Личная корреспонденция и память о Второй мировой войне
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 3, 2011
Татьяна Юрьевна Воронина (р. 1977) – историк, ассоциированный сотрудник Центра устной истории Европейского университета в Санкт-Петербурге.
Татьяна Воронина
Как читать письма с фронта?
Личная корреспонденция и память о Второй мировой войне
В этой статье пойдет речь о том, как используются письма с фронта для презентации темы Второй мировой войны в современном российском обществе. Какую память они иллюстрируют? Какой смысл вкладывают организаторы выставок в экспонирование этих писем? Почему они оказываются важными для общества? Отвечая на эти вопросы, я сначала остановлюсь на описании исследовательского подхода, затем речь пойдет об особенностях советских писем с фронта, и, наконец, об отдельных случаях использования писем в репрезентациях войны в канун празднования 65-летия Победы.
В настоящее время можно говорить о существовании двух направлений в изучении исторической памяти. Первый рассматривает память о прошлом в контексте национальной истории и культуры: память предстает как бы единым целым, репрезентирующим всю страну/нацию/культуру. Второй подход понимает память как спектр разных версий прошлого внутри одной культурной общности, и здесь уместно говорить не об одной памяти, а о ее множественности, формируемой разными социальными группами. Эти группы используют прошлое для легитимизации своих позиций в глазах большинства, они апеллируют к прошлому, доказывая что-то в настоящем[1].
Не пускаясь в полемику, сообщу лишь, что мне ближе второй подход. Я полагаю, что в России существуют разные версии памяти о Второй мировой войне. Их особенности проявляются в том, что, во-первых, они имеют разную степень распространения (какие-то популярны, другие известны немногим), во-вторых, они апеллируют к разным событиям войны (одни повествуют о победах армии и успешных военных операциях, другие – о насилии и репрессиях) и придают военным событиям разный смысл.
Письма, опубликованные через 65 лет после окончания войны, появляются в публичном пространстве с целью создания у читателя определенного образа тех событий, чтобы дополнить или проиллюстрировать ту или иную версию памяти того или иного ее агента. Поэтому при анализе писем с фронта и на фронт я обращала внимание на следующие особенности:
1. Какой образ войны и самого пишущего формируется в письме? Кому адресованы эти письма? Какой смысл в них вкладывается автором?
2. Каково место публикации письма? Какой концепции памяти придерживается тот или иной агент, использующий эти письма для формирования образа войны? Почему именно это письмо должно было стать предметом публичного внимания?
3. Какую функцию выполняет публикация письма? О чем она должна рассказать читателю?
Я оставлю за рамками статьи то значение, которое придавалось письмам в личных историях семей. Меня интересуют исключительно публичные презентации писем, когда они приобретают смысл и значение для культурной общности.
Исходя из этих критериев я анализирую несколько случаев публичного использования частной переписки военных лет в репрезентациях Второй мировой войны. Все эти случаи приурочены к празднованию 65-й годовщины победы над фашизмом, письма опубликованы в российских СМИ на русском языке.
Письма с фронта как источник. Источник чего?
В настоящее время письма с фронта перестают быть просто письмами (то есть средством коммуникации между людьми) – они становятся символами чего-то важного и требуют к себе особенного отношения.
Как и всякие другие письма, письма с фронта относятся к категории источников личного происхождения, наряду с мемуарами и воспоминаниями. Их объединяет то, что они отражают личный опыт человека, причем, в отличие от дневника, это отражение не носит регулярного характера. В большинстве случаев мы мало что знаем о людях, писавших письма с фронта, и о тех, кому они были адресованы. Часто в распоряжении читателя оказывается только одно письмо. Склонность историков делить источники на объективные (более достоверные) и субъективные (менее достоверные) привела к тому, что письма (как массовый источник) не привлекали специального внимания советских специалистов вплоть до 1960-х годов, когда стали появляться первые публикации на эту тему. В то же время личная эмоциональная нагруженность писем с фронта была оценена по достоинству советской пропагандой. Именно эта особенность была использована советскими агитаторами и пропагандистами, чтобы выработать “правильное” отношение к войне среди самих солдат (как авторов писем) и их адресатов. С этой целью с фронта и на фронт предлагалось писать коллективные письма, адресованные не определенным людям, но членам того или иного коллектива – ученикам школы, работницам завода, колхозникам.
Важная особенность советских писем с фронта состоит в том, что они очень отличаются друг от друга и по содержанию, и по форме. Среди общего массива сохранившейся переписки значительное место занимают личные письма военнослужащих, главная функция которых – коммуникация. Такие письма не предполагали публичного прочтения (по крайней мере, за пределами семьи), они содержали частные детали жизни, подробности, значимые исключительно для близких. И, хотя все письма тех лет были написаны с оглядкой на цензуру и обычно содержали элементы публичного дискурса в характеристике врага или советского руководства, в основном они обращались к частной жизни, описывали детали и подробности, что давало представление о совершенно иной реальности, нежели та, которая создавалась усилиями советской пропаганды.
