Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 5, 2011
Дарья Булатовна Пушкина – политолог, преподаватель программы “Политические науки, международные отношения и права человека” Смольного института свободных искусств и наук (СПбГУ).
Александра Станиславовна Федорова (1990) – магистр 1 курса программы “Европейские исследования” факультета международных отношений СПбГУ.
Дарья Пушкина, Александра Федорова
Невыносимая легкость международного права?
Современное международное право развивалось в несколько этапов: создание важнейших организаций, призванных укрепить международный порядок; формулирование общих международных норм, постепенная кодификация норм различных областей международного права и развитие международной судебной практики. Вопросы войны и мира всегда оставались ключевыми для международного права, о чем говорит принятие в 1907 году Гаагских конвенций, призванных регулировать способы ведения войн[1].
После катастрофы Первой мировой войны вопросы международной безопасности вновь вышли на передний план. В результате Версальского соглашения 1919–1920 годов была создана первая международная организация, занимающаяся вопросами международной безопасности, – Лига Наций[2]. Важнейшей целью Лиги Наций стало обеспечение коллективной безопасности и сокращение вооружений, но предотвратить Вторую мировую войну силами этой организации не удалось, а в апреле 1946-го Лига была распущена.
Фундаментом нового подхода к международным отношениям стало создание в апреле 1945 года Организации Объединенных Наций. Ее основной целью было предотвращение новой масштабной мировой войны. В Уставе ООН был провозглашен принцип сотрудничества государств, предписывавший отказ от господства силы в международных отношениях и признание важной роли права для разрешения существующих конфликтов[3]. В рамках ООН был создан ряд таких институтов, как Секретариат, Совет безопасности, Генеральная ассамблея, Международный суд.
На роли Международного суда ООН необходимо остановиться подробнее. Это первый судебный орган, созданный на базе Устава ООН 1945 года. В его компетенцию входят территориальные споры, незаконное применение силы, кроме того, он консультирует Совет безопасности, Генассамблею и другие комитеты ООН. С одной стороны, он вправе выносить судебные решения по ряду вопросов, которые были выдвинуты странами-участниками спора, с другой, – он может выносить консультативные решения, которые хотя и не имеют обязательной силы, но могут серьезно повлиять на развитие международной системы[4]. В послевоенные годы, помимо Международного суда, важнейшей вехой в международном судопроизводстве стало создание Нюрнбергского трибунала, призванного вынести приговор руководству нацистской Германии за совершенные военные преступления[5]. Необходимость кодификации международных норм ярко проявилась в этом беспрецедентном по своей роли судебном процессе – необходимо было создать правовую базу для ведения судебных дел по военным преступлениям, совершенным конкретными людьми. Статут Нюрнбергского трибунала утвердил многие современные определения международных преступлений, а также важнейшие особенности международных судебных процессов. Но развитие международного права не ограничивается пониманием обязательного наказания военных преступников.
В 1949 году принимаются Женевские конвенции, которые обеспечивают защиту военного и гражданского населения во время военных конфликтов. Впоследствии, в 1975 году, были приняты Дополнительные протоколы к этим конвенциям, в которых были проведены различия между внутренними и международными войнами[6]. Сейчас Гаагские и Женевские конвенции представляют собой важнейшую базу международного гуманитарного права, ставшего отдельной отраслью международного права, которая регулирует защиту жертв войны, а также ограничивает средства и методы ее ведения.
