейн). В Целинограде была реализована революционная в архитектуре того времени идея по созданию поясных городов, принадлежащая архитектору Николаю Милютину
[16]. Именно эта революционность создала типичный советский провинциальный городок с четким функциональным зонированием пространства. Подобно другим провинциальным городам СССР (Магнитогорску, Набережным Челны и другим), Целиноград отличался слабо артикулированным центром (в отличие от исторических радиальных городов). Основу города составили несколько предприятий союзного и республиканского значения, самым крупным из которых был Целиноградский завод сельскохозяйственных машин.Нестоличное пространство Акмолы стало той платформой, на которой и строилась Астана как столица независимого государства. Советскость (понимаемая в данном контексте как преобладание социалистических моделей в организации городского пространства и в архитектуре строений) была наиболее характерной и существенной чертой этого пространства. Избавиться от господства идей, организовывавших пространство социалистического города, оказалось очень сложно. Во многом именно поэтому центр переносимой столицы было решено создавать на новой территории. Основное строительство на левом берегу, впрочем, началось лишь в 2001 году. До этого пространство старого города и старого центра подвергалось разнообразным процедурам переформатирования: изменению фасадов, смене или добавлению декора, переименованиям и так далее.
Один из первых проектов, реализованных в рамках стратегии формирования нового образа столицы, был связан с застройкой правобережья реки, где расположен старый город. В рекреационной зоне был построен микрорайон элитной архитектурной застройки “Самал”. Элитность в тот момент понималась как увеличение внутриквартирных площадей, ограждение строений от пешеходной прогулочной зоны и наличие “архитектурных излишеств” в виде башенок и беседок на крышах зданий. Дополнительная идеологическая функция такой плотной застройки нового элитного типа на территории старого города была связана с визуализацией нового порядка в пространстве столицы. Она создавала своеобразную завесу, благодаря которой с набережной, из наиболее представительной части города, перестал быть виден старый Целиноград.
Один из параметров, по которому оценивается наступление постсоветской эпохи, является противопоставление уникальности (как качества, которое связывается с новой эпохой) и унифицированности (ассоциируемой с советским временем). Поскольку вся история превращений Акмолинска/Целинограда/Акмолы была реализацией советских политических проектов, никак не связанных с национальными традициями в строительстве, наступление эпохи независимости выявило всю проблематичность архитектурной гомогенности советского городского ландшафта.
Знаки собственной истории и символы национального становления оказались как нельзя более востребованы в новом независимом государстве. Проблема заключалась в том, что прописать эти знаки на унифицированной и вненациональной текстуре советского города было крайне сложно. Реконструкция одной из центральных улиц Целинограда – проспекта Республики – хорошо демонстрирует этот идеологический и эстетический конфликт между новым рисунком левого берега и старым центром на правом берегу. Проспект Республики полностью застроен пятиэтажными панельными домами (“хрущевками”) с вкраплениями 9-этажных одноподъездных домов. Трудности преодоления советского прошлого здесь заключались в том, что функционально этот проспект является одной из главных транспортных артерий города и масштабная переделка на этом участке могла обернуться коммуникационным коллапсом для всего города. В то же время было очень важно сменить облик центральной советской улицы старого города.
Первый вариант реконструкции в самом начале столичной истории Астаны был реализован в стиле “потемкинской деревни”: фасады всех домов “одели” в сайдинг – наиболее доступный в то время материал для облицовки. Во время второй волны реконструкции 2006–2008 годов китайский облицовочный материал был снят с хрущевских домов, и они были “одеты” по-новому: на этот раз в стиле, якобы имеющем отношение к орнаментике казахской культуры. Была использована лепнина из фибробетона (система навесных вентилируемых фасадов) с геометрическими рисунками, содержащими намеки на этнику: арки, объемные профили, разнообразные рельефы, орнаменты, колонны, пояса, карнизы и так далее.
Весь этот набор приемов следует описывать скорее в терминах “дурного вкуса”, чем как проявление духа национальной казахской культуры. К тому же “хрущевки” являются настолько явными и легко распознаваемыми архитектурными объектами, что скрыть исходную форму практически невозможно. Эти дизайнерские приемы и смена внешнего декора позволяли нанести косметический слой на советскую фактуру, но она продолжала легко считываться как плохо замаскированные знаки советской эпохи. По сути, этот стиль можно считать проявлением характерной постколониальной травмы.