Другие письма, наоборот, были написаны именно для публичного прочтения, адресованы трудовым коллективам и в полной мере отвечали канонам принятой в то время репрезентации войны. В них звучали лозунги, характерные для того времени, были воспроизведены привычные формулы и риторические обороты. Главный смысл таких писем – создание чувства единения власти и народа в общей борьбе с врагом; то есть, как и в первом случае, их миссия – коммуникация, но не между членами семьи, а в гораздо более широком контексте – например, на уровне трудовых коллективов. Часто авторами таких коллективных писем выступали представители комсомольских и партийных организаций. Коллективные письма встречались и в довоенный период, когда одна социальная или профессиональная группа обращалась к другой с призывом или наставлением. Примером такого обращения может служить письмо жен командиров-танкистов всем женам командного и начальствующего состава Красной армии, содержащее призыв вступать в ряды советского Красного Креста и приобретать военную специальность медицинской сестры[2].
Главный смысл такого обращения – создание представления о личном отношении автора письма к делу и к адресатам. И, хотя идеи, представленные в таких письмах (как правило, они публиковались в советской прессе), носили официозный характер и полностью отвечали замыслам пропаганды, у читателя складывалось ощущение, что оно адресовано лично ему и свидетельствует о личном отношении ко всенародно значимому делу. Читатель верил, что инициатором описанного в письме действия является не власть, спускающая директивы, а сами люди, патриоты, которые обращаются к другим, таким же, как они, патриотам. Таким образом, коллективные письма как бы говорили, что все люди, находящиеся на передовой, испытывают такие же чувства, что и авторы письма. А четкое указание воинского подразделения или части, как и список фамилий в конце письма, лишь добавлял правдоподобия и убедительности их словам. Но даже в том случае, когда письмо с фронта не было коллективным письмом-обращением и адресовалось конкретному человеку, его стилистика зачастую заимствовалась из писем, опубликованных в газетах.
Еще одна особенность советских писем с фронта – подцензурность. Все письма обязательно проходили цензурный контроль, о чем уведомлялось на их лицевой стороне специальным штемпелем. Военные чиновники, прочитывавшие письма, следили не только за неразглашением военной тайны (место дислокации бойца, военная ситуация на фронте, обсуждение военных приказов), но и контролировали степень лояльности политическому руководству и его действиям. Критика власти могла стоить жизни автору письма.
Большинство писем с фронта не запечатывались в конверты: они просто складывались в треугольники с указанием почтового адреса, а место расположения отправителя обозначалось указанием номера части, в которой воевал солдат. Почтовые отправления с фронта и на фронт были бесплатными. Процедура цензурного контроля и постоянные перегруппировки войск на фронтах сильно замедляли работу почты, поэтому почтовое сообщение было нерегулярным.
Как уже было сказано, до 1960-х годов письма с фронта не рассматривались как ценный источник сведений о войне. Их хранили в семьях, и они представляли интерес только для тех, кому были адресованы. Лишь в 1960-е годы они стали актуальны, так как оказались способны пролить свет на настроения воевавшего поколения. Именно тогда были опубликованы первые сборники писем периода Второй мировой войны, предприняты первые попытки их анализа[3]. Один из таких сборников назывался “Говорят погибшие герои. Предсмертные письма советских борцов против немецко-фашистских захватчиков (1941–1945)”; он был выпущен издательством политической литературы и выдержал пять изданий (1961, 1963, 1966, 1971, 1975)! В книге были представлены письма и записки военнослужащих, партизан и членов подпольных организаций. Структура каждого раздела включала в себя письмо, а также биографию и описание подвига написавшего его человека. Все письма принадлежали только официально признанным героям – комсомольцам и коммунистам, командирам отрядов. И, даже если сама предсмертная записка не содержала каких-либо лозунгов и не указывала на исключительность момента, биография автора, рассказанная в комментариях к письму, была предельно героизирована. В предисловии к пятому изданию ясно озвучены главное предназначение книги и вывод, который должен вынести читатель этих писем:
“…предсмертные письма, собранные в таком многозвучии, становятся зеркалом жизни поколений, пробным камнем и характеристикой общества, воспитавшего героев. Ибо в них, как ни в чем другом, ярко выражены массовый характер героизма и нравственные начала общества”[4].