Существование кодифицированных норм ведения военных действий тем не менее не снимало вопроса о преследовании военных преступников. Югославские войны 1990-х годов послужили толчком к созданию специальных международных трибуналов, первым из которых стал трибунал по бывшей Югославии[7]. Он был создан в 1993 году (продолжает деятельность и в данный момент) и был призван наказать виновных в организации и совершении военных преступлений во время войн в бывшей Югославии. Трибунал рассматривал дела по индивидуальной ответственности преступников, занимавших высшие должностные посты, – военных и политических лидеров армий и тактических групп. Во многом принципы этого трибунала легли в основу для создания трибунала по Руанде (1994)[8]. Важнейшим вкладом этих трибуналов стало продолжение кодификации военных преступлений, которые в дальнейшем были использованы в Римском статуте Международного уголовного суда (МУС)[9]. МУС был создан в 2002 году в качестве первого постоянного международного уголовного суда, рассматривающего три категории преступлений: геноцид, военные преступления и преступления против человечности. В отличие от трибуналов, чья юрисдикция обуславливается обязательным порядком их решений для всех акторов международного сообщества, рассмотрение дел в Международном уголовном суде возможно, только если преступление совершено либо на территории государства – участника договора, либо одним из его граждан. Существуют и исключения, когда решение о возбуждении уголовного процесса принимается Советом безопасности ООН или прокурором МУС: например по решению Совета безопасности были инициированы процессы по Судану и Ливии. МУС существует в качестве последней инстанции, необходимой в случае, когда государства не могут самостоятельно осуществить расследования и выдвинуть обвинение. На данный момент это один из важнейших международных судебных органов, влияющих на обеспечение международного порядка, представляющий собой отдельный независимый судебный институт, существующий вне рамок органов и комитетов ООН.
Таким образом, за последние 20 лет с момента создания Международного суда ООН и специальных военных трибуналов до появления отдельного Международного уголовного суда международным правом был пройден значительный путь по созданию новых правовых механизмов.
Международно-правовые уроки Югославии
В результате войн в бывшей Югославии произошли большие изменения в международном праве и в международных отношениях. В ходе югославских войн менялся характер военных преступлений: их масштаб, цели, а также урон, который они приносили, – количество жертв и пытки над людьми, оказавшимися в центре этих конфликтов. Менялись и границы территорий боевых действий: распад Югославии на отдельные республики не остановил военных действий, автономии (Косово) и часть муниципалитетов (Фоча) также хотели добиться своей независимости, используя военные методы для достижения этих целей.
Международное право как один из механизмов, призванных урегулировать ситуацию в регионе, становится все более влиятельным, если учитывать опыт последних 20 лет. Но перед международными судебными органами стоят новые вопросы: например, о том, как внедрять правовые нормы после военных конфликтов и какие изменения должны произойти в судебной практике для утверждения безопасности на этих территориях? Международное право, представляющее собой правовую “площадку” для переговоров между государствами, на данный момент переживает важный этап своего развития, требующий определения особых механизмов для рассмотрения ряда сложных случаев. Особенно это актуально в контексте недавно произошедших международно-правовых событий – консультативного решения Международного суда по Косово, различных решений Международного трибунала по бывшей Югославии, требования Международного уголовного суда выдачи ордера на арест ливийского лидера Муамара Каддафи[10] и недавнего ареста одного из ведущих военных лидеров боснийских сербов Ратко Младича Международным трибуналом по бывшей Югославии[11]. В данной статье мы рассмотрим решение по Косово, а также создание прецедента на основе решения Международного трибунала по бывшей Югославии[12].
22 июля 2010 года Международным судом ООН в Гааге было оглашено решение по вопросу о “Соответствии международному праву одностороннего провозглашения независимости временными органами самоуправления Косово”, поставленному Генеральной ассамблеей ООН по инициативе Сербии. Важно отметить, что это решение было консультативным, – то есть оно не имеет обязательной силы для выполнения, в отличие от подлинно судебного рассмотрения, но играет большую роль для развития международного права. В этом случае Международный суд выносит ряд рекомендаций по определенному вопросу, однако необходимо помнить, что за этими рекомендациями стоит авторитет суда. В состав суда вошли представители восьми стран, уже поддержавших независимость Косово, и семи, не считающих действия албанского правительства правомерными[13]. Решение должно было быть независимым, так как политика Международного суда гласит, что участники обязаны голосовать по своему личному убеждению, не руководствуясь интересами своей страны. Участниками письменной части процесса стали 36 стран, устной – 28 (при участии косовских албанцев). Среди стран-участников – равное количество тех, кто признал и не признал независимость.