Другим примером стирания следов советскости является постоянное стремление властей снести частную застройку района Чубары. Район был построен в 1980-е годы для советской номенклатуры и соответствовал представлениям о максимальной комфортабельности жилья; он был важен не только функционально как место компактного проживания номенклатуры, к которой в 1990-е присоединились представители нового слоя “коммерсантов”, но и как символическая репрезентация престижа в его советском понимании. Стратегия вытеснения советского в пространстве Астаны не позволяла сохранить этот участок в ландшафте нового города (район расположен на границе старого и нового центров). Возможно, именно такая символизация советской власти стала причиной постоянно возникающей темы о сносе этого района вопреки его хорошему состоянию. Одним из первых масштабных строительных проектов в этой части города было строительство целой линии таунхаусов (или домов, напоминающих таунхаусы), которые должны были скрыть некогда престижный район проживания советской номенклатуры. Стирание этих символов советской власти оказывается даже более важным, чем освобождение от более простых элементов советского городского быта.
Освобождение от советского имеет и еще одну важную характеристику. Постсоветское нередко воспринимается как постколониальное и потому как подчеркнуто нерусское. Например, в
1990-е старые названия улиц и районов или советские памятники рассматривались не просто как атрибуты города, но как инструменты продвижения чужого идеологического проекта (русского, советского). Эксперты по ономастике отмечают:
“
…До обретения Астаной статуса столицы из 619 улиц лишь 180 имели наименования, связанные с историей Казахстана. 439 улиц имели политизированные и идеологизированные наименования, а также ничем не обоснованные с культурно-исторической точки зрения, такие, как Вагонная, Районная, Сенная, Летняя, Марсовая, Самоцветная, Светлая, Новая, ДСУ-450”[17].
Отказ от русского написания местных топонимов, перенос или снос памятников воспринимается местными политическими элитами как эффективный способ национализации городского пространства. Хотя у российских исследователей такое переименование часто вызывает чувство тревоги – в основе
решений о смене имени зачастую оказывались не столько идеологические, сколько ситуативные или технические причины. Например, с 1996 года в Астане существовала улица Л.Н. Гумилева, однако в 2008-м она была переименована в улицу А.С. Пушкина. Причина переименования не имела политической подоплеки: памятник поэту был подарен городу в 1999-м[18], однако через несколько лет после установки монумент стал крениться (в результате конструктивных ошибок), и его отправили на реставрацию. В 2006 году, после реставрации, памятник был установлен в районе Гребного канала, была изменена архитектурная привязка монумента к ландшафту, его подняли на постамент, улучшили обзорность. Вслед за этим последовало переименование улицы. Поскольку именем Льва Гумилева назван один из столичных вузов, то нельзя говорить о том, что оно было вычеркнуто из истории Астаны[19].В
университетском районе сохранили свое советское происхождение практически все топонимы: улицы А. Микояна, А. Янушкевича, Е. Брусиловского, переулки Мирный, Фестивальный, М. Дубинина. Обилие сохранившихся советских названий иногда ставит в тупик горожан нового поколения, для которых эти фамилии и названия не имеют исторического смысла. Людям, воспитанным в эпоху постсоциализма, трудно понять логику присутствия в городском ландшафте Астаны улицы, названной именем итальянских анархистов Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти. Переименование ее в улицу Алихана Букейханова, одного из видных деятелей Алашской автономии (1917–1920), в 1990-е выглядит вполне оправданным и обоснованным.Интересный сюжет связан с наименованием улиц в новом административном центре. Звучные названия Сарайшык, Сыганак, Алматы, Акмешiт, Туркiстан, Орынбор, Сауран – это топонимы, связанные если не с бывшими столицами страны казахов, то с ханствами и автономиями, существовавшими на протяжении казахской истории. Благодаря этим названиям новое пространство столицы приобретает ассоциативный топонимический ряд, активно использующий тему исторического пути казахов к независимости.