Внимание к массовому эпистолярному жанру, обострившееся с 1960-х годов, было обусловлено в первую очередь изменившейся к тому времени парадигмой репрезентации войны. После доклада Никиты Хрущева на ХХ съезде КПСС с разоблачением культа личности перестает подчеркиваться роль Сталина в войне и в советской истории в целом, а победа теперь считается достоянием советского народа и результатом руководства коммунистической партии. Развитие этого тезиса в трудах историков, выступлениях журналистов и общественных деятелей приводит к появлению новых оценок войны[5]. Память о войне теперь служит прежде всего средством воспитания молодежи.
Письма с фронта оказались крайне востребованы, так как, во-первых, часть из них содержала патриотические высказывания солдат, демонстрировала их готовность к жертве ради победы и полную лояльность советскому руководству (письма иного содержания существовали, но не становились публично известными). Во-вторых, письма были массовым источником, созданным обычными советскими людьми, что было созвучно новому прочтению Второй мировой войны, в которой победил весь советский народ, а не генералиссимус Сталин. Письма с фронта демонстрировали массовый героизм народа.
Полагаю, что с этого времени фронтовое письмо стало постоянным атрибутом экспозиций о Второй мировой войне в музеях Советского Союза. Но не все письма с фронтов той войны могли расцениваться как уникальный источник. В музейные экспозиции, как правило, были включены письма людей, наиболее подходивших по всем идеологическим параметрам, – героев Советского Союза, заслуженных деятелей культуры или легендарных полководцев. Письма авторов “поскромнее” передавались на хранение в школьные музеи. И, разумеется, музейными работниками и историками рассматривались лишь те письма, которые отвечали канонам репрезентации войны и были официально одобрены; писем, повествующих о бедственном продовольственном положении в тылу или о перебоях с медицинским обслуживанием, на выставках не было, – эта история будет рассказана только в перестройку.
Именно в 1960-е годы сложился устойчивый образ письма с фронта, который активно воспроизводился в течение последующих лет. Смысл, который приобрели письма в эти годы, отныне присутствует в большинстве советских официальных репрезентаций, впрочем, и в современных российских тоже, – особенно если речь идет о музеях, посвященных Второй мировой войне, экспозиции которых, несмотря на перестройку и крах СССР, практически не изменились.
Далее я хочу остановиться на новых тенденциях в репрезентациях войны в современной России. На тех интерпретациях прошлого, которые, несмотря на то, что не являются основными или широко известными, нашли воплощение в публичном пространстве. А также на том, как эти новые версии согласовываются с уже известными и до сих пор доминирующими.
Экспозиция в музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме “Это письмо я со слезами пишу… Письма. Документы. Видео”
Эта выставка была приурочена к 65-й годовщине Победы и проходила в Санкт-Петербурге с 7-го по 30 мая. Из краткой аннотации на рекламных плакатах можно было узнать, что организаторами являются уважаемые академические институты: Институт русской литературы “Пушкинский дом”, Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого (Кунсткамера), а также городские школьные музеи, посвященные войне и блокаде.
В основе выставки – 48 писем военнослужащего Красной армии Ефима Хозумова, а также личные документы ленинградской интеллигенции времен войны и блокады: продовольственные карточки, повестки на работу и в армию, письма на фронт и так далее. О самом Ефиме Хозумове известно немного: в аннотации к выставке сказано, что “это солдат, защищавший Ленинград и погибший в конце войны”. Также известно, что он был манси и что письма, которые он отправлял своим родственникам, были написаны на мансийском языке, в силу чего не могли быть прочитаны военной цензурой. Это “уникальный памятник военного времени, отразивший будни войны такой, какая она есть, без ретуши и цензурных вымарываний”, – сказано в аннотации. Неподцензурность писем стала одной из главных причин интереса к ним со стороны организаторов. Главная задача, которую они ставили перед собой, – показать войну без цензурной ретуши.
Место проведения выставки в каком-то смысле уникально, так как лишь малая часть ее экспонатов имела отношение к ленинградской интеллигенции – главному объекту интереса музея. Значение фигуры Анны Ахматовой в формировании критического отношения к советскому прошлому чрезвычайно велико. Не случайно строчки ее стихотворения высечены на мемориале в честь жертв политических репрессий на Троицкой площади в Санкт-Петербурге, а ее скульптура установлена напротив печально знаменитой ленинградской тюрьмы “Кресты”. Таким образом, место проведения выставки и заявленная в аннотации концепция “войны без ретуши” наводили на мысль о представлении альтернативной точки зрения на войну, отличающейся от официальной, особенностью которой как раз и было “ретуширование” образа войны за счет исключения из него неприглядных сторон. Отчасти эти надежды были оправданными.