Страны, представившие свои позиции перед Международным судом, ожидали от рассмотрения расширенного толкования проблемных областей в международном праве – в первую очередь это касается критериев государственности и права наций на самоопределение. Классическое представление о критериях государственности сводится к присутствию в потенциальном государстве четырех элементов: постоянной территории, собственного населения, эффективно реализуемой власти на этой территории, а также способности вступать в дипломатические отношения с другими государствами[14]. Существует и ряд возможных дополнительных критериев: соблюдение прав человека, экономическая стабильность и другие[15]. Со временем список этих критериев стал дополняться ведущими юристами международного права, и возник вопрос о том, какие из них можно считать ключевыми для сообщества, желающего стать самостоятельным государством[16].
Страны, участвовавшие в этом процессе, опирались на две различные позиции о соответствии критериям государственности автономии Косово. Сторонники независимости основывались на том, что Косово отвечает всем четырем основным критериям: у него есть собственная территория; население, которое представляет собой “народ Косово”; собственный парламент и органы исполнительной власти; в нем сформирован институт выборов; кроме того, Косово установило дипломатические отношения с рядом стран и вступило в Международный валютный фонд и Всемирный банк[17]. Другая позиция заключалась в том, что Косово не соответствует критериям государственности: территория находится под международным наблюдением[18], косовские албанцы не формируют нацию, основные функции по администрированию Косово выполняет временная администрация миссии ООН в Косово[19]. Хорошо аргументированные позиции обеих сторон не сняли главного вопроса: можно ли считать эти четыре критерия исчерпывающими для признания государственности? Когда мы говорим об эффективности реализуемой власти, что необходимо понимать под эффективностью и как ее можно измерить? Какого количества стран должно быть достаточно для признания за потенциальным государством способности вступать в дипломатические отношения? Все эти вопросы оставались проблемными и неразрешимыми, потому что в международном праве не существует четких критериев государственности, и каждая из сторон ожидала прояснения ситуации[20]. В своем решении Международный суд не дал толкования критериям государственности, тем самым упуская важнейший момент при рассмотрении этого судебного процесса.
Другим важнейшим вопросом по признанию декларации независимости Косово, который находится за пределами вынесенного Международным судом решения, остается сама концепция права на самоопределение. Изначально самоопределение подразделялось на внешнее и внутреннее. Внешнее самоопределение было возможно только в случае борьбы наций за самоопределение в эпоху постколониализма, когда бывшие колонии отделялись от метрополий и получали право на государственность. Также внешнее самоопределение могло быть достигнуто в случае, когда народы находились под иностранной оккупацией. Способов реализации права на внешнее самоопределение достаточно много: это и обретение независимости, и присоединение к другому государству с сохранением значительной политической и культурной автономии, а также установление любого другого политического статуса, принятого народом[21]. Долгое время считалось, что внешнее самоопределение как жизнеспособная концепция не отвечает современной ситуации – колонии ушли в прошлое, и вместе с ними внешнее самоопределение стало невозможным. Тогда было признано, что в этом случае самым действенным способом реализации права на самоопределение может быть только внутреннее самоопределение[22]. Внутреннее самоопределение, за которое выступали сторонники Сербии, включает в себя автономию, расширенную автономию, а также получение другого особого статуса для края Косово в рамках государства[23].
Данный подход был отвергнут странами, признавшими независимость Косово, потому что они использовали новую доктрину: в ее рамках возможность отделения в одностороннем порядке предусматривается в том случае, если не возможна реализация права на внутреннее самоопределение[24]. Это возможно только в случае массовых нарушений прав человека на той или иной территории со стороны государственной власти, когда для стабилизации порядка и безопасности в регионе возможна односторонняя сецессия от государства[25]. Эта доктрина разрабатывалась рядом юристов международного права, но не была внесена в качестве нормы международного права. И основной вопрос, который стоял перед Международным судом, можно было свести именно к отрицанию или принятию данной доктрины: ведь если дать ей толкование, то вопрос о соотношении двух важнейших принципов международного права – принципа территориальной целостности и права на самоопределение – мог бы быть разрешен. Хотя Международный суд и признал данную доктрину новым шагом в развитии международного права и эволюцией права на самоопределение, он отклонил рассмотрение данной доктрины как весомого правового аргумента в дискуссии о независимости Косово[26].