При этом в Астане так же, как и в целом в Казахстане, сохранилось большое количество названий на русском языке, отсылающих к советскому или досоветскому прошлому (как, например, названия городов Павлодар, Петропавловск). В разных городах Казахстана сохранились улицы Ленина, Советская, Ульянова. Можно сказать, что макростратегия разрыва с советским прошлым, заложенная в идеологическом фундаменте новой Астаны, сочетается со значительной терпимостью по отношению к остаткам советскости и знакам русскости на микроуровне отдельных элементов городского ландшафта. Сходную тенденцию можно проследить и в отношении монументального искусства: хотя памятник Ленину был демонтирован, в старой части Астаны осталось достаточно много образцов советского монументального стиля, например, мозаичные панно “Космос” и “Печать” (1972) на фасаде здания Полиграфкомбината[20].
Городской ландшафт и архетипы национальной культуры
Перенос столицы активизирует определенный пласт социокультурных и политических смыслов, которые прописываются в структуре нового пространства как следствие определенного состояния общества с характерными для него культурными и политическими архетипами. Одним из устойчивых архетипов традиционного города являются ворота. В кочевой культуре сходную символическую функцию выполняет знак временной стоянки – перекрещенные копья. В Астане оба архетипа были соединены в конструкцию “Уш-Найза” (“Три копья”). В 2002 году эта композиция была установлена на правом берегу реки, там, где заканчивался целинный город. В связи с тем, что строительство нового города было перенесено на территорию левого берега, “Уш-Найза” “вдруг” оказалась в новом городском центре. В 2007 году эта композиция исчезает из городского ландшафта.
Но в
том же 2007 году уже на левом берегу (рядом с новым административным центром) появляется дизайнерская версия ворот по мотивам одного из самых древних мифологических сюжетов – “божественной колесницы”. Это ворота в парк “Арай”, который, впрочем, находится в отдалении от основных пешеходных маршрутов, и поэтому в нем практически нет посетителей. Вместо этого, парк стал своеобразной экспериментальной площадкой для скульпторов Астаны. Здесь постоянно реализуются различные проекты, задачей которых является объективация глубинной связи времен в истории казахского народа. Некоторое время утверждалось, что в нем будет собрана коллекция, отражающая традиции военной культуры казахов. Согласно этому замыслу, в парке должны были разместить почти сотню бронзовых фигур, но в реальности их было создано только тринадцать, а через некоторое время они были рассеяны по территории города. Время от времени они появляются в разных местах, требующих символической поддержки. Например, на праздновании Дня города эти переносные бронзовые скульптуры используются в другом парке (центральном), поскольку там проходит большой традиционный фестиваль “Кочевая цивилизация”. А в парке “Арай” в 2011 году появились новые композиции, активно цитирующие архаические сюжеты казахской национальной мифологии в условно “современном” прочтении.Астана стремительно заполняется новыми символами. И, несмотря на то, что появление каждого нового объекта в средствах массовой информации встречается как важное символическое событие, можно наблюдать быструю и частую рекомбинацию символического лексикона. Для Астаны характерна ситуация, когда сам процесс строительства оказывается важнее результата или же результаты важны прежде всего для поддержания высокого ритма формирования нового образа. Одним из последних таких событий-результатов стало строительство триумфальной арки, начатое в 2011 году. Место, выбранное для столь явного имперского знака в пространстве новой столицы, пока еще не относится к зонам плотной городской застройки. Но поскольку арка расположена на пути, связывающем город с аэропортом, то можно ожидать, что в будущем этот маршрут будет выполнять функцию парадного въезда, став новым символическим началом города. Открытие этой композиции предполагается приурочить к празднованию двадцатилетия независимости Казахстана в декабре 2011 года.