Ефим Хозумов не принадлежал к числу канонизированных властью героев войны в том виде, в каком этот канон был сформирован советской пропагандой. Из его краткой биографии становится понятно, что он не имел каких-либо особых знаков отличия, не был членом партии или комсомольцем, о нем не писали газеты. Его письма не содержали сведений о собственных подвигах или подвигах его товарищей. В них не было места ни Сталину, ни Гитлеру. Главный лейтмотив переписки – стремление помочь матери справиться с трудностями. С этой целью он посылает ей деньги и постоянно справляется о почтовых переводах. Его забота – научить, как избежать непосильного для родных продовольственного налога. Кажется, именно эта проблема оказывается для него наиболее значимой, именно ей посвящает он свои письма, лишь невзначай комментируя военную действительность.
Созданный этими письмами образ войны контрастно выделяется на фоне большинства репрезентаций этого события. Письма Хозумова не дидактичны и рассчитаны на прочтение всего одним адресатом. Немногие упоминания о бытовых подробностях службы в армии касались практики самострелов (солдаты наносили себе легкие ранения и тем самым избегали необходимости находиться на передовой) и расправы над теми, кто был в этом уличен. Но и это не было главным. Основной обсуждаемый вопрос – бедственное положение его родственников в тылу.
Такой нарратив о войне показывает, что глубокий тыл, в частности, маленькая мансийская деревушка, так же страдал от войны, как и зоны, оккупированные противником, или территории ведения военных действий; что оставшиеся в тылу порой испытывали не меньше трудностей, чем находившиеся на фронте. Но при этом их судьбы и биографии оказывались как бы за рамками интереса историков, чье внимание всегда было сосредоточено на линии фронта. При этом тыл (в виде описаний матери и ее мытарств в связи со стремлением добиться законного послабления по продналогу из-за ухода кормильца на фронт) предстает здесь не в таком идеалистическом свете, как это обычно было в советской пропаганде. Вопрос о продналоге для семьи Хозумова – это вопрос выживания, который и рядом не стоит с привычной картиной героического стремления людей отдать последнее во имя победы. В свете этих писем становится ясно, что из деревни забирали последнее, зачастую обрекая жителей на вымирание.
Письма Ефима Хозумова, выставленные в доме-музее Ахматовой, уникальны тем, что ломают стереотипные представления о войне, укрепившиеся в общественном сознании в течение советских десятилетий. При этом главная интрига выставки – отсутствие цензурного контроля – объясняет причину, по которой это оказалось возможным. Хотя в письмах Хозумова нет осуждения или проявления нелояльности по отношению к командованию или властям, очевидно, что о многих деталях жизни того времени мы не узнали бы, пройди эти письма цензурный досмотр.
Остальные экспонаты выставки в целом дополняют “неподцензурный взгляд” на войну. На стендах, сопровождающих письма Хозумова, представлены личные документы ленинградской интеллигенции. Тут есть письмо жены Даниила Хармса, в котором она рассказывает подруге об аресте мужа. Здесь же повестки с призывом населения Ленинграда к общественным работам. При этом обязательная приписка в конце документа уведомляла, что в случае неявки ответственность будет устанавливаться по условиям военного времени. Фактически, из этих документов следует, что общественные работы, долгое время выдаваемые в официальных заявлениях за коллективное и добровольное действие жителей города, на деле были подкреплены угрозами расправ в случае отказа от них.
Эти и еще многие подобные им штрихи отражают стремление кураторов выставки показать зрителю несколько иную войну, нежели это было принято долгое время. Войну, в которой основное внимание уделено не героическому пафосу победителей, а таким подробностям жизни людей, которые характеризовали бы это время без оглядки на цензуру. И хотя образ, создаваемый выставкой, не акцентирует внимание на ужасах войны и блокады, рассказ о повседневности людей, живших в то время, в целом лишен привычного героического лоска. Достигается этот эффект во многом за счет демонстрации текстов писем с фронта.
В этой связи кажется довольно удивительным представление, увиденное мною на фоне этой экспозиции. В день посещения мною выставки в музее Ахматовой проходила школьная конференция, посвященная Дню Победы. В преддверии награждения победителей в конкурсе лучших сочинений и исследований о Великой Отечественной войне посетители выставки стали свидетелями небольшого театрализованного представления. Оптимистические речитативы, песни военных лет, монологи о героизме и молодости, сталинские лозунги и полное игнорирование фактов, давно ставших известными, – например, репрессий или несправедливости в отношении человека, участвующего в войне, – еще более ярко напоминали об образе войны, созданном в предшествующий период. Складывалось ощущение, что выступавшие, как и зрители, не видели противоречий между ура-патриотическими идеями, звучавшими со сцены, и экспонатами выставки, старавшейся показать иной образ тех событий. Возможно, это происходило потому, что из выставки и ее концептуального сопровождения не было понятно, что именно подвергалось ретушированию. Для учащихся, принимающих участие в работе школьных музеев, и посетителей, смотревших на представление, весь этот героический пафос, активно эксплуатировавшийся в советское время, и теперь воспринимается столь же естественно, как и полное отсутствие всякой рефлексии о существовании в СССР института цензуры и “заказа” на героизм со стороны государства.