Таким образом, мы видим, что случай Косово оставляет за собой неснятыми многие вопросы. Решение суда не давать толкования новой доктрине самоопределения, а также критериям государственности можно считать способом избежать риска появления новых территорий, которые будут пытаться доказать свое право на создание собственных государств. Случай Косово можно считать тем показательным примером, когда политические аспекты проблемы настолько преобладают над правовыми вопросами, что рассмотрение легитимности независимости Косово исключительно с использованием норм права представляется невозможным[27]. Под политическими аспектами мы подразумеваем вопросы суверенитета, которые стали ключевыми в вынесении консультативного решения: отсутствие толкования вопросов самоопределения в новом контексте затрагивает интересы безопасности многих государств, что и не дает возможности чисто правового рассмотрения этого случая. Международный суд ООН, оказавшись перед сложной дилеммой о легитимации независимости Косово, не только не дал обстоятельного объяснения своей позиции при вынесении решения, но и усложнил понимание ситуации, упоминая в одном решении и право на сецессию, и право на самоопределение, и территориальную целостность государств, – не делая отдельного акцента ни на одном из этих вопросов. С одной стороны, это один из самых важных и запутанных случаев, в котором была признана уникальность случая Косово, с другой стороны, ряд юристов и политиков признает Косово прецедентным случаем. И на данный момент не существует более четких представлений, что же на самом деле представляет собой это консультативное решение. У Международного суда была возможность дать интерпретацию происходящим в международном праве изменениям и восполнить существующие лакуны, но он предпочел дистанцироваться от создания новых подходов и норм, заняв срединное положение, которое и не дает нам права говорить о полноценном прецеденте.
Случай Косово нельзя назвать однозначным прецедентом, но он наиболее интересен в сравнении с признанными прецедентами. Рассматривая югославский конфликт, можно также привести и пример становления прецедента как одного из важных источников международного права, благодаря которому удалось внести изменения в соответствующие нормы. Это, прежде всего, относится к деятельности трибунала по бывшей Югославии, который с 1993 года занимается расследованием военных преступлений, происходивших на территории этой страны во время ее распада. Ожесточенные военные конфликты в Боснии и Герцеговине можно считать одними из самых показательных: менялись военные тактики и подходы к военным действиям, сам тип армии и вооружений, использовалось большое количество концентрационных лагерей на территории крупных населенных пунктов. Вместе с этим менялись и типы преступлений, происходивших во время данных конфликтов. Трибунал по бывшей Югославии благодаря своей судебной деятельности дополнил список наиболее сложной категории преступлений – преступлений против человечности, – которая в течение долгого времени была оттеснена на второй план. Для преступлений против человечности не существовало специальных конвенций, они не были закреплены на уровне международных договоров, а судебные разбирательства по этим преступлениям сводились только к двум их основным видам – пыткам и бесчеловечному обращению[28]. Именно деятельность трибунала стала отправной точкой для дополнения списка преступлений против человечности, а также конкретизации состава таких преступлений.
Одним из таких судебных разбирательств стало дело Фоча. Фоча представляет собой небольшой муниципалитет в центральной части Боснии и Герцеговины, на территории которого в начале 1990-х годов происходили массовые изнасилования и пытки мусульман армейскими подразделениями боснийских сербов[29]. Такая тактика была избрана для того, чтобы очистить территорию Боснии от мусульманского населения, – предполагалось полное его истребление и деморализация. В данном судебном разбирательстве трибунал имел дело как с распространенным преступлением в международном праве – пытки, которые применялись по отношению к мужчинам и детям, – так и с изнасилованиями, которые ранее не рассматривались как отдельное преступление и для которого не существовало отработанных правовых рамок.