В погоне за современностью
Один из самых спорных вопросов – это возможности и способы создания узнаваемого национального облика столицы. Среди предлагавшихся и опробованных вариантов было и декорирование плитами с национальным орнаментом[21], и использование простых геометрических форм – как предлагал Кисё Курокава[22]. Также в Астане было много проектов, отсылающих к глубинной архаике, будь то использование мифологических сюжетов в декоре пешеходного моста или установка каменных статуй (балбалов), выполняющих функцию городской парковой скульптуры. Но такого рода решения относятся скорее к дизайнерским приемам, которые не затрагивают символического статуса города. Город принадлежит своему времени и является отражением процессов национального строительства в Казахстане в начале ХХ
I века.Формирующийся
архитектурный рисунок Астаны разнообразен и эклектичен. Доминирующую часть городского пространства составляет представительская архитектура левого берега – большие пространства, стекло, облегченные панели, простые и сложные геометрические формы.Эту архитектуру нельзя назвать передовой с точки зрения развития архитектуры
последних ста лет. В ранних столичных постройках отчетливо отмечалось сходство с постмодернистской архитектурой, популярной в Америке в 1960–1970-х. Это архитектура, которая, по словам Чарльза Дженкса, снимает различие между элитарным и массовым, архитектура, которая сознательно возвращается к приемам эклектики[23]. При этом гладкость стеклянных форм, характерная для этого стиля, по мнению многих казахских авторов, является препятствием для артикулирования национального содержания[24]. И тем не менее благодаря этим повторам и ссылкам на чужой опыт, благодаря этим регулярным попыткам приблизиться к передовым рубежам архитектурной мысли постепенно сокращается дистанция, которая отделяет Астану от флагманов мирового градостроительного авангарда.Говорить о стилистической выдержанности пространства Астаны невозможно еще и потому, что сам механизм финансирования строительства новой столицы не предполагал монополии государства (в отличие от Ашхабада). Астана стала самым большим инвестиционным проектом по привлечению международного капитала. Одновременно строительство новой столицы дало возможность основным игрокам на экономической и политической сцене страны материализовать свое присутствие в городском пространстве. В городе есть целый ряд зданий – офисов национальных компаний, крупных фирм, зданий министерств, – которые конкурируют между собой за символическое представительство нового образа Астаны и Казахстана в целом.
Долгое время пальму первенства по высоте держало здание Министерства транспорта и коммуникаций, построенное в 2003 году. Эта первая высотка Астаны – с ее 44 этажами и высотой 150 метров – считалась самым высоким зданием Казахстана. Размер в данном случае важен – “Транспорт тауэр” обошла предыдущий высотный максимум – гостиницу “Казахстан” (24 этажа, 129,8 метра), находящуюся в Алмате. Список высоток Астаны растет. На право считаться самым высоким зданием претендовали и офис Казахстанских железных дорог высотой 173,6 метра (c учетом 17-метрового стального шпиля-громоотвода), и 54-этажное здание жилого комплекса “
The Emerald Towers” высотой 210 метров. Возможно, в скором будущем лидером станет новый проект Нормана Фостера – 88-этажная “Абу-Даби Плаза”, строительство которой началось в 2010 году.Одним из признаков стратегии национального развития, зашифрованным в городском пространстве, является то, каким образом и из каких источников черпаются идеи и архитектурные проекты. Проект японского архитектора, победивший в конкурсе на создание генерального плана Астаны, – свидетельство стремления к активному включению национального пространства в мировой контекст.
Ставшая обычной практика привлечения ведущих мировых архитекторов к работе над обликом Астаны (Кисё Курокава, Норман Фостер, Манфреди Николетти) отражает политический замысел, согласно которому политические задачи и события, актуальные для Астаны и казахского государства, связаны с обретением символического веса на мировой сцене – и в связи с председательством в ОБСЕ (в 2010 году), и благодаря проведению Азиады или реализации уникальных архитектурных проектов. При этом не забывается и недавняя история: некоторые символические решения в городе являются прямой калькой с визуальных образов московских высоток.Это восприятие роли нации на мировой арене связано с принципиальной особенностью новой казахской реальности: нынешняя версия национальной традиционной культуры включает в себя осознанные модернизационные и цивилизационные проекты. Политический дискурс новой нации встраивается в глобальный контекст, стараясь следовать принципу открытости внешнему миру. Ведущей идеологией, вытеснившей советский (в том числе и геополитический) контекст, в казахском политическом дискурсе стало евразийство. Именно оно служит базовым контекстом идеи “цивилизационного посредника”, которая легла в основу национальной “миссии” Казахстана. Новое независимое государство представляется как территория, где встречаются Европа и Азия. Благодаря огромным пространствам “практически любая коммуникация и транзитные коридоры, связывающие Россию или Восточную Европу с Южной или Центральной Азией, проходят по территории страны”[25]. В итоге Астана оказывается логическим претендентом на роль символического центра Евразии, который мог бы замкнуть на себе множество связей, уходящих своими векторами в разных направлениях.