Любопытно, что к теме неподцензурности войны апеллируют и представители обществ блокадников. Авторы выставки использовали часть экспонатов школьных музеев о блокаде, которые были созданы и курируются членами обществ блокадников, активными участниками “блокадного движения”. Но в отличие от смысла, который вкладывают в цензуру авторы выставки, для обществ блокадников апелляция к цензуре имеет совсем другое значение. В силу того, что их понимание войны и блокады практически идентично официальной трактовке советского времени, апелляция к отсутствию внешней цензуры является аргументом достоверности и правдивости их восприятия войны. Они исходят из того, что их память носит органический характер и не опосредована никакими официальными инстанциями или дискурсами. И если их версия полностью или частично совпадает с официальными советскими нарративами, то это лишний раз доказывает ее состоятельность и то, что именно так и было “на самом деле”. По замыслу организаторов выставки, отсутствие внешнего институциализированного (подобно цензуре) контроля над памятью делает ее столь же надежной и достоверной, как и письма, не прошедшие советскую цензуру. При этом никакой рефлексии по поводу “рукотворности” самого воспоминания, самоцензуры и зависимости восприятия прошлого от тех или иных оценок события нет. Именно это обстоятельство позволило объединить под одной крышей “наивный” и одновременно критический взгляд на войну Ефима Хозумова, видение представителей интеллигенции, знавших о репрессиях, опасавшихся их и видевших фальшь советских патриотических образов, и пафосный перформанс, исполненный современными школьниками под руководством представителей обществ блокадников.
Проект “Письма с фронта” Интернет-агентства “Infox.ru”
Второй проект, о котором я хочу рассказать, был также приурочен к 65-летию Победы и появился по инициативе информационного агентства “Infox.ru” и Центрального музея вооруженных сил России. В течение нескольких месяцев 2010 года на портале агентства публиковались материалы по истории Второй мировой войны, в числе которых важное место занимали письма с фронта.
Информационное агентство “Infox.ru” – это независимое СМИ, что отчетливо видно из отбора новостей и комментариев аналитиков. Это обстоятельство важно отметить, так как оно предполагает, что позиция независимых журналистов, готовящих материалы ко Дню Победы, будет несколько отличаться от работ журналистов из официальных СМИ. Проект “Письма с фронта” был размещен в научном разделе сайта, его автором (как и редактором раздела) является Сергей Ивашко, освещавший до этого новости науки в одном из наиболее известных российских независимых Интернет-изданий – “Газете.ру”. В своем интервью Ивашко отмечал следующие особенности нового места работы[6]. Прежде всего он говорил о своеобразии формы подачи материала. По мнению Ивашко, портал “Infox.ru” является симбиозом Интернет-издания и телеканала, поэтому большинство материалов представлено на нем видеороликами. Другой особенностью портала является высокое качество публикуемых материалов, за которое отвечает соответствующий специалист. Таким образом, можно предположить, что целевой аудиторией проекта “Письма с фронта” является образованная публика, стремящаяся получить знания о Второй мировой войне из компетентных источников.
Проект “Письма с фронта”[7] длился с конца апреля по июнь 2010 года и представлял собой серию текстов и видеоматериалов, в которых шла речь о военных операциях Второй мировой войны, происходивших на восточном фронте в период с 1941-го по 1945 год. Важно отметить, что внимание журналистов было сконцентрировано только на военных операциях, проходивших на советской территории начиная с 1941 года, и не затрагивало военных действий СССР 1939–1940 годов, как бы отделяя вслед за советской историографией “их” Вторую мировую войну от “нашей” Великой Отечественной.
Письма с фронта, по идее, должны были занять центральное место в этом проекте; само название и видеоролик с рассказом об авторе письма с последующим прочтением отрывков из него подчеркивают эту мысль. Однако на деле более важным оказывается контекст. Ролик сопровождает описание военной кампании с обозначением стратегических задач воюющих сторон, называются руководители операции и в конце подводится итог – количество потерь обеих сторон, значение битвы для дальнейшего хода военных действий. В большинстве случаев анализ операций идет в разрез с советской историографической традицией. Авторы Интернет-ресурса не стремились преувеличивать стратегическое значение сражения или роль того или иного полководца, не пытались умолчать о количестве потерь и доходчиво объясняли читателю смысл произошедшего. Но в целом – это вполне традиционный жанр рассказа о войне: в проекте “Письма с фронта” она предстает как серия военных баталий, а главным предметом внимания остаются планы сторон и их реализация.