Долгое время именно преступления сексуального характера, совершенные во время вооруженного конфликта, оставались за пределами уголовного судопроизводства. А безнаказанность насильников оставалась на границе международного и внутригосударственного права. Первые попытки вынести изнасилование как военное преступление были предприняты в судебных делах Селебичи и Фурунджия, рассматриваемых трибуналом по Югославии и Акайесу (трибунал по Руанде). Во всех трех случаях изнасилования рассматривались как составная часть другого преступления – пыток – и в рамках нарушений правил и обычаев войны. Те определения, которые были даны в ходе рассмотрения этих дел, носили исключительно инструментальный характер – они рассматривали только последовательность действий насильников, исключая объяснение мотивов, самого характера преступления и его последствий. Эти определения представляли собой переложение определений, взятых из национальных уголовных кодексов без учета особенностей международного масштаба. Отсутствие самого определения в международном праве мешало трибуналам выделить изнасилование как отдельное преступление. Поэтому первым судебным процессом, в котором изнасилование рассматривалось как отдельное преступление, стало дело Фоча. Разработка подходящего определения требовала и пересмотра подходов многих национальных систем, судебных процессов трибуналов, а также переработки существующих концепций для международного преступления.
Новое определение включило в себя только три элемента: действия преступника сопровождаются употреблением силы, угрозой ее применения или принуждением[30]. Важно отметить, что был исключен такой элемент, как согласие жертвы в ситуации военного конфликта, когда жертва насильно удерживается в течение долгого времени, к ней применяются другие воздействия (физические, психические пытки), а страх смерти играет ключевую роль для согласия[31]. Прошлый опыт трибунала не учитывал масштаба преступления, когда перед нами – не ряд единичных актов со стороны отдельных солдат, а хорошо спланированный акт террора по отношению к противнику для его деморализации и дальнейшего уничтожения. Таким образом, трибунал был вынужден разработать собственное определение, которое и стало прецедентом. Именно специфика этого случая и то развитие в понимании преступлений против человечности, которое было достигнуто благодаря рассмотрению этого дела, позволяют говорить о его легитимности как прецедента. Кроме того, этот прецедент уже доказал свою жизнеспособность: это определение было признано Международным уголовным судом в качестве основного и использовано при вынесении ряда обвинений[32]. На данный момент следствие по военным преступлениям в Ливии активно использует данное определение для рассмотрения действий ливийских солдат, которые, находясь под воздействием стимулирующих средств, совершали массовое насилие по отношению к женщинам и детям. В рамках предварительного следствия это уже признано спланированным актом террора по отношению к мирному населению. Уже сейчас мы можем наблюдать повышенное внимание к преступлениям сексуального характера в международном контексте, что можно считать большой заслугой трибунала по бывшей Югославии.
Если смотреть шире, то можно прийти к выводу, что сейчас складывается “новая доктрина прецедента”, применимая к международному праву. Прецедент становится полноправным источником международного права, что во многом влияет на его эволюционное развитие. Целый ряд ключевых факторов должен быть отражен в этом понимании прецедента: его вид (создающий новую норму или дополняющий старые), его жизнеспособность и признание международным сообществом (использование в новых международных документах и в практике международных судов); авторитет судебного органа, выносящего данное решение, а также репрезентативность рассматриваемого случая.
В целом, оба судебных процесса – Косово и Фоча – представляют собой репрезентативные случаи, которые высвечивают те изменения, которые произошли в международном праве за последние 50 лет. Влияние этих судебных разбирательств на мировую судебную практику представляется бесспорным, но они значительно отличаются друг от друга по своим правовым и политическим последствиям. Результатом судебного следствия по делу Фоча становится конкретизированное определение, благодаря которому устанавливается основание для рассмотрения преступлений сексуального характера в рамках международного судопроизводства. Неопределенность же в решении Международного суда по вопросу о независимости Косово порождает новые “разломы” для непризнанных территорий и противоречия в системе норм международного права, а следовательно, и в системе международных отношений.