_______________________________________________________
1) Анализ подобной трансформации см., например:
Harloe M. Cities in Transition // Andrusz G., Harloe M., Szelenyi I. (Eds.). Cities after Socialism. Urban and Regional Change and Conflict in Post-Socialist Societies. Cambridge: Blackwell Publisher, 1996. Р. 4–5.2) Свое нынешнее название Астана получила в 1998 году. До 1961 года город носил имя Акмолинск, с 1961-го по 1992-й – Целиноград, а с 1992-го по 1998-й – Акмола.
3) Ср. с
переносами столицы из Москвы в Санкт-Петербург, потом из Петрограда снова в Москву в истории России; из Кракова в Варшаву в истории Польши, из Стамбула в Анкару в Турции, из Рио-де-Жанейро в Бразилиа в Бразилии, из Карачи в Исламабад в Пакистане, из Лагоса в Адиджу в Нигерии.4) Была расчищена и подготовлена градостроительная площадка, успели построить несколько зданий для правительственных учреждений, но, поскольку возникли большие технологические и инженерные трудности, эту стройку забросили. В 1930–1940-е годы постройки использовались НКВД.
5) Например,
комплекс зданий Академии наук КазССР проектировал Алексей Щусев.6) Садовская Е.Ю. Перенос столицы из Алма-Аты в Астану и его влияние на миграционные процессы в Казахстане // Миграция в Казахстане на рубеже
XXI века: основные тенденции и перспективы. Алматы, 2001. С. 42–48.7) Peyrouse S. The “Imperial Minority”: An Interpretative Framework of the Russians in Kazakhstan in the 1990s // Nationalities Papers.
2008. Vol. 36. № 1.8) Мойзер Ф. Строить свое “Я”: в поисках идентичности // Проект Россия. 2002. № 4(30). С. 26–41.
9) Определенное сходство с тем, что происходит в Астане, есть в Кутаиси, в Грузии. Новые проекты, новые инновационные планы, вплоть до переноса парламента из исторического центра Тбилиси в регион, по мнению Михаила Саакашвили, означают кардинальный исторический процесс ломки старого.
10) Иконников А.В. Архитектура ХХ века. Утопия и реальность: В 2 т. М., 2001. Т. 1. С. 172–188.
11) Акишев К.А., Хабдулина М.К. Древности Астаны: городище Бозок. Астана, 2011. С. 207–242.
12) Назарбаев Н. В сердце Евразии. Алматы, 2005. С. 192.
13) См.:
www.enu.kz/nauka/rd/nii_arheologii_akisheva/folder_11.14) Хусаинова А. Музей политических репрессий и его деятельность // Культурный текст Астаны. Материалы второй международной научно-практической конференции. Астана, 2009. С. 226–230.
15) См.:
www.neonomad.kz/history/h_mir/index.php?ELEMENT_ID=2514.1
6) Милютин Н.А. Соцгород. Проблемы строительства социалистических городов: основные вопросы рациональной планировки и строительства населенных пунктов СССР. М.; Л., 1930.17) Муканова А. На карте города – созвездие имен // Казахстанская правда. 2008. 2 февраля (
www.kazpravda.kz/c/1201895727).18) Памятник является подарком президента швейцарской фирмы “
Merkata Traiding & Engineering” – Виктора Столповских. Автор – народный художник России, скульптор Андрей Ковальчук.19) По инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева в 1996 году именем Гумилева был назван Евразийский национальный университет.
20) Эти панно включены в список объектов историко-культурного наследия Астаны.
21) Примеры таких решений – здание Национальной академической библиотеки Казахстана, новой соборной мечети, которая будет открыта в декабре 2011 года.
22) Курокава К. Мегаполис
XXI века никогда не остановится в росте // Проект Россия. 2002. № 4(30). С. 21–25.23) См.: Дженкс Ч. Язык архитектуры постмодернизма. М., 1985.
24) Дискуссия “Национальное в архитектуре: спор профессионалов и дилетантов” // Культурный текст Астаны…
C. 247–337.25) Hanks R.R. Multi-Vector Politics’ and Kazakhstan’s Emerging Role as a Geo-Strategic Player in Central Asia // Journal of Balkan and Near Eastern Studies. 2009. Vol. 11. № 3. Р. 258.