По-видимому, авторы проекта предполагали несколько способов работы с материалом. В одном случае нетерпеливый зритель мог сразу запустить ролик и узнать историю бойца или командира, принимавшего участие в той или иной операции, услышать отрывок из его письма, а только потом, заинтересовавшись услышанным, узнать исторический контекст описываемых событий. В другом случае, Интернет-пользователь мог сначала внимательно прочитать текст и только затем обратиться к ролику, получая таким образом информацию об одном из частных сюжетов сражения. В обоих случаях ставка сделана на возможность выбора самим пользователем, на основе какой информации конструировать собственный образ войны. Возможность самостоятельного определения масштаба и предмета интереса (от истории одного человека до истории сражения) кажется несомненным новаторством и отвечает задачам информагентства. Но зададимся вопросом: сколь оригинальным является само содержание репрезентации? О чем в данном случае рассказывают письма с фронта?
Центральным сюжетом видеоролика является история человека – военнослужащего, участника одной из военных кампаний. Сначала диктор кратко описывает военную обстановку в период, когда было написано письмо, затем говорит о человеке, его написавшем: указываются имя, фамилия, воинское звание, специальность, время написания письма, адресат и другие детали. Ценность использованного в проекте письма видится авторам в том, что оно было написано непосредственным участником боя накануне или в ходе операции. В просмотренных мною семи роликах проекта схема изложения везде была одинаковой. По ходу чтения письма зритель может видеть оригинал текста и, если постараться, сравнить написанное с прочитанным. В роликах зачитывается не все письмо, как правило, диктор упускает частные детали переписки или фразы, не несущие, по мнению редакторов, особой смысловой нагрузки. Заканчивается ролик сообщением о гибели автора письма, смерть которого во всех случаях носила героический характер. Описание подвига приводилось со слов сослуживцев, записанных, видимо, при подготовке командирами документов к награждению. Четверо из семи человек, о которых шла речь, получили звание героев Советского Союза посмертно.
Теоретически авторы проекта стремились привлечь внимание именно к письмам, но зачитываемые тексты не вносили чего-то нового в понимание войны. Анализ эксперта касался не самого письма, но затрагивал лишь операцию, в которой автор письма принимал участие. В результате письмо оказывалось отодвинутым на второй план, становилось лишь иллюстрацией к более важной информации о ситуации на фронтах.
Использованные в проекте письма практически не отличались по содержанию от писем, опубликованных в сборниках 1960-х годов. Они так же были обращены к родным и близким, так же почти не касались страшной военной повседневности и не содержали в себе сведений или характеристик, дискредитировавших военное руководство или критиковавших условия жизни и нравы воюющих. Авторы писали о бытовых мелочах, о военных товарищах, спрашивали о родных и близких. В некоторых письмах используются устоявшиеся идиомы для характеристики врага. Представленные письма принадлежали как мужчинам, так и женщинам. Отсутствие в письмах чего-либо иного по сравнению с многократно проговоренным на “уроках мужества” заставляет задуматься о мотивах выбора именно этих текстов. Вероятно, авторы проекта стремились найти в архивах Музея вооруженных сил России письма, которые бы отвечали их концепции проекта. Они искали такие документы, которые по месту и дате совпадали бы с той или иной военной операцией, о которой они хотели рассказать. Они не выискивали отличные друг от друга интерпретации войны в солдатских письмах, создавая тем самым видимость единого мнения, единой оценки этого события.
Другая бросающаяся в глаза особенность писем, представленных в проекте, заключалась в том, что большинство их авторов предстают героями. Среди них люди разных званий – от рядового до генерала. Их подвиги, несомненно, могут служить примером для подражания и гордости. И хотя большинство героев не имеют широкой известности, появление именно их на страницах этого Интернет-ресурса симптоматично. Герои “Писем с фронта” оказываются удивительным образом похожи на героев из упомянутого мною сборника 1960-х годов. То есть по сути, как и в 1960-е годы, современный проект, представляющий письма с фронта и биографии их авторов, продолжает выполнять героизирующую воспитательно-патриотическую роль, оставляя за скобками те стороны войны, которые не вписываются в эту программу.
Ставили ли такую задачу создатели этого сайта? Кажется нет, так как проект не ориентировался на детскую аудиторию, которую следовало воспитывать. “Infox.ru” позиционирует себя как издание, в основе которого – проверенные факты и научный подход, применяемый для анализа военных операций. Но все, что касается “человеческого измерения” войны, оказывается выполнено заметно менее критично.