Невыносимая тяжесть международных отношений?
Международное право тесно связано с международной политикой – они находятся в прямой взаимозависимости друг от друга: с одной стороны, политические аспекты серьезно влияют на исход многих судебных решений и формирование новых правовых доктрин, с другой стороны, многие механизмы международного права становятся катализатором для международных политических процессов. Влияние политики особенно хорошо отражает рассмотренный выше случай Косово, где Международный суд стоял перед серьезной проблемой. Признание Косово легитимным политическим субъектом могло повлечь появление новых конфликтов среди непризнанных территорий, усиление борьбы за независимость. Непризнание Косово – к не менее серьезным последствиям: возобновлению острого конфликта между сербскими властями и населением Косово и необходимостью проведения новой миссии ООН. Оба возможных вердикта могли дестабилизировать ситуацию, поэтому решение Международного суда в большей степени было основано на уникальности этого случая. В этой ситуации мы можем сказать, что международные политические дебаты и возможные последствия напрямую влияли на недостаточно четкое с правовой точки зрения решение суда, но и само решение влияло на дальнейшую судьбу Косово – в первую очередь, на его легитимность в глазах международного сообщества. Этот пример хорошо иллюстрирует изменения, привнесенные международным правом в международную политику. Поэтому часто так трудно отделять подлинно политические и правовые аргументы в международных судебных процессах.
Случай Косово хотя и представляется спорным судебным процессом, но на его окончании и дополнении преступлений против человечности в деле Фоча развитие международной судебной практики не остановилась. В последние месяцы в международное новостное поле попадают два политических события: вопрос о возможности судебного преследования ливийского лидера Каддафи за преступления против человечности на территории Ливии[33] и арест бывшего военачальника Сербии Ратко Младича для его привлечения за геноцид и ряд других военных преступлений на территории Югославии. Безусловно, если в процессе Ратко Младича мы имеем дело с уже давно сформированным обвинением и долгим ожиданием ареста[34], то арест Каддафи имеет меньше правовых оснований; четкие и фактически подтвержденные пункты обвинения еще не были сформулированы. Но если смотреть на ситуацию с точки зрения международной политики, то судебное преследование этих лидеров имеет совершенно разные последствия. Арест Ратко Младича можно рассматривать как осознанный шаг сербского правительства для сближения с Европейским союзом: ведь на протяжении последних десяти лет бывший сербский военный лидер укрывался от международных сил в родном государстве, и его выдача Сербией, для многих жителей которой Младич остается национальным героем, становится весьма болезненным процессом. Непризнание независимости Косово долгое время было прямым барьером для Сербии, желающей вступить в европейское сообщество. И уступки в отношении военных преступников можно рассматривать как желание сгладить противоречия по вопросу Косово и создать образ европейского государства, уважающего международный судебный процесс. Само решение по делу Младича может стать беспрецедентным прорывом в деятельности трибунала по бывшей Югославии, особенно после спорного процесса над Слободаном Милошевичем. Состоявшийся арест может разыграть важнейшую политическую партию не только для Сербии, но и для всей Европы. Признание весомости роли международных судов дает Европе правовое основание для значительного усиления своей роли в международном пространстве.
Арест Каддафи кажется гораздо более противоречивой и непредсказуемой мерой: попытка санкционировать арест со стороны прокурора МУС может быть воспринята и как решительный шаг по устранению от власти ливийского лидера со стороны международного сообщества, и как предупреждающий знак для лидеров других государств, захваченных революционными волнениями. Интересно отметить, что международное право как институт, не имеющий прямого действия, с приходом эпохи международных судебных процессов начинает внедрять механизм принуждения через вынесение подобного рода процессов на передний план. Сразу после принятии резолюции Совета безопасности по передаче вопроса о Ливии на рассмотрение прокурора МУС началось расследование, которое было проведено в невиданные для международного правосудия сроки – буквально за два месяца со дня принятия резолюции[35]. Во многом прорывом международного права становится то, что Каддафи – потенциальный обвиняемый – выступает как действующий лидер. В случае с бывшей Югославией, хотя рассмотрение дел и имело место во время самого конфликта, серьезные политические фигуры были привлечены к ответственности уже после окончания основных военных действий. Поэтому, безусловно, вынесение этого вопроса именно сейчас, в разгар конфликта, имеет огромное политическое значение: от того, что произойдет в ходе решения вопроса об аресте Каддафи, зависит и дальнейший ход военных действий. Тем более интересен тот факт, что среди ливийцев нет однозначной позиции по отношению к действиям Муамара Каддафи, и его международное судебное преследование вызовет огромный резонанс прежде всего в самой Ливии, но при этом затронет и все обеспокоенное сложившейся ситуацией международное сообщество. Делать прогнозы относительно обвинения Каддафи со стороны МУС и возможности судебного процесса достаточно сложно, но в любом случае сам факт появления дискуссий в правовом поле серьезно повлияет на ход конфликта и его дальнейшее разрешение.
Невыносимая легкость международного права?
Как мы можем заключить, на данный момент международное право является существенным аспектом международной политики, и, несмотря на все дискуссии о его роли и действии, нельзя отрицать, что сейчас оно имеет большое влияние на международную систему, что напрямую показывают как события последнего десятилетия, так и недавние политические конфликты. Поэтому от грамотного использования правовых механизмов сейчас зависит как мирное разрешение конфликтов в целом, так и, в частности, установление важнейших политических, социальных и экономических связей, использование косвенного давления на государства. В современной международной системе тесно переплетены политические и правовые вопросы, именно поэтому мы можем сказать, что международное право находится на новой важной стадии своего развития. Как мы отмечали выше, современное международное право прошло ряд важнейших стадий: были созданы первые международные организации, проведена кодификация важнейших отраслей международного права и установлена международная судебная практика. В нашей работе мы рассматривали последний из этих этапов – утверждение роли правовых механизмов в международном праве на основе решений международных судов. Международный суд ООН и Международный трибунал по бывшей Югославии, несмотря на различие своих юрисдикций, привнесли весомый вклад в разрешение военных конфликтов 1990-х годов на территории бывшей Югославии. Несмотря на внешне мирное развитие международной системы, военные конфликты продолжают существовать и сейчас: появляются новые разломы внутри государств, идет большое количество гражданских войн, что требует незамедлительного реагирования международной системы. Действия в рамках использования международного права – в большей степени международного судопроизводства – привносят в международную политику новые аспекты, и в то же время международная политика становится важнейшим фактором в рамках международного права. Опыт последних десятилетий показывает, что сейчас невозможно не учитывать роль международных норм, которые значительно влияют на принятие важнейших политических решений. Международное право нельзя назвать “невесомым покровом” международной политики. Они взаимосвязаны и взаимозависимы.
_____________________
1) The Hague Conventions (1899, 1907) (http://avalon.law.yale.edu/subject_menus/lawwar.asp).
2) The Covenant of the League of Nation (http://avalon.law.yale.edu/20th_century/leagcov.asp).
3) The Charter of United Nations
(http://avalon.law.yale.edu/subject_menus/lawwar.asp).4) International Court of Justice (www.icj-cij.org).
5)
Nuremberg Trial Proceedings. Vol. 1. Charter of the International Military Tribunal (http://avalon.law.yale.edu/imt/imtconst.asp).6) Geneva Conventions and Additional Protocoles (www.icrc.org/ihl.nsf/CONVPRES).
7) Statute of the International Criminal Tribunal for the former Yugoslavia (www.icty.org/x/file/Legal%20Library/Statute/statute_sept09_en.pdf).
8) International Criminal Tribunal for Rwanda (www.unictr.org).
9) International Criminal Court (http://www.icc-cpi.int).
10) Ibid
11) International Criminal Tribunal for the former Yugoslavia. Case IT-09-92 (www.icty.org/cases/party/704/4).
12) Прецедент – это судебное решение Международного суда или трибунала, которое становится источником для пересмотра или дополнения существующих договоров и конвенций. Безусловно, использование прецедента заставляет посмотреть по-новому на существующие обстоятельства конфликтов и эффективно использовать международную судебную практику, что, несомненно, важно для мирного урегулирования проблемных ситуаций. В то же время нельзя исключать и негативных аспектов – последствия создания прецедента в международном праве носят более масштабный характер, чем в национальных системах.
13)
International Court of Justice. Accordance with International Law of the Unilateral Declaration of Independence by the Provisional Institutions of Self-Government of Kosovo (Request for Advisory Opinion) (www.icj-cij.org/docket/index.php?p1=3&p2=4&code=kos&case=141&k=21).14) Vildmar J. International Legal Responses to Kosovo’s Declaration of Independence // Vanderbilt Journal of Transnational Law. 2009. Vol. 42. P. 808.
15) Evans M. International Law Documents. New York: Oxford University Press, 2006. P. 345–349.
16)
Vildmar J. Op. cit. P. 815.17) Written Statement of the United Kingdom. P. 23 (www.icj-cij.org/docket/files/141/15702.pdf).
18) Wilson J. Law and Order in an Emerging Democracy: Lessons from the Reconstruction of Kosovo’s Police and Justice Systems Source // Annals of the American Academy of Political and Social Science. 2006. Vol. 605 (“Democracy, Crime, and Justice”). P. 152–177.
19) Written Statement of the Government of the Republic of Serbia (www.icj-cij.org/docket/files/141/15642.pdf).
20) Wilson G. Self-Determination, Recognition and the Problem of Kosovo // Netherlands International Law Review. 2009. Vol. 56.
№ 3. P. 455–481.21) International Covenant on Economic, Social and Cultural Rights. Art. 1. 16 December 1966 (www2.ohchr.org/english/law/ccpr.htm).
22) Oclopcic Z. Populus Interruptus: Self-Determination. The Independence of Kosovo and the Vocabulary of Peoplehood //
Leiden Journal of International Law. 2009. Vol. 22. P. 677–702.23) Stahn C. Constitution Without State? Kosovo under United Nations Constitutional Framework for Self-Government // Leiden Journal of International Law. 2001. Vol. 14. P. 531–561.
24) Written Statement of France. P. 35 (www.icj-cij.org/docket/files/141/15607.pdf).
25) Quane H. A Right To Self-Determination for Kosovo Albanians?
// Leiden Journal of International Law. 2000. Vol. 13. P. 219–227.26) International Court of Justice. Accordance with International Law of the Unilateral Declaration of Independence by the Provisional Institutions of Self-Government of Kosovo (Request for Advisory Opinion) (www.icj-cij.org/docket/index.php?p1=3&p2=4&code=kos&case=141&k=21).
27) Warbrick C. Kosovo:
The Declaration of Independence // International and Comparative Law Quarterly. 2008. Vol. 57. P. 675–690.28) Bassiouni M.C. International Crimes: Jus Cogens and Obligatio Erga Omnes // Law and Contemporary Problems. 1996. Vol. 59. № 4. P. 54.
29) International Criminal Tribunal for Former Yugoslavia – Kunarac et al. (IT-96-23 23/1). Foca (www.icty.org/case/kunarac/4).
30) Ibid.
31) Ibid.
32) Rome Statute of International Criminal Court (http://untreaty.un.org/cod/icc/statute/99_corr/cstatute.htm).
33) International Criminal Court (www.icc-cpi.int).
34) International Criminal Tribunal for the former Yugoslavia. Case IT-09-92 (www.icty.org/cases/party/704/4).
35) UN SC Resolution 1970(www.un.org/News/Press/docs/2011/sc10187.doc.htm).