Вероятно, авторы попросту не имели других свидетельств, писем “не героев”, так как отбор и хранение материалов в музее производился исходя из концепции памяти, разработанной советскими идеологами, когда дискурс о войне был предельно героизирован. По-видимому, это и наложило отпечаток на подборку писем: о войне как трагедии в этом проекте не говорится. Даже упоминание о смерти автора письма выглядит как гармоничное завершение смысловой композиции, которая точно соответствует жанру создания героя в советской традиции[8]. Смерть такого человека – оправданная жертва войне и победе, о которой помнят будущие поколения, а не трагедия близких людей. Герой, в отличие от обычного человека, обязан погибнуть и благодаря этому остаться вечно живым.
Несмотря на стремление авторов проекта предложить новый взгляд на события Второй мировой войны, выполнить задуманное оказалось крайне сложно. Они давали взвешенные и аргументированные оценки военных операций, но практически полностью воспроизвели советскую модель в репрезентациях частных историй, которые иллюстрировались письмами с фронта. Эти письма по-прежнему поучают и наставляют будущие поколения, но не рассказывают о трагедии воюющего человека.
Письмо в данном случае оказывается лишь иллюстрацией более важной истории – истории военных действий. Контекст, в который помещены письма, – описание биографии и рассказ о подвиге – создает привычный героический нарратив о воевавшем поколении. Прежние образы войны воспроизводятся новыми средствами и подтверждают избитые истины о безупречных бойцах и командирах.
Заключение
Использование в исследованиях воспоминаний и источников личного происхождения традиционно подвергалось критике со стороны историков, стремящихся реконструировать прошлое. Они инкриминировали этому типу источников субъективность, недостоверность, “многослойность” и многие другие “ущербные” качества в противовес объективности, достоверности и односложности “идеального” источника. Однако именно источники личного происхождения (и устные, и письменные) дают простор интерпретациям прошлого, чем и ценны для людей, имеющих отношение к формированию коллективных представлений. Письма с фронта могут подтвердить и опровергнуть любую версию памяти о войне. Многообразие жизненного опыта, запечатленного в письмах, даже прошедших цензуру, – богатая почва для разного рода комментариев и интерпретаций, поэтому принципиально важным является контекст, в который помещаются эти письма. При этом основной массив писем с фронта той войны так и остается непрочитанным: то, что мы сегодня можем видеть в публичном пространстве, – предмет тщательного отбора. Чаще всего на них обращают внимание не в исторических исследованиях, а в публицистике, стремящейся найти в военной корреспонденции наглядный пример мужества и стойкости советского человека на войне. Рассмотренные мною случаи современного использования писем лишь подтверждают это наблюдение.
В случае с письмами Ефима Хозумова положительный образ автора формируется не в контексте героизации его личности, но в связи с интимностью и человечностью его заботы о родных и близких. Ефим Хозумов становится положительным героем по другим, нежели это было принято в советской историографии, канонам. Иначе обстоит дело с письмами из проекта “Infox.ru”, где представлена классическая модель презентации образа человека на войне. Все герои здесь – положительные, этот образ формируется авторами проекта за счет стандартной для советской культуры апелляции к подвигу, под которым понимается долг человека по отношению к государству. Люди, биографии и подвиги которых представлены в проекте, предстают героями, потому что были преданы не только своим семьям, но и своему государству. Тот факт, что все они погибли на полях сражений, лишь подчеркивает их героизм.
Иного образа советского человека на Второй мировой войне в современных российских репрезентациях практически нет, как нет в публичном пространстве и писем, которые бы рассказывали о страхе или ненависти человека к военной действительности, о неприглядных поступках воевавших или вообще как-то негативно коннотирующих военный опыт. Повод появления таких презентаций (юбилей Победы) также не предполагал критического взгляда на воевавшее поколение. Кроме того, такие репрезентации слишком сильно контрастировали бы с принятым в обществе нарративом о военном поколении. С определенного момента героем стал каждый, кто был хоть как-то причастен к той войне, вне зависимости от своей роли: бойца на передовой, снабженца-тыловика, ребенка, жившего в прифронтовой местности, или “смершевца”, расстреливавшего своих же. Существует унифицированное представление о поколении героев, и попытки рассказать о чем-то другом вызывают в лучшем случае непонимание, обвинения в стремлении опорочить “нашу Победу” и обидеть стариков, в худшем – навлечет проверку Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории. Именно в силу этих причин большинство публикуемых в последнее время писем с фронта становится не предметом изучения, а иллюстрацией к доминирующей и официально одобренной концепции памяти о войне.
Итак, письма с фронта могут использоваться как удобный источник для представления любой версии памяти о войне. В одном случае письмо призвано рассказать о военной повседневности без цензурных ограничений, в другом – передать настроение солдата накануне важного сражения. В то же время эти письма не могут говорить сами за себя, они требуют комментариев, контекста, и часто именно контекст определяет смысл предъявляемого документа.
В двух рассмотренных мною случаях контекст казался благоприятным для экспериментов с образами прошлого. Я надеялась, что не зависящие напрямую от государственного заказа структуры, будь то музей Ахматовой или информагентство, смогут представить альтернативный взгляд на войну, лишенный привычных пафосных формулировок и ультрагероизированного дискурса – наследников советской традиции. Однако на деле все оказалось сложнее.
В обоих случаях были привлечены авторитетные партнеры, чье участие должно было придать вес, значение и убедительность созданному продукту. В случае с “Infox.ru” – это Музей вооруженных сил, в случае с выставкой – руководители школьных музеев. В обоих случаях именно партнеры стали агентами, формирующими соответствующие концепции памяти о войне, сами же организаторы во многом представляли площадку для их представления. Симптоматично, что именно эти – не основные – игроки стали инициаторами появления нового в разговоре о войне. Ни Музей вооруженных сил, ни школьные музеи не могли (или не хотели) привнести в современное видение войны хоть что-то новое, что отличало бы его от существующих до сих пор репрезентаций. По этой причине конечные продукты выглядят столь эклектично и сочетают в себе различное видение войны.
Демонстрация зачастую неудачного советского военного планирования в рамках Интернет-проекта и отсутствие акцента на военном героизме, характерное для выставки, несомненно, привносят новые темы в разговор о войне. Однако и в том и в другом случае авторами не акцентируются противоречия, нет вызова доминирующей концепции памяти. Рассказ о цензуре не вызвал выраженной дискуссии о репрессиях во время войны и после нее. Война по-прежнему является центральным событием советской истории и основным инструментом сплочения общества. Перед нами по-прежнему не трагедия людей, участвовавших в войне, но предмет их гордости и величия. А раз так, то нюансы, которые могли открыться зрителю в результате внимательного прочтения текстов или просмотра экспозиции, оказываются малозначительными частностями на фоне общего и доминирующего понимания войны как безупречной в своем героизме и величии страницы истории прошлого.
____________________________________________________________
1) Подробно о классификации исследований в области исторической памяти см.: Misztal B.A. Theories of Social Remembering. Maidenhead; Philadelphia: Open University Press, 2003.
2) Дадим Красной армии десятки тысяч медицинских сестер! Из обращения жен командиров – танкистов ко всем женам командного и начальствующего состава Красной армии // Красная Звезда. 1939. 21 июня. С. 4.
3) См., например: Иванов К.И. Письма с фронтов Великой Отечественной войны // Переславская краеведческая инициатива. 1967. № 1843 (август).
4) Говорят погибшие герои. Предсмертные письма советских борцов против немецко-фашистских захватчиков (1941–1945). 5-е изд. М.: Издательство политической литературы. 1975. С. 11.
5) О неоднозначности борьбы за “новую официальную версию прошлого” см.: Хёслер И. Что значит “проработка прошлого”? Об историографии Великой Отечественной войны в СССР и России // Неприкосновенный запас. 2005. № 2-3(40-41). С. 88–103.
6) О пользе журналистского экстремизма // Троицкий вариант. 2009. № 5(24). 17 марта. С. 7.
7) См. “Письма с фронта. Младший лейтенант Галкин” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Mladshiy_lyey12.phtml), “Письма с фронта. Младший лейтенант Андреев” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Mladshiy_lyey.phtml), “Письма с фронта. Сержант Бобров” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Syerzhant_Bob.phtml), “Письма с фронта. Сержант Октябрьская” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Syerzhant_Okt.phtml), “Письма с фронта. Рядовой Лобанов” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Ryadovoy_Loba.phtml), “Письма с фронта. Лейтенант Шаландин” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Lyeytyenant_S.phtml), “Письма с фронта. Медсестра Качуевская” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Myedsyestra_K.phtml), “Письма с фронта. Сержант Ковшова” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Syerzhant_Kov.phtml), “Письма с фронта. Майор Сорокин” (www.infox.ru/science/past/2010/04/26/Pisma__Mayor_Sorokin.phtml), “Письма с фронта. Генерал Доватор” (www.infox.ru/science/past/2010/04/21/Pisma_s_fronta_1.phtml).
8) Об этом, в частности, см. в: Адоньева С. Дух народа и другие духи. СПб.: Амфора, 2009; особенно главу “История о вечном огне: культовые сооружения советской эпохи” (с. 223–